Двойственная природа литературной критики

В идеале добросовестной критике желательно стремиться к диалектическому единству объективного и субъективного начал. Об этом, пожалуй, размышлял Пушкин, пытаясь совместить представление о ней как о науке и душевно окрашенном отношении. В.А. Жуковскийпо-своему пытался разрешить это логическое противоречие. В статье «О критике» (1809) он одним из первых вослед за Карамзиным, заводит разговор о вкусовой природе критического суждения: «Критика (вот, если угодно, ещё одна убедительная дефиниция нашего предмета – С.К.) есть суждение, основанное на правилах образованного вкуса, беспристрастное и свободное. Вы читаете поэму, смотрите на картину, слушаете сонату – чувствуете удовольствие или неудовольствие – вот вкус; разбираете причину того и другого – вот критика...»[7]

Знакомиться с произведениями искусства мы начинаем в юном возрасте. С ранних лет у человека формируются навыки восприятия литературы. Когда ребёнок слышит детские книги, которые ему читают взрослые, он реагирует на них самым простым и наивным образом по принципу «нравится – не нравится». Постепенно, под влиянием образования и воспитания он приобретает способность логически анализировать услышанное или прочитанное, обосновывать свою позицию, отстаивать её при соотношении с другими точками зрения. Чем выше эрудиция и филологическая подготовка человека, чем больше он общается с просвещённой публикой, специалистами, людьми, обладающими хорошим вкусом, тем лучше он разбирается в мире литературы и может аргументировано, убеждённо отстоять свою правоту.

В большинстве случаев, так и происходит. Но и здесь, как в любом деле, возможны исключения, отступления от общих закономерностей. И нередко мы с удивлением сталкиваемся с ситуацией, когда простая, непосредственная реакция человека, не подготовленного в гуманитарном плане, оказывается более верной, искренней и глубокой, чем суждения искушённых знатоков и литературных гурманов. Дело в том, что эстет и интеллектуал может испытывать большее воздействие сложившихся культурных стереотипов, репутаций и шаблонов. Именно в рафинированной общественной среде нередко проявляются высокомерие, снобизм, следование принятым в узких кругах художественным привычкам и модам. Представитель высших общественных этажей иногда оказывается не в состоянии оценить природного, естественного, мощного дарования, если оно не подпадает под установленный канон: появление таланта, выдвинутого из гущи народа, для изысканного, великосветского или же, говоря современным языком, тусовочного вкуса может показаться грубым, вульгарным, неотёсанным. Интеллектуалам начала ХХ века было непросто оценить глубоко народную поэзию Сергея Есенина, Николая Клюева, Павла Васильева и т. п.

Именно отсюда тоже проистекает парадокс, который тут обозначен, как двойственная природа литературной критики. Помимо того, что автор статьи сам должен быть мастером слова, обладать всеми необходимыми профессиональными навыками и теоретической подготовкой, ему полезно сохранять в себе чистую, незамутнённую, непосредственную реакцию на новые явления искусства, умение на всё смотреть глазами ребёнка, по крайней мере, такой должна быть его первая рефлекторная реакция. И если логика и интеллект твердят ему, что перед ним качественный литературный продукт, а душа не желает принимать его и чувственный аппарат испытывает дискомфорт, то он должен, по крайне мере, объяснить (и себе, и читателям) причины и механизм такой негативной реакции.

Взаимодействие двух разнонаправленных начал нашего естества невольно наводит на мысль об их принципиальной непримиримости. Критик выглядит человеком, пытающимся сидеть одновременно на двух стульях. Но тут в очередной раз на помощь нам приходит взгляд Жуковского на это диалектическое соотношение: «… истинный критик, будучи одарён от природы глубоким и тонким чувством изящного, имеет проницательный и верный ум, которым руководствуется в своих суждениях; чувство показывает ему красоту там, где она есть, во всех её оттенках и самых нежных, и самых нечувствительных; рассудок определяет истинную цену её и не даёт ему ослепляться ложным блеском, иногда заменяющим прямо изящное»[8].

В известном смысле, роль критики состоит в том, чтобы быть тем самым андерсеновским мальчиком, который видит, что на короле нет никакого нового платья, что мы находимся под воздействием обстоятельств: готовы рукоплескать ничего не стоящим авторам и не замечать по-настоящему ярких явлений. Конечно, такой способностью наделены далеко не все. Кроме того, чтобы огласить позицию, которая идёт в разрез с мнением большинства, требуется немалое гражданское и художественное мужество. Но когда мы встречаемся с деятельностью таких принципиальных и проницательных критиков, то они вызывают неподдельное уважение и служат некоторым идеальным камертоном для настройки точного общественного мнения.

Герой романа Роберта Музиля «Человек без свойств» Ульрих ратовал за учреждение Всемирного секретариата души и точности. Представляется, что в этой высокоинтеллектуальной и чуткой инстанции, непременно должны присутствовать критики, доказавшие свою тонкую душевную организацию и готовность быть твёрдыми в отстаивании прочных эстетических принципов.

С двойственной природой литературной критики связан простой, незамысловатый вопрос: кто становится критиком? Нередко приходится слышать обывательские разговоры о том, что критики – это неудавшиеся поэты, прозаики, драматурги. Дескать, литературное образование и знание ремесла присутствует, а талант оказался слабоват. Удобный вариант: остаться и закрепиться в профессии – переквалифицироваться в аналитика чужих сочинений, если свои не получаются. Но версия, утверждающая, что ряды критиков пополняют малоодарённые люди, трещит по швам, если мы обратимся к истории отечественной литературы: подавляющее большинство наших классиков писали и выдающуюся критику: Карамзин, Жуковский, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Тургенев, Толстой, Гончаров, Горький, Блок, Гумилёв, Мандельштам, Г. Иванов, Ходасевич, Твардовский, Чуковский и т. д. в равной степени стяжали славу беллетристов, поэтов и критиков.

Между тем отсюда вытекает более сложный вопрос: обязательно ли критик должен быть творцом оригинальных художественных произведений? Над этой проблемой ломал голову представитель «новой критики» Томас Стернз ЭЛИОТ(1888–1965): «Одно время я был склонен к крайностям, считая, что внимания заслуживают исключительно те критики, которые в то же время творцы, причём настоящие творцы искусства, которое и есть цель их трудов. Но мне пришлось отказаться от столь жёстких ограничений, поскольку необходимо было включить в число настоящих критиков и некоторых неписателей…»[9]. Способом разрешения этой проблемы можно назвать то, что занятие критикой само по себе – писательство, хотя этот род литературы, очевидно, обладает ярко выраженной спецификой.