Часть III ЭВОЛЮЦИЯ ПСИХИКИ. 7 страница

Очень большое значение имеют не только четкие меж­видовые различия акустического общения, но и индиви­дуальные, по которым особи узнают друг друга (самец -самку, птенцы - родителей и друг друга, члены стаи -друг друга и т.п.). Интересно, например, что, по данным В.Г.Торпа, в ряде случаев совместно поющие партнеры откликаются только на голос друг друга, но не реагируют на пение других особей. Особенно индивидуально раз­личными являются территориальные крики птиц, опове­щающих о занятости участка.

Большого разнообразия звуки достигают и у таких птиц, как куриные. Это обусловлено жизнью диких кур в труд­нопросматриваемых густых кустарниковых зарослях, где условия для оптического общения особенно неблагопри­ятны. Наиболее громкие и «впечатляющие» звуки куриных птиц — это крики петухов. Их слышимость (для человечес­кого уха) достигает 2 километров. В отличие, например, от звуков, с помощью которых петух подзывает кур к най­денному им корму, кукареканье производится однократ­но, но зато дольше и на более высоких частотах. Это относится и к звуковым сигналам тревоги (например, при обнаружении врага), испуга или угрозы. Чем выше тональ­ность, громкость и длительность этих сигналов, тем силь­нее их эффект. Свое «кукареку» петух кричит на самых «высоких нотах», но всегда одинаковым образом: откло­нения не превышают полтона.

Кукареканье — это своего рода вызов другим петухам, и те отвечают ответными криками, правда, лишь в том случае, если соперники — петухи одного «ранга». Если же в пределах видимости закричит петух, занимающий под­чиненное положение, то господствующий попросту ата­кует его, «не удостаивая» ответным криком. Когда же перекликаются петухи, разделенные большим расстояни­ем и не видящие друг друга, то это типичные территори­альные крики, т.е. акустическая маркировка местности, оповещение о занятости участков стайками кур -- пету­хом и его «гаремом». Большое же биологическое значение крика заключается в том, что он предотвращает или хотя бы уменьшает частоту петушиных боев, а вместе с тем обеспечивает захват, освоение и защиту участков, а в ко­нечном итоге расселение вида, но безвредным путем, ибо дело ограничивается одним запугиванием. Петух-соперник заранее предупреждается о том, что данный участок уже занят и ему придется искать другое пригодное для поселе­ния место. И только в том случае, если все такие места уже заняты, начнутся бои за овладение участками. В этом слу­чае победитель -- животное более сильное не только в физическом, но и в психическом отношении - - станет продолжателем рода, и это, конечно, тоже выгодно для процветания вида, для его прогрессивной эволюции. Ана­логичную роль играет у других птиц пение. У домашних же кур крестьянский двор и прилегающие места остаются для петуха его участком, о занятии которого он непрестанно напоминает криком, хотя это поведение уже потеряло свое биологическое значение, поскольку человек обеспечивает все потребности домашних животных и управляет эволю­цией вида. Надо думать, что чрезвычайная близость распо­ложения участков домашних петухов заставляет их интенсивнее кукарекать, чем это имело бы место в дикой природе, так как в селе популяция кур «сверхплотная».

Мы не останавливаемся на звуковом общении млеко­питающих, так как у них господствуют те же закономер­ности, что и у птиц.

Ригидность и пластичность в поведении высших позвоночных.

Как уже указывалось, вопреки еще распространенному мнению инс­тинктивное поведение не теряет своей значимости в процессе эво­люции, так как оно принципиаль­но не может замещаться научением. Подчеркнем еще раз, что инстинктивное поведение является видовым поведе­нием, научение — индивидуальным, и поэтому ничем не оправдано противопоставление этих двух основных кате­горий психической деятельности в качестве якобы различ­ных генетических ступеней. На самом деле, как мы могли убедиться, прогресс инстинктивного поведения, в част­ности, в ряду позвоночных неразрывно связан с прогрессом индивидуально-изменчивого поведения, поэтому поз­воночные с высокоразвитыми формами научения обладают и не менее развитыми сложными формами инстинктивного поведения.

Вместе с тем темпы эволюционных преобразований и специфическая роль в эволюции у инстинктивного пове­дения и научения различны. Главным образом, как пока­зал Северцов, это относится к высшим позвоночным, особенно млекопитающим, у которых психика приобре­тает значение решающего фактора эволюции благодаря сильному развитию процессов научения, в том числе в высших их проявлениях — интеллектуальных действиях. Но при этом сохраняется в полной мере значение инстинктив­ной основы поведения, равно как медленно совершаю­щихся изменений инстинктивного поведения. Приведенные примеры в достаточной мере показывают большое разно­образие истинных инстинктивных движений у высших позвоночных, вполне видотипичных, генетически фикси­рованных и достигающих в ряде случаев большой сложности. Конечно, и у высших позвоночных инстинктивные ком­поненты служат прежде всего для пространственно-временной ориентации наиболее жизненно важных поведенческих актов. Пространственная ориентация осу­ществляется и здесь на основе таксисов: тропо-, тело- и менотаксисов, т.е. типичных врожденных элементов пове­дения, к которым, однако, прибавляются мнемотаксисы, характеризующиеся индивидуальным запоминанием ори­ентиров. В последнем случае мы уже имеем дело с накоп­лением индивидуального опыта, и поскольку именно мнемотаксисы играют в жизни высших позвоночных особенно большую роль, то, следовательно, врожденные способы ориентации существенно обогащаются здесь ин­дивидуально приобретаемыми способами.

В этой связи следует отметить, что, как и у других жи­вотных, биологическая адекватность реагирования на ком­поненты окружающей среды обеспечивается и у высших позвоночных именно инстинктивными элементами пове­дения. Биологически значимые объекты встречаются в окружающей животное среде в весьма разнообразных и, главное, постоянно меняющихся видах. Мы уже знаем, что их потребление или избегание, т.е. адекватное реагирова­ние на биологические ситуации, возможно лишь в том случае, если животное руководствуется некими постоян­ными признаками этих объектов и ситуации. Именно это и происходит на генетически фиксированной, врожденной основе, когда животное реагирует на ключевые раздражи­тели. К высшим позвоночным это относится точно так же, как к нижестоящим животным. Но у первых реакции на ключевые раздражители в очень большой степени конкре­тизируются индивидуальным опытом, дополнительно ориентируются хорошо развитым предметным восприяти­ем. Тем самым инстинктивные действия приобретают и из­вестное познавательное значение для животного, ибо помогают ему при ознакомлении с окружающей действи­тельностью.

Особенно высокого уровня развития инстинктивное поведение достигает у высших позвоночных в ритуализо-ванном общении животных друг с другом. Именно в сфере общения инстинктивные формы поведения достигают наи­большей стереотипности. Совершенно ясно, что иначе, без жестко фиксированных зоопрагматических средств, не может быть взаимопонимания между животными, т.е. не может быть подлинной передачи информации. Вместе с тем именно полноценное общение является необходимым условием для высшей интеграции в области поведения -интеграции поведения отдельных особей и целых сооб­ществ.

Однако даже в сфере общения наличие и важное зна­чение благоприобретаемых компонентов не вызывает сомнения. Так, у многих птиц птенцы не смогут петь видо-типичным образом, если своевременно не слышали пения своих родителей. Несомненна роль научения и в образова­нии индивидуальных особенностей звукового общения, а также в многочисленных случаях акустического подража­ния у взрослых птиц. В последнем случае оказалось, что заимствованные звуки могут служить для общения наряду с собственными. На этой основе развивается межвидовое общение птиц, т.е. передача информации между особями разных видов. Здесь индивидуально приобретенные комму­никативные компоненты с четким сигнальным значением уже не только модифицируют и обогащают собственно инстинктивные компоненты, но и выступают во вполне самостоятельной роли.

Индивидуально приобретаемые элементы общения представляют особый интерес, так как показывают воз­можность выхода за пределы закрытых коммуникативных систем животных. Особенно это относится к общению животных с человеком, в частности при дрессировке слу­жебных собак и т.п. Вероятно, расширенное общение с животными сыграло в свое время немаловажную роль и при одомашнивании диких видов. Все это, разумеется, оказалось возможным лишь на высшем уровне перцеп­тивной психики, т.е. у высших позвоночных. Если же иметь в виду предысторию антропогенеза, о чем пойдет речь ниже, то нельзя не признать, что способность высших по­звоночных к расширению своих коммуникативных воз­можностей путем научения должна была стать важной предпосылкой зарождения человеческих форм общения.

Сказанное здесь о роли благоприобретаемых компонен­тов в инстинктивном поведении высших позвоночных вполне относится и к другим сферам поведения. Напомним, например, что у зубров и бизонов видотипичные призна­ки поведения появляются лишь на определенном этапе онтогенеза. Хотя здесь, несомненно, имеет место созрева­ние некоторых видотипичных двигательных компонентов вне зависимости от частных внешних условий, все же и в этих процессах участвуют элементы научения. В остальном ограничимся здесь отсылкой к тому, что раньше говори­лось по этому поводу об онтогенезе поведения.

Нет также надобности еще раз говорить о том, что в разных поведенческих актах удельный вес врожденных и благоприобретаемых компонентов различен, что и в на­выках позвоночных содержатся качественно-гетерогенные элементы. Напомним лишь, что, не говоря уже о том, что навыки формируются на основе безусловнорефлекторных процессов, в их состав всегда входят консервативные дви­гательные компоненты, придающие навыкам в некоторых отношениях сходство с инстинктивными действиями. Бо­лее того, именно формирование таких консервативных компонентов составляет во многих случаях конечный итог и биологическую сущность образования навыка. Это относится к двигательным стереотипам, автоматизмам, возникающим как результат закрепления навыка в ходе тренировки. Столь примитивные навыки встречаются не только у низших позвоночных. Наоборот, заученные авто­матизированные действия играют немаловажную роль и в жизни высших млекопитающих, включая обезьян, а так­же человека (например, техника письма, повседневные «бытовые» движения и т.п.). У рыб же такими элементар­ными навыками, очевидно, ограничиваются их способно­сти к научению. С этим связан и тот факт, что у рыб крайне трудно, если вообще возможно переделать положительное значение раздражителя на отрицательное и наоборот. При­чиной тому является, в частности, недостаточное разви­тие ассоциативных функций головного мозга низших позвоночных. Как показал советский физиолог Б.Ф.Сер­геев, только на уровне костистых рыб и земноводных по­является способность к образованию временных связей между всеми анализаторными системами и функциями организма, но еще отсутствуют внутри- и межанализатор­ные ассоциативные временные связи. Анализаторные сис­темы еще разобщены, локализованы в различных отделах мозга.

Только у птиц и млекопитающих замыкательная функ­ция головного мозга получает свое полное развитие, по­этому сложные навыки, в которых решающее значение имеют лабильные, гибкие компоненты, встречаются только у высших позвоночных. Они и определяют далеко идущую изменчивость, пластичность всего поведения животного, чему придавал столь большое адаптационное значение А.Н.Северцов. И действительно, сложные пластичные на­выки в полной мере выполняют функцию быстрого приспособления организма к быстротечным изменениям среды. Пластичность навыков высшего порядка дополняет ригидность навыков низшего порядка и инстинктивных действий.

Эта пластичность проявляется в возможности быстрой перестройки навыка, в частности при превращении поло­жительного или отрицательного раздражителя в противо­положный. Другая важная особенность — возможность переноса навыка в новые условия, другими словами, адек­ватное использование накопленного чувственного и мо­торного опыта цри существенных изменениях условий среды. Обеспечиваются эти возможности сильным раз­витием пластичности в сенсорной сфере, способностью к широким чувственным обобщениям, о чем уже шла речь выше.

Поясним сказанное на нескольких примерах. В первом эксперименте крыса получает приманку в результате ряда последовательных сложных инструментальных действий: она взбирается по лестнице на площадку, поднимает там эту лестницу с помощью перекинутой через блок бечев­ки, затем поднимается по лестнице на следующую пло­щадку и там получает пищевое подкрепление. К этим фазам можно было бы добавить еще несколько -- суть дела от этого не меняется: мы имеем здесь сложную операцию, в которой последовательность отдельных действий живот­ного предопределена и строго фиксирована условиями за­дачи, т.е. теми компонентами среды (преградами), на которые по необходимости направлена активность живот­ного.

В другом примере при относительно простой структуре операции выделяется способность к далеко идущему пе­реносу операции в измененных условиях, что также весь­ма характерно для сложных навыков. В данном случае крыса, научившаяся находить кратчайший путь к «цели» в лаби­ринте, оказалась без какого-либо нового обучения спо­собной к этому и после того, как лабиринт был поставлен вертикально. Поскольку животное при этом руководству­ется и новыми ощущениями (с вестибулярного аппарата), то здесь с очевидностью имеют место и явления переноса в сенсорной сфере.

В третьем эксперименте крыса, освоившая сухопутный лабиринт, тут же с неменьшим успехом проплыла этот лабиринт после того, как он был заполнен водой. Поскольку при плавании производятся иные движения, чем при ходь­бе, мы можем здесь констатировать далеко идущий пере­нос в моторной сфере при сохранении прежней ориентации в пространстве.

Даже в первом примере, а тем более в остальных, не­возможно расценивать поведение подопытного животного как простую цепь механически усвоенных движений, ибо в таком случае совершенно исключалась бы возможность переноса операции и сохранения навыка в измененных условиях. Сложные навыки представляют собой исклю­чительно динамические моторнорецепторные системы, обеспечивающие на основе высокоразвитой ориентировоч­ной деятельности выработку весьма пластичных двига­тельных программ. Процесс ориентировки сливается здесь с двигательной активностью, а нахождение верного реше­ния задачи формируется в ходе этой активности на основе высокоразвитого чувственного обобщения.

Отмеченными качествами сложные навыки выделяют­ся среди других видов научения, и именно благодаря им сложные навыки стали предпосылками и основой разви­тия высших форм психической деятельности животных -интеллектуальных действий.

Предпосылки и элементы интеллектуального поведения животных.

Интеллектуальное поведение явля­ется вершиной психического раз­вития животных. Однако, говоря об интеллекте, «уме» животных, их мышлении необходимо прежде всего отметить, что чрезвычайно трудно точно указать, по поводу каких животных можно говорить об интеллекту­альном поведении, а по поводу каких — нет. Очевидно, речь может идти лишь о высших позвоночных, но явно не только о приматах, как это до недавнего времени прини­малось. Вместе с тем интеллектуальное поведение живот­ных является не чем-то обособленным, из ряда вон выходящим, а лишь одним из проявлений единой психи­ческой деятельности с ее врожденными и благоприобре-таемыми аспектами. Интеллектуальное поведение не только теснейшим образом связано с разными формами инстинк­тивного поведения и научения, но и само складывается (на врожденной основе) из индивидуально-изменчивых компонентов поведения. Оно является высшим итогом и проявлением индивидуального накопления опыта, особой категорией научения с присущими ей качественными особенностями. Поэтому интеллектуальное поведение дает наибольший приспособительный эффект, на что и обра­тил особое внимание А.Н.Северцов, показав решающее значение высших психических способностей для выжива­ния особей и продолжения рода при резких, быстро про­текающих изменениях в среде обитания.

Предпосылкой и основой развития интеллекта живот­ных — во всяком случае в направлении, ведущем к чело­веческому сознанию — является манипулирование, причем прежде всего с биологически «нейтральными» объектами.

Особенно, как уже было показано, это относится к обезь­янам, для которых манипулирование служит источником наиболее полных сведений о свойствах и структуре пред­метных компонентов среды, ибо в ходе манипулирования происходит наиболее глубокое и всестороннее ознаком­ление с новыми предметами или новыми свойствами уже знакомых животному объектов. В ходе манипулирования, особенно при выполнении сложных манипуляций, про­исходит обобщение опыта деятельности животного, фор­мируются обобщенные знания о предметных компонентах окружающей среды, и именно этот обобщенный двига-тельно-сенсорный опыт составляет главнейшую основу интеллекта обезьян.

О манипулировании человекообразных обезьян «био­логически индифферентными» предметами Павлов гово­рил: «Это же — самая настойчивая любознательность. Так что нелепое утверждение, будто у животных ее нет, нет в зачатке того, что есть у нас и что в конечном счете созда­ло науку, — не отвечает действительности»⁴. В качестве примера Павлов сослался на наблюдавшееся им у шим­панзе манипулирование предметами, в частности короб­кой, в которой нет «никаких апельсинов, ни яблок». Тем не менее обезьяна «долгое время возится... над решением механических задач, которое не обещает ей никаких вы­год, никакого материального удовлетворения»⁵.

Эта, по Павлову, «чистейшая, бескорыстная любоз­нательность» и заставляет обезьяну изучать объект мани­пулирования в ходе активного воздействия на него. При этом одновременно и во взаимодействии друг с дру­гом включаются в познавательную деятельность животно­го разные сенсорные и эффекторные системы. Ведь манипулирующая обезьяна почти непрерывно следит за движениями своих рук; под пристальным зрительным кон­тролем производятся самые разнообразные действия как без разрушения целостности объекта: поворачивание в разные стороны, облизывание, поглаживание, придавлива-

⁴ Павловские среды. Т. II. М.; Л., 1949. С. 166.

⁵ Там же.

ние, перекатывание и т.п., так и деструктивного порядка: разламывание, разрывание, вычленение отдельных де­талей и т.д. (рис. 24).

Особую познавательную ценность представляют деструктивные действия, так как они позволяют получить сведения о внутренней структуре предметов. При манипу­лировании животное получает информацию одновремен­но по ряду сенсорных каналов, но преобладающее значение имеет у обезьян сочетание кожно-мышечной чувствитель­ности рук со зрительными ощущениями. Кроме того, в обследовании объекта манипулирования участвуют также обоняние, вкус, тактильная чувствительность околоротовых вибрисс, иногда слух и т.д. Эти виды чувствительности сочетаются с кожно-мышечной чувствительностью эффек­торов (ротового аппарата, передних конечностей) кроме обезьян и у других млекопитающих, когда те манипулиру­ют предметами. В итоге животные получают комплексную информацию об объекте как едином целом и обладающем разнокачественньми свойствами. Именно в этом и заклю­чается значение манипулирования как основы интеллек­туального поведения.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что первостепен­ное значение имеют для интеллектуального поведения зри­тельные восприятия и особенно зрительные обобщения, о которых уже раньше шла речь. Насколько развита способ­ность к формированию обобщенных зрительных образов даже у крыс - показывает следующий эксперимент, в котором крысы с успехом решали очень трудную задачу: животному надо выбрать из трех предъявленных фигур (вер­тикальные и горизонтальные полосы) одну несходную по сравнению с двумя другими. Местонахождение и рисунок такой фигуры постоянно меняются, следовательно, это будут то вертикальные, то горизонтальные полосы, рас­положенные то слева, то справа, то посередине (в непра­вильной последовательности). Таким образом, подопытное животное могло ориентироваться лишь по одному, край­не обобщенному признаку — несхожести одного рисунка по сравнению с остальными. Мы имеем здесь, таким образом, дело со зрительным обобщением, близким к абстрагированию, свойственному мыслительным про­цессам.

С другим элементом интеллектуального поведения, на этот раз в двигательной сфере, мы встречались при описа­нии опытов с «проблемными ящиками». И здесь мы имеем дело со сложными многофазовыми навыками, поскольку у высших млекопитающих, например енотов, можно срав­нительно легко добиться решения задач, при которых животному приходится в определенной последовательно­сти открывать совокупность разнообразных запирающих приспособлений. Как и при описанном опыте с под­тягиванием крысой лестницы, енот может решить такую задачу лишь при соблюдении строго определенной после­довательности действий Но разница заключается в том, что в отличие от крысы еноту приходится самому нахо­дить эту последовательность, и это поднимает его деятель­ность, безусловно, на более высокий уровень. Правда, по некоторым данным и крысы способны на это.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что даже высшие позвоночные решают инструментальные задачи труднее, чем локомоторные. Л.Кардош отметил в этой связи, что в психической деятельности животных преобладает позна­вание пространственных отношений (см. ч. I, гл. 3), пости­гаемых ими с помощью локомоторных действий. У обезьян же, особенно человекообразных, локомоторное познава­ние пространственных отношений теряет свою домини­рующую роль за счет сильного развития манипуляционных действий. Однако только человек может полностью освободиться от направляющего воздействия пространст­венных отношений, если этого требует познание времен­но-причинных связей.

Решение многофазовых инструментальных задач у обе­зьян изучалось рядом исследователей, в частности Н.Н.Ладыгиной-Котс. В своей монографии «Приспособительные моторные навыки макака в условиях эксперимента» она подвела итог многочисленным опытам, в которых исполь­зовались весьма разнообразные сочетания запирающих механизмов. Эти эксперименты показали, что низшая обезьяна (макак-резус) способна научиться отмыкать боль­шие серии запирающих механизмов, хотя лучше справля­ется с одиночными установками. Характерными явились при этом многочисленные и многообразные нащупываю­щие движения рук, «экспериментирование». Ввиду ее боль­шой торопливости наиболее трудными оказались для обезьяны те приспособления, которые не отмыкались лег­кими быстрыми движениями. Легче всего производились такие движения, как вытягивание, отведение, притягива­ние, опускание и др., труднее всего — отодвигание и вра­щение, вывертывание. Вообще в поисках пунктов задержки и пути преодоления препятствий преобладающая роль принадлежала кинестетическим, а не зрительным восприя­тиям. Интересно, что по многим из этих особенностей, как показали более поздние исследования, действия низ­ших обезьян в опытах с запирающими механизмами напо­минают таковые енотов.

Чрезвычайно важной предпосылкой интеллектуально­го поведения является и способность к широкому перено­су навыков в новые ситуации. Эта способность вполне развита у высших позвоночных, хотя и проявляется у раз­ных животных в разной степени. В.П.Протопопов приво­дит следующий пример переноса приобретенного опыта в новую ситуацию у собаки. Первоначально подопытная со­бака научилась открывать нажатием лапы щеколду на дверце «проблемной клетки», в которой находилась приманка. В других опытах та же собака научилась затем подтягивать зубами и лапами кусок мяса за веревку, которая лежала перед ней на полу. После этого была создана третья ситуа­ция, содержавшая элементы первых двух: на клетке, при­менявшейся в первой ситуации, щеколда была поднята на такую высоту, что собака не могла ее достать лапой, но к щеколде привязывалась веревка, потянув за которую мож­но было ее открыть. Когда собака была подведена к клет­ке, она сразу же, без всяких других проб, схватила зубами веревку и, потянув, открыла щеколду. Таким образом, за­дача была немедленно решена в новой ситуации, несмотря на то что прежние элементы располагались в ней со­всем по-иному: веревка висела, а не лежала горизонталь­но на полу, на конце ее было привязано не мясо, а щеколда, которая к тому же находилась на другом месте -наверху. К тому же щеколда отпиралась в первых опытах движением лапы, а затем — с помощью зубов. «...Новый навык, -- пишет по этому поводу Протопопов, -- выра­батывается сразу, "внезапно", но эта внезапность... обус­ловлена вполне определенными следами прошлого опыта, которые под влиянием стимула вступают путем как бы взрывчатого замыкания в новую временную связь, и со­здается новая нервная структура и новая реакция, отлича­ющаяся от прежних двух и в рецепторной и эффекторной части... Подобные навыки... могут по своему внешнему про­явлению имитировать разумное поведение и, если не знать этапов их возникновения, можно прийти к ошибочным антропоморфическим заключениям»⁶.

К подобным антропоморфическим выводам пришел, например, Н.Р.Ф.Майер, признавший крыс способными «рассуждать». Обоснованием этого заключения послужили результаты его экспериментов по выработке у крыс от­сроченных реакций, в ходе которых эти животные оказа­лись в состоянии связывать элементы прежнего опыта, которые раньше никогда не сочетались в их поведении. Как было показано, это происходило и в опытах Протопопова с собакой.

Итак, способности высших позвоночных к разнообраз­ному манипулированию, к широкому чувственному (зри­тельному) обобщению, к решению сложных задач и переносу сложных навыков в новые ситуации, к полно­ценной ориентации и адекватному реагированию в новой обстановке на основе прежнего опыта являются важней­шими элементами интеллекта животных. И все же сами по себе эти качества еще недостаточны, чтобы служить кри­териями интеллекта, мышления животных. Тем более, как

⁶ Протопопов В.П. Исследование высшей нервной деятельности в естественном эксперименте. Киев, 1950. С. 21—23.

указывалось, невозможно признать такими критериями, например, высокоразвитые способности к оптическому обобщению у пчел.

Критерий интеллектуального поведения животных.

Отличительная особенность интел­лекта животных заключаются в том, что в дополнение к отражению от­дельных вещей возникает отражение их отношений и связей (ситуаций). Отчасти это имеет, ко­нечно, место и при некоторых сложных навыках, что лиш­ний раз характеризует последние как переходную форму к интеллектуальному поведению животных. Это отражение происходит в процессе деятельности, которая по своей струк­туре, согласно Леонтьеву, является двухфазной.

Мы уже видели, что сложные навыки животных боль­шей частью являются многофазными. Однако эти фазы, будь это вскарабкивание крысы с площадки на площадку с помощью подтягиваемой лестницы или последователь­ное отмыкание затворов «проблемного ящика», по существу своему являются лишь цепью, суммой однозначных рав-нокачественных этапов последовательного решения зада­чи. По мере же развития интеллектуальных форм поведения фазы решения задачи приобретают четкую разнокачествен-ность: прежде слитая в единый процесс деятельность дифференцируется на фазу подготовления и фазу осуществ­ления. Именно фаза подготовления составляет характер­ную черту интеллектуального поведения. Как указывает Леонтьев, интеллект возникает впервые там, где возника­ет процесс подготовки возможности осуществить ту или иную операцию или навык.

В конкретных экспериментальных исследованиях двух-фазность интеллектуальных действий проявляется, напри­мер, в том, что обезьяна достает сперва палку, чтобы затем с помощью этой палки сбить высоко подвешенный плод, как это имело место в широко известных опытах немецко­го психолога В.Кёлера. В других экспериментах обезьяна могла овладеть приманкой лишь в том случае, если сперва оттолкнет ее от себя палкой к такому месту, где ее (после обходного движения) можно достать рукой (рис. 44).

Рис. 44. Схема сложной задачи, для решения которой обезьяна должна привязанной к дереву палкой оттолкнуть плод в ящике через щель к противо­положной (решетчатой) стен­ке, а затем обойти ящик. Прикорм (и) первоначально виден как через решетку, так и через щель в стенке, но не может непосредственно браться рукой (опыт Кёлера).

Производилось и много других экспери­ментов, в которых обезь­яны должны были решить задачу с употреб­лением орудия (чаще всего палки). Так, в опы­тах Г.З.Рогинского шим­панзе, имевшие опыт манипулирования пал­ками, сразу употребляли таковые для доставания приманки. Но низшие обезьяны, кроме одной (павиан чакма), к этому оказались не сразу спо­собны. Все же Рогинский отвергает мнение В.Кёлера о наличии разрыва между психикой чело­векообразных и низших обезьян.

Советский зоопсихолог Л.С.Новоселова сумела свои­ми исследованиями выявить генезис употребления палок при решении сложных задач у шимпанзе. Она показала, что употребление палки формируется как индивидуально-приспособительное действие, но не является врожденной формой поведения. При этом намечается несколько эта­пов — от оперирования всей рукой как рычагом к специ­ализированным действиям кистью, которая уже не только удерживает палку, но и направляет ее движения в соот­ветствии со специфическими свойствами орудия.