Поворот в сторону децентрализации

В то же время эффективность функционирования административной системы оставалась ничтожной. Поэтому от сладостной мечты о немедленном осуще­ствлении коммунизма с помощью огосударствления и административных методов управления пришлось вскоре отказаться. К этому неумолимо вели и полнейший экономический развал, и быстро нараставший ропот недовольства режимом как со стороны крестьян, так и рабочих, Апофеозом подобных настроений стало восста­ние в Кронштадте, крестьянские бунты в разных уголках России, волнения рабо­чих в крупных промышленных центрах. «Мы просчитались», — это горестное ленинское признание разделил и А. Рыков. Начинался следующий этап в эволю­ции сто представлений — самый, пожалуй, интересный и продуктивный в творче­ском отношении, этап критического переосмысления «военно-коммунистических» иллюзий и выработки новых подходов, связанных с коренной перестройкой адми­нистративной экономики, переходом ее на рельсы многоукладности рыночного хозяйствования.

Как и его единомышленнику Н. Бухарину, воззрения которого, как известно, претерпели ноль же крутые изменения, как и многим другим экономистам (но далеко не всем!), А. Рыкову удалось преодолеть сильнейшее притяжение ослепи­тельно соблазнительной идеи «большого скачка» в «коммунистический рай». Он сумел отрешиться от убеждений «несгибаемых» ортодоксов марксизма, и соот­ветствии с которыми выход из экономического тупика «военного коммунизма» заключался в необходимости еще большего «ударного» и «сверхударного» напряжения сил, в разработке «единого, хорошо подготовленного плана». Согласно подобным убеждениям хозяйственный развал был следствием самых заурядных просчетов, печальный результат фактического отсутствия та­кого плана, который нужно-де просто «как следует обмозговать». Тем самым план уподоблялся ими магической нити Ариадны, позволяющей уверенно дви­гаться по запутанному лабиринту народнохозяйственных проблем. Однако после длинной дискуссии и скучных прогулок по «бесплодным полям общепланового хозяйства» даже «твердокаменные» представители ортодоксального направле­ния марксистской мысли должны были признать, что «с помощью одной обще­плановой алхимии, - как ни переставляй наличные народнохозяйственные эле­менты и как их ни комбинируй, - не выйдешь на столбовую дорогу расширенного воспроизводства необходимых хозяйственных благ»⁴⁴. Нужны новые - эконо­мические - методы, нужен рынок.

С 1921 г. А. Рыков становится одним из наиболее искренних приверженцев рыночных форм хозяйствования, сочетаемых в его представлении с планово-регулирующими воздействиями на ход экономических процессов.

Особенно интересно в этой связи его выступление на IV Всероссийском съезде СНХ (май, 1921 г.), в котором административно-командные методы управления экономикой были подвергнуты глубокому критическому анализу. Система, уст­ранившая конкуренцию (этот важнейший пусковой двигатель хозяйственного механизма) и сознательно сделавшая монополию единственной формой бытия

экономики, должна быть, по мнению А. Рыкова, решительно заменена иной систе­мой, такой, в которой конкуренция заняла бы достойное место. «Мы не имели конкурентов, мы их не терпели, мы их всегда убивали, умерщвляли путем рекви­зиции, конфискации и т. д. даже в том случае, если конкуренты были более толковы, чем наши органы»⁴⁵. Замечательно здесь то, что эти, наверное, очень нелегкие признания произносил человек, более других сделавший для создания государственной монопольной системы хозяйственного руководства. И это не было политической игрой или данью новой конъюнктуре. Нет, покаянные слова

А. Рыкова свидетельствовали о кардинальнойперестройке его видения хозяй­ственного механизма. Нельзя, говорил он, пользуясь государственной властью, «удалять» нежелательных конкурентов, нужно их «победить в открытом бою экономической конкуренции»⁴⁶. Рутинная среда «военного коммунизма» долж­на быть обязательно преобразована, «если мы хотим победить». А. Рыков доста­точно прозрачно намекал на то, что любые решения, направленные на скорей­шую реализацию социалистических идеалов, но на деле не способствующие прогрессу производства, росту производительных сил, должны быть немедленно дезавуированы. «Нет такого правила, обычая, закона, постановления, — убеж­денно пояснял эту мысль А. Рыков, — которого не нужно было бы отменить, если в результате мы получим лучший товар, большее его количество»⁴⁷. Вот он, подлинный критерий жизнеспособности да и самой правомочности любой обще­ственной системы, который, к сожалению, так и не был усвоен «реальным» социализмом.

Итак, суть всей перестройки А. Рыков усматривал в том, чтобы научиться «по­беждать не путем приказаний и монопольного положения, а путем лучшей работы»⁴⁸.Лучшая же работа возможна лишь тогда, когда мы начнем внима­тельно изучать рынок и в соответствии с его требованиями внесем революционные изменения во всю систему нашей организации, и методы управления, «польем дух конкуренции и инициативы в любое из наших экономических предприя­тий»⁴⁹.

Вполне естественно, что рыночная ориентация А. Рыкова понуждала его уделять значительное внимание проблемам хозяйственного расчета, экономии, учета и от­четности. В брошюре «Хозяйственное положение страны и выводы о дальнейшей работе» (1922 г.) А. Рыков с мастерством профессионального экономиста обна­жает болевые точки хозяйственного организма страны, такие, в частности, как высокий уровень себестоимости продукции, намного превышающий довоенный, отсутствие надлежащего материального и стоимостного учета на предприятиях и в объединениях, произвольное установление цен «от чистого разума» или «в порядке административного усмотрения», волюнтаристская торговая политика. Все это, разумеется, препятствует, а точнее говоря, делает невозможным постанов­ку и осуществление подлинного хозяйственного расчета, без которого немыслима экономическая система управления. Отсюда: «Борьба за настоящий "хозяйствен­ный расчет", за точный учет производства, за бережное отношение к каждой копейке, максимально-экономное расходование средств должна стать одним из актуальнейшихлозунгов ближайшего временя»⁵⁰.

Но коренная перестройка административной системы, внедрение подлинного, не формального хозяйственного расчета возможны лишь при условии упразднения чрезмерного, бюрократического, удушающего все местные новации централизма. Разумеется, столь крутой поворот от идей суперцентрализации управления еще в 1920 г. к призывам к расширению самостоятельности мест в 1921 г. не мог не вызвать разнообразных упреков со стороны соратников по партии, ВСНХ и СНК. А. Рыков отбивался достойно. В выступлении на IV съезде Советов народного хозяйства он специально подчеркнул: «Я являюсь одним из тех ра­ботников в экономической области, которые давно уже повернули в сторону децентрализации, и не за страх, а за совесть сделали все, что могли, в этом направлении»⁵¹.

Как позднее, уже в 1923 г., А. Рыков признавался в речи на XII съезде РКП(б),
ему «изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц приходилось
убеждаться в том, что управлять страной, которая насчитывает более 130 миллионов жителей, которая охватывает одну шестую часть суши, управлять ею из
Москвы, на основе бюрократического централизма, невозможно»⁵². Увы, это
мужественное признание не получило поддержки в «широких бюрократических
кругах», никогда не впадавших в уныние и оптимистически рассматривавших
роль «единого центра» на всех этапах развития страны. Аппарат рос темпами,
значительно опережающими темпы роста численности населении, и ко времени перестройки М. Горбачева в своем многомиллионном составе (18 млн человек!) стал напоминать лягушку, надутую озорниками до гигантских размеров и как будто двигающую всеми лапками, но уже утратившую способность переме­щаться .

Таким образом, повторим еще раз, с переходом к новой экономической политике воззрения А. И. Рыкова претерпевают революционные изменения, он стано­вится, как было только что показано, ревностным сторонником децентрали­зованных структур управления и рыночных методов хозяйствования.

С 1921 г. А. Рыков оставляет кресло председателя ВСНХ, сосредоточив свою деятельность на еще более высоком посту заместителя председателя СНК, и с удвоенной энергией претворяет в жизнь идеи о новом хозяйственном механизме. Под его непосредственным руководством, в частности, готовится и осуществляет­ся денежная реформа 1922-1924 годов. Он всемерно поддерживал курс на воз­растающую активизацию стоимостных форм и рычагов, на достижение предприя­тиями и объединениями максимальной прибыли, считая последнюю важнейшим показателем эффективности хозяйствования. Под благотворным воздействием нэповской перестройки быстро залечивались раны мировой и гражданской войн,

стремительно восстанавливалось и крепло народное хозяйство страны. И личные заслуги А. И. Рыкова в деле экономического возрождения чрезвычайно велики.

Однако, возвращаясь к эпохе НЭП, вновь и вновь вглядываясь в этот интерес­нейший отрезок нашего исторического пути, не следует, наверное, создавать пасто­ральные картины. Процесс становления новой хозяйственной системы протекал отнюдь не гладко и безболезненно. Часто сегодня встречающиеся в литературе иные «умиленные» взгляды на этот процесс находятся, как думается, на почти­тельном расстоянии от истины, правда, меньшем, чем противоположные, «нигилис­тические» позиции, отвергающие саму необходимость «коренной перемены всей точки зрения на социализм» и рассматривающие НЭП лишь как вынужденное, временное отступление.

Наряду с прогрессивными формами в недрах нового хозяйственного механизма зарождались и негативные тенденции, накопление которых привело в октябре 1923 г. к сильнейшему «подземному толчку» — печально знаменитому кризис сбыта. Формирование негативных моментов — явление вполне естественное, за­кономерное и потому неизбежное, сопровождающее становление и развитие вся­кой хозяйственной системы, в принципе не могущей совпасть с идеальной. Любая, даже самая, казалось бы, тщательно продуманная, прогрессивная по своим целям и направленности система не свободна от «минусов», противостояние которых «плюсам» и обусловливает известное, большее или меньшее отклонение се от идеальной модели. Это обстоятельство нужно понимать, его всегда следует иметь в виду при осуществлении тех или иных преобразований с тем, чтобы при его, по сути, неизбежном возникновении не обращаться в паническое бегство, а спокойно и взвешенно вносить необходимые поправки, минимизирующие выявившиеся от­клонения.

Какие же негативные тенденции возникли в новой хозяйственной системе и как на них отреагировал А. Рыков? Отрицательные моменты были сопряжены с децент­рализацией управления, с раскрепощением трестов и восстановлением рыночных связей. Декретом ВСНХ от 10 апреля 1923 г., подписанным Г. Пятаковым, трестам пыла объявлена «воля», а целью их хозяйственнойдеятельности провозглашалась прибыль. Эти исходные установки сопровождались линией на «отпертый» оборот, на свободное рыночное маневрирование государственных трестов без права вме­шательства в их оперативную деятельность со стороны Центра, т. е. самого ВСНХ. Складывалась система экономического фритредерства, весьма своеобразно истолкованная промышленностью. Взяв курс на прибыльность и воспользовавшись неограниченной экономическойсвободой, она буквально ринулась в рыночную стихию системой синдикатов. Прибыль извлекалась в баснословных, все возраста­ющих размерах, но отнюдь не за счет наращивания производства продукции, ее качественного совершенствования, а за счет беспредельного вздувания цен, «лег­кой рукой». И ЭТИ, близкие к криминогенным, традиции, сводящиеся к беззастенчи­вому ограблению неорганизованных потребителей, оказались удивительно живу­чими, проявляя и сегодня завидную устойчивость.

Сама по себе погоня за прибылью не должна осуждаться. Это нормальное, есте­ственное экономическое явление, здоровый хозяйственный инстинкт и человече­ство пока не изобрело более эффективного двигателя хозяйственного Прогресса. Но она, эта погоня, может осуществляться в разных экономических условиях и в зависимости от этого приобретать тот или иной нравственный оттенок. Если, скажем, на рынке сталкиваются производители-конкуренты,каждый из которых, конечно, стремится побольше «урвать», но для этого неустанно совершенствует производство, максимально оснащает его техническими новинками, жадно следя за ними, постоянно улучшая качество своей продукции, — здесь стремление К наживе не противоречит интересам общества в целом и каждого его члена в отдельности. Более того, такие «рвачи» очень нужны любому обществу, и в усло­виях жесткой конкурентной борьбы именно они определяют его хозяйственную динамику.

Но на рынке может возникнуть и принципиально иная ситуация, когда, по суще­ству, конкуренция отсутствует, когда потребитель лишен возможности выбора, поскольку на рынке безраздельно господствуют специализированные произво­дители-монополисты. Подобная ситуация, естественно, никак не «подстегивает» их к поискам путей снижения себестоимости, новациям, рационализаторству. Па­разитируя на монопольном положении, они получают невероятные прибыли за счет простого повышения цен. Выход здесь может быть найден только на путях сокрушения монополизма производителен, ликвидации их диктата. В описываемое время промышленная продукция была сосредоточена в руках монопольно распоряжающегося ею производителя, организованного в синдика­ты. Синдикаты быстро «нагуливали красные щеки», завоевывая рынок, устраняя конкуренцию и добиваясь практически абсолютной монополии, ибо их диктатура

на внутреннем рынке дополнялась монополией внешней торговли («главзапором», по меткому выражению Н. Бухарина) и протекционистской политикой госу­дарства. Все это формировало экономическую среду, которая питала рост цен и делала таким образом неизбежными хозяйственное загнивание и паразитизм. Ориентация на максимальную прибыль в условиях всевластия на рынке синдикатов повлекла за собой и такое явление, как вымывание дешевого ассортимента, особенно необходимого для массового деревенского потребителя.

В конечном счете возникли знаменитые «ножницы» цен, которые впервые были продемонстрированы на XII съезде РКП(б) Л. Троцким и раствор которых дос­тиг максимального значения в октябре 1923 г. В этот период индекс оптовых цен на промышленные товары составил примерно 2,8 по отношению к 1913 г., а индекс сельскохозяйственных цен - 0,9. Их соотношение, таким образом, оказа­лось 3:10⁵³.

Столь широкое расхождение лезвий ножниц цеп и привело к уже упомянутому осеннему кризису сбыта промышленной продукции, когда деревня стонала от недостатка ситца и гвоздей, сапог и керосина, но не могла их купить. Напряжение достигло кульминации, возникла реальная опасность для существования самого Правящего режима. В этих условиях и была создана специальная комиссия для изучения кризиса и разработки мер по выходу из него. Комиссию возглавил А. Рыков.

10.2.3. Приоритет«единого хозяина»

Сразу скажем — осенний кризис 1923 г. существенно отразился на экономиче­ских воззрениях А. Рыкова, которые вновь претерпевают определенные измене­ния, правда, не столь резкие, как при переходе от «военного коммунизма» к НЭПу,

но достаточно выраженные и недвусмысленные. Их суть состояла в том, что А. Рыков все более разочаровывается в идеях экономическою либерализма и свободного рыночного маневрирования децентрализованных хозяйственных структур (трестов, синдикатов, конвенций). Кризис внес коррективы в его представления, освободив их от фритредерской эйфории, он заставил заместителя председателя СНК (учитывая болезнь В. Ленина, фактического председателя пра­вительства) еще раз переосмыслить видение хозяйственной системы, уточнить и по-новому расставить акценты. В нем оживают централистские устремления, он почувствовал необходимость административного вмешательства в рыночную эко­номику, ограничения ее «саморегуляции». На несколько месяцев он даже вновь стал председателем ВСНХ до прихода на этот пост в феврале 1924 г. Ф. Дзер­жинского.

Как выйти из кризиса, минимизируя потери, без свертывания производства, как сблизить лезвия ножниц цен? Выход, по мнению А. Рыкова, состоял в админист­ративном понижении цен на промышленные товары и увеличении, в первую очередь путем экспорта, цены на хлеб. «Кроме этого ничего другого сделать нельзя» Л И вообще, продолжал А. Рыков, осенний кризис ставит вопрос реб­ром: как двигаться дальше, идти ли и впредь по пути свободной игры экономи­ческих сил, либо усилить государственное начало в области управления, что предполагает и активизацию планирования, и административное установление цен? Не колеблясь, А. Рыков отдал предпочтение второму пути. «Фритредерский» вариант развития в своем «чистом» виде не на шутку пугал руководителя ВСНХ и правительства и опасностью усиления позиций частного капитала, к которому он как революционер, посвятившийсебя строительству «нового мира», не испытывал «теплых» чувств, и возможностью повторения новых катаклизмов в области производства и обращения. Словом, А. Рыков испытал, по всей веро­ятности, достаточно сильное потрясение, вынудившее его твердо заявить — боль­ше «никакого фритредерства»⁵⁵.

Под руководством Л. Рыкова оперативно была проведена кампания по сниже­нию цен на промышленные изделия, хозяйственным органам было приказаноснизить цепы на 30 %. Эта цифра не имела какого-либо обоснования, она была нащупана исключительно интуитивно, но способствовала уменьшению раствора ножниц. Кампания явилась, по существу, первым вмешательством государствен­ной власти в деятельность хозяйствующих субъектов, и с 1924 г. принудительные административные цепы, чуждые рыночной экономике, получили всеобщее рас­пространение. И эти командные пены, которые приверженцы «свободной игры рыночных сил» квалифицировали как «полицейское административное вмеша­тельство», А. Рыков уже защищал. С этого момента, собственно, и началось на­ступление на НЭП, предпринятое сильно подорванной, но все же до конца не сломленной административной системой «военного коммунизма», постепенно оп­равлявшейся от нокаута 1921-1923 годов.

Что и говорить, А. Рыков оказался в сложном положении, Былая ясность, весь­ма характерная для его воззрений и в эпоху «военного коммунизма», и в пер­вые годы НЭПа вплоть до осеннего кризиса, исчезла. С одной стороны, за этот небольшой, но исключительно насыщенный хозяйственными преобразованиями период (1921-1923 гг.) он успел по-настоящему, искренне увлечься идеями свободного рыночного хозяйствования и децентрализации управления, с другой же стороны, ему, большевику с дореволюционным стажем, прошедшему суровую школу подпольной борьбы и жесткой партийной дисциплины, ближе и понятнее была линейная субординированная административно-приказная организация, ко­торую он с таким вдохновением строил в годы «военного коммунизма».

Вот лишь одна, очень наглядная иллюстрация. Если еще в октябре 1923 г. в докладной записке «О реорганизации ВСНХ», написанной совместно со своим заместителем по ВСНХ Г. Пятаковым, А. Рыков с большим чувством отзывается о Декрете от 10 апреля 1923 г., предписывавшим необходимость извлекать при­быль, то уже в январе 1924 г., буквально через три месяца, в речи на XIII парткон­ференции он, что называется, «посыпает себе голову пеплом», кается в том, что «не досмотрел за поведением своего заместителя в Президиуме ВСНХ», признает ошибочность Декрета и обещает впредь быть более внимательным⁵⁶.

Кстати, упомянутая докладная записка, выдержка из которой была опубликована А. Рыковым в «Экономической жизни» от 14 октября 1923 г., представляет осо­бый интерес с точки зрения характеристики эволюции его представлений в этот

период. Здесь А. Рыков пытается сомкнуть свою, появившуюся с 1921 г. нэпов­скую ориентацию на создание рыночной экономики с более ранними идеями построения централизованного планового хозяйства в единую концепцию, в соот­ветствии с которой, по его мнению, и необходимо преобразовать существующую систему управления производством и реорганизовать ВСНХ.

При переходе к товарным, меновым отношениям в 1921 г., пояснял Л. Рыков, основной задачей являлось построение государственных хозяйственно-промыш­ленных единиц и их приспособление, адаптация к условиям рынка, или, иными словами, создание хозяйственно-промышленных единиц, действующих как ком­мерческие предприятия и имеющих целью извлечение прибыли. Теперь, продол­жал А. Рыков, в конце 1923 г., когда эта задача получила уже достаточно ясное решение, «надлежит поставить перед собою вторую задачу — задачу оформления хозяина государства, Недостаточно иметь оформленные предприятия, надо уметь ими управлять»⁵⁷. Здесь А. Рыков, находясь под сильнейшим впечатлением осен­него кризиса, ведет речь о построении государственного планового хозяйства, причем именно эту, вторую, задачу он считает основной.

Таким образом, новая система управления виделась А. Рыкову как система цент­рализованного управления коммерческими предприятиями, приносящими своему хозяину - государству прибыль. «Создание прибавочной ценности И Присвоение :>той прибавочной ценности государством... и есть тот характерный признак, кото­рый отличает нашу государственную систему от системы частного капитализма и от системы развернутого коммунистического хозяйства»⁵⁸.

Как видим, представления А. Рыкова действительно претерпели существенные изменения, в его модифицированной трактовке механизм хозяйственного управления предстает теперь как единство централизованного планового руко­водства и рыночных отношений, единство, в котором приоритет он отдавал первой составляющей — централизованному административному руковод­ству, «единомухозяину». Такая теоретическая концепция объективно оставляла НЭПу не слишком много шансов, ибо, пройдя через «мясорубку» Центра, рыноч­ные отношения превращались «из демонических повелителей в покорных слуг». Подобная постановка вопроса изначально содержала в себе ядовитую начинку Яд, как известно, может быть и лекарственным, и смертоносным для организма средством, то или иное его воздействие на организм определяется обычно дози­ровкой. Для рынка, являющегося весьма чувствительным и сложным социально экономическим организмом, любая передозировка централизованных администра­тивных воздействийможет оказаться смертоносной. Что и произошло — вначале рынок был отравлен командными пенами, чуть позже, с 1925 г., — директивными, лишающими предприятия всякой инициативы и самостоятельности контрольными цифрами и административным упразднением частной торговли, еще чуть позже - чрезвычайнымимерами по экспроприации сельскохозяйственной продукции у крестьян; и в результате к 1929 г. нэповская система оказалась мертва. А «еди­ный хозяин», уничтожив рынок, отлучив людей от собственности, от реального участия в управлении, сделав их индифферентными к своим предприятиям, ока­зался в высшей степени расточительным, приведя экономику к развалу. Конечно, мы далеки оттого, чтобы объявить главным виновником гибели НЭПа А. Рыкова, Как раз наоборот, когда над НЭПом сгустились самые черные тучи в виде чрезвычайных мер, именно А. Рыков взял его под защиту, считая, что нэпов­ский механизм себя не исчерпал. Но в конце 1923 г. А. Рыков сформулировал позицию, потенциально опасную для судьбы НЭПа, рыночной экономики, о чем он,разумеется, тогда не только не подозревал, но чего и не мог предполагать, по­скольку справедливость идей централизованного планового управления всем народным хозяйством, ниспосланных классиками марксизма-ленинизма, никогда, даже в первые годы НЭПа, не ставилась экономистами марксистского направления (А. Рыков, безусловно, принадлежал к нему) под сомнение. Менялся, в соответ­ствии с известным ленинским разъяснением лишь подход к осуществлению идеи «единого хозяина» — государства.

Отвергнув в 1921 г. прямолинейность системы государственного управления эпохи «военного коммунизма», А. Рыков никогда более к ней уже не возвращал­ся в чистом виде. Отныне он всегда ее так или иначе, в большей или меньшей степени комбинировалс товарно-денежными отношениями, рынком. Но если до осеннего кризиса в его представлениях рынок занимая достойное место, то впоследствии наметилась явная асимметрия в сторону централизованного руководства, административной организации хозяйства, в которой все крис­тально ясно и понятно: правления трестов управляют производственными едини­цами, отвечая «за целесообразность и коммерческую выгодность» их работы, а самими трестами управляет «специально созданный для этого орган центральной государственной власти»⁵⁹.

Полномочия каждой вышестоящей ступени, по мнению А. Рыкова, должны значи­тельно превышать полномочия нижних «этажей». И, несмотря на очевидное бес­правие «производственных единиц» - предприятий, А. Рыков не поддержал идею красных директоров о расширении их самостоятельности и ликвидации мелочной опеки со стороны трестов, настаивая на формуле: «Трест управляет фабрикой»⁶⁰.

Еще большими правами наделялся орган, стоящий над трестами. К его ведению, согласно концепции А. Рыкова, относились: 1) управление капиталом и прибы­лью трестов; 2) управление личным составом правлений трестов. И только этот центральный орган (составная часть ВСНХ) мог быть, по мнению

А. Рыкова, государственным хозяином, решать вопросы о направлении дея­тельности того или иного треста, образовывать новые государственные предприятия и тресты и ликвидировать существующие в зависимости от их прибыльности или убыточности. Иными словами - не только отчуждать при­быль («управлять» ею), но и вершить судьбы нижерасположенных ступеней

иерархической лестницы.

Под этим углом зрения А. Рыков и предлагал реорганизовать ВСНХ, считая необходимым организационно обособить в нем функции управления государ­ственной промышленностью, находящейся в непосредственном ведении цент­ральной государственной власти, и функции общего регулирования всей про­мышленностью, а также опосредованного руководства (через местные органы) предприятиями местной промышленности. В соответствии с этими функциями в составе ВСНХ и предлагалось выделить: Центральное управление государ­ственной промышленности и Главное экономическое управление. Предложение А. Рыкова о реорганизации ВСНХ (выдвинутое совместно с Г. Пятаковым) было учтено в Положении о ВСНХ, принятом ЦИК и СНК СССР и опубликованном 12 ноября 1923 г. ⁶¹. Таким образом, был сделан еще один шаг в направлении усиления централизованного государственного управления производством.

Укрепляя руководство государственными предприятиями, А. Рыков в то же время считал важнейшей задачей ВСНХ борьбу с частной промышленностью⁶². Выше уже отмечалось, что к частному предпринимательству автор относился сдержан­но, его возмущали положения Е. Преображенского, Н. Осинского, согласно кото­рым государственные предприятия, взятые изолированно, в отдельности, менее эффективны, нежели частные⁶³.

Однако следует подчеркнуть, что сдержанное отношение Л. Рыкова к частной собственности не означало воинствующейагрессивной непримиримости, оно было именно сдержанным, достаточнотерпимым и даже сострадательным, особенно тогда, когда речь шла о крестьянстве. Он активно поддерживал мнение Н, Бухарина о необходимости активизации нэповской системы в дерев­не. Это лишний раз убеждает нас в том, что А. Рыков не был ни скрытым, ни тем более открытым противником НЭПа. Наоборот, не отрицая важности борь­бы «с отрицательными чертами» НЭПа, А. Рыков вместе с тем считал, что бес­конечные напоминания о такой борьбе не нужны, важнее «во что бы то ни стало добиться прочного союза рабочего класса с середняком и вместе с ним через кооперацию, индустриализацию сельского хозяйства и т. п. строить социа­лизм»⁶⁴.

В Отчете правительства СССР (1925 г.) А. Рыков прямо говорил о насущности задачи ликвидации в деревне всяких остатков «военного коммунизма», админист­ративного произвола и беззакония. Он считал, что следует создать условия для наемного труда в сельском хозяйстве и развития арендных отношений⁶⁵. Думает­ся, что в решающей степени благодаря его совместным с Н. Бухариным усилиям НЭП в 1925 г. наконец-то проник и в деревню, правда, просуществовал там недолго, и уже в 1926 г. был оттуда изгнан, а скандально известный лозунг Н. Бухарина «Обогащайтесь»— осужден.

Сочувственныйвзгляд А. Рыкова на крестьянство выразился и при обсуждении проблемы средств, необходимых для решения центральнойзадачи — индустриали­зации. Конечно, говорил А. Рыков на XV съезде большевистскойпартии, налоговое обложение частного сектора — важный источник средств для индустриализации, но было бы, тут же добавлял он, в высшей степени ошибочным считать его ресурсы неиссякаемыми. Особенно отрицательно относился А. Рыков к идее перекачки средств из крестьянского хозяйства, поддерживаемой Е. Преображенским, Л. Троц­ким и др. Да, считал он, такая перекачка допустима и даже неизбежна в крестьянс­кой стране, но только в известных пределах и лишь на данном этане развития, когда промышленность еще не стала как следует на ноги. В дальнейшем же, когда она окрепнет, мыслима обратная возможность — перекачка средств из промышленнос­ти в сельское хозяйство для более интенсивного его развития в социалистическом направлении⁶⁶.

Что это за направление? Социалистическое направление, отвечал А. Рыков, это со­здание крупного сельскохозяйственного производства, что может быть достигнуто при помощи кооперирования, коллективизации. Разумеется, понимание А. Рыко­вым коллективизации сильно отличалось от того «великого перелома», в который было ввергнуто крестьянство в конце 1920-х годов. Он считал необходимым создание такого стимула, который бы «содействовал объединению крестьянства для организации сельского хозяйства на основе крупных производственных еди­ниц»⁶⁷. Оставим сейчас в стороне вопрос об эффективности таких единиц, здесь важно другое: А. Рыков искал стимулы, но никак не предполагал принуждение, что делало его позицию отличной от известных взглядов И. Сталина и его окру­жения.

Это расхождение обозначилось особенно остро зимой 1927-1928 годов, после срыва хлебозаготовок. И. Сталин усматривал причину срыва в усилившемся со­противлении кулачества. А. Рыков же видел главную причину «хлебного кризи­са» в обострении товарного голода и вновь увеличившемся растворе ножниц цеп па промышленные товары и на хлеб. В этих условиях, считал А. Рыков, крестья­нам просто невыгодно продавать хлеб по низким ценам и получать бумажные деньги, которым они не верят. И даже если в деревне не осталось бы ни единого кулака, затруднения с хлебозаготовками все равно были бы неизбежны. Выход из кризиса мыслился А. Рыкову (как и его единомышленникам Н. Бухарину и М. Томскому, составившим ядро так называемого «правого уклона») в активиза­ции экономических методов управления, оживлении финансово-кредитных рыча­гов и товарных отношений. Он, конечно же, не отрицал возможности применения административных воздействий, они были заложены, как мы видели, в его концеп­цию и занимали в ней видное место. Более того, при возникновении определен­ных экстремальных условий А. Рыков допускал и применение чрезвычайных мер, хотя отчетливо сознавал, что методы насилия могут иметь лишь вынужденный и кратковременный характер, ибо они чреваты тяжелыми социально-политическими последствиями, связанными прежде всего с разрушением союза, смычки рабочих и крестьян, с окончательным свертыванием демократического начала и упрочени­ем авторитарного режима.

Тем не менее, вопреки представлениям и высказываниям А. Рыкова и его сторон­ников, чрезвычайные меры все более становились правилом, принципом хозяй­ственного руководства, приобретали перманентный характер. Особенно показате­лен январь 1928 г., когда было принято поистине «драконовское» решение, закрывавшее рынки в сельских районах и, по существу, возвращавшее страну к продразверстке эпохи «военного коммунизма», к обязательной экспроприации зер­на и некоторых видов сырья. Есть все основания утверждать, что эта мера означала окончательную гибель НЭПа.

А. Рыков был природно одаренным человеком, круг его интересов и компетен­ция простирались далеко за пределы собственно хозяйственных вопросов. Решение последних он ставил в тесную зависимость от многих социальных аспек­тов и прежде всего - от достигнутого страной уровня культурного развития. Исключительный интерес в этой связи представляет его речь на XV съезде партии, раздел «Проблемы культуры». Здесь А. Рыков со свойственной ему прямотой и откровенностью говорил об общем значительном отставании куль­турного развития от темпов хозяйственного строительства, что не могло про­должаться сколько угодно долго, и о том, что вскоре осуществление индустриа­лизации, подъем экономики станут просто невозможными без параллельного наращивания культурного потенциала страны. А. Рыков считал, «что при даль­нейшем росте нашего бюджета, наших средств, начиная уже с ближайшего года, мы должны давать на культурное развитие относительно больше, чем даже на восстановление хозяйства (.курсив наш. -- Авт.). Нельзя отделять хозяй­ственную революцию от культурной. Ножницы в этой области могут обойтись очень дорого... это будет самым болезненным образом сказываться на всей нашей работе, на всей жизни страны...»⁶⁸

К сожалению, долгие десятилетия сфера культуры «питалась» исключительно по пресловутому достаточному принципу. Последствия подобной «антирыковской», «антикультурной» политики сегодня оборачиваются для нас крайне плачевным образом, а в ближайшем и обозримом будущем они будут многократно умноже­ны. Трудно даже вообразить, как смогут двигать вперед экономику, науку, техни­ку будущие поколения, если культурно-нравственный слой настоящего поколения уже до прозрачности истончен и продолжает катастрофически утончаться. Нуж­ны срочные, радикальные меры по национальному спасению, и, видимо, необходимо вспомнить и прислушаться наконец-то к рекомендациям А. Рыкова, невнимание к которым слишком дорого обошлось народу, но, видимо, самые тяжелые дни ждут нас впереди.

Интересны для нас сегодня и размышления А. Рыкова о стиле руководства, о профессиональной компетенции и культуре руководителей, их персональной от­ветственности за выполняемую работу. К сожалению, отмечал А. Рыков, дела в этой области обстояли из рук вон плохо, был размыт принцип персонификации ответственности, профессиональность хозяйственников нередко подменялась принадлежностью к коммунистической партии. Быть коммунистом, полагал А. Рыков. мопсе недостаточно для того, чтобы успешно руководить тем или иным объектом. Для этого прежде всего нужны не партбилеты, а специальные знания, образование, но в большинстве случаев их-то как раз и не оказывается у хозяйственных организаторов-коммунистов. И тем не менее они часто считают возможным брать на себя ответственность за решение тех или других специальных и технических вопросов. «Мне кажется, — подчеркивал А. Рыков, — что это самый лучший, метод внести полную безответственность в дело. У нас завелся теперь необычай­но вредный обычай: наши ответственные работники, в том числе и наркомы, слишком много подписывают чужого и очень мало вносят своего. Целая система управляющих делами, секретарей ученых и неученых, специалистов, замов препод­носят на подпись тому или иному ответственному работнику громадное количе­ство бумаг. И он думает, что делает большое дело, когда сидит и, возглавляя целую конвейерную систему бумажного делопроизводства, штемпелюет препод­носимые ему на подпись проекты, постановления, заключения, отношения. Ничего, кроме фактической безответственности, из таких порядков не выходило и выйти не может»⁶⁹.

10.2.4. Член «ордена меченосцев»

В заключение хотелось бы остановиться еще на одном вопросе, обойти который при характеристике воззрений А. Рыкова просто невозможно. Это вопрос об отношении А. Рыкова к демократическим процессам в обществе, и особенно в партии. Надо сказать, что этот аспект анализа весьма поучителен. Представляется, что не следует изображать А. Рыкова поборником демократии, ссылаясь на известный, часто сегодня цитируемый фрагмент из его доклада на XIV съезде партии. Да, сказанные им слова действительно звучали независимо: «Никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим партия на коленях не стояла и не станет»⁷⁰. К сожалению, суровая сталинская действительность, как известно, не подтвердила гордого рыковского заверения. Но дело сейчас даже не в этом. Можно ли говорить о том, что А. Рыкову был чужд какой бы то ни было авторитаризм? При всем уважении к этой незаурядной личности, мы не можем дать утвердительного ответа, и вот почему. Вспомним, А. Рыков, в отличие, скажем, от Н. Осинского, вплоть до 1921 г. опасался демок­ратических тенденций, проявлявшихся в настроениях людей на местах, в тру­довых коллективах. Да и в годы НЭПа его позиция в вопросах демократии иг может трактоваться однозначно. Разумеется, выступая за развертывание рыночных отношений, А. Рыков тем самым ратовал за демократию в облас­ти хозяйствования. Что же касается политической сферы, внутрипартийной жизни, то здесь он был далек от демократических процессов, гласности и того, что мы сегодня называем политическим плюрализмом.

В самом деле, в связи с чем А. Рыков отказывался «преклонять колени»? Да в связи с тем, что оппозиция требовала «гарантий для меньшинства», «свободы об­суждения», «открытых партийных дискуссий», т. е. не А. Рыков, а именно оппози­ция в лице Л. Каменева, Г. Зиновьева, Н. Крупской, Г. Сокольникова, Е. Преобра­женского и других крупнейших деятелей страны самоотверженно сражалась за демократические перемены. Доклад же А. Рыкова на XIV съезде партии как раз и был направлен против выдвигаемых оппозицией требований, до глубины души его возмущавших, ибо, оказывается, в современной обстановке открытое обсуждение вопросов не может удержаться в недрах партии, и такие требования «могут поро­дить лихорадку не только на настоящем съезде, но и угрожать крепости диктатуры пролетариата», угрожать единству,а потому они «являются унизительными для партии» и должны быть отвергнуты⁷¹. А отсюда уже и делался упомянутый высокий вывод о достоинстве партии.

Так что вряд либудет справедливо, оценивая взгляды А. Рыкова, делать из него «борца за демократию». Нет, при всех своих неоспоримых достоинствах круп­ного хозяйственного организатора и ценных качествах государственного деяте­ля А. Рыков был членом «ордена меченосцев», взявшего власть в свои руки и озабоченного тем, как ее удержать и упрочить. Оттого-то так страстно звучали требования лидеров страны, в том числе и А. Рыкова, единства партии, ибо большинство может руководить партией только в отсутствие конкурирующих центров. Как видим, достаточно прямое, в манере А. Рыкова, даже вызывающее объяснение. Сегодня мы уже знаем, к чему привело торжество позиции «един­ства», чем обернулась для страны однопартийная система и монополизация и вла­сти да и самой истины.

Необходимо отметить, что со многими радетелями «единства» впоследствии про­изошла любопытная метаморфоза — они становились энергичными сторонниками демократических преобразований, как только... оказывались в оппозиции вслед­ствие того, что их взгляды отклонялись от «линии партии». Тот же Г. Зиновьев, которого «клеймил позором» А. Рыков на XIV съезде РКП(б) и 1925 г. за его воззвания к свободе и демократии, всего лишь годом раньше сам писал: «Можем ли мы допустить свободу фракции и групп? — Нет, это значит свобода образова­ния параллельных зародышевых правительств». И в Политическом докладе на XIII съезде партии в том же 1924 г. он столь же пылко чеканил: «...нам нужна монолитность, нам нужна еще более железная сплоченность, чем это было до сих пор». Так Г. Зиновьев боролся с Л. Троцким и его «командой». Что ж, добились «еще более железной сплоченности» но, правда,... без самого Г. Зиновьева, кото­рый вдруг стал чинить ей препятствия. Подобная трансформация произошла и с Л. Троцким, и с Л. Каменевым, и с Г. Сокольниковым, и со многими другими деяте­лями большевистской партии. Не обошла она и А. Рыкова, но не в 1925 г., а через пару дет, когда он сам оказался в «шкуре» оппозиционера, когда на него, Н. Буха­рина и М. Томского упала тень «кулацкого уклона», С этого момента А. Рыков и становится поборником демократических свобод, требуя гласного обсуждения всей партией различных крупных экономических и политических допросов, «как при Ильиче». Но на закате 1920-х годов апеллировать к «золотым временам» Ильича было по меньшей мере поздно, а точнее — уже безнадежно. Делать это нужно было значительно раньше. Может быть, тогда, когда на X съезде партии (1921 г.) принималась, причем с участием В. Ленина, известная резолюция о единстве в партии? Или когда на XIII съезде (1924 г.) уничтожали инакомыслие Л. Троцкого? А может быть, когда на XIV съезде (1925 г.) боролись с демократическими требованиями Г. Зиновьева и Л. Каменева? Но во второй половине 1920-х годов действительно было поздно. Началось триумфальное шествие партийной власти, ставшей ядром административно-командной системы, и маховик тоталитаризма уже набрал необходимые обороты.