Развитие идеи личности в российской психологии 33 страница

534) Яарсонс Т. Системы современных обществ. М.: Аспект Пресс, 1997.

535) Социальная психология: Справочное руководство. / Под ред. В.Н. Дру­жинина. М.: ИНФРА-М, 1999.

536) Уэсгп К., Зиммерман Д. Создание тендера // Хрестоматия фемини­стских текстов. Переводы. / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темки-ной. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2000. С. 193-219.

537) Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности // 3. Фрейд. Психоло­гия бессознательного: Сб. произведений. М.: Просвещение, 1989.

538) Хорни К. Психология женщины. М.. Апрель Пресс, ЭКСМО-Пресс, 2000.

539) Чодороу Н. Воспроизводство материнства: психоанализ и социология пола. // Антология гендерной теории. Минск: Пропилеи, 2000.

540) Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1996.

541) Bern S.L. The Lenses of Gender: Transforming the Debate on Sexual Identity, Yale University Press, 1993.

542) Butler J. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity, Routledge, 1990.

543) Constantinople A. MascuHnity-femininity: An expression to the famous dictum? //Psychological Bulletin. № 80.1973. P. 389-407.

544) Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1967.

545) Goffman E. The Arrangement Between the Sexes. // Theory and Society. №4. 1977 P 301-331.

546) Money J., Ehrhardt A. Man and woman, boy and girl. Baltimore, MD: John Hopkins University Press, 1972.

547) McConaghy N. Sexual Behavior: problems and management, N.Y. London: Plenum Press, 1993.

548) Stoller R.J. Sex and gender. On the Development of Masculinity and Femininity. New York: Science House, 1968.

5.5. Взаимоотношения личности в семье

Виды семейных взаимоотношений

Практика оказания психологической помощи гражда­нам свидетельствует о том, что чаще всего предметом про­фессионального воздействия оказываются различные виды деструктивных взаимоотношений в семье [2, 3, 9, 12, 13, 17, 18]. Вслед за В.Н. Мясищевым и Н.А. Абульхановой-Слав-ской [1, 11] под термином «взаимоотношения» мы понимаем межличностные отношения как результат взаимного вос­приятия, познания, воздействия, влияния, оценки, как не­который идеальный продукт взаимных усилий. Согласно представлениям Л.Я. Гозмана и В.И. Паниотто [5, 14], как синонимичный данному термину будем использовать поня­тие «отношения». «Семейные отношения» — широкое по­нятие, подразумевающие супружеские, детско-родительс-кие, детские, детско-прародительские и другие отноше­ния. При этом любые отношения, в которые включены не только супруги (детско-родительские, братско-сестринские, детско-прародительские и пр.), подразумевают отсутствие возможности взаимного выбора [3, 5, 16].

Супружеские отношения — это отношения двух взрос­лых людей противоположного пола, не состоящих в близ­ких родственных отношениях и добровольно выбравших друг Друга для совместной жизни и личностного развития каж­дого из них [4, 16]. Семейные отношения развиваются по­

этапно, каждый из этих этапов предполагает кризисы и воз­можности личностного роста для членов семьи [3, 5, 9, 12]. Если семья как система принимает задачи развития, то от­ношения в ней конструктивные, а сам кризис будет иметь позитивные последствия для каждого члена семьи. Если же семья пытается избежать развития, то отношения в ней де­структивны, а результаты такого кризиса будут негатив­ными. Однако любой кризис не может длиться бесконечно. При благоприятном течении он способствует установлению новых отношений между членами семьи, принятию новых ролей и нового уровня взаимопонимания. Если же члены семьи любой ценой стремятся сохранить прежний тип вза­имоотношений, то неизбежно появятся эмоциональное от­чуждение и еще более выраженная деструкция семейных отношений, спровоцирующих новый кризис.

Возможность перехода на следующий этап развития се­мьи обусловлена готовностью взрослых членов семьи (и преж­де всего супругов) психологически жертвовать некоторы­ми способами отношений друг с другом, с детьми, прароди­телями, а также — равновесием, достигнутым на пред­ыдущей стадии. В.К. Лосева и А.И. Луньков [9] справедливо полагают, что с этой готовностью связан «риск неопреде­ленности будущего», естественный для любого развития, естественное же стремление избежать этого риска. Напри­мер, взросление и отдаление детей требуют готовности суп­ругов обрести новые ценности в совместном существова­нии, которые уже не сводились бы только к совместному воспитанию детей.

При описании нормативных стадий развития семейных отношений авторы используют следующие понятия Ф. Пер-лза: «эмоциональные отношения», «ролевые отношения», «контакт» и «уход» [9]. Несомненно, ролевые и эмоциональ­ные отношения зависят друг от друга, но на каждой конк­ретной стадии развития семьи преобладают и наиболее зна­чимыми оказываются те или другие. При этом члены семьи могут стремиться к контакту (уменьшению дистанции) либо к уходу (увеличению дистанции).

Стадии развития семейных отношений

По мнению названных выше исследователей, семейные отношения проходят четыре стадии: первичный брак, пер­вичная семья, вторичная семья, вторичный брак [9J. На ста­дии первичного брака (длится от заключения брака до по­явления первого ребенка) особенно важны эмоциональные отношения между супругами, на фоне которых ослабевают эмоциональные отношения с родителями каждого из них. Главные психологические задачи стадии — эмансипация от детских привязанностей в родительских семьях и накопле­ние опыта жизни вдвоем.

На стадии первичной семьи (от появления первого ре­бенка до подросткового возраста последнего) приоритетны ролевые отношения. При этом каждый из партнеров осваи­вает родительскую роль, собственную родительскую линию, осознавая стереотипы воспитания детей в их родительских семьях, сознательно следует им или дистанциируется от них. Психологическая задача этой стадии — первичная со­циализация ребенка в семье.

На стадии вторичной семьи (от подросткового возрас­та последнего или единственного ребенка до его ухода из родительской семьи) основной план отношений лежит в сфе­ре эмоциональных отношений. На фоне ослабляющегося контакта с ребенком подросткового или юношеского возра­ста усиливается эмоциональный контакт между супругами. Психологические задачи стадии — освоение подростком пространства внесемейного мира, установление им первых значимых эмоциональных контактов вне семьи.

На стадии вторичного брака (от ухода последнего или единственного ребенка до развода или смерти одного из супругов) вновь превалируют ролевые отношения. Оба парт­нера должны выработать приоритет роли супруга перед ролью родителя взрослых детей, что позволит им, с одной стороны, создать условия детям для самостоятельной жиз­ни; с другой стороны, — заняться собой и друг другом; на­конец, предохраняет пожилых людей от соблазна «впасть в

детство», став исключительно объектом заботы со стороны взрослых детей и снова приобретя власть над ними, теперь уже через свою беспомощность. Психологические задачи этой стадии — укрепление новых ценностей и навыков жизни вдвоем, освоение нового экзистенциального и культурного пространства за пределами детско-родительских отноше­ний, корректное усвоение и реализация ролей прародите­лей (бабушки и дедушки).

Освоение принципиально новых ролей прародителей несет в себе серьезные опасности и, прежде всего, для взрослых детей супругов и их внуков. Очень часто бабушки и дедушки оказываются более зрелыми и опытными роди­телями, чем физические мама и папа; они объективно луч­ше выполняют задачи помощи ребенку в эмоциональном и социальном развитии. У них нередко больше свободного времени для реализации этих задач, больший жизненный опыт, порой — мудрость, а также — нереализованные в свое время в полной мере родительские роли. Если бабуш­ка или дедушка даже с согласия физических родителей вытесняют последних из их родительских ролей, то отно­шения ребенка с матерью и отцом так и не складываются. Дефицит собственно родительского отношения, возможно, скажется негативно на ребенке, когда он сам станет роди­телем. Но иногда проблема возникает раньше: у кого-то из родителей, избегших опыта непосредственного воспитания, эта потребность может актуализироваться достаточно нео­жиданно, когда ребенок уже вырос и вовсе не нуждается в пристальном внимании и тесном контакте с родителем. Не­гативные последствия этого факта могут потребовать про­фессиональной психологической помощи. Родителям при­ходится также учитывать то, что семья одновременно для детей разного возраста является первичной и вторичной, и дифференцировать свои отношения с детьми с учетом это­го непростого обстоятельства.

По мнению авторов описанной модели, нормативной является семья с двумя и более детьми, потому что имен­

но в этом случае дети и родители имеют возможность раз­личить эмоциональные и ролевые отношения к братьям и сестрам, не связывая родительскую опеку с выражением эмоционального отношения.

Признаки деструкции и классификация деструктивных отношений

В специальной литературе можно обнаружить беско­нечное множество психологических признаков деструкции семейных взаимоотношений: отсутствие четких личностных границ каждого из членов семьи; явное и скрытое отвер­жение членами семьи друг друга; многообразные проявле­ния насилия, в том числе и родительские директивы; низ­кая психологическая культура семьи, которая проявляет­ся в недостаточно сформированных эмпатии, рефлексии, децентрации, избыточно выраженный эгоцентризм, в от­сутствии навыков адекватной подачи обратной связи [3, 6, 9, 14, 19].

В.К. Лосева и А.И. Луньков поясняют термин «родитель­ские директивы» Роберта и Мери Гоулдингов (США) следу­ющим образом [9]. Под родительскими директивами авторы понимают неявное, скрытое родительское «обучение», ко­торое формирует у ребенка психологическую зависимость от того из родителей, кто обучил дитя данной директиве. Эта зависимость формируется в основном до 6 лет и прояв­ляется в чувствах вины, печали, одиночества, иногда — зависти и т.д.; она настолько привычна («своя») для челове­ка, что незаметна, неочевидна для его сознания; но в зна­чительной мере определяет его поведение. Такая зависи­мость чрезвычайно устойчива и без специальной психоло­гической помощи может сохраняться в течение всей жизни, значительно минимизируя самооценку личности, и, следо­вательно, — ее социальную адаптированность и эффектив­ность.

Авторы описали 12 родительских директив: «не живи», «не будь ребенком», «не расти», «не думай», «не чувствуй»,

«не достигай успеха», «не будь лидером», «не принадле­жи», «не будь близким», «не делай», «не будь самим со­бой» и «не чувствуй себя хорошо» [9]. Каждая из этих дирек­тив имеет свои варианты, и необходим особый стиль мыш­ления, чтобы опознать их у себя либо у другого человека. Поясним хотя бы некоторые из них.

Первая директива самая жесткая — «не живи». В быту она выражается во фразах, обращенных к ребенку: «Глаза бы мои на тебя не глядели», «Мне не нужен такой плохой мальчик», «Исчезни: не хочу тебя видеть» и пр. Расширен­ными вариантами этой директивы являются сентенции на сюжеты: «Сколько тревог и лишений ты принес мне, по­явившись на свет» и «Все силы отданы тебе, поэтому я до сих пор не защитила диссертацию, хотя все говорили о моих выдающихся способностях». Скрытый смысл передачи такой директивы сводится к облегчению управления ребен­ком за счет формирования у него чувства базисной вины не по поводу конкретного проступка, а по факту самого рож­дения. Ребенок на бессознательном уровне принимает уста­новку о том, что он является источником помех в жизни данного родителя и его вечным должником. Это глубинное чувство вины с возрастом усиливается, так как долг перед родителями и по сути неисчерпаем. Подобное чувство вины пагубно по следующим причинам. Во-первых, такое вос­питание содержит в себе возможный психологический об­ман и манипуляцию: взрослый перекладывает на заведомо более слабое и зависимое существо ответственность за свои нереализованные жизненные планы и заставляет его ве­рить в это. Во-вторых, ребенок может решить, что было бы лучше, чтобы его вовсе не было. Но суицид недоступен для дитя, поэтому его поведение может принять формы бессознательного саморазрушения: частые травмы, нарко­мания и т.д. Ведь известно, что ребенок учится заботиться о собственной физической безопасности в той мере, в какой близкие для него люди воспринимают его жизнь как источ­ник радости для себя. В-третьих, «отрицающее» отношение

К себе не позволяет ребенку реализовать свои способности в различных сферах жизни до конца ее. Если он отвечает ожи­даниям близких, травмируясь, часто болея, то родители получают новые подтверждения своей концепции о необ­ходимости пристальной заботы о нем, а он сам — «до­казательства» своей бесконечной вины перед ними.

Вариантом следования данной директиве является «раз­нузданное», провокационное поведение ребенка вне дома, когда он по сути «нарывается» на наказания. Наказание сни­жает чувство вины, и такие дети для разрядки внутренне­го напряжения бессознательно ищут возможности наказа­ний. Им проще чувствовать себя наказанными за конкрет­ное прегрешение, чем испытывать постоянное чувство вины неизвестно за что. Предельным вариантом такого поведе­ния является неоднократное попадание в тюрьму. Именно по этой причине преступниками нередко становятся дети из «достойных» семей [9]. У взрослого человека эта директи­ва проявляется через ощущение своей никчемности, в стрем­лении постоянно доказывать себе и всем, что он что-то значит, что его можно любить, борется с ощущением сво­ей «плохости», имеет тенденции к алкоголизму, токсико­мании, суициду. Стремясь уйти от этой нестерпимо жесто­кой директивы, ребенок находит некоторые условия для ее минимизации: «Я смогу жить, если не буду замечать то, о чем меня неявно просит мама». Но это с неизбежностью «подталкивает» его под другие, менее тяжкие директивы.

Смысл директивы «не делай» Гоулдинги расшифровыва­ют так: «Не делай сам: это опасно, за тебя это сделаю я». Дети и взрослые, попавшие под влияние этой перспекти­вы, мучительно страдают в начале каждого нового дела, даже хорошо знакомого — подготовка тезизов к конферен­ции, стирка белья или генеральная уборка. Они бессозна­тельно откладывают начало своих действий, часто попа­дают в цейтнот, бессознательно ожидая помощи мамы и тогда, когда мамы нет в живых. Они напрасно упрекают себя в слабоволии. Дело здесь в бессмысленном послуша­

нии: ведь мама уже не придет. Таким людям полезно начи­нать новое дело в присутствии кого-то из значимых людей или в группе, «обязываться» точными сроками исполнения работы.

Директива «не чувствуй себя хорошо» передается близ­кими или теми, кто воспитывает ребенка, когда они гово­рят в его присутствии, что, он слабенький (больной и т.д.), написал контрольную на отлично или убрал в квартире. Сам факт присутствия в классе, на рабочем месте больного че­ловека ассоциируется с ощущением собственного подвига, а у остальных должен вызывать чувство вины: ведь он, плохо себя чувствующий, более эффективен. Эти люди не симули­руют болезнь: они используют реальное заболевание для получения психологической выгоды. Им нужно постоянно быть в состоянии нездоровья: в результате ухудшается и их состояние, особенно, если кто-то из окружающих пренеб­регает его состоянием или неуместно, некорректно язвит на этот счет. Постепенно история жизни таких людей транс­формируется в историю болезни.

Все названные выше и прочие симптомы деструкции семейных отношений можно свести к следующим основным критериям деструкции: односторонняя субъектность в об­щении членов семьи и низкий уровень позитивной генера­лизации восприятия ими друг друга и себя [14]. В проведен­ном нами исследовании супружеских конфликтов показано, что в 62% случаев брачный партнер впервые осознался как личность, способная принимать решения, лишь, когда заявлял о своем уходе из семьи [14]. Как правило, субъект-объектный стиль общения распространяется и на других членов семьи, прежде всего на детей. Следствия подобного отношения к детям становятся особенно очевидными в под­ростковом возрасте последних, когда возрастная потреб­ность в доверительном общении, воспринимаясь личностью как витальная, побуждает растущего ребенка к поискам качественно иных отношений вне дома, обычно в среде свер­стников.

В супружестве и в семье в целом особую значимость приобретает взаимное восприятие партнера как личности. При этом мужу важно знать, что он самый умный и муже­ственный мужчина; женщины же особенно чувствительны к недооценке своей личности, качества своего домашнего труда и собственной внешности; детям жизненно необходи­мо чувствовать, что уж в родительском доме их принима­ют и любят безусловно. Потребительское же отношение к себе, собственная «объектность» в глазах близких воспри­нимается обычно драматично и чрезвычайно болезненно: «Я для нее словно кухонный шкаф, который замечают, лишь если отвалилась дверца. Мною можно манипулировать, не справляясь о моих чувствах. Встретив A.M., я впервые по­нял, что могу интересовать кого-то как личность. Лишь в 35 лет я, доктор наук, узнал, как много это значит для человека».

Для большинства женщин идеал мужчин, за которых они хотели бы выйти замуж, описывается фактически не­сочетаемыми качествами: достаточная мужская сила и не­жность, доверчивость и независимость, способность беско­нечно говорить теплые слова, легкость и умение общаться с женщинами, а также — необыкновенная преданность се­мье. Подобная картина выявляется и при опросе мужчин. Идеальная жена, по их мнению, должна уметь заработать на жизнь, быть хорошей хозяйкой, нежной и заботливой женой, матерью, образованной женщиной, готовой к само­пожертвованию во имя семьи, ее терпимость к жизненным трудностям должна сочетаться с неревнивостью и умением защитить интересы мужа и детей.

В приведенных «идеальных портретах» желаемых суп­ругов представлен жизненный, любовный и сексуальный опыт в сочетании с ориентацией на прочные моногамные отношения.

Отсутствие в реальной жизни такого человека блоки­рует сколько-нибудь постоянные связи с лицами противо­положного пола, мешает вступлению в брак, а в браке,

будучи нескорректированным, может провоцировать конф­ликты.

Описанный психологический феномен обозначен нами как «модель принца». «Модель принца» — это тот идеаль­ный масштаб, относительно которого оценивается потен­циальный или реальный супруг. Особенности функциониро­вания этой модели могут быть диагностическим и прогности­ческим признаками качества отношений между партнерами. Высокий уровень позитивности восприятия в стабильных парах поддерживается устремленностью личности увидеть, активно отыскать в характеристиках брачного партнера по­ложительные качества, подтверждающие идеальный масш­таб. Отрицательные черты супруга оцениваются как нормаль­ные, неизбежные, менее значимые либо как преходящие. Напротив, в нестабильных парах субъект активно ищет и обнаруживает негативные характеристики, подтверждаю­щие его «главную идею» о несоответствии партнера иде­альному образу. Все эти факты часто встречаются в прак­тике психолога.

Например, молодая женщина имеет множество пре­тензий к мужу, его родителям и готова к разводу. Консуль­тативная беседа помогает ей осознать главную причину кон­фликтов в семье: Юра изначально не соответствует деви­чьим фантазиям о «достойном» муже. Он не высок, избыточно «кругл», излишне зависим от родителей, наконец, он при­надлежит к той ветви адыгов, которая до наших дней тща­тельно следует национальным семейным обычаям, априор­но предписывающим женщине определенный образ жизни и прежде всего в семье. Но ведь эти особенности семьи будущего мужа были известны Замире до брака. Внешне приняв их, но внутренне тяжело страдая от значительных ограничений личностной свободы, она по сути копит оби­ды, которые уместнее было бы адресовать истории и са­мой себе. Кроме того, девушка походя сообщает, что ее не интересуют мысли и чувства свекрови и мужа, но тут же красочно описывает свои переживания оттого, что в этой

семье ее никто не понимает, никто не интересуется ее внут­ренней жизнью, не разделяет ее тревог.

В быту существует еще один миф — образ желаемого для родителей ребенка. Об этом свидетельствуют данные литературы и предпринятого нами небольшого исследова­ния [15]. В нем приняли участие 100 мужчин и 100 женщин разных возрастов. Мы пытались выявить признаки, жела­тельные для мальчика и девочки. Разброс мнений был велик, но, в целом, детям обоего пола предписывались такие каче­ства: физическое здоровье, послушание, самостоятельность, любовь к родителям, практицизм, высокий интеллект, пре­данность семье, самодостаточность, нежность, доверчивость, критичность ума.

Приведенные выше качества даны в порядке предпоч­тения и фактически являются взаимоисключающими. Одна­ко суть большинства из них сводится к тому, чтобы «быть удобными» для родителей и воспитателей. Хороший ребе­нок причиняет минимум беспокойства. Это отмечал Я. Кор-чак [8], когда писал, что все современное воспитание на­правлено на то, чтобы ребенок был удобен. Для этого взрос­лые последовательно, шаг за шагом, стремятся усыпить, подавить, истребить все, что является свободой и волей ребенка, стойкостью его духа, силой его требований. Веж­лив, послушен, хорош, удобен, но у взрослых и мысли нет о том, что будет внутренне безволен и жизненно немощен. Объяснительный же принцип этой установки сводится ис­ключительно к интересам ребенка: чтобы не вредил себе. К несчастью, часто именно фактор мифического «удоб­ства» инициирует избыточную «воспитательную» активность членов семьи по отношению и к взрослым членам семьи: супругам, прародителям и т.д. Люди довольно быстро при­выкают к тому, что другие и, прежде всего, их близкие вполне соответствуют их идеальной «модели принца», ве­дут себя вполне приемлемым образом [14]. Все достоинства близкого человека (партнера по браку, ребенка, родите­лей) воспринимаются как раз и навсегда данные, как некая

норма, которая по определению не требует хотя бы ответ­ной психологической поддержки (подкрепления) в форме высказываемой вслух искренней благодарности или ответ­ного подобного поведения.

Так, Марина подробно рассказывает о своих муках в браке, о несовершенстве мужа, о «несуразных» его роди­телях. Только уступая настойчивой просьбе психолога, она, будучи вовлеченной в актуальный конфликт с мужем, с тру­дом воспроизводит его образ: «Ну, он обыкновенный. Ему 27 лет. Он, как все, институт окончил с отличием. Начальник СМУ Он, как многие сейчас, английский и компьютер знает. Зарабатывает на основной работе в целом нормально — око­ло 2,5 млн. Как всякий, он жену и ребенка любит.... Затем она безуспешно пытается найти среди широкого круга сво­их знакомых подобного «нормального» мужа и отца. И пони­мает, что давно перестала ценить реальные достоинства мужа, что, к несчастью, в семью перенесла навыки обще­ния инспектора налоговой полиции с недобросовестными клиентами, что ее «психологические эксперименты» с му­жем фактически спровоцировали его к супружеской изме­не, а теперь планомерно ведут к разводу.

Неадекватность в восприятии партнера, конечно же, прежде всего проявляется в частоте, качестве и длитель­ности конфликтов, к анализу которых мы обратимся ниже. В основе большинства из них лежат такие неадекватно удовлетворяемые потребности, как: потребность в любви, власти и понимании [3, 5, 11, 15]. Наш анализ литературы позволил выделить наиболее повторяемые виды деструк­тивных взаимоотношений в семье: эмоционально отчужден­ные, напряженно-диссоциированные, симбиотические, псев­досолидарные, гиперпротективные [15]. Опишем названные отношения подробнее.

Эмоционально отчужденные. Отношения в семье хо­лодные, сдержанные, отстраненные либо избыточно близ­кие. Отмечается крайне низкая либо избыточная вовлечен­ность членов семьи в личную жизнь друг друга.

Напряженно-диссоциированные. Отличаются деспотичес­ким доминированием одного из членов семьи и оппозицией к нему других. Казенная, избыточно формальная атмосфера в них сочетается с недоброжелательностью, постоянными по­исками виновных, разработанная система санкций, приписы­ванием друг другу стандартных отрицательных ролей. В этих семьях всегда есть собственный «козел отпущения», который в случае крайней нужды заменяется кем-то другим.

Симбиотические. В таких семьях, особенно в непол­ных, происходит симбиотическое слияние ее членов (мате­ри и ребенка), приводящее к их самоотождествлению, к крайним формам психологической зависимости. Остальным членам семьи отводится второстепенная, зависимая роль. Ригидные, жестко стереотипизированные взаимоотношения раз и навсегда предписывают каждому члену семьи опре­деленную роль — дети здесь остаются детьми «навечно», не­совершенства каждого из взрослых возводятся в своеобраз­ную семейную норму. Основной признак подобных семей — инфантилизация и эмоциональная незрелость всех членов семьи кроме очевидного лидера.

Псевдосолидарные. Ригидность ролевой структуры, вы­сокая взаимозависимость здесь ориентированы на сохране­ние «статуса кво» во что бы то ни стало. Члены таких се­мей настойчиво инициируют друг друга ко все новым дос­тижениям без учета реальных возможностей близких. Как правило, подобные ожидания лежат в сфере нереализо­ванных собственных амбиций.

Гиперпротективные: ригидные и хаотические. Ригид­ным семьям свойственна жесткая фиксация ролей во имя постоянно ограничивающего контроля (подавляющая гипер­компенсация) или чрезмерной заботы и оберегания (опека­ющая гиперкомпенсация). Хаотические семьи отличает не­последовательность установок, требований, бессистемная противоречивость поведения доминирующего члена семьи.

В трех последних типах семей часто можно зафикси­ровать отношения жертвенности («отказ» от собственной

личности, от реализации собственных планов, вполне ре­альных и лишь предполагаемых возможностей) и достаточ­но регулярное напоминание обычно невольным адресатам жертвы об этом факте.

Специфические особенности конфликтов в стабильных и нестабильных семьях

Семейные, в том числе и супружеские конфликты, неизбежны. Они определяются спецификой семьи как ма­лой группы. Вместе с тем, в семьях стабильных и неста­бильных эти конфликты различаются по частоте, длитель­ности, причинности, последействию и последствиям, по форме и вовлеченности в них членов семьи. В нестабильных семьях конфликты полипричинны (4-12 причин), в стабиль­ных ссоры возникают преимущественно по 1-2 причинам. В нестабильных семьях конфликты имеют большую часто­ту (до нескольких раз в сутки — раз в неделю, в месяц), меньший уровень рефлексии и эмпатии. Стабильные пары обычно ссорятся из-за разногласий по поводу воспитания детей и взаимоотношений с родственниками. Супруги из не­стабильных семей называют, кроме указанных, такие при­чины, как непонимание другого, проявление индивидуализ­ма в принятии решений, претензии партнера на единолич­ное лидерство, недостаточную эмоциональную поддержку и др. Оказалось, что конфликтное последствие («ссора, вро­де бы, закончилась, а атмосфера еще напряжена, нет ду­шевного покоя») в стабильных семьях длится на порядок, а в нестабильных семьях — на два и более порядка дольше: например, активная ссора длится несколько минут, а кон­фликтное последствие в стабильной семье — несколько часов, в нестабильной — сутками, неделями и т.д.

Длительность реакции последствия обуславливается возможностью и желанием партнеров активно отрефлекси-ровать происшедшее. В нестабильных семьях супруги в этом смысле не утруждают себя либо попросту не умеют этого

сделать. В таких случаях активный конфликт чаще всего прекращается за счет влияния внешних факторов (зазво­нил телефон, пришли гости, соседи и пр.). Но оба партнера или один из них осознают ссору как незавершенную, и, ког­да внешние факторы перестают действовать (например, ушли гости), ссора возникает вновь либо в доме «повисает тягостное ожидание нового скандала». «Знаете, — говорит клиент, — такое чувство, будто сидишь на неразорвав­шемся снаряде, и он может сдетонировать даже от того, что у соседей сквозняком захлопнуло форточку...

В стабильных семьях вслед за эмоциональной реакци­ей, возникшей, положим, из-за склонности к аффектам од­ного из супругов, следует рефлексивный анализ: «Стоп! Чего это я?..» Выяснение (сначала хотя бы для себя) вопро­сов, зачем, кому это нужно, и что за этим последует, спо­собствует изменению поведенческой тактики. Зачастую это­го бывает достаточно для прекращения ссоры. В стабиль­ных семьях конфликт описывается как таковой и партнер обычно не уличается в злом умысле. В семьях же неста­бильных «проступок» воспринимается как «злоумышленное» действие, что само по себе способно вызвать ответное аг­рессивное поведение.

В семейных взаимоотношениях, в силу их большой зна­чимости для партнеров, чрезвычайно важно соблюсти фор­му, время предъявления, искренность и адекватный уро­вень справедливости высказываемых претензий. Вопрос «как?» оказывается не менее важным, чем вопрос «что?». Формы приписывания складываются по мере становления взаимоотношений. В семьях стабильных претензии оказы­ваются взаимно приемлемыми, неприемлемые же припи­сывания в нестабильных семьях инициируют конфликт.

В стабильных семьях в случае назревания конфликта обсуждается сам проступок, ситуация, вызвавшая недоволь­ство; чувства, которые возникают в связи с этим, либо кто-то из партнеров пытается минимизировать конфликт, сво­

дя все к шутке: «Кыса, ничто не сможет поколебать наше­го счастья!» В нестабильных семьях в сферу конфликта в неприемлемой форме вовлекается личность партнера, зна­чимое для него окружение: «Положим, разбила я чашку. Муж кричит: «Ты раззява, лентяйка, неряха, как и твоя мать.» Тут я не выдерживаю и говорю все, что думаю о нем, о его матери и сестре...