Развитие идеи личности в российской психологии 17 страница

зрелость) и уровнем развития у него коммуникативного кон­троля, степенью выраженности феминности-маскулинности.

Во всех возрастных периодах наблюдается одна и та же тенденция: чем выше удовлетворенность внешним об­ликом, его оформлением, чем позитивнее отношение к на­блюдению за своим отраженным внешним Я, тем выше оце­нивается его соответствие полу и возрасту субъекта обще­ния, его ролевому репертуару. Вместе с этим установлено, что, чем интенсивнее выражены маскулинные черты, чем выше развиты умения коммуникативного контроля, тем выше удовлетворенность внешним обликом. Наряду с таки­ми взаимосвязями имеются обратно пропорциональные свя­зи между уровнем коммуникативного контроля, выражен­ностью маскулинных черт и степенью позитивности отно­шения к различным видам самопрезентаций и отраженного внешнего Я. Чем более выражена феминность, тем в боль­шей степени проявляется интерес к отраженному внешне­му облику, и тем в меньшей степени субъекты удовлетво­рены своим внешним обликом. Влияние тендерного фактора нарушает взаимосвязность оценок внешнего облика и отно­шения к отраженному внешнему Я, к его самопрезентаци­ям. Выраженность фемининных и маскулинных черт, не со­четающаяся с соответствующим уровнем коммуникативно­го контроля, способствует формированию «конфликтной» оценки внешнего облика. Феминная «конфликтная» оценка внешнего облика — позитивное отношение к наблюдениям за своим отраженным внешним Я на фоне низкой удовлет­воренности своим внешним обликом; маскулинная «конф­ликтная» оценка — это достаточно высокая удовлетворен­ность внешним обликом и негативное отношение к наблю­дению за своим отраженным внешним обликом.

Таким образом, направление взаимосвязей между це­ленаправленным конструированием своего внешнего Я и от­ношения к нему субъекта может быть опосредовано как мик­рофакторами (недостаточный самоконтроль над презента­циями: другие видят то, что субъект хотел бы скрыть, та­

кая опасность детерминирована особенностями функциони­рования тех элементов, которые входят в структуру внеш­него облика), так и макрофакторами, например, особенно­стями жизненного этапа, тендерной идентичностью, опре­деляющими бытие субъекта. Правомерность данных выводов подтверждается не только результатами исследований, но и «случаями» из жизни. Приведу в качестве примера один из них, рассказанный участницей семинара «Экспрессия и личность». Женщина средних лет говорила о том, что она всегда считала себя весьма привлекательной, умеющей хо­рошо двигаться и танцевать. И вот, однажды, она увидела себя в зеркале во время танца. Ее охватил ужас, на нее смотрела немолодая, малопривлекательная женщина, ко­торая некрасиво двигалась в танце. В процессе рассказа о «своем открытии» женщина очень волновалась. Она призна­лась в том, что «зеркальный образ» преследует ее, что она внесла существенные коррективы в свою жизнь: ограничи­ла круг общения, практически не танцует, постоянно на­блюдает за тем, как выглядят другие и сравнивает себя с ними.

Этот случай является также бытовой иллюстрацией не­которых выводов М.М. Бахтина [2] относительно феномена зеркала и функций отраженного облика в жизни человека. «Совершенно особым случаем видения своей наружности является смотрение на себя в зеркало», — писал М.М. Бах­тин. С его точки зрения, человек, смотрящий на себя в зер­кало, заблуждается в том, что видит себя непосредственно. Он видит «только свое отражение, которое не может стать непосредственным моментом нашего видения и пережива­ния мира». Функция зеркала заключается в том, чтобы «дать лишь материал для самообъективации, и притом даже не в чистом виде> [2, с. 14-15]. Полемизируя с М.М. Бахтиным, А.З. Вулис [9] замечает, что мы не только смотрим на себя, но и «определяем, какая доля нашего внутреннего содер­жания» проявляется во внешнем облике, мы корректируем зеркальный образ, и его окончательный вариант несет на

себе отпечаток саморефлексии. Он подчеркивает, что жи­тейская практика «вынуждает нас довольствоваться зер­кальной версией самих себя». Исходя из нее, мы считаем, что такими видят нас окружающие и совершаем ошибку забывая о том, что зеркальный образ внешнего облика есть порождение нашего жизненного опыта.

О том, что зеркальное отражение может стать откры­тием для субъекта: «Волнующи «прорывы» зеркала в сферу субъективного, в человеческую психологию... Более того, для влюбленного или для актрисы — это даже драма: взгляд на собственную судьбу... [9, с. 32], вступающим в противоре­чие со сложившимся представлением о себе и своем внеш­нем облике, писали многие исследователи. Так, Ж. Лакан довольно категорично заявляет, что зеркало манифести­рует несовпадение себя (своего «Я») с реальностью моего Я [по 37]. Данный тезис развивается в работах М. Ямполь-ского [36], который отмечает, что внутренний образ самого себя никогда не совпадает с обнаруживаемым в зеркале (на фотографии, на портрете) внешним образом. «Драма несов­падения» у Ж. Лакана превращается у М. Ямпольского в «травму» несовпадения, в «выворачивание глаза изнутри вовне».

Действительно, многие вопросы тревожат человека, когда он рассматривает свой внешний облик «как фигуру, посредничающую в наших взаимодействиях с другими» [9, с. 38]. К этому можно было бы добавить, что внешнее Я не только выполняет функцию посредника во взаимодействии с другими, но оно есть один из наиболее очевидных аспек­тов бытия человека.

Любой акт смотрения на себя в «зеркало» сопровожда­ется рефлексией, что неизбежно возвращает к мысли о личностном, пристрастном, избирательном отношении к уви­денному, о содержании интерпретации, опосредованной всем жизненным опытом человека, о ее переживании и пре­вращении в значимое явление, наполняемое смыслами, да­леко выходящими за пределы самого акта смотрения и оце­

уивания своего отраженного внешнего Я, зафиксирован­ной самопрезентации. Интерпретация самопрезентаций, от­раженного внешнего облика всегда включает отношение субъекта и позицию, взгляд других, ситуацию представ­ленности, актуализирует «дихотомию: я — не я», делает ее многовариативной, а процесс конструирования самопре­зентаций бесконечным и незавершенным. Искусственным за­вершением данного процесса становятся отличающиеся по модальности события в жизни человека, привносящие но­вые смыслы в его бытие. Они усиливают сопротивление этой «бесконечной незавершенности» самопрезентаций, из­меняют и опять оформляют их, трансформируют отноше­ние к своему внешнему облику.

Виды самоотношения к внешнему Я

В зависимости от степени субъективной значимости, знака события, длительности и интенсивности его воздей­ствия на жизнь, на смыслы бытия человека, оно может приводить к двум классам самоотношения к презентации, к конструированию своего внешнего Я и к самому внешнему облику: первый класс включает: «удержание» представле­ния о своем внешнем Я, нежелание замечать изменения; негативное отношение к отраженному внешнему облику и постоянное подчеркивание, что «в жизни я выгляжу зна­чительно лучше» или «на этой фотографии я на себя совсем не похож»; «сворачивание» презентации внешнего облика как для самого себя (не хочу, не люблю фотографировать­ся, смотреть в зеркало), так и для других (сержусь, когда Другие обсуждают мой внешний облик, смотрят мои фото­графии, чувствую себя неловко, если попадаю в поле зре­ния других людей и т.д.); отсутствие стремления корректи­ровать внешний облик, потеря интереса к нему, безразли­чие. Второй класс характеристик самоотношения к пре­зентации, к своему отраженному внешнему облику также

включает «удержание» представления о своем внешнем Я, сопровождающееся активным выражением желания заме­чать позитивные изменения; высокую удовлетворенность своим внешним Я и постоянное подчеркивание этого фак­та, стремление к оформлению внешнего облика и презен­тации себя другим с его помощью, исходя из жизненных обстоятельств и управляя ими.

Выбор первого или второго класса самоотношений к презентации, к своему отраженному внешнему облику яв­ляется реакцией на событие, на те проблемы, которые по­рождены ими, или на появление счастливого периода. Они, одновременно, становятся особыми видами преобразователь­ной активности субъекта, направленной на его бытие и при­водящей к переструктурированию пространства общения, де­ятельности, в целом жизнедеятельности и бытия человека. Так, мужчина средних лет, преуспевающий бизнесмен, уча­стник группы тренинга «Культура невербального общения», излагая свои коммуникативные проблемы, рассказал о том, что он на протяжении длительного времени смотрит на свой отраженный внешний облик (зеркало, фотографии, видео­записи), глазами значимого для него человека. Его пережи­вания были связаны с тем, что «взгляд того другого» посто­янно его приводил к негативным оценкам своего внешнего Я. Он обращался к имиджмейкерам, пытаясь изменить свой внешний облик. Но усилия специалистов, направленные на конструирование его внешнего облика, не увенчались успе­хом. По словам участника группы, он не мог принять ни од­ного предложения, т.к. они не учитывали (или ему только так казалось) значимого «взгляда» другого. Для него все виды отражений его внешнего Я начинают исполнять роль «кри­вого зеркала» не столько объективно, сколько в представ­лении и самоотношении. Для того, чтобы избавиться от му­чающих его переживаний, он перестал смотреть на себя в зеркало, отказался от рефлексии, от пересмотра значимо­сти «иного взгляда» для коррекции самоотношения. Он так­

ясе сузил круг общения до необходимых деловых встреч. В данный момент, несмотря на интересную и экономически выгодную работу, несмотря на то, что, по-прежнему, имеет приятелей, он чувствует себя одиноким человеком. Р Лэнг [24], в известной книге «Расколотое «Я», утверждает, что отчуждение человека от его тела (от своего внешнего обли­ка) актуализирует патологические процессы, приводящие к «онтологической незащищенности ».

В обыденной жизни отчуждение от своего внешнего об­лика вплетено в систему отношений личности, поэтому к «онтологической незащищенности» приводит не просто са­моотношение к внешнему облику, а, в целом, тип отноше­ний субъекта с миром. О том, что типичный, преобладаю­щий для личности способ отношения к другому человеку, другим людям и соответственно к самому себе является ее важнейшей характеристикой, писали многие исследовате­ли. Например, Б.С. Братусь [6], исходя из доминирующего способа отношения к себе и другому человеку, наметил не­сколько принципиальных уровней в структуре личности. Но, одним из первых, СЛ. Рубинштейн [31] назвал сложив­шийся тип отношений и условием бытия человека, и его бытием. Он писал: ....Отношение к другому человеку, к людям составляет основную ткань человеческой жизни, ее сердцевину. «Сердце» человека все соткано из его челове­ческих отношений к другим людям; то, чего он стоит, це­ликом определяется тем, к каким человеческим отношени­ям человек стремится, какие отношения к людям, к друго­му человеку он способен устанавливать. Психологический анализ человеческой жизни, направленный на раскрытие отношений человека к другим людям, составляет ядро под­линно жизненной психологии... [31, с. 262-263].

О том, что отношение человека к миру, к другим лю­дям (бытие-вместе, бытие-в-мире) связано с отношением к своему внешнему облику, свидетельствуют данные иссле­дования, в котором изучалось отношение к своему внеш­

нему облику у субъектов затрудненного и незатрудненно­го общения. В этой эмпирической работе [20] рассматри­валась как система отношения к себе, в том числе и к своему внешнему облику, так и ожидаемая система отно­шений со стороны других и система отношений к другому На первом этапе исследования использовался набор шкал, измеряющих выраженность определенной системы отноше­ний к другому, предложенный Ю.А. Менджерицкой [25] и по­зволяющий определять субъектов затрудненного и незатруд­ненного общения, а также применялась «Методика исследо­вания самоотношения», разработанная СР. Пантилеевым. На втором этапе определялось отношение к своему внешне­му облику у субъектов затрудненного и незатрудненного об­щения. Самоотношение к внешнему облику рассматривалось в качестве сложного, интегрального показателя, включаю­щего оценочно-содержательные интерпретации статических, среднединамических и динамических компонентов внешнего облика; отношение к отраженному внешнему Я (зафиксиро­ванным самопрезентациям); оценки соответствия внешнего облика (презентаций и самопрезентаций) гендерно-возраст-ным ролям; стремление изменить свой внешний облик. В ка­честве показателя удовлетворенности «внешним Я для себя» выступало отношение к отраженному, зафиксированному внешнему облику (зеркало, фотография и т.д.); показателя­ми удовлетворенности «внешним обликом для другого» явля­лись оценочно-содержательные интерпретации статических, средне динамических и динамических компонентов внешне­го облика, оценка соответствия внешнего облика гендерно-возрастным стереотипам. Интенсивность выраженности же­лания изменить внешний облик выступала в качестве пока­зателя согласованности между удовлетворенностью «внеш­ним Я для другого» и «внешним Я для себя».

Соотношение этих показателей указывает на существо­вание ряда типов отношения к своему внешнему облику* 1) удовлетворен своим «внешним Я для другого» и «внешним

ft для себя»; 2) удовлетворен своим «внешним Я для друго­го», но неудовлетворен «внешним Я для себя»; 3) неудов­летворен «внешним Я для другого», но удовлетворен «вне­шним Я для себя»; 4) неудовлетворен как «внешним Я для другого», так и «внешним Я для себя». Эти представления легли в основу разработанной методики: «Оценочно-содер-ясательная интерпретация компонентов внешнего облика», включающая шкалы, фиксирующие отношение к отражен­ному внешнему Я, степень соответствия гендерно-возраст-ным стереотипам; шкалу выраженности желания изменить свой внешний облик. Эмпирическим объектом исследования явились 245 человек, из них 100 мужчин и 145 женщин, в возрасте от 25 до 60 лет.

Результаты, полученные на основе сравнения систем отношений к себе, ожидаемой системы отношений от дру­гих и самоотношения к внешнему облику субъектов затруд­ненного и незатрудненного общения (применялся Т — кри­терий Стьюдента), указывают, прежде всего, на то, что отношение человека к миру, к другим людям (со-бытие), связано с отношением к своему внешнему облику.

В работах [22, 18], посвященных изучению психологи­ческих особенностей субъектов затрудненного и незатруд­ненного общения, рассматривались не только система их отношений к другому, но и направленность, установки, цен­ностные ориентации, стили, стратегии взаимодействия, со­циально-перцептивные образования, навыки и умения в об­ласти интерактивной, коммуникативной деятельности, ро­левые, статусные позиции и соответствие поведения со­циокультурным и нравственно-этическим нормам. Исходя из этих характеристик, субъект затрудненного общения от­личается тем, что его преобразовательная активность, на­правленная против себя и других, приводит к обезличива­нию, разрушению и психологическому уничижению парт­нера. Сопровождает этот процесс разрыв эмоционально значимых связей, искажение понимания себя и другого,

отказ от рефлексии по поводу своей представленности в других, смещение отношений, установок, ценностных ори­ентации в направлении обесценивания себя и другого, сво­ей и чужой жизни. Эти особенности субъекта затрудненно­го общения были подтверждены и дополнены в рассматри­ваемом эмпирическом исследовании. Анализ самоотношения и ожидаемых отношений привел к выводу о том, что у субъектов затрудненного общения значимо ниже уровень самоуверенности, самопринятия, самопривязанности, чем у субъектов незатрудненного общения. Для них является характерным потеря интереса к своему внутреннему миру, чрезмерное самокопание, самообвинение. Они не ожидают от других уважительного отношения, одобрения, проявле­ния чувства симпатии.

Оценочно-содержательная интерпретация «внешнего об­лика для других» включает у субъектов затрудненного об­щения такие характеристики, как некрасивый, невырази­тельный, несексуальный, непривлекательный для противо­положного пола, немужественный/неженственный. Они считают, что выглядят старше своих лет и с возрастом ста­новятся внешне менее привлекательными, менее мужествен­ными/женственными, отмечают несоответствие своего внеш­него облика различным социальным ролям и, в особенности, сексуальной роли. Субъекты затрудненного общения не удов­летворены также «внешним Я для себя». Они отрицательно относятся к своему отраженному внешнему облику, что про­является в выраженном нежелании смотреть на себя (зерка­ло, фотоизображения, видеофильмы) и говорить о своей внешности с другими. У субъектов затрудненного общения вдвое выше интенсивность выраженности желания изменить внешний облик по сравнению с субъектами незатрудненного общения, что указывает на высокий уровень согласованнос­ти между степенью неудовлетворенности «внешним Я для другого» и «внешним Я для себя».

Эти данные позволяют сделать вывод о том, что сис­тема отношений (к себе, к другому, ожидаемые отношения

от других) у субъектов затрудненного общения располага­ется в пространстве между отрицательными полюсами осей-измерений отношений: «дистанция», «позиция», «валент­ность». Они не только отчуждены, отдалены от других, де­монстрируют равнодушие, безразличие, недоверие к ним, но проявляют такие же отношения к самим себе и ожида­ют их от других. Они не только стремятся к подавлению других, к власти над ними, к доминированию, эксплуата­ции и манипулированию. Они также проявляют повышен­ный самоконтроль на фоне неуверенности в себе и самооб­винения. Кроме того, субъекты затрудненного общения от­носятся не только подозрительно, враждебно, агрессивно к другим, но и к самим себе. Они ожидают от других таких же отношений.

В соответствии со сложившейся системой отношений формируется, конструируется внешний облик субъекта за­трудненного общения. Самоотношение к внешнему облика со­ответствует по знаку, модальности отношениям к другому, себе и ожидаемым отношениям. В этой связи самоотношение к внешнему облику ведет к его отторжению, что способству­ет не только разрушению общения, но и трансформирует отношения субъекта и бытия. Субъекты затрудненного обще­ния не удовлетворены как «внешним Я для другого», так и «внешним Я для себя» (четвертый тип). Они выражают жела­ние изменить внешний облик, но, как, правило, его транс­формации не связывают с изменением отношений к себе и другому. Данный факт указывает не только на центральный внутриличностный конфликт субъекта затрудненного обще­ния, но и на сложности его бытия в мире, на его «онтологи­ческую незащищенность». Результаты данного исследования также позволяют высказать предположение, что участник группы тренинга «Культура невербального общения», рас­сказ которого был приведен выше, может быть отнесен к субъектам затрудненного общения. Он ничего не говорил о его отношениях с другими людьми, но он много времени уделил

изложению его отношения как к своему «внешнему облику для других», так и «внешнему облику для себя», долго рассказы­вал о том, как пытался изменить внешний облик, но ни одно­го раза он не заявил о том, что хотел бы понять, как он относится к другим и к себе. Его откликом на неудовлетворен­ность своим внешним обликом явилось «отторжение» внешне­го Я от внутреннего Я, ограничение круга общения, в конеч­ном итоге, — увеличение «онтологической незащищенности».

Отношение к своему внешнему облику в кризисные периоды жизни

Выше было отмечено, что на модальность и знак отно­шения к своему внешнему облику оказывает влияние этап жизненного пути личности. Но особое значение внешний облик приобретает тогда, когда период, так называемых нормативных кризисов, сопровождается различным отно­шением к жизни. В исследовании Е.В. Белугиной [5] было показано, что у субъектов, с различным типом пережива­ния середины жизни, значимо отличается по знаку и мо­дальности система отношений. В ее работе подчеркивает­ся, что субъекты, которые устойчиво-негативно пережи­вают середину жизни, имеют «негативно-гармоничный» тип сложившейся системы отношений, включающий негативное отношение к своему внешнему облику. Лица, достигшие середины жизни и переживающие ее устойчиво позитив­но, обладают «позитивно-гармоничным» типом системы от­ношений. Они оценивают свой внешний облик как краси­вый, привлекательный для противоположного пола, соот­ветствующий определенному виду тендерной идентичности (мужественный/женственный). Эти данные еще раз подтвер­ждают вывод о том, что субъект фиксирует степень соот­ветствия предъявляемых конструктов внешнего облика тендеру, что сам внешний облик выступает для него реп­резентацией тендерной идентичности. Как отмечает Е.В. Бе-лугина [5], каждый возрастной этап развития личности ха­

рактеризуется возрастно-специфическими особенностями формирования, функционирования и трансформации телес­ности, образа тела, динамических экспрессивных паттер­нов самовыражения, способов оформления своей внешнос­ти. Рассмотрение феномена самопрезентации и отношения к своему внешнему облику в контексте бытия субъекта и 0ких его важных составляющих, как возраст и тендер при­водит к выводу о том, что на актуализацию презентаций и самоотношений влияет совокупность факторов: физические возрастные изменения, личные, профессиональные и нор­мативные кризисы, приводящие к перестройке сферы об­щения, к изменениям во взаимодействии между мужчина­ми и женщинами, к ограничениям в выборе профессии, тен­дерных ролей. Они ведут к изменению направленности преобразовательной активности субъекта относительно его бытия, следовательно, к динамике мотивов самопрезента­ции, оценок степени соответствия внешнего Я гендерно-возрастным стереотипам, отношений к своему отраженно­му внешнему облику.

На эмпирическом уровне зафиксирован факт изменения отношения к различным способам презентации своего внеш­него Я, к отраженному внешнему облику, в зависимости от типа переживания кризиса середины жизни. Эти данные пред­ставляют интерес не столько потому, что констатируют ди­намику самоотношения, сколько потому, что совокупность характерных особенностей середины жизни человека опре­деляет его бытие, в том числе и существенные трансфор­мации внешнего облика, следовательно, и отношения к нему, к его самопрезентациям, а они, в свою очередь, обуславли­вают изменения бытия субъекта. На основе имеющихся дан­ных [5, 11, 18] можно заключить, что для субъектов, нахо­дящихся на различных этапах жизненного пути, устойчиво-негативно или амбивалентно переживающих «нормативные» кризисы, независимо от их пола, характерно негативное отношение к отраженному внешнему Я. Они не любят фото­

графироваться, смотреть на себя в зеркало, сниматься на видеокамеру и т.д., не любят, когда об их внешности говорят другие. Субъекты, устойчиво-позитивно переживающие нор­мативные возрастные кризисы, по разному, в зависимости от их пола, относятся к отраженному внешнему облику и его представленности другим. Женщины в отличие от муж­чин позитивно относятся к отраженному внешнему Я, любят смотреть на себя в зеркало.

Степень позитивности — негативности отношения к сво­ему внешнему облику, к его презентациям напрямую свя­зана с типом переживания определенных жизненных эта­пов, осмысления своего бытия в это время. В этой связи, такой показатель как отношение к презентациям своего внешнего облика, может быть использован в качестве кри­терия переживания жизненных кризисов, особенностей ос­мысления своего бытия. Очевидно, что человек, отрица­тельно оценивающий свою жизнь, негативно относящийся к своему внешнему облику, не желает видеть себя «со сто­роны», «глазами другого», фиксировать свой образ, зани­маться конструированием своей самопрезентации, а вмес­те с ней и изменением своего бытия.

Таким образом, внешний облик не только формирует социально-психологический образ человека, раскрывает его тендерную, возрастную идентичность другим, указывает на стратификационные характеристики, но отраженный са­мим субъектом (посредством различных типов зеркал), ин­терпретируемый и оцениваемый им, внешний облик рас­крывает Я личности для нее самой, а отношение к своему внешнему облику становится показателем отношения к себе как к личности, показателем ожидаемых отношений со сто­роны других. Поэтому любые «объективные, беспристраст­ные» интерпретации внешнего облика как самим субъек­том, так и окружающими его людьми, практически не воз­можны.

Из приведенных выше примеров и результатов конк­ретных эмпирических исследований напрашивается вывод

о том, что, «зеркало» во всех его ипостасях, а вместе с ним и желание конструировать свой внешний облик, фор­мировать адекватное самоотношение, может быть отбро­шено прочь, если, промысливая себя в контексте с други­ми, в связи с определенными действиями и событиями, мы обнаруживаем, что наш отраженный внешний облик не со­ответствует нашему представлению о собственном бытии или отдельных его составляющих. Страх, печаль, досада, переживаемые человеком в результате наблюдения за сво-шм отраженным, представленным другим внешним обликом, провоцируют желание научится жить, не акцентируя сво­его внимания на внешнем облике, не рефлексируя его из­менения, не пытаясь конструировать свое внешнее Я в со­ответствии с возникающими проблемами и задачами бытия. Субъект отделяет тело, внешний облик от души, разруша­ет в своем представлении и самоотношении их целостность, связность, порождая тем самым не только внутриличност-ные конфликты, но и деструктивные отношения с бытием. Он, по меткому выражению М. Ямпольского [35], «вводит тело в такие отношения с пространством, которые можно описать как выпадение из, «места», растворение в потоке Тело как бы отделяется от самого себя и начинает суще­ствовать в ином пространстве-времени» [35, с. 32].

Отделение внешнего облика от души, выпадение из «ме-рста», формирование «онтологической незащищенности» про­исходит также и в том случае, когда субъект зачарован своим внешним обликом, на что указывает символическая фигура Нарцисса.

Превращение внешнего облика в смысловой центр жиз­ни субъекта влечет за собой перестройку всей системы его отношений, актуализирует потребность в определенном типе подтверждения, фрустрация которой сопровождается теми или иными поведенческими актами. Данный вывод подтвер­ждается теми ситуациями взаимодействия, в которых вне­шний облик одного из партнеров становится объектом за-

то Психология J

висти для другого. Как правило, завистливое отношение возникает в результате сравнения и оценки. Но было бы неправильным считать, что социальное сравнение и оцен­ка, как фундаментальные механизмы поведения личности, группы, ведут к зависти безотносительно характеристик субъекта и его бытия. Следовательно, рассматривая фено­мен зависти к внешнему облику, необходимо ввести ряд социально-психологических переменных, обуславливающих сравнение и придающих ему качество зависти. В частно­сти, следует обратить внимание на личностные особеннос­ти субъекта зависти, на интерпретацию им контекста его существования, на систему отношений, направленность, ценностные ориентации, степень удовлетворенности жиз­нью и т.д. К. Муздыбаев [26, 27] отмечает, что у завидую­щего субъекта преобладает только одно желание — вос­становить баланс и сохранить неизменной шкалу ценностей. Вместе с этим необходимо подчеркнуть, что зависть, воз­никшая в результате сравнения и оценки, может выпол­нять функцию развития- Так, Д. Фаулз [33] считает, что зависть — это желание изменить образ жизни, «своего рода намерение жить, начиная с этого момента» [33, с. 118]. Но, если зависть к внешнему облику другого и заставляет реф­лексировать по поводу своего собственного внешнего Я, провоцирует изменения в нем, то она все равно ведет к отделению внешнего облика от личности, придает ему ста­тус автономно существующего объекта или субъекта, ко­торый начинает управлять жизнью. Яркой иллюстрацией взаимосвязей между характером оценки, осмысления свое­го собственного внешнего облика, придания ему особого ценностно-смыслового статуса, постоянного сравнения его с внешним обликом других людей и действиями, свидетель­ствующими о зависти, перестраивающими отношение и бы­тие человека, является «Сказка о царевне и семи богаты­рях» А. Пушкина. С детских лет мы помним вопрос, обра­щенный к зеркалу: «Я ль на свете всех милее, /Всех румяней и белее?», а также ответ и невербальный паттерн поведе­

ряя: «Ты, конечно, спору нет; /Ты, царица, всех милее, / Всех румяней и белее». И царица хохотать, /И Плечами пожимать, /И подмигивать глазами, /И прищелкивать пер­стами, /И вертеться подбочась, /Гордо в зеркальце гля­дясь»./

Такое переживание оценки своего внешнего облика, совпадающей с самоотношением к нему, продолжается до тех пор, пока не обнаруживается, что есть некто другой, который «всех милее, всех румяней и белее». Данное от­крытие, несмотря на то, что внешний облик по-прежнему оценивается другими высоко («Ты прекрасна, спору нет»), изменяет поведение субъекта, направление его действий и высказываний. «Как царица отпрыгнет, /Да как ручку за­махнет, /Да по зеркальцу как хлопнет, /Каблучком-то как притопнет!...«Ах ты, мерзкое стекло! /Это врешь ты мне на зло». И зеркало (другой, осмелившийся назвать иной вне­шний облик в качестве лучшего), и субъект этого внешне­го облика (молодая царевна) подвергаются нападкам, ос­корблениям, приводятся уничижающие объяснения неко­торых преимуществ внешнего облика объекта зависти: «И не диво, что бела: / Мать беременна сидела, /Да на снег лишь и глядела!». Сомнения сменяются агрессивными утверждениями своего превосходства, неподкрепленными какими-либо аргументами: «Но скажи: как можно ей/ Быть во всем меня милей? /....Обойди все царство наше, /Хоть весь мир; мне ровной нет».