Ф. БРОДЕЛЬ ОБ ИСТОРИИ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ

Соединение двух фундаментальных понятий — культуры и цивили­зации — в истории культурологии вызывало немало споров, дискус­сий, приводило к возникновению противоположных точек зрения. Стремление включиться во всемирный поток, обрести черты обще­человеческой цивилизации широко обсуждается нашими современ­никами. Наряду с этим существуют опасения утраты национально-самобытных черт культуры, уникальности, которая может раство­риться и расплавиться в процессе «технизации» и «вестернизации». Яростные обличения О. Шпенглером, А. Швейцером, Й. Хейзингой «машинной цивилизации» с ее катастрофической урбанизацией, эко­логическим кризисом, безумной милитаризацией, примитивностью духовных интересов, расточительностью и пренебрежением к лично­сти находят поддержку у многих теоретиков.

Возникает стремление вернуться «назад к природе», ограничить потребление и комфорт, жить «простой», незатейливой жизнью.

В общественных науках понятие цивилизации вытеснялось тео­рией общественно-экономических формаций, определяющих восхож­дение по пути прогресса, хотя исторический материал «сопротивлял­ся» схемам и условным конструкциям. Несмотря на экономический детерминизм, столь распространенный в методологии, чрезвычайно бедными и ограниченными оказались знания о развитии материаль­ной жизни общества.

Именно поэтому столь интересен труд Ф. Броделя «Материаль­ная цивилизация. Экономика и капитализм XV-XVIII веков»¹, в ко­тором на обширном историческом материале рассматриваются про­блемы взаимоотношения культуры и цивилизации.

Обращение к читателю в связи с переводом трилогии на рус­ский язык Ф. Бродель посвящает российским историкам А. А. Губеру,

¹ Бродель Ф. Материальная цивилизация. Экономика и капитализм XV-XVIII веков: В 3 т. М., 1988-1993.

Б. Н. Поршневу, Э. А. Желубовской,М. М. Штранге, А. 3. Ман-фреду, труды которых были ему известны, и отмечает важность ис­торических исследований культуры и цивилизации. Он настаивает на междисциплинарном взаимодействии ученых разных специаль­ностей, считая, что различные науки о человеке «расшатывают» ис­торию.

Общественные науки не могут дать плодотворных результатов, если исходят только из настоящего, которого недостаточно для их построения. Это положение звучит особенно важно для исследова­ний культурологии.

О биографии ученого

Обратимся к некоторым основным событиям жизненного пути этого .выдающегося историка нашего времени.

Фернан Бродель (1902-1985) родился в 1902 г. в небольшом местечке в Лотарингии, на восто­ке Франции. Он вспоминал, что в те годы он еще застал за работой деревенских кузнеца и тележника, знал, как замачивают в луговой низине коноплю, видел бродячих лесорубов. Каменная дорожка, древняя как мир, лежала перед его домом. Эти архаичные для XX в. формы повседневной материальной жизни не раз приходили ему на память, когда он изучал историю европейской цивилизации. Даже в современных экономических системах, как писал Бродель впоследствии, присутствуют остаточные формы материальной куль­туры прошлого. Они исчезают на наших глазах, но медленно, и нико­гда это не происходит одинаково.

Материальная жизнь общества многослойна, а изменения рисуют картину длительной временной протяженности, пронизывая молча­ливую толщу веков. «Первичные» элементы цивилизации просмат­риваются в каждой культуре, составляя основу повседневной жизни народа. Они понемногу эволюционируют, трансформируясь в новые формы, но по-прежнему сопровождают человека, образуя его мощ­ную «корневую» систему, придавая устойчивость бытию.

Именно эти проблемы многочисленных переплетений в экономи­ке станут для Броделя объектом философско-культурологических размышлений.

Фернан Бродель окончил лицей Вольтера в Париже и продолжил образование в знаменитой Сорбонне. Став профессиональным исто­риком, он почти 10 лет (за исключением 1925-1926 гг., когда слу­жил в армии) преподавал в лицеях, работая в Алжире, занимаясь в архивах европейских стран. Уже в те годы он проникся глубокой любовью к Средиземноморью, ставшему в будущем темой его дис­сертации.

В 1937 г. Бродель получил назначение в Практическую школу высших исследований в Париже. В эти годы приобретает извест­ность группа историков, объединившихся вокруг французского жур­нала «Анналы: Экономика. — Общества. — Цивилизации», который основали в 1929 г. Марк Блок (1886-1944) и Люсьен Февр (1878-1956). Их взгляды оказались очень близки Броделю, а с Февром его связывали с 1932 г. и дружеские отношения.

Школа «Анналов» (это название впоследствии закрепилось) от­личалась новой методологией изучения всемирной истории. Возра­жая против «событийной» истории как единственно возможной, тео­ретики предлагали восстанавливать весь объем исторической жизни, включая изменения в системе ценностей, различия в ритмах перемен в материальной жизни. В центре внимания оказывалась повседнев­ность, обладающая инертностью, длительностью и устойчивостью. С этих позиций Бродель приступил к написанию книги о Средизем­номорье.

Его занятия были прерваны Второй мировой войной. Бродель оказался на фронте. Во время разгрома французской армии он попал в плен и с 1940 по 1945 г. был в лагере для военнопленных: сначала в Майнце,а с 1У42 г. — в лагере особого режима в Любеке. Трудно представить, но именно в эти годы Бродель написал огромный и ори­гинальный труд в 1160страниц — «Средиземное море и мир Среди­земноморья в эпоху Филиппа II», практически опираясь только на свою феноменальную память, не имея под рукой книг и вообще ка­ких-либо исторических материалов.

Школьные тетради, в которых был написано это исследование, он передавал из лагеря своему другу историку Февру, который бережно их сохранил. После окончания Второй мировой войны Бродель смог по этой рукописи защитить диссертацию, а в 1949 г. — опубликовать книгу. В том же году он становится заведующим кафедрой современ­ной цивилизации в Коллеж де Франс, а с 1956 до 1970 г. возглавляет журнал «Анналы», продолжая линию М. Блока и Л. Февра в иссле­довании истории культуры.

В 1952 г. он принимает предложение Февра написать книгу для серии «Судьбы мира» об экономической истории доиндустриальной Европы в период между XV—XVIII вв. Это исследование очень ув­лекло Броделя, и в результате многолетней работы были опублико­ваны три фундаментальных тома «Материальная цивилизация. Эко­номика и капитализм XV-XVIII веков», которые стали крупным событием в мировой исторической науке.

В книге изложена оригинальная концепция эволюции материаль­ной культуры общества, проблемы сохранения и трансформации ар­хаичных форм, появления и распространения новообразований, про­слежены связи и взаимозависимости материальной и духовной жизни общества.

В книге более 500 первоклассных иллюстраций, карт, графиков, схем? гравюр, фотографий, а библиография включает в себя 5500 на-. именований. Все это делает научный труд чрезвычайно интересным и увлекательным, рассматривание картин, исполненных известны­ми мастерами с высочайшим вкусом и достоверностью, доставляет удовольствие.

Изобилие фактического материала в книгах дало основание мно­гим современникам называть Броделя «чудом исторической эруди­ции». Теоретическая концепция интересна, доступна для понимания, изложена хорошим литературным стилем. Это способствовало тому, что вскоре все три тома приобрели широкую известность, издавались во многих странах, а в 1988-1992 гт. были опубликованы и в России. Каждый том — уникальное исследование истории материальной ци­вилизации Европы: I том — «Структуры повседневности: возможное и невозможное»; II том — «Игры обмена»; III том — «Время мира». Нам еще предстоит вернуться к этой удивительной трилогии.

Хочется обратить внимание на портрет Броделя: на фотографии запечатлен образ необыкновенно трудолюбивого, увлеченного исто­рика, с проницательным, доброжелательным взглядом и обликом интеллектуала, новатора и организатора научных исследований.

В 1962 г. Бродель создал в Париже Дом наук о человеке и руково­дил им вплоть до своей смерти. Он был избран членом Французской академии, почетным доктором университетов Брюсселя, Оксфорда, Мадрида, Женевы, Варшавы, Кембриджа, Лондона, Чикаго, его име­нем назван Научно-исследовательский центр в США.

Умер Фернан Бродель в 1985 г. в возрасте 83 лет, прожив неверо­ятно насыщенную событиями жизнь, получив признание и автори­тет в мировой исторической науке.

Структуры повседневности

Сосредоточим внимание на основном каркасе исторической концеп­ции и более подробно представим некоторые сюжеты I тома — «Структуры повседневности: возможное и невозможное». В этом на­звании важно каждое слово, ибо наделено глубоким смыслом. Клю­чевое значение имеет понятие «повседневность». В нем выражена главная методологическая установка школы «Анналов». История происходит не от случая к случаю, не от события к событию, не от одной формы правления к другой, а ежедневно. Жизнь складывается из огромного числа «мимолетностей», которых люди часто не заме­чают, настолько они привычны и воспринимаются как «само собой происходящее» или «разумеющееся».

Именно это значение вкладывает Бродель в ту «базовую» дея­тельность, которая встречается повсеместно и масштабы которой почти фантастичны.

Эту обширную зону на уровне почвы я назвал, за неимением лучшего обозначения, материальной жизнью, или материальной цивилизацией^.

Материальная жизнь, как поясняет Бродель, — это люди и вещи, вещи и люди. Пища и напитки, жилище и строительные материалы, мебель и плиты, костюмы и мода, транспорт и источники энергии, предметы роскоши и деньги, орудия и технические изобретения, бо­лезни и способы лечения, планы деревень и городов — все, что слу­жит человеку, что связано с ним в повседневной жизни.

Ц Это «непрозрачная» для взгляда зона не только обширна, ной инертна, изменения в ней происходят крайне медленно.

Над нижним «этажом» возвышается более подвижная зона, так называемая рыночная экономика, механизмы производства и обмена, связанные с деятельностью людей в сельском хозяйстве, с мастер­скими, лавками, биржей, банками, ярмарками и рынками. Завершает конструкцию третий «этаж», где действуют транснациональные силы, способные искажать ход экономики, расшатывать установившийся по­рядок.

Они порождают аномалии и «завихрения» и создают верхний пре­дел «возможного и невозможного».

Таким образом, вырисовывается схема, где все три этажа тесно соприкасаются друг с другом, подобно черепице на крыше. Это по-

¹ Бродель Ф. Материальная цивилизация... Т. I. Структуры повседневности: возмож­ное и невозможное. С. 7.

зволяет Броделю сделать вывод, что «существует не одна, а несколько экономик». И это характерно не только для далекого исторического прошлого, но и для современного общества.

Все этажи «постройки» имеют свои нижние и верхние пределы, которые образуют границы «возможного и невозможного». Особен­но велика нижняя зона, охватывающая значительное число населе­ния. Это продолжение «древней экономики», ибо в ней господству­ют прежние навыки, умения и порядки: хлеб сеют так же, как всегда, рисовое поле выравнивают так же, как всегда.

Каждый «этаж» живет не только по своим законам, но и в соответ­ствии с собственными ритмами. Бывают приливы и отливы, длитель­ные или кратковременные циклы, волны подъема и спада накатывают друг на друга, создавая неповторимые конфигурации материальной жизнив пространстве ивремени. Анализ данных процессов позво-'ляет наблюдать, как в истории было достигнуто равновесие, почему оно стало разрушаться и как возникали кризисы.

В повседневной жизни важную роль играет «хлеб насущный». Именно так названа одна из глав I тома. Бродель приводит извест­ную пословицу: «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, кто ты», ибо пища свидетельствует ио культуре человека, его социальном ранге, материальных возможностях, национальных привычках, уровне ци­вилизации, возрасте, вкусовых предпочтениях.

Пшеница, рис, маис, соя, кукуруза были «растениями цивилиза­ции», именно они служили признаками оседлой жизни. Нужно было владеть навыками земледелия, знать полезность злаков, способы их употребления в пищу.

Бродель подробно исследует пути распространения этих злаков, типы «хлебов», распространенных в разных странах, урожайность и цены, приготовление блюд ипродукцию булочников, появление мельниц и пекарен, научного земледелия и рациона питания.

«История человечества едина в своем обновлении на протяжении тысяче­летий и в своих топтаниях на месте, синхрония и диахрония неразрывно связаны друг с другом», — делает вывод Бродель¹.

Напомним, что исследование явлений материальной культуры Бродель ведет в рамках «возможного и невозможного», границ «низа и верха», «бедности ироскоши».

Устанавливаемые грани очень подвижны: то, что было роскошью вчера, становится обыденным, массовым сегодня:

Бродель Ф. Материальная цивилизация... Т. I. С. 47.

«Когда какая-либо пища, долго бывшая редкой и вожделенной, оказыва­ется наконец доступной массам, следует резкий скачок в ее потреблении, как бы взрыв долго подавлявшегося аппетита. Но, оказавшись "популя­ризированным", этот вид пищи быстро теряет свою привлекательность, и намечается определенное насыщение.

Богачи осуждены подготавливать жизнь бедняков в будущем — тако­ва тенденция распространения культуры и цивилизации. Трудно раз и навсегда определить роскошь, изменчивую по природе, ускользающую, многоликую и противоречивую», — заключает Ф. Бродель¹.

Он приводит немало примеров из истории культуры, свидетель­ствующих о том, как излишний или редкий продукт становится обыч­ным и повседневным. Например, сахар был роскошью до XIV в.; вплоть до XVI-XVII вв. очень редко использовалась вилка во время еды; предметами роскоши были носовой платок, мелкие и глубокие тарелки.

Роскошь есть отражение разницы социальных уровней, но она по­стоянно существует как внешний предел желаний, тем самым стиму­лируя производство.

Бродель приводит огромное число сведений об особенностях ку­линарии в Китае и Индии, арабских странах и в Европе, о распро­странении различных «возбуждающих» напитков — вине и пиве, ко­фе и чае, обычаях их употребления.

Как отмечает Бродель, для жилища характерно традиционное по­стоянство. Дом обладает устойчивостью в истории, на протяжении веков почти не меняется и неизменно свидетельствует о медленном темпе развития цивилизаций и культур, упорно стремящихся сохра­нить, удержать, повторить те приемы, материалы, технологии, кото­рые выдержали испытание временем.

Тесаный камень, кирпич, дерево и глина, а также войлок, сукно, тростник или солома — таковы главные строительные материалы. Различались дома бедных и богатых, сельских и городских жителей; жилище кочевников было иным, нежели у оседлого населения; на Севере строили иначе, нежели на Востоке или Юге.

Традиционные цивилизации отличались постоянством интерьера домов. Долгое время люди не знали стульев, их заменяли скамьи, бочки или иные сиденья. В домах почти не было отопления, кухон­ный очаг, жаровня служили единственными источниками тепла. В странах Востока жилище внутри было заполнено многочисленны-

Там же. С. 200.

ми подушками, тюфяками, коврами, которые расстилали вечером и сворачивали утром.

В Китае дома отличались изысканной мебелью из драгоценных пород дерева; лак, инкрустация дополняли убранство. В Африке строились глиняные хижины, сделанные из жердей и тростника, круглые «как голубятни», изредка обмазанные известью, без мебели, не считая глиняных горшков и корзин, без окон, каждый вечер тща­тельно окуриваемые дымом от москитов.

Интерьер и убранство европейского дома тоже имеют давнюю ис­торию. Пол на первом этаже был сделан из утрамбованной земли, узорчатые плиты стали употребляться с XVI в., а деревянный паркет стал привычным лишь к XVIII в., и то в богатых домах. Стены по­крывали обойными тканями; к концу XVII в. распространились бумажные обои, которые тоже символизировали роскошь. Только в • XVI в. появилось прозрачное стекло, а до этого проемы окон закры­вались пергаментом, тканью, промасленной бумагой, пластинками гипса. Именно поэтому оконные рамы были с частыми деревянными переплетами.

На протяжении веков плотники сооружали дома и мебель: тяже­лые шкафы, огромные столы, скамьи и стулья — все было устойчиво и тяжеловесно. В каждом доме был деревянный сундук, скреплен­ный железными полосами, вместительный и монументальный.

История предметов мебели дает возможность воспроизвести ат­мосферу жизни, ее уклад, манеру общения людей; представить, как ели, спали, играли, трудились в этом отдельном мирке.

Каков же был хозяин этого Дома, как одевался, следил ли за мо­дой как возможностью обновления? Этим проблемам посвящает Бродель главу «Костюмы и мода». История костюма рассматривает­ся в широком социальном и культурном контексте: виды тканей, их производство и распространение, социальная иерархия, строго рег­ламентирующая внешний вид сословий, национальные особенности одежды, ее сезонный характер, пышность и демонстративное богат­ство туалетов, праздничные и повседневные наряды.

Костюм нередко выполнял роль своеобразной социальной мас­ки — священника, ремесленника, придворного, крестьянина. Благо­даря этому он становился «узнаваемым» окружающими. Повсюду сохранялся традиционный стиль одежды, праздничный наряд пере­ходил от родителей к детям, извлекался из сундуков в определенное время.

Японское кимоно, индийское сари, испанское пончо почти не претерпели изменений. Мода означает не только обилие, чрезмер­ность, безумство, но и ритм перемен. Вплоть до начала XII в. костюм в Европе почти не менялся: хитоны до пят у женщин, до колен — у мужчин. А в целом — столетия и столетия неподвижности.

Первое появление моды Бродель датирует XIV в., когда начинает действовать правило перемен в одежде, хотя оно действует весьма неравномерно, не охватывает всех слоев, встречая первоначальное сопротивление. Возникают национальные центры моды, постепенно ее образцы принимаются в других странах.

Так, в XVI в. у высших классов вошел в моду черный суконный костюм, введенный испанцами. Это можно увидеть на многих жи­вописных полотнах. Он пришел на смену пышному костюму италь­янского Возрождения. Но в XVII в. восторжествовал французский костюм с яркими шелками и свободным покроем. Мода распростра­нялась из Парижа во все концы Европы. Непривычность в одежде часто подвергалась осмеянию. Неумеренная высота женских приче­сок, фижмы, мушки на лице, пестрота мужских костюмов были сим­волами модных веяний. Мода означала поиск нового языка, была способом зафиксировать отличия от предыдущих поколений. Секре­ты производства тканей ревниво оберегались от конкурентов. Шел­ку понадобились столетия, чтобы он пришел из Китая в Европу; не менее длительными были странствия хлопка, лен и конопля лишь постепенно проникали в другие страны.

Мода царила не только в одежде, она охватывала стиль поведе­ния, манеру писать и говорить, принимать гостей и распорядок дня, уход за телом, лицом, волосами. Внешний вид позволял судить об эпохе, социальном положении, профессиональных занятиях, возрас­те и поле, материальном достатке, вкусах и национальной принад­лежности.

** Таковы реальности материальной жизни. Пиша, напитки, жилиша, оде­жда, мода — это та действительность, в которой повседневно пребыва­ет человек. Она составляет тот язык культуры, то соединение «вешей и слов», символов и значений, которыми владеет человек, становясь их «пленником».

В рамках отдельных обществ эти вещи и языки составляют целост­ность. Цивилизации представляют собой странные совокупности ма­териальных ценностей, символов, иллюзий, причуд и интеллектуаль­ных построений.

Технические изобретения

С нижним «этажом» повседневной жизни тесно взаимодействует не менее обширный слой технических изобретений, источников энер­гии, средств передвижения, форм денежного обмена. Этому посвя­щает Бродель последующие главы.

Механические средства и орудия материальной жизни общества существовали давно. Изобретения появлялись, но очень медленно завоевывали мир и приобретали всеобщее значение. Арабские циф­ры, порох, компас, бумага, шелк, книгопечатание утверждались от­нюдь не «галопом», требовалось значительное время, чтобы они бы­ли приняты. Всякое изобретение должно было ждать годы или даже столетия, чтобы войти или быть внедренным в реальную жизнь.

>► " Ф. Бродель анализирует исторический процесс движения трех великих новшеств, иногда именуемых техническими революииями. К ним отно­сятся: 1) изобретение пороха; 2) книгопечатание; 3) плавание в откры­том океане.

Трудно сопоставить между собой эти технические достижения — первое способствовало совершенствованию артиллерии и было ору­дием войны; второе привело к распространению просвещения и обра­зования; третье — изменило морские дороги мира, сделало реальны­ми культурные контакты. Остановимся более подробно на значении книгопечатания.

Бумага в Европу пришла из Китая через мусульманские страны Востока. Первые бумажные мельницы заработали в Испании в XII в. Но европейское бумажное производство по-настоящему стало раз­виваться в Италии в начале XIV в. В качестве сырья использовалось старое полотняное белье, а профессия тряпичника стала весьма по­пулярной. Китай знал книгопечатание с IX в., Япония — с XI в. Оно осуществлялось с деревянных досок, каждая из которых соответст­вовала одной странице. Это было делом чрезвычайно долгим.

Затем были изобретены керамические литеры, которые крепи­лись воском к металлической форме. Затем литеры отливались из олова, но они быстро снашивались. В начале XIV в. использовались подвижные деревянные литеры. Лишь с середины XV в. появились типографский набор и подвижный шрифт, изобретенный Гутенбер­гом, мастером из города Майнца в Германии. Шрифт этот почти не менялся вплоть до XVIII в. Изобретение быстро распространи­лось — к 1500 г. 236 городов Европы имели свои печатни, в XVI в. из­давалось около 140-200 тысяч книг.

Старинная рукописная книга постепенно вытеснялась напечатан­ной в типографии. С распространением книг значительно расшири­лись возможности научных контактов, возрос уровень образования. Так технические изобретения оказывали существенное влияние на духовную жизнь.

Бродель подробно анализирует технические новшества, обеспе­чившие дальние плавания и великие географические открытия, ус­пехи судостроения и торговые экспедиции.

Однако наземный транспорт, как отмечает Бродель, как будто был «поражен параличом». В нем все оставалось по-прежнему: плохое устройство дорог, постоянство маршрутов, низкие скорости, архаич­ность транспортных средств. Поэт Поль Валери говорил, что «Напо­леон шел так же медленно, как и Юлий Цезарь».

В Европе кареты появились в конце XVI в., почтовые дилижансы лишь в XVII в., на больших дорогах была замощена только узкая по­лоса и два экипажа с трудом могли разъехаться.

Техническое развитие транспорта медленно набирало ускорение. В конечном счете в тот или иной момент все начинает зависеть от достижений техники.

Деньги и финансовые расчеты

В материальную культуру общества Бродель включает денежную систему, называя ее «древним техническим средством», предметом вожделения и интереса людей. Денежное обращение предстает как инструмент, структура и глубокая закономерность всякой слегка про­двинувшейся системы обменов. Деньги наслаиваются на все эконо­мические и социальные отношения.

Это «чудесный индикатор», позволяющий судить обо всей дея­тельности людей, вплоть до самых скромных явлений их жизни. Звонкая монета тысячами путей внедряется в повседневную жизнь: арендная плата и кредиты, пошлины и налоги, цены на рынках и за­работная плата — сети раскидываются повсюду.

Деньги — «кровь общественного организма», они помогают обра­щению товаров, накапливают капитал, свидетельствуют о нищете и богатстве. Денежные системы многообразны и кажутся таинствен­ными. Это своеобразные «языки» культуры и цивилизации, призы­вающие к познанию и диалогу. Деньги являются эталоном в реализа­ции обмена товарами.

Уже в давние времена в разных странах существовали «прими­тивные» деньги. Это могли быть соль, хлопковая ткань, медные брас-

леты, бусы, золотой песок на вес, кораллы и драгоценные камни, ра­ковины, животные, птицы, сушеная рыба — всего не перечесть. По­добные архаичные формы обмена долго сохраняются под тонкой «кожицей» развитых денежных систем и при кризисах или перепа­дах в экономике вновь возрождаются в виде «бартерных сделок» и натурального обмена.

Над этими примитивными формами надстраивались металличе­ские деньги, золото, серебро, медь. Каждый из этих видов имел свою зону действия — для крупных, средних и мелких сделок и расчетов. Монеты ускоряли денежное обращение, накапливались в виде цен­ностей, текли потоком в разные страны, повышались в цене и пада­ли, меняли своих владельцев.

Затем в обмене стали участвовать платежные ордера, обязатель­ства, расписки, кредит, векселя.

В течение веков денежная система постепенно усложнялась: чем ' более экономически развитой становилась страна, тем многообраз­нее были ее денежные и кредитные инструменты, стимулируя про­изводство и потребление. Деньги — не только средство экономиче­ского обмена, они имеют социально-культурную ценность, создавая образы скупости и расточительства, богатства и бедности, определяя пределы возможного и невозможного.

Город как иентр цивилизации

В заключительной главе I тома Бродель рассматривает город как центр и воплощение цивилизации со всеми позитивными и негатив­ными чертами и последствиями. Города — это как бы электрические трансформаторы: они повышают напряжение, ускоряют обмен, они беспрестанно вершат жизнь людей.

Бродель анализирует ряд способов классификации городов по раз­личным признакам: политический подход выделяет столицы, крепо­сти, административные центры; экономический — порты, центры караванной торговли, торговые города, промышленные города, фи­нансовые центры. Социальный подход представляет перечень горо­дов — рантье, церковных, княжеских резиденций, ремесленных цен­тров. Можно продолжать подобную классификацию по культурным, религиозным, научным и иным признакам.

Существуют города открытые, соединенные с ближайшим сель­ским окружением, или же замкнутые, закрытые в своих границах. В зависимости от положения менялись темпы развития городов, пре­обладающие виды занятий и даже их судьба.

Открытой системой был античный полис, греческий или рим­ский. Из предместий люди собирались на площади для решения об­щих дел, в нем укрывались в случае опасности.

Средневековый город представлял замкнутую и самодостаточ­ную единицу. Пройти за его крепостные стены — все равно что пере­сечь государственную границу. Среди граждан были две категории; к первой относились «частичные», которым нужно было прожить не менее 15 лет в городе, чтобы стать горожанином. Вторую категорию составляли «полноправные», имеющие по крайней мере 25 лет по­стоянного жительства. Они обладали привилегиями, являлись мень­шинством, «маленьким городом в самом городе».

В Марселе XVI в., чтобы получить гражданство, нужно было иметь «десять лет постоянного проживания, владеть недвижимым имуществом, жениться на городской девице». В этих городах боль­шую власть имели династии ремесленной и купеческой знати — су­конщики, бакалейщики, меховщики, чулочники.

Города, находящиеся под опекой центральной власти, — это коро­левские резиденции, центры католической церкви. Они владели день­гами, распределением привилегий и почестей.

Столицы — особый тип городов: они быстро росли экономически, становились многонаселенными, создавали мощный национальный рынок, притягивали ремесленников и художников для украшения, славились контрастами богатства и бедности.

Описывая жизнь и быт многих крупных городов мира, Бродель особый раздел посвящает Санкт-Петербургу в 1790 г., приводя раз­личные сведения из путеводителя И. Г. Георги, жившего в эпоху Екатерины II.

Санкт-Петербург был основан Петром I в 1703 г. Но выбранное место было чрезвычайно неудобным для застройки. Потребовалась несгибаемая воля, чтобы возник город на болотистых землях, мно­гочисленных островах. Тревожный уровень воды, наводнения со­здавали непрерывную угрозу. Пушечные выстрелы, белые флаги днем, зажженные фонари, непрерывный колокольный звон дополня­ли городской облик. Городу надлежало приподняться над смертель­ной опасностью. Поэтому необходимы были каменные фундаменты, укрепленные гранитом набережные, специально вырытые каналы, мощеные улицы.

Это была колоссальная и весьма дорогостоящая работа. Санкт-Петербург представлял собой оживленную строительную площадку. По Неве шли баржи, груженные известью, камнем, гранитом, спла-

вом леса. Биржа и таможня, невский плес превратились в оживлен­ный порт у моря. Нева являлась главной магистралью города. Она давала питьевую воду, которая была безупречной; зимой превраща­лась в санный путь и место народных гуляний. Существовала даже особая профессия «пильщиков льда» для снабжения погребов, рас­положенных в первых этажах домов.

В 1789 г. в Санкт-Петербурге проживало почти 218 тысяч чело­век, причем мужчин — в два раза больше, чем женщин. Это был го­род придворной аристократии, армейской молодежи, служилого лю­да. Православные церкви соседствовали с протестантскими и като­лическими храмами, молитвенными домами раскольников. Не найти другого такого города в мире, где всякий житель говорил бы на столь­ких языках. Даже среди слуг самого низкого ранга не было таких, что не говорили бы не только по-русски, но и по-немецки и по-фински, а среди лиц, получивших какое-то образование, нередко встречались такие, которые владели восемью-девятью языками. Порой из этих. языков создавалась довольно забавная смесь — таков был столичный Санкт-Петербург XVIII в.

Большие города — своеобразный тест, показывающий уровень раз­вития культуры и цивилизации. Они создают современное государ­ство, но и сами являются результатом экономического и социально­го развития общества. В них постепенно или ускоренно менялся мир старого порядка, возникал новый тип горожанина, с особым характе­ром и стилем жизни. Бродель отмечает, что петербуржцу присущи вкусы столичного жителя, сформировавшегося во всех отношениях по образу и подобию вкусов двора. Последний задавал тон своими запросами, празднествами, бывшими в такой же степени торжества­ми всеобщими, с великолепной иллюминацией на здании Адмирал­тейства, на официальных зданиях, на богатых домах.

Не только национальный характер свойствен человеку, но и го­род вносит особые черты в его ментальность, придавая своеобразие манерам общения, способу мировосприятия, стилю речи, тем самым увеличивая реальное многообразие и уникальность личности.

Заканчивая обзор сюжетов, являвшихся предметом анализа Бро-деля, необходимо подчеркнуть, что концепция материальной куль­туры и цивилизации современна, ибо в ней постоянно ощущается проблематика XX в.: соединение инерции и ускорения, длительно­сти перемен, сочетания архаичных форм и новаторских достижений. Выбор альтернативных путей развития увеличивают ответственность человека за судьбы культуры и цивилизации.

Многообразие форм материальной культуры дает возможность по­строить модель (или даже «грамматику») экономической жизни об­щества.

Бродель неоднократно возвращается к образу Дома. Если первый этаж — еще прочный, традиционный фундамент, то над ним возвы­шаются два этажа. Верхние «этажи» опираются на нижние, образу­ющие самый толстый слой в рамках одной социальной реальности. Надо иметь в виду, что контакт между «этажами» материализуется в тысяче неприметных точек: рынках, лавках, ярмарках, складах, мага­зинах, оптовой и розничной торговле — всюду выявляются их сопри­косновение, соперничество и конкуренция. На верхнем «этаже» — биржевых операциях, банковских расчетах — начинается «теневая зона» могущественного капитала.

Симфония рынка

Но вернемся к структурам второго «этажа». Это так называемая «ры­ночная экономика», хорошо известная нашим современникам. На­помним, что Бродель анализирует эти процессы в европейской куль­туре XV-XVIII вв., но многое очень узнаваемо и актуально, ибо «шум рынков достигает наших ушей».

Рынок — это освобождение, прорыв, возможность всплыть на по­верхность. Он сопровождает жизнь людей с древнейших времен, со­храняя традиционность спроса и предложения, охватывает весь мир. Уже одно упоминание слова «рынок» воспроизводит картину мно­жества палаток, выкриков зазывал, ссор и криков покупателей и про­давцов, суровых контролеров и купцов-перекупщиков. Здесь царят свои порядки и отношения.

Этот старый тип обмена был в Древней Греции, в Китае классиче­ской эпохи, в фараоновском Египте, в Мексике и Эфиопии. Рынки притягивались к городам, которые постепенно превращались в цент­ры торговли, приобретая особое значение. Рыночные площади служи­ли источниками информации, здесь оглашались указы и законы, уст­раивались представления и праздники, обсуждались цены и новости.

Рост торговли приводил к тому, что появились специальные «кры­тые рынки» с особой архитектурой. Таким было «чрево Парижа», о котором столь интересно писал Э. Золя.

В 1500-1640 гг. в Англии и Уэльсе было 800 рыночных городов, в орбиту торгового обмена вовлекалось огромное количество населе­ния. К торговцам примыкала целая армия перекупщиков, коммивоя-

14 Зак. 1050

жеров, грузчиков, погонщиков скота, поваров, сборщиков налогов, хозяев кабачков и постоялых дворов — всех не перечесть! В истории культуры еще предстоит создать панораму развития рыночной эко­номики со всеми особенностями быта, норм общения, знакомств и связей, балаганных представлений и типов личности, характерных для разных народов.

Рынки переживали периоды упадка, но всегда возрождались. Со­перниками рынков являлись специализированные лавки ремеслен­ников, которые сочетали производство с продажей в «собственном окне». Торговцы делились на цехи и гильдии со своими нормами по­ведения и иерархией. В XVII в. размах их создания напоминал на­воднение, потоп.

По словам Даниэля Дефо, разрастание лавок было «чудовищ­ным», за несколько десятилетий конца XVII в. их число увеличи­лось в 5-6 раз. Прежние помещения перестраивались, покрывались зеркалами, украшались колоннами и бронзовыми канделябрами. По- • стоянно возрастал доход данных слоев населения, а главным источ­ником обогащения был кредит. Торговец жил в шатком равновесии между теми, кто ему должен, и теми, кому он должен сам. Это бы­ло импульсом развития частной инициативы, стремления выжить, устоять, а не разориться.

К лавочникам примыкала многочисленная «торговля вразнос», преодолевающая расстояния, сбивающая цены. Эта «разбухшая жизнь торговли» обладала огромной способностью к адаптации, вовлекала в свою орбиту контрабандистов, спекулянтов, скупщиков краденого, создавая особую сферу человеческих отношений. В иные времена она вытеснялась организованной торговлей, но в кризисных ситуациях возрождалась вновь.

Выше рынков, лавок, торговли вразнос располагались ярмарки. Они занимают особое место в экономической жизни и своими кор­нями уходят в далекое прошлое. Но их возраст, замечает Бродель, не мешает им быть живым институтом. Каждая ярмарка «имела свой ритм, свой календарь, свои "позывные", иные, чем у соседей». Они имели свои декорации, сопровождались народным празднест­вом, фейерверками, иллюминациями, театрализованными представ­лениями, зрелищами и играми, развлечениями и состязаниями. На них царил дух народного гулянья, вседозволенности, смеха, юмора, «жизни навыворот».

Но ярмарки постепенно угасают, их заменяют другие виды опто­вой распродажи.

Уже в XIV в. возникают биржи в Пизе, Венеции, Флоренции. Их предшественниками были купеческие собрания в Риме еще во II в. В XVII в. в Европе строятся специальные здания биржи, имеющие особую архитектуру, приспособленную для деловых операций мак­леров.

Биржа — рынок денег, финансов, ценных бумаг. Первая фондовая биржа действовала в Амстердаме в XVII в. и занималась продажей акций Ост-Индской компании. Игра на повышение или понижение ценных бумаг приносила огромные доходы, становилась импульсом экономического роста. Масса мелких игроков и крупных спекулян­тов была вовлечена в лихорадочную игру. Появляется особый соци­альный слой — банкиров, маклеров, акционеров, брокеров. Мгновен­ное богатство и столь же катастрофическое разорение, риск и интри­ги, долги и спекуляции, «денежный водопад» и «торговля ветром» стали отличительными чертами жизни крупных европейских горо­дов. Постоянно возрастал кругооборот торговли, заставляя работать «мертвые деньги», создавая сплошные «торговые поверхности».

Прибыли, затраты, издержки, убытки, баланс дебета и кредита — эти понятия входят в лексикон экономической жизни. Возникают зоны торговых связей, купеческие союзы в борьбе за рынки сбыта, торговые дома и крупные компании. Они соперничают друг с дру­гом, вступают в конфликт, организуют самозащиту. Их распростра­нение образует топологию национального и международного торго­вого пространства.

Обмен — соединительное звено экономической жизни, он делает рыночный механизм всеобъемлющим в мире.

Исследователям еще предстоит описать действие данного меха­низма в различных странах, его генезис и эволюцию. Это составит основу культурологической компаративистики, столь необходимой для понимания процесса развития мировой культуры. Общество ни­когда не было единым. Оно представляет собой сплошную совокуп­ность или «множество множеств». Экономика, социальная иерархия, политика, культура — данные четыре системы находятся между со­бой в отношениях многочисленных корреляций, взаимодополняющих друг друга, пронизанных противодействующими потоками, препят­ствиями, то ускоряющими, то тормозящими развитие. В этом мно­жестве конфликтовавших сил утверждался экономический напор рыночной экономики, продвижение которой было неоднозначным в разных странах.

Глава 18