ГЛАВА VI. О ПОНИМАНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Основной тезис развиваемой нами концепции понимания состоит в том, что "понять" означает не "усвоить" смысл, а "придать", "приписать" его. В этом тезисе эксплицировано такое употребление понятия понимания в естественном языке, которое отождествляет это понятие с понятиями "интерпретации", "осмысления", "истолкования". Именно в этом смысле, как нам представляется, понятие понимания широко используется как в общественных, так и в естественных науках и, следовательно, должно быть включено в общую методологию научного познания. Это можно и, по-видимому, нужно показать.

Представляется целесообразным начать с человеческой деятельности. По-видимому, понятие деятельности является одним из фундаментальных понятий методологии общественных наук. Однако когда говорят о деятельности, странным образом забывают о том, что необходимым предварительным условием анализа всякой деятельности, ее структурирования и оценки является ее понимание. Практически все исследователи, анализирующие понятие деятельности или ее отдельные формы и виды, предполагают, что она всегда понятна, причем однозначно понятна. Во многих случаях такое допущение правомерно. Однако следует хотя бы осознавать, что это — допущение, справедливость которого нуждается в обосновании. Можно разрабатывать различные философско-методологические схемы деятельности, абстрагируясь от понимания, но применение этих схем к конкретной деятельности конкретных людей невозможно без понимания. Применение, например, правовых или морально-этических норм для оценки некоторого поступка существеннейшим образом опирается на понимание этого поступка: что это — обдуманное преступление или бездумная халатность?

В данном параграфе мы попытаемся ответить на вопросы о том, что значит понять деятельность и как мы это делаем. Возможно, наши рассуждения хотя бы отчасти прояснят, почему важно понять деятельность. Но прежде чем говорить о понимании человеческой деятельности, нужно хотя бы приблизительно описать то представление о деятельности, на которое мы будем опираться.

VI.1. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Сразу же подчеркнем, что мы вовсе не собираемся здесь давать какое-то новое определение деятельности. Это — не наша задача. Нас интересует вопрос о понимании деятельности. Для обсуждения этого вопроса нам нужно некоторое представление о деятельности. Обратимся к имеющейся литературе.

Даже самое поверхностное знакомство с этой литературой показывает, что содержание понятия "деятельность" до сих пор недостаточно ясно, что имеются различные точки зрения по вопросу о том, что такое деятельность и какова ее структура, что, наконец, трудно найти простое, ясное и, вместе с тем, общепризнанное определение этого понятия. В этом, правда, нет ничего удивительного, почти с каждым философским понятием дело обстоит почти точно так же.

Одно из наиболее полных и подробных описаний общей структуры деятельности дано в рамках системного подхода М.С. Каганом. Этот исследователь рассматривает деятельность как специфически человеческую разновидность активности живого.

"В самом деле, — пишет он, если биологическая активность животных не знает расчленения действующей особи и природы, на которую ее действия направлены, то человеческая деятельность, как специально сформировавшаяся и культурно организованная активность, имеет в своей основе разделение действующего лица и предмета действия, т.е. субъекта и объекта... В этом смысле человеческая деятельность может быть определена как активность субъекта, направленная на объекты или на других субъектов, а сам человек должен рассматриваться как субъект деятельности"^1[61].

Автор выделяет три основных элемента деятельности: субъект, объект и саму деятельность, т.е. энергию субъекта, направленную на объект. <…>

Что же это за активность, в чем ее специфика? Психолог видит специфику деятельности в ее мотивированности. Всякая деятельность, считает А.Н. Леонтьев, побуждается и направляется мотивом, в этом состоит ее отличительная особенность: "деятельности без мотива не бывает", — пишет он^3[62]. Таким образом, человеческая деятельность — это мотивированная активность субъекта. Мы не будем считать деятельностью такую активность, за которой не стоит мотива, т.е. движения спящего человека, непроизвольные жесты, действия, обусловленные расстройством психики и т.п. По-видимому, такое понимание деятельности согласуется не только с определением М.С. Кагана, но и с определением Л.П. Буевой:

"Деятельность — это способ существования и развития общества и человека, всесторонний процесс преобразования им окружающей природной и социальной реальности (включая его самого) в соответствии с его потребностями, целями и задачами"[63].

А.Н. Леонтьев расчленяет деятельность на ряд последовательных действий, каждое из которых направлено на достижение конкретной цели:

"действия, осуществляющие деятельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленным на цель"[64].

Между деятельностью и действиями нет жесткой, однозначной связи: одно и то же действие может входить в разные деятельности, в то же время одна деятельность может быть осуществлена посредством разных цепочек действий. <…>

Мотивы и цели деятельности, с точки зрения А.Н. Леонтьева, не совпадают:

"Генетически исходным для человеческой деятельности, — пишет он, — является несовпадение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное явление: либо результат приобретения целью самостоятельной побудительной силы, либо результат осознания мотивов, превращающего их в мотивы-цели. В отличие от целей мотивы актуально не осознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе отчета в мотивах, которые их побуждают".

<…> Из этого следует, что наиболее существенное, что отличает одну деятельность от другой, есть мотив. Конечно, деятельности могут отличаться используемыми средствами, предметами, на которые они направлены, цепочками конкретных действий, из которых они складываются, и т.п. Но важнейшим критерием, позволяющим отличить одну деятельность от другой, является различие в мотивах. Все остальное может совпасть: предметы, средства, характер активности субъекта, последовательность отдельных действий, но если мотивы разные, мы имеем дело с двумя различными деятельностями. Это хорошо известно юристам: убийство, скажем, с заранее обдуманным намерением — это одно деяние, а то же самое убийство в целях самообороны — совсем другое. Поэтому следствие и суд уделяют столь большое внимание выяснению мотивов совершенного поступка, ибо порой только мотив отличает преступление от легкомыслия или неосторожности. На таком критерии настаивает и А.Н. Леонтьев:

"Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их эмоциональной напряженности, по их физиологическим механизмам и т.д. Однако, главное, что отличает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь именно предмет деятельности и придает ей определенную направленность. По предложенной мной терминологии предмет деятельности есть ее действительный мотив"[65].

Итак, говоря в дальнейшем о деятельности, мы будем иметь в виду физическую активность субъекта, побуждаемую некоторым сознательным мотивом и состоящую из отдельных действий, каждое из которых имеет свой мотив-цель. — Это довольно упрощенное представление о человеческой деятельности. Мы ничего не говорим о средствах деятельности, отвлекаемся от неосознанных мотивов, для нас безразличен предмет деятельности, мы исключаем из рассмотрения духовную деятельность, игру и т.п. Однако можно надеяться, что какие-то существенные черты всякой человеческой деятельности вошли в наше представление. Если это так, то последующие рассуждения в значительной мере сохранят свою справедливость и при более полных определениях деятельности.

VI. 2. СУБЪЕКТИВНЫЙ СМЫСЛ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Субъективным смыслом деятельности будем называть ее сознательный мотив. Поскольку для нас всякая деятельность связана с некоторым мотивом, постольку всякая деятельность носит осмысленный характер, нет "бессмысленной" деятельности. Из того, что "понять" означает "приписать смысл", тотчас же следует, что понять деятельность значит приписать некоторой внешней активности субъекта внутренний смысл — мотив. Если мы не можем этого сделать, мы не можем сказать, что имеем дело с деятельностью. <…>

Но если встать на точку зрения внешнего наблюдателя, что мы увидим? — Лишь "внешнюю", физическую, двигательную активность субъекта. Мы можем согласиться с тем, что эта активность носит осмысленный характер, является деятельностью. Но каков смысл этой деятельности, какова ее интенция? Понимание этого требует дальнейших предположений.

На первый взгляд может показаться, что особых трудностей здесь нет. В обществе выработаны и закреплены определенные правила, нормы, навыки поведения и деятельности, обусловленные как природой самих вещей, так и уровнем и характером развития общественной практики. Усваивая их в детстве, все мы учимся действовать так, как принято в обществе, к которому мы принадлежим. Поэтому в миллионах стандартных ситуаций люди пользуются одними и теми же стереотипами поведения, что значительно облегчает понимание их действий. Увидев, например, человека, идущего с пустыми ведрами, мы рассуждаем примерно так: "Ага, вот идет человек с пустыми ведрами. В ведрах обычно носят воду. Значит, этот человек хочет принести воды". Чаще всего мы оказываемся правы.

Тем не менее, понимание деятельности всегда гипотетично, ибо возможность ошибки сохраняется даже в наиболее простых, обыденных ситуациях. Эта возможность обусловлена тем, что связь между мотивами и физической активностью не является однозначной. Если бы она была однозначной, т.е. мотив был всегда связан с одним и только одним видом физической активности, а некоторая активность была побуждаема всегда одним и только одним мотивом, ошибок в понимании деятельности быть не могло. Увидев человека с пустыми ведрами, мы с уверенностью могли бы утверждать, что он идет за водой. Однако такой однозначной связи нет. И с ведрами можно ходить не только за водой, но и по грибы, и за картошкой. Поэтому мы можем лишь предполагать, что имеем дело с той, а не иной деятельностью, и стремимся подтвердить наше предположение дополнительными данными.

Здесь можно спросить: а результат? Разве не устраняет он всех сомнений в отношении интенции деятельности и не делает наше понимание совершенно безошибочным? Чтобы оценить роль результата в понимании деятельности, предположим вначале, что результат не достигнут. Фон Вригт считает, что результат является необходимым элементом действия и если он не достигнут, то вообще нельзя говорить, что деятельность была осуществлена:

"Связь между действием и его результатом является внутренней, логической, а не каузальной (внешней). Если результат не материализовался, действие просто не было осуществлено. Результат есть существенная "часть" действия. Грубая ошибка — думать, что действие является причиной своего результата"[66].

Несколько ниже фон Вригт поясняет:

"Например, акт открывания окна есть свершение. Его результатом является событие (изменение), состоящее в открывании окна (изменении от состояния закрытости к состоянию открытости). Если бы окно не было открыто, то с точки зрения логики было бы ошибочно говорить, что агент совершил акт открывания окна. Это могла быть лишь попытка (проба) открыть окно"[67].

С этим, конечно, трудно согласиться, и на ум сразу же приходит следующее возражение. Если всякое действие необходимо включает в себя результат, то это означает, что не бывает безрезультатных, безуспешных действий. Все действия оказываются результативными. Но ведь это не так, и каждый по собственному опыту знает, как часто мы действуем безуспешно. <…>

Мы не можем с уверенностью установить мотивировку физической активности, если нет результата, — это правда, однако мы способны высказать гипотезу о том, какой она могла бы быть. Хотя, конечно, наше понимание безрезультатного действия всегда будет в высшей степени гипотетичным: опираясь на свой индивидуальный смысловой контекст, мы приписываем физической активности субъекта некоторый смысл, но это — догадка, гипотеза. <…>

Риск ошибки возрастает, когда мы пытаемся понять действия людей, принадлежащих к иной, чуждой нам культуре. Их индивидуальные смысловые контексты будут сильно отличаться от нашего, и смысл, который они приписывают своим действиям, может существенно отличаться от того, который приписали бы этим действиям мы. Может оказаться, что иногда мы вообще не сможем приписать никакого смысла тем движениям, которые, по-видимому, для людей иной культуры имеют смысл. В таком случае мы просто не поймем этих движений. Поэтому у фон Вригта были некоторые основания сравнить понимание поведения с пониманием языка.

"Можно было бы сказать — пишет он, — что интенциональное поведение похоже на использование языка. Это — жест, под которым я что-то подразумеваю. Точно так же, как использование и понимание языка предполагает языковое сообщество, понимание действия предполагает сообщество учреждений, практики и технического оснащения, в которое вводят посредством обучения и тренировки. Его можно было бы назвать житейским сообществом. Мы не можем понять или телеологически объяснить поведение, которое нам совершенно чуждо"[68].

Понимание даже знакомых видов деятельности имеет различные уровни. Когда мы поняли отдельное действие, т.е. приписали физической активности некоторую интенцию или мотив, — это лишь первый, простейший уровень понимания. Вспомним, что действие обычно представляет собой элемент более сложной деятельности, подчиненной некоторому общему мотиву. Понять действие как элемент более сложной деятельности, т.е. приписать ему более глубокий мотив, — значит перейти на второй, более глубокий уровень понимания.

Например, действия рабочего на предприятии мы можем сначала понять как осуществление некоторой операции, скажем, токарной, фрезерной, слесарной и проч. Второй шаг будет состоять в понимании этой операции как элемента цепочки операций по изготовлению некоторого изделия. Первая интенция рабочего — осуществить данную операцию. Его вторая, более глубокая, интенция — изготовить определенный продукт. Можно пойти еще дальше и спросить: какова его еще более глубокая интенция? Понимание деятельности на таком уровне требует уже проникновения в экономическую структуру общества, знания общественных отношений. Таким образом, для того, чтобы вполне понять некоторую деятельность, т.е. приписать ей ряд все более глубоких индивидуальных мотивов, мы должны знать структуру и отношения того общества, к которому принадлежит действующий индивид, ибо его индивидуальный смысловой контекст, из которого сам он черпает мотивы своей деятельности, является отражением того общества, в котором он живет и действует. И реконструировать этот контекст мы можем только путем реконструкции существующих общественных отношений. Другого пути у нас нет. Но это еще не все.

VI. 3. ОБЪЕКТИВНЫЙ СМЫСЛ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Выше мы говорили об индивидуальном смысле деятельности и о ее понимании как приписывании внешней физической активности субъективного смысла — интенции, мотива. Человеческая деятельность представляет собой двусторонний процесс: интенцию плюс физическую активность субъекта. Внутренняя ее сторона — интенция, мотив — принадлежит индивидуальному смысловому контексту, духовному миру субъекта. Но ее внешняя сторона — физическая активность — принадлежит объективному миру вещей и процессов и выступает как одна из сил природы. И в качестве таковой физическая активность индивида, воздействуя на внешний мир, приводит в движение некоторую причинно-следственную цепочку. Например, как вы зажигаете свет? Нажимаете на кнопку выключателя и ... этим исчерпывается все ваше вмешательство. Далее, уже независимо от вас, идет естественный процесс: замыкается цепь, в цепи начинает проходить электрический ток, волосок лампочки накаляется. — Все это называется действием "включение света", хотя ваше участие заключается лишь в том, чтобы дать первый толчок естественному процессу. Физическая активность субъекта оказывается причиной, началом цепочки причинно-следственных связей. И это следует учитывать, когда мы говорим о понимании деятельности.

Мы уже отмечали, что внешний наблюдатель, старающийся понять деятельность извне, увидит лишь ее внешнюю сторону — наблюдаемую физическую активность. Теперь мы можем добавить, что он увидит и физические следствия этой активности, т.е. некоторую причинно-следственную цепочку: физическая активность А ® следствие В ® следствие С и т.д., в которой каждое предыдущее событие является причиной последующего. Какова была цель субъекта, осуществившего действие А₁ Хотел ли он произвести В₁ Или думал о С? Допустим, в комнате душно, и вы открываете окно. Врывается свежий воздух, температура в комнате понижается. Можно сказать, что вы проветрили комнату. — Это будет верно. Но в то же время сидевший недалеко от окна человек простудился и заболел. Он интерпретирует ваше действие как — увы! — успешную попытку причинить вред его здоровью. И как ни странно это может показаться на первый взгляд, такая интерпретация тоже верна!

Мы имеем причинно-следственную цепочку: А ® В ® С ® Д ® Е, т. е.

…открывается окно ®

®врывается свежий воздух ®

®температура в комнате понижается ®

®сидящий у окна человек простуживается ®

и заболевает.

Ваша интенция при открывании окна охватывала лишь следствия В и С. Осуществить С — вот было ваше намерение. Но Д, и Е являются объективными следствиями вашего действия, поэтому внешний наблюдатель имеет право приписать вашему действию интенцию совершить Е. — Это приводит к мысли о том, что понимание деятельности вовсе не сводится к угадыванию интенции субъекта. Мы понимаем деятельность, а не внутренний мир действующего индивида. Для субъекта его собственная деятельность является чем-то внешним, к чему он относится так же, как и всякий внешний наблюдатель. И в этом смысле действующий субъект по отношению к своей собственной деятельности выступает как любой другой интерпретатор. Он, конечно, понимает свою деятельность определенным образом, т.е. приписывает некоторый смысл своей физической активности, но его понимание не является единственным. Внешний наблюдатель может понять его деятельность гораздо полнее и глубже. Здесь напрашивается аналогия с пониманием текста. Текст отрывается от создавшего его автора и существует самостоятельно. В процессе понимания каждый читатель интерпретирует текст по-своему, и автор — лишь один из интерпретаторов. Конечно, у автора имеется интерпретация созданного им текста, но она не более правомерна, чем другие интерпретации.

Почему мы ограничиваемся рассмотрением лишь одной причинно-следственной цепочки, порождаемой действием субъекта? В общем случае таких цепочек может быть несколько, по числу непосредственных следствий, порождаемых действием. Вы сделали шаг — и это приблизило вас к цели, но одновременно нога ваша раздавила бабочку, которая теперь уже не опылит каких-то цветов; вы соорудили плотину на реке — это позволяет оросить окрестные поля, но выше по реке какие-то луга превращаются в болота, а рыба не может подняться к местам нерестилищ и т.д. <…>

Поэтому совокупность всех причинно-следственных цепочек, приводимых в движение действием А, мы можем назвать "объективным смыслом" этого действия.

Это понятие может показаться несколько странным, даже внутренне противоречивым. Ведь под смыслом мы обычно имеем в виду интенцию, мотив, цель, т.е. нечто внутреннее, субъективное. Как же можно говорить об "объективном" смысле? Но здесь нет противоречия. Действительно, для самого действующего субъекта смыслом его деятельности является только его субъективный мотив, его собственная интенция. Каждый внешний наблюдатель припишет этой деятельности какой-то мотив, не обязательно тот, который имеет в виду действующий субъект. Но чем являются все эти субъективные мотивы? — Стремлением осуществить какую-то часть, отрезок объективно существующей сети причинно-следственных взаимодействий. (В данном случае мы отвлекаемся от того обстоятельства, что как действующий субъект, так и внешний интерпретатор могут приписать действию ошибочный мотив, т.е. желание привести в действие такую причинно-следственную цепочку, которая не входит в сеть объективных связей, порождаемых данным действием). Пусть в целом она не выступает в качестве мотива ни у одного отдельного субъекта. Но все ее отрезки являются "возможными" интенциями, т.е. тем возможным смыслом, который мог бы приписать своей деятельности субъект или внешний интерпретатор, а вся сеть в целом могла бы быть интенцией существа, способного предвидеть все последствия своих действий. Поэтому ее и можно считать объективным смыслом действия.

Реально в процессе понимания мы всегда приписываем своим собственным действиям и деятельности других людей лишь часть их объективного смысла. Чем большую часть этого объективного смысла мы сумеем уловить, тем полнее и глубже мы поймем деятельность. Таким образом, в процессе понимания человеческой деятельности мы движемся в двух измерениях: с одной стороны, мы все глубже можем проникать в субъективные интенции действующего индивида и благодаря этому все глубже и полнее понимать субъективную сторону деятельности; с другой стороны, мы можем все полнее охватывать объективный смысл деятельности, обнаруживая все новые и новые далекие следствия.

Однако есть еще одно измерение.

VI. 4. СОЦИАЛЬНЫЙ СМЫСЛ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Человек взаимодействует с природой не tete-a-tete, а в окружении себе подобных, и взаимодействует не только с природой, но и с окружающими людьми. В обоих случаях — и когда действие индивида направлено на природный объект, и когда оно направлено на социальный объект — действие оказывает влияние на поведение других людей. Представьте себе, что в погожий весенний день вы взяли лопату и вышли во двор, чтобы, скажем, окопать растущие во дворе деревья. Ваши действия имеют некоторую субъективную интенцию: желание размяться, подышать свежим воздухом или стремление помочь зеленым насаждениям, а может быть, вы вспомнили о том, что сегодня — субботник, и т.п. Объективными следствиями ваших действий будут: разрыхление почвы, лучшее проникновение влаги к корням деревьев и проч. В то же самое время ваши действия привлекли внимание жильцов дома, которые высунулись из окон и стараются понять: зачем он это делает? Одни поймут вашу деятельность как желание отдохнуть от надоевшей семьи и улыбнутся, другие — как стремление показать себя человеком излишне высокой нравственности и плюнут, но третьи поймут вас так, что возьмут лопаты и присоединятся к вам. Свидетели вашей деятельности понимают ее определенным образом, и это понимание влияет на их действия. Поэтому все действия окружающих людей, вызванные вашей деятельностью, можно считать в некотором смысле ее следствиями.

Но это — особые следствия. Их отличие от природных следствий действия заключается в том, что эти следствия опосредованы пониманием и интенцией, т.е. субъективными факторами. Действие А непосредственно вызывает событие В и по отношению к последнему выступает как его объективная причина. Здесь мы имеем дело с обычной причинно-следственной связью. Но когда действие А одного индивида вызывает действие В другого индивида, то между А и В имеется лишь опосредованная связь:

…действие А ®

® понимание этого действия другим индивидом и возникающая у него интенция ®

®действие В.

Такого рода действия других людей, обусловленные некоторым действием А, мы будем называть "социальными" следствиями А, имея в виду, что эти следствия опосредованы пониманием и интенцией. Можно построить сетку социальных причинно-следственных цепочек, приводимых в движение некоторым действием А, аналогичную сети причинных связей из п. II.3.

Вот эту сетку всех социальных следствий действия мы и будем называть его "социальным" смыслом. Рассуждение, обосновывающее это название, полностью совпадает с тем, которое было приведено выше. Соответственно, понять социальный смысл некоторого действия — значит приписать ему определенное социальное следствие. Чем больше социальных следствий действия мы охватим, тем лучше мы поймем его социальный смысл. Однако здесь появляется новый момент.

Вместе с понятиями социального следствия и социального смысла действия в наши рассуждения неявно вошла идея времени. Правда, тень этой идеи мелькала уже в разговоре о природных следствиях действия, но сейчас идея времени становится главным действующим лицом. Когда речь идет о природной причинно-следственной связи, то, выступив в качестве причины, т.е. осуществив некоторое материальное воздействие на внешний объект, мы можем больше не беспокоиться: следствия появятся уже независимо от нас только в силу действия объективных законов природы. Поэтому когда действие осуществлено, мы можем считать, что и следствия его также имеются. Не так обстоит дело с социальными следствиями. Между действием одного индивида и действием другого индивида, являющимся социальным следствием первого, лежит процесс понимания и принятия решения, а этот процесс может быть более или менее значительно растянут во времени. Соседи, которых ваша деятельность побудила взяться за лопату, могут выйти во двор через полчаса, а если у них имеются неотложные дела, то и через два часа, а то и на другой день. Некоторые придут через неделю, а кто-то, может быть, и через год, вспомнив о том, как вы трудились прошлой весной. Поэтому, говоря о социальных следствиях действия и о его социальном смысле, мы рассматриваем его во времени, в потоке которого только и может раскрыться его социальный смысл.

Это приводит нас к интересному выводу: если понять социальный смысл действия — значит указать какие-то его социальные следствия, а эти следствия раскрываются лишь во времени, то в момент совершения действия мы не способны понять его социального смысла. Можно, конечно, строить предположения, но подтвердить их или опровергнуть способно только будущее.

<…> Лишь много лет спустя после совершения действия мы можем вполне понять его социальный смысл. Понимание действий сегодняшнего дня со стороны их социальных последствий нам в значительной мере недоступно. События и деяния, которые сейчас представляются чрезвычайно важными, о которых трубят газеты, радио- и телекомментаторы, по своим социальным следствиям могут оказаться совершенно ничтожными и через короткое время будут преданы забвению. Другие же события, которые сейчас не привлекают к себе внимания, могут обладать большим социальным смыслом и окажут плодотворное и длительное влияние на будущее.

Итак, вернемся к вопросу, поставленному в начале данного раздела: что значит понять деятельность? Первоначальный и самый простой ответ на этот вопрос гласит: это значит — приписать ей некоторый смысл. Все сказанное выше, в сущности, лишь расшифровывает этот ответ. Деятельность есть физическая активность индивида, побуждаемая и сопровождаемая некоторым субъективным мотивом, интенцией. Иерархия все более глубоких интенций индивида образует субъективный смысл деятельности. В качестве физической активности деятельность выступает как причина, дающая начало сети причинно-следственных связей. Совокупность всех элементов этой сети представляет собой объективный смысл деятельности. Приписывание деятельности субъективного и объективного смысла есть ее понимание в пространстве психофизических связей. Вместе с тем, деятельность осуществляется в обществе, одним из членов человеческого общества и потому оказывает влияние на людей, общественные учреждения и отношения. Это влияние разворачивается во времени. Совокупность социальных следствий действия образует его социальный смысл. Приписать деятельности социальный смысл значит понять ее в социальном времени, т.е. исторически.

Смысловые характеристики деятельности можно представить в виде своеобразной системы координат: координаты индивидуального смысла, координаты объективного смысла и координаты социального смысла. Тогда понимание деятельности будет представлять собой указание ее места в трехмерном социо-психо-физическом пространстве. — Хотя это, конечно, только грубый и упрощенный образ.

К сожалению, мы не смогли здесь коснуться многих важных и интересных вопросов, встающих в связи с пониманием деятельности. Мы ничего не сказали об условиях, в которых совершается деятельность; мы обсуждали социальные следствия действия, но даже не упомянули о его социальных причинах; мы предполагали, что субъект всегда адекватно отображает объективные следствия своего действия, однако это предположение, вообще говоря, неверно; мы совершенно не использовали различия между действием и деятельностью и т.д. Но что делать? Здесь мы попытались обозначить лишь самые первые принципы подхода к пониманию человеческой деятельности и хотя бы косвенно показать, что в общем философско-методологическом анализе деятельности проблема ее понимания не является ни слишком простой, ни совершенно бесплодной.

[7]