Наука о культуре — культурология

Уайт придавал особое значение научному обоснованию исследова­ния культуры. С выделением класса явлений культуры в науке от­крылась совершенно новая область.

Человечество склонно придавать значение достижениям в облас­ти естественных наук, будь то измерение галактик или расщепление атома. Но мы только начинаем понимать, утверждает Уайт, что науч­ное осмысление культурных процессов во много раз важнее для бу­дущего человека.

«"Открытие" культуры когда-нибудь встанет в истории науки в один ряд с гелиоцентрической теорией Коперника или открытием клеточной осно­вы всех форм жизни», — уверен Уайт¹.

Глубокие изменения в науке медленно пролагают себе путь и час­то встречают сопротивление. Потребовалось немало лет, чтобы при­знать гелиоцентрическую теорию строения Солнечной системы или идею биологической эволюции человека. Открытие и исследование психоаналитиками бессознательного было встречено поначалу вра­ждебно. Все это еще раз доказывает, что развитие науки есть куль­турный процесс в той же степени, как и возникновение архитектур­ного стиля или форм корпоративной организации в бизнесе.

Следовательно, считает Уайт, нет ничего удивительного в том, что и нынешнее продвижение науки в новую область — область культу­ры —встречает известное сопротивление и противодействие.

Как отмечает Уайт, для многих социологов икультурантрополо-гов утверждение, что культура образует особый порядок явлений, существует и развивается в соответствии с собственными принципа­ми и законами и, следовательно, объяснима только в культурологи­ческих терминах, есть «мистическая метафизика». Возражая своим оппонентам, он обращает внимание на то, что они смешивают суще-

Уайт Л. Понятие культуры. С. 147.

ствование элементов культуры с их научным истолкованием и ооъ-яснением.

Культуролог призван не столько зафиксировать событие, сколько понять его смысл, исходя из присущих данной культуре символов. Он отвечает на вопрос, почему в данной культуре существует запрет на те или другие продукты, действия или вещи. При этом он обраща­ется не к организму человека, но к тем культурным процессам, кото­рые создают и обосновывают подобные запреты. Культурологу нет необходимости исследовать «сенсорно-мускульно-железистую орга­низацию» человека при объяснении таких явлений, как кланы, сво­ды законов, грамматики, философии и т. д. Можно рассматривать культуру так, как если бы она была независима от человека, хотя всем ясно, что она существовать без человека не может.

Определение предметного поля научного объяснения явлений культуры вызвало необходимость ее названия. Выявление различий между наукой о культуре и социологией, а также психологией пока­зало, что эти термины не годятся, чтобы их использовать для обозна­чения новой науки.

Непригоден также и термин «антропология». На этих аргументах стоит остановиться особо, так как и сегодня существует немало пред­ложений объединить культурологию с антропологией, поставить ме­жду ними знак равенства.

Термин «антропология» очень многозначен. Он включает в себя физическую антропологию, охватывающую палеонтологию челове­ка, сравнительную морфологию приматов, генетику человека. Куль­турная антропология различным образом понимается как психоана­лиз, прикладная и историческая антропология. Следует добавить, что в современной науке выделились философская, социальная, эт­ническая, педагогическая антропологии. Как отмечает Уайт, можно было бы не шутя определить антропологию как деятельность, в кото­рую вовлечен человек, носящий профессиональный титул «антропо­лог». Известный американский антрополог Франц Боас предполо­жил, что вся группа антропологических явлений может рассеяться по разным наукам или станет методом.

Оставим суждения о будущем этой науки за антропологами, но согласимся с Уайтом, что термин «антропология» как название нау­ки о культуре не отражает ее специфики.

Но не является ли очевидным, задается вопросом Уайт, что наука о культуре не может быть названа иначе, нежели как «культуроло-

гия»? Этот вывод нужно признать законным, правильным и основа­тельным.

Однако многие в научной среде сопротивляются этому, считая название науки претенциозным, абсурдным и нежелательным. Надо признать, что эти возражения звучат и поныне. Поэтому так интерес­но воспроизвести некоторые аргументы из прошлой дискуссии¹.

Некоторые ученые, отмечает Уайт, считают, что слово «культуро­логия» оскорбляет их слух. Дж. Л. Майрес называет это слово «вар­варским наименованием». X. Л. Менкен, специалист в области аме­риканского языка, считает, что культурология, хотя и «неуклюжее» слово, но тем не менее вполне логичное.

Уайт отмечает, что еще английский антрополог Э. Тайлор в 1871 г. в книге «Первобытная культура» употребил это понятие для обозна­чения науки о культуре, назвав так целую главу.

' Термин «культурология» относительно мало использовался, но и тогда он применялся в том же значении, что и сейчас. Выдающий­ся немецкий химик и лауреат Нобелевской премии Вильгельм Ост­вальд еще в 1915 г. в своем произведении «Система наук», писал, что он еще несколько лет назад предложил именовать обсуждаемую об­ласть наукой о цивилизации, или «культурологией». В 1929 г. социо­лог Р. Бейн пишет о взаимосвязи социологии, культурологии и эко­логии человека.

Уайт отмечает, что он сам употребил понятие «культурология» в 1939 г. в статье «Проблема терминологии родства» и использовал его в своих курсах за несколько лет до этой работы. Китайский уче­ный Ченг-Че-Ю в книге «Контраст восточных и западных культур» дал подзаголовок «Введение в культурологию».

Все это позволяет сделать вывод, что термин «культурология» не так уж внезапно появился в науке и имеет не только теоретическое обоснование, но и традицию.

Культурология несколько оттеснила от изучения культуры фило­софию, социологию, психологию, антропологию, оставив за ними их предметное поле исследования.

Культурология анализирует причинную обусловленность куль­турных явлений, использует принцип детерминизма. Однако если для возникновения культурных достижений нет соответствующих культурных условий, то как бы их страстно ни желали, они не могут

¹ Уайт Л. Понятие культуры. С. 151.

произойти. Именно в противоборстве с субъективным произволом и «шаманством» должна прокладывать себе дорогу наука о культуре.

«Наука о культуре молода, но многообещающа. Ей еще предстоит многое совершить, если только предмет ее изучения сохранится и продолжит свое движение вперед и вверх», — заключает Уайт¹.

Роль энергии в эволюции культуры

Как уже отмечалось, культурой называют класс явлений, связанный с символизацией как особой ментальной способностью человека. Раз­личные материальные предметы, будь то орудия труда, утварь, кни­ги, картины, функционируют в символическом контексте и создают среду обитания и жизненный мир человека. Поэтому культура пред­ставляет необходимое условие жизнедеятельности, без которого не может быть человека и человечества.

Природа, общество и культура представляют единую систему, це­лостность которой определяется их взаимодействием по принципу «сообщающихся сосудов». На культуру возложена функция не толь­ко ценностного осмысления бытия человека, но и создания условий для адаптации к окружающему миру, для поиска средств увеличения свободы и творчества.

Среди различных средств, которые могут способствовать разви­тию человечества, Уайт придает особое значение освоению источни­ков энергии. Поэтому первоочередной функцией культуры стано­вится извлечение энергии и использование ее во благо человеку. Для этого предназначены различные технологические средства, выраба­тываемые культурой.

Таким образом, функционирование культуры как целого определяется необходимым для этого количеством энергии и тем, каким образом она используется².

Уайт выделяет три фактора, имеющих значение в любой культур­ной ситуации:

1) количество энергии, используемой в год на душу населения;

2) эффективность технологических средств, при помощи которых энергия извлекается и ставится на службу человеку;

3) объем произведенных предметов и услуг для удовлетворения по­требностей человека.

¹ Там же. С. 465.

² Там же. С. 466.

На этом основании Уайт формулирует основной закон культур­ной эволюции.

Древнейшие культуры, основанные на скудных источниках энер­гии, были весьма примитивны. Впоследствии к ним добавились спо­собы извлечения энергии из природных ресурсов. Освоение энергии огня, ветра, воды значительно увеличило культурные возможно­сти человека. Огонь в разных культурах приобрел значение символа жизни, то же значение придавалось и другим источникам энергии.

Особую роль в истории имело извлечение энергии из растений. Все великие цивилизации античности были основаны на культива­ции злаков. Ни одна великая культура не возникла без возделыва­ния зерна, отмечает Уайт. Не меньшую роль имело приручение и разведение животных, использование их энергии для поддержания жизни? передвижения и возделывания почвы.

• После тысяч лет относительно медленного развития под влиянием расширения энергетических ресурсов, вызванного переходом к зем­леделию и скотоводству, произошли глубокие перемены в культур­ном развитии. Возникли великие цивилизации древности в Египте, Месопотамии, Индии, Китае, Мексике, Центральной Америке, в Ан­дах. Все это было следствием аграрной революции. Строились горо­да и великие сооружения, развивались ремесла, наука, искусство.

Однако вслед за периодом быстрого роста эволюция прогрессив­ного развития постепенно выровнялась и движение замедлилось. Это происходило до тех пор, пока не был найден новый источник из­влечения энергии при помощи парового двигателя и двигателя внут­реннего сгорания.

Данное достижение получило название топливной революции, вызвавшей экстенсивный рост культуры.

Вслед за этим возник новый виток, связанный с открытием атом­ной энергии, но ее использование вызвало немало непредсказуемых последствий.

Энергетический фактор — источник динамики развития культу­ры — может возрастать неограниченно. Он оказывает влияние на изобретение и совершенствование орудий труда, организацию соци­альных систем, координацию различных сфер общества. Однако со­циальная система способна сдерживать развитие технологии, ста­вить предел производству энергии.

Социальная система душит огромную машину производства, па­рализует политику, вызывает коммерческую конкуренцию и конф­ликты. Сейчас очевидно, отмечает Уайт, что начальная фаза индуст-

риальной революции завершена, система свободного индивидуаль­ного предпринимательства практически исчезла из бизнеса и торгов­ли. Ядерная технология грозит разрушить саму цивилизацию.

Технология строит, но она может и разрушать. Созидательные силы новых технологий могут препятствовать разрушению и расчис­тить путь для процветания жизни.

Завершая изложение теоретических взглядов Лесли Уайта, сле­дует отметить, что именно он обосновал необходимость культуроло­гии как специальной отрасли гуманитарного знания и наметил круг проблем, требующих самостоятельного исследования.

К таким перспективным проблемам относятся: определение при­знаков класса культурных явлений; выяснение структурных подси­стем культуры и их взаимодействие; изучение роли технологии в детерминации культурной динамики; выявление новых тенденций культурного развития.

Привлечение внимания нового поколения ученых к данным про­блемам будет способствовать развитию культурологии как науки.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

«История культурологических теорий» — так названа эта книга. Ее замысел состоял в том, чтобы представить творческие произведения всемирно известных зарубежных и отечественных культурологов и драматизм их жизненного пути. Нередко эти «два лика» одного че­ловека оказываются «разорванными» или находятся на разных по­люсах, не сопоставляются друг с другом, словно две стороны луны — освещенная и погруженная в тень.

Краткие предисловия в виде биографических справок, столь при­вычных в научной и энциклопедической литературе, не позволя­ют ощутить всей глубины драматизма противостояния творчества и жизненного пути личности. Они воспринимаются читателем как ма­лосущественное дополнение к главному и потому чаще всего усколь­зают из сознания, оставляя в нем в лучшем случае незаметный след из перечня дат и событий.

Личность мыслителя, его судьба и драма жизни, мотивы творче­ства, внутренние диалоги с самим собой, взлеты признания и боль отчуждения, восторг потомков и холодность современников, завалы препятствий на пути творческих идей, одиночество и разочарование, материальные лишения и сила духа — все, что делает жизнь человека неповторимой, представляет несомненный интерес и для читателей. Представить в единстве творчество и образ личности в ее уникаль­ном своеобразии — такова сверхзадача этой книги.

Решать ее было очень непросто. Для этого нужно не только хоро­шо знать творчество ученого, но и ознакомиться с такими материала­ми, как мемуары, дневники, письма, которые могут стать историче­ским источником для воссоздания жизненных драм и противоречий.

Культурология все более тесно переплетается с культурной антро­пологией, проявляя интерес к человеку в истории, его отношению к ценностям, нормам, запретам, настроениям, мнениям, характерным для той эпохи, в которой он жил. Здесь на помощь исследователю приходят историческая психология, этнография, позволяющие бо­лее полно представить взаимоотношения личности и Времени.

Но при этом трудно избежать схематизма, столь опасного для по­знания творческой биографии. Еще совсем недавно таким «подвод-

ным рифом» и всеобщей «отмычкой» был классовый подход к оцен­ке мыслителей прошлого. Считалось, что из-за своих узкоклассовых интересов ученый всегда «ошибался, недопонимал, не сумел по­стичь», и только одному направлению в общественно-гуманитарной науке доверялось право отражать реальность в полном объеме. Такая претензия на истину в конечной инстанции вела исследователя в не­избежный тупик, ограничивала возможности и диапазон познания.

Догматический подход в объяснении историко-культурного про­цесса постепенно преодолевается, и надо надеяться, что молодые ученые смогут быть более свободными в научной деятельности.

Для этого в наше время появились новые возможности. Если прежде доступ ко многим историко-культурологическим работам был закрыт цензурой, отсутствием переводов, а приобщение к миро­вому процессу развития гуманитарного знания осуществлялось из «вторых рук» — в пересказе и критическом реферировании не все­гда добросовестных исследователей, к тому же ограниченных жест­кими рамками идеологического контроля, то теперь настали иные времена.

Многое из наследия мировой культуры пришло в Россию с боль­шим опозданием, и это, несомненно, осложняет и задерживает раз­витие гуманитарного знания. Но следует признать, что в период 1990-х гг. в России опубликовано немало великих произведений ми­ровой общественной мысли, и надо успеть все освоить.

Однако схематизм классового подхода в изучении истории куль­турологии — лишь одна грань, хотя и достигшая непомерной абсо­лютизации. Творчество и самые значительные события эпохи не все­гда тесно связаны между собой.

Личность не пассивна по отношению к массовой психологии сво­его времени. Она может быть вовлечена в события, но может ока­заться на обочине, ее реакции могут совпадать с преобладающими настроениями, но могут быть и противоположными. Высказываемые идеи нередко не воспринимаются современниками, кажутся им чуж­дыми, а иногда и просто смешными, фантастичными. Это нередко приводило к тому, что предложенные теории отвергались. Непри­знание всегда наносило урон творчеству, глубоко ранило душу, вы­зывало эмоциональные потрясения. В ответ на подобное отношение современников один идет на компромисс, подстраиваясь под «общий хор», наступая «на горло собственной песне», а другой отвергает эту возможность, оставаясь наедине со своими идеями, и лишь спустя долгое время к нему приходят слава и известность.

Жизнь человека нередко сравнивают с дорогой, на которой есть рытвины и ухабы, ямы и завалы, пригорки и низины. Человек в тече­ние одной жизни проживает несколько биографий разного творче­ского достоинства и душевной напряженности. Проникнуть в духов­ный смысл каждого этапа крайне сложно.

И здесь исследователя подстерегает тип схематизма, когда пред­почтение отдается какой-либо одной линии жизни, а все другие отсе­каются как ненужные или «портящие картину». Но при этом вместо реального многообразия жизни возникает черно-белый вариант, воз­можно, достаточно четкий портрет, но далекий от оригинала.

Все эти рассуждения о схематизме важны для того, чтобы еще раз подчеркнуть сложность органичного соединения творчества и жизни мыслителя. Но без этого история культурологии теряет импульс, столь необходимый для понимания культуры, становится очередным на­бором концепций, перечнем идей, не согревающих душу. Надо вос­становить непрерывное течение жизни личности во всем ее многооб­разии, когда мыслитель предстает и как человек своей эпохи, и как обгоняющий Время Пророк, проникающий силой интеллекта в сущ­ность культурных процессов.

История культурологии необычайна увлекательна и интересна. В ней ждет исследователя много «белых пятен» и открытий. Немало предстоит сделать молодым ученым, ибо предстоит построить и об­щий каркас здания новой отрасли гуманитарного знания, и произ­вести его тщательную отделку, определив проблемное поле иссле­дования культуры, выяснив связь с историей общественной мысли, и установить коммуникации со всем миром.

Культурология как наука, исследующая мировую и российскую культуру во всем богатстве и многообразии, привлекает многих уче­ных.

XXI в. будет отличаться от предшествующего периода чрезвычай­ным динамизмом, потребует от человечества особенного внимания к развитию духовности, толерантности, понимания культурной само­бытности и уникальности каждого народа, неповторимости творче­ской личности.

Надеюсь, что мои размышления о теоретических проблемах куль­турологии и описание жизни и творчества выдающихся мыслителей, будут содействовать развитию новой отрасли гуманитарной науки.

[1] Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 2. С. 21.

[2] Каган М. С. Град Петров в истории русской культуры. СПб., 1996. С. 258.