Главная цельсравнительно-исторического изучения живых язы­ков — установление их историко-генетических связей на базе фонетических соответствий и звуковых переходов.

Звуковые переходы констатируются определенными фонетичес­кими законами, которым придавалось исключительно важное зна­чение.

Обращение к современным языкам было вызвано так же тем, что стало ясно: реконструируемый праязык можно рассматривать лишь как язык гипотетический, так как с углублением в материалы индоевропейских языков с привлечением новых фактов представ­ление о праформах и прасловах меняется.

Так, первоначально полагали, что в праязыке слово, означавшее
"лошадь", звучало akvas, потом — ekj-vos. Нельзя утверждать, что
это окончательная реконструкция. '

2. Базой для всякого рода построений в сравнительной грамма­
тике у младограмматиков в первую очередь являются фонетичес­
кие законы.

Г. Пауль и К. Дельбрюк отмечали: "Понятие "фонетический за­кон" нельзя понимать в том смысле, в каком мы говорим в физике

или химии о законах. Фонетический закон не говорит о том, что должно происходить снова и снова при наличии определенных ус­ловий общего характера", он только констатирует "однородность определенной группы исторических явлений".

Фонетические законы, во-первых, позволяли обнаружить мате­риальное тождество слов и форм, совершенно не сходных между собою по звучанию. Ведь вначале сопоставлялись слова, близкие по звучанию, и по значению, причем большую роль в сближении таких слов играла интуиция, догадка. Так, например, М. В. Ломо­носов соотносил др.-греческое слово geravos и русское журавль, doron и дар.

Знание фонетических законов обеспечило необходимые в каждой науке точность и возможность предвидения. Например, из латинско­го arduns (прямой, крутой) выводится русское слово рост, поскольку сочетание гласных с плавными дает метатезу и удлинение.

К. Бругман и Г. Остгоф писали: ".. .каждое звуковое изменение, поскольку оно происходит механически, совершается по законам, не знающим исключений, т. е. направления, в котором происходит изменение звука, всегда одно и то же у всех членов языкового сооб­щества, кроме случая диалектного дробления, и все без исключе­ния слова, в которых подверженный фонетическому изменению звук находится в одинаковых условиях, участвует в этом процессе".

3. Одно время роль фонетических законов в жизни языка мла­дограмматиками сильно преувеличивалась. Был выдвинут лозунг: "Фонетические законы не знают исключений". Но потом оказалось, что действие фонетических законов ограничено временем и про­странством, а такад у каждого закона такое множество исключе­ний, что их уже нельзя было игнорировать, а надо было объяснять. Так были открыты следующие причины отклонений от фонетичес­ких законов: а) действие одного закона перехлестнулось с действи­ем другого; б) действие аналогии; в) заимствование: слово попало в данный язык из другого, когда в первом звуковой заксн, под кото­рый это слово должно было попасть, перестал действовать.

Особенное внимание уделялось аналогии. Г. Пауль подчеркивал, что "аналогия... играет некоторую роль и в области фонетики, но

главная сфера её действия там, где одновременно присутствует и значение". Причины воздействия аналогии Б. Дельбрюк видел в сле­дующем: "неизбежность действия аналогии в языке становится оче­видной, если уяснить себе, что слова в душе говорящего являются в значительно большей части своей не обособленно, но в тесной свя­зи (ассоциированные) с другими".

В данном случае обнаруживается еще одно принципиальное раз­личие между компаративистами старшего поколения и младограм­матиками: первые при изучении истории индоевропейских языков и их родства считали, что все, что есть в языке — потомке, являет­ся материалом, унаследованным от языка-предка. Младограммати­ки обнаружили заимствования.

Таким образом, согласно младограмматикам, каждое явление в области фонетики есть исторически обусловленный результат дей­ствия фонетического закона или же действия аналогии, или же оно — заимствование.

Следовательно, фонетическое состояние языка обусловливают 3 фактора: фонетические законы, аналогия и заимствования.

4. Младограмматики отвергли положение о двух периодах в жиз­
ни языка — период расцвета форм (прогресс языка) и период из
падения (регресс языка). Они признали единый процесс развития
языка, который совершается по одним и тем же законам, которые
могут быть вскрыты не на материале древних языков, известных
только по письменным памятникам, а на материале живых языков,
жизнь которых может быть прослежена достоверно от их древней­
ших памятников письменности (реальное исходное их положение)
до современного состояния.

5. При изучении живых языков, которое делалось главной зада­
чей языкознания, обнаружилось, что каждый язык, если он занима­
ет более обширную территорию, обязательно дробится на диалек­
ты. Именно в диалектах, по мнению младограмматиков, только и
можно наблюдать настоящую жизнь языка, проявление действия
его законов, так как диалекты, не в пример письменным литератур­
ным языкам, не скованы никакими писаными грамматическими
правилами. Огсюда — особое внимание к диалектам, что дало мощ-

ный толчок для развития диалектологии, которая именно у младог­рамматиков оформилась как самостоятельная отрасль языкознания.

6. Увлечение санскритом, характерное для старшего поколения
компаративистов и приведшее к "санскритизации" сравнительной
грамматики индоевропейских языков, признание его наиболее древ­
ним из всех известных индоевропейских языков, заставило полагать,
что в праязыке, как и в санскрите, было только 3 гласных: a, i, u.
Исследования младограмматиков показали, что система гласных в
санскрите — поздняя, что более архаична она, например, в древне­
греческом языке, что в праязыке было 5 гласных — а, о, е, i, u.

7. Младограмматики обратили внимание на то, что корень и ос­
нова — это грамматические абстракции, являющиеся продуктом на­
учного анализа, а не живые явления языка: они никогда не выступа­
ли и не выступают в живой речи как самостоятельные единицы.
В действительности же в реальном языке индивиды имеют дело с
целыми словами, а потому образование новых форм надо рассмат­
ривать как результат преимущественно слияния целых слов.

Слабые стороны младограмматизма в сравнительном языкозна­нии:

• история языка превращалась фактически в историю звуков и
форм, недостаточно изучались лексика и синтаксис;

• в изучении языка господствовал атомизм: язык раздроблялся
на отдельные мельчайшие явления, история которых и про­
слеживалась;

• атомизм у младограмматиков связывался с анатомизмом: изу­
чаемое явление вырывалось из ряда других и исследовалось
изолированно (как анатом вырезает из организма тот или иной
орган и изучает его, не учитывая его взаимодействия с други­
ми органами). Атомизм и анатомизм не позволяли изучать
язык как систему;

• в истории языков главное внимание уделялось движению язы­
кового материала от праязыка в последовательном расщепле­
нии последнего на языковые ветви вплоть до новых совре­
менных языков; изменение этого материала в каждой ветви и
каждом языке мыслилось происходящим по тем или иным

фонетическим законам, этим языкам присущим, однако мало внимания уделялось взаимодействию языков внутри семьи, географически близко расположенных, не говоря уже о воз­действии на индоевропейские языки языков других семейств;

• в установлении родственной связи между языками внутри се­
мьи не учитывалась возможность самостоятельного, парал­
лельного возникновения сходных явлений: если в близкород­
ственных языках таковые явления обнаруживались, то счита­
лось, что они уже были присущи языку-предку и от него унас­
ледованы;

• праязык мыслился монолитным (без раздробленности на ди­
алекты) и одноплановым: не учитывалась история праязыка
до его распадения.

36. Всех младограмматиков объединяет критика шлейхеровско-го натурализма, в частности, понимания языка как биологического явления. Для младограмматиков язык — результат человеческой де­ятельности, т. е. явление социальное, но это декларируемое новое понимание языка не только не подтверждалось их практикой, но и входило с ней в противоречие. Основной упор младограмматики делали на говорящего человека, тем самым, с одной стороны, этот факт дает основание признать младограмматизм одним из направ­лений лингвистического психологизма, с другой стороны, язык ока­зывался расчлененным на отдельные речевые акты, имеющие мес­то в речевой деятельности индивида. Г. Пауль писал: "Всякий акт языкового творчества всегда является делом индивида. Правда, одно и то же может быть создано несколькими индивидами, но это не меняет существа акта творчества или его продукта. Никогда не бы­вает, чтобы несколько индивидов создавали в области языка что-то совместно соединенными усилиями, распределив между собой обя­занности. Совершенно иначе обстоит дело в экономической или политической области".

Изложенное выше имеет и еще одна лингвистическое следствие: младограмматики единственно правильным методом считали само­наблюдение, так как свою собственную речь, речь индивида, уче­ный знает лучше всего.

Однако младограмматики осознают ограниченность такого под­хода. Г. Пауль отмечает: "Для полного описания состояния языка по существу надо было бы провести наблюдение над всей совокуп­ностью представлений, связанных с языком у каждого отдельного индивида, принадлежащего и данной языковой общности, и срав­нить затем между собой результаты отдельных наблюдений. Одна­ко в действительности нам приходиться довольствоваться гораздо менее совершенным описанием, которое значительно удаляется от идеала".

Речь каждого индивида специфична. Почему же она носит соци­альный характер, т. е. оказывается понятной окружающим? Обще­понятность индивидуальной речи младограмматики пытались объяснить тем, что психическая деятельность всех людей одинако­ва, протекает по одним законам, что речевой аппарат у всех людей одинакового устройства и одинаково соотнесен с работой головно­го мозга и всего организма в целом.

Однако такое объяснение нельзя признать удовлетворительным: если законы и условия речевой деятельности людей универсальны, то почему не понимают друг друга носители разных языков? Зна­чит, социальный характер речи индивидов обусловливается отнюдь не общностью работы их психики и речевого аппарата. Однако от­звуки биологизма еще долго встречаются в трудах младограммати­ков. Тем не менее Г. Пауль писал:"... сущность речевой деятельно­сти может быть лучше всего понята посредством наблюдения над родным языком".

Психологизм младограмматиков проявился также в том, что все они были сторонниками психологического направления в грамма­тике, т. е. рассматривали предложение как выражение психологи­ческого, а не логического суждения.

Г. Пауль писал: "Грамматика и логика расходятся между собой прежде всего потому, что становление и употребление языка про­исходит не на основе строго логического мышления, а в результате естественного и неупорядоченного движения представлений, кото­рые в зависимости от одаренности и образования следуют или не следуют логическим законам".

"Психологические и грамматические категории не идентичны". Между сторонниками психологического направления в грамма-досе шел спор относительно того, как получается сочетание пред­ставлений, оказавшееся психологическим суждением. р* П Пауль утверждал, что оно — результат соединения (синтеза) !" двух разных представлений: в предложении "Собака лает" нашло Ш выражение соединение двух самостоятельных представлений — Й- представления о собаке и представление о лае. f В. Вундт же считал, что сочетание представлений в психологи-Г ческом суждении — результат расчленения (анализа) одного слож-ного представления (в нашем примере — представление о лающей собаке) на два простых (представления о собаке и представления о лае). А. А. Шахматов же полагал, что психологическое суждение одинаково может быть результатом как соединения двух отдельно взятых представлений, так и разложения одного сложного представ­ления на два простых. Это мнение, несомненно, ближе к истине.

Рассмотрев весьма весомый вклад младограмматиков в разви­тии теории языкознания, отметим их ошибочные положения: 1) от­рицание языка коллектива, реальное бытие признавалось лишь за речью индивида; 2) фактически изучался не язык, а речевая дея­тельность индивидов. Не случайно Г. Пауль подчеркивал: "Истин­ной причиной изменения узуса является обычная речевая деятель­ность"; 3) провозглашая язык явлением социальным, младограм-щетки подменяли язык индивидуальными речевыми актами, а по­тому не могли объяснить их социальную природу; 4) наука о языке Отождествлялась с историей языка; 5) в объяснении языковых явле-$Юй с психологических позиций младограмматики подчас отожде­ствляли языковые категории с психологическими и подменяли вто­рыми первые.

Г. Пауль писал: "... истинным объектом для языковеда являются |се проявления языковой деятельности у всех индивидов в их взаи­модействии друг с другом".

Таким образом, младограмматизм явился важной вехой в разви-я историко-сравнительного и теоретического языкознания, он щРился точкой отсчета для практически всех последующих направ-|Риий языкознания.

Лекция № 7

Языкознание конца XIX — начала XX в,

1. Возникновение социологии языка.

2. Эстетический идеализм К. Фосслера

3. "Вещи и слова" Г. Шухардта.

1. Социологическое направление в языкознании утверждает­ся в борьбе против индивидуально-психологического и натуралис­тического понимания сущности языка. Социологическое направле­ние не возникло сразу как единая школа, а развилось в результате различных подходов к изучению проблемы языка и общества — проблемы, которая интересовала языковедов с древнейших времен.

Во второй половине XIX в. сторонники психологического на­правления начинают осознавать тот факт, что языковая семантика является не индивидуально-психологическим, а социально-психо­логическим явлением. Поэтому язык должен рассматриваться в свя­зи с обществом, его социальным изучением, в связи с социальной дифференциацией языка.

Лингвистический интерес к социальной природе языка раньше всего и наиболее определенно обозначился во Франции. Работа П. Лафарга "Язык и революция" (1894 г.), написанная под влияни­ем идей марксизма, была для своего времени выдающимся явлени­ем. Это было первое лингвистическое исследование, в котором раз­личие социальных вариантов французского литературного языка на рубеже XVIII-XIX столетий — "классовых", по терминологии П. Лафарга, языков аристократического Версаля и буржуазного Па­рижа, — было не только зафиксировано, но и объяснено как след­ствие и отражение общественных противоречий эпохи французс­кой буржуазной революции.

Заслуга французской социологической школы в языкознании, со­зданной А. Мейе (учеником Ф. де Соссюра) и его последователями, состояла в том, что социальный аспект изучения языка впервые был '•' введен в науку как существенный и необходимый.

Выдвинув тезис о социальной природе языка, А. Мейе убеди­тельно показал, что конечной причиной изменения значения слов деляются не внутренние сдвиги в контексте и не психологические процессы как таковые, а стоящие за ними социальные факторы:

- изменение реалий, обозначаемых словом (например, пере­
стройка в строительстве и как политическое явление);

- изменение исторических условий употребления слова (до кон­
ца 90-х гг. XX в. слово мэр было для нас экзотизмом, обозна­
чающим главу городского управления в Западной Европе; гра­
доначальник занимал ту же должность в дореволюционной
России, т. е. слово было архаизмом, сейчас оба слова пере­
шли в активней словарный состав русского и украинского
языков);

- употребление слова в более широких или в более узких кру­гах общества (например, с конца XX в. лагерная и тюремная лексика широким потоком хлынула в нашу речь (бомжи, зэки, шмонать и т. п.), иногда стремясь к терминологичности (бес­предел).

А. Мейе была показана связь между развитием цивилизации и изменениями в составе словаря, между интеллектуальным прогрес­сом и переосмыслением или возникновением новых грамматичес-№х форм и категорий.

> К этому периоду, который иногда определяется как период кри­зиса в языкознании, относится создание новых лингвистических школ, находящихся в разной оппозиции к младограмматизму.

К ним относятся школа "слов и вещей", с которой был связан Г, Шухардт, возглавляемая К. Фосслером школа эстетического иде­ализма и оформившаяся несколько позднее так называемая неолин-, Овистика.

г Все эти школы имеют общие точки соприкосновения, особенно :: ^критике младограмматических доктрин, но вместе с тем облада-{ *■ и рядом своеобразных черт.

2. Социальная природа и обусловленность языка получили сво­еобразное истолкование в школе К. Фосслера, носящей название эстетического идеализма (название направления связано с названи­ем программного сборника статей "Idealististische Neuphilologie", 1922 г.)

Глава школы эстетического идеализма К. Фосслер (1872-1947) был не только лингвистом, но и литературоведом (специалистом в области романской филологии). В 1909 г. он опубликовал свою про­граммную работу "Позитивизм и идеализм в языкознании". Изло­женной в этой книге концепции он остался верен до конца своей жизни. Последующие его работы "Язык как творчество и разви­тие" (1905), "Избранные статьи по философии языка" (1923 г.), "Дух и культура в языке" (1925 г.), а также многочисленные статьи либо детализируют высказанные в первой книге положения, либо вклю­чают их в более широкие культурно-исторические рамки, исследуя отношение языка и речи, религии, науки, поэзии и т. д. Особняком стоит его книга "Культура Франции в зеркале ее языкового разви­тия" (1913 г., со второго издания — 1929 г. — она называется "Куль­тура и язык Франции"). Эта книга представляет собой применение выдвинутых К. Фосслером теоретических принципов к изучению истории французского языка.

Эстетическая теория языка К. Фосслера сложилась под влияни­ем лингвистической концепции В. фон Гумбольдта и системы фи­лософских воззрений Б. Кроче.

Резко критикуя младограмматиков за отказ от изучения "исход­ной причинной связи" между явлениями, за механицизм, К. Фос­слер назвал такой подход к языку позитивизмом, "смертью челове­ческого мышления", "концом философии" и противопоставил ему свою теорию языка, которую он определил как "идеализм", потому что в ней, вслед за В. фон Гумбольдтом, язык рассматривается как непрерывная творческая духовная деятельность, неотделимая от духовной и интеллектуальной истории народа.

К. Фосслер подчеркивал тот факт, что младограмматики, нако­пив огромный материал, интересуются только вопросами: что есть в языке? и что в нем происходит? Но младограмматики игнориру-

фг самый важный вопрос: Почему? Для чего совершаются в языке htc или иные процессы? К. Фосслер причины языковых явлений ищет л деятельности души, в интуитивной деятельности индивида, той *: деятельности, которая лежит в основе художественного творчества \% искусстве, когда она оказывается обусловленной эстетическими «требованиями и устремлениями.

Единственная реальность и тем самым основной объект изуче-иия для К. Фосслера — речь индивида, понимаемая как духовное творчество личности, служащее средством выражения ее интуиции и фантазии.

С точки зрения К. Фосслера, язык не средство общения, а сред­ство выражения, общая языковая деятельность возможна лишь бла­годаря "общей духовной предрасположенности" говорящих.

По мнению К. Фосслера, язык и все его компоненты "должны находить свое конечное, единственное и истинное толкование в выс­шей дисциплине — стилистике".

К. Фосслер пишет: "Языковое выражение возникает в результа­те индивидуальной деятельности, но оно утверждается если прихо­дится по вкусу другим, если они его принимают и повторяют либо бессознательно, т. е. пассивно, либо точно так же творчески, т. е. модифицируя, исправляя, ослабляя или усиливая, короче говоря, принимая коллективное участие".

Таким образом, творческая личность создает новое, инертная мас­са, если принимает это новое, превращает его в шаблон. Граммати­ка — это описание и систематизация таких ставших общеприняты­ми шаблонами средств языка. Грамматика по отношению к стилис­тике является низшей наукой, именно в стилистике язык получает свое полное и настоящие изучение.

К. Фосслер писал: "Каждое средство выражения, прежде чем стать общепринятым и синтаксическим, первоначально и много­кратно было индивидуальным и стилистическим, а в устах ориги­нального художника даже после того, как оно стало общим, не пе­рестает быть индивидуальным. Самые тривиальные обороты в со­ответствующих контекстах могут звучать в высшей степени впе­чатляюще и своеобразно".

Примером, на наш взгляд, является стихотворение А. С, Пушки­на "Я вас любил...", в котором нет окказионализмов и других по­этических средств, однако воздействие его на читателей огромно.

К. Фосслер утверждает, что сколько индивидуумов, столько и стилей.

К. Фосслер и другие представители эстетического идеализма ре­шали научные проблемы с позиций субъективно-идеалистических, выдвигая на первый план экспрессивно-эстетическую функцию язы­ка. Однако, рассматривая язык как культурно-историческое явление, которое невозможно исследовать вне связи с культурой и историей народа, школа эстетического идеализма расширила и обогатила про­блематику науки о языке, поставив перед ней ряд новых важных за­дач: создание лингвистической стилистики, изучение языка писате­ля, его соотношения с общенародным языком, а также роли художе­ственной литературы в развитии литературного языка народа.

3. Г. Шухардт (1842-1927 гг.), которого иногда называют одним из самых виднейших языковедов всех времен, интересовался ши­роким кругом проблем, смело шел навстречу самым сложным воп­росам, выделяя новые проблемы и неутомимо работая над изуче­нием разнообразных языков, хотя основной областью его исследо­ваний были романские языки.

Г. Шухардт был сильнее в критике, чем в творческом сознании, он был страстным полемистом с очень широкими и разнообразны­ми интересами.

Помимо романских, Г. Шухардт занимался кавказскими и неко­торыми африканскими языками, в сфере его интересов были язык и культура басков, проблемы общего и сравнительного языкозна­ния. Библиография его работ насчитывает около 800 названий.

Широту своих интересов сам Г. Шухардт мотивировал тем, что наука о языке едина: каким бы языком ни занимался лингвисг, он обязан помнить об этом единстве и понимать его.

Ученый справедливо утверждал, что все языки равны по своей природе, а несходство между ними определяется прежде всего сте­пенью их исторического развития, условиями их возникновения и функционирования.

[ острой борьбе с концепцией младограмматиков Г. Шухардт, чянно подчеркивал, что язык не является биологическим орга-ом, вещью ("die Sprache rein Ding ist"), язык — это процесс ang), который находится в состоянии постоянного и вечного ления. Определение языка должно быть детерминировано [ его развитием ("ihre definition liegt in ihrer Entwicklung"). Есам Г. Шухардт не склонен был переоценивать широту своих Црресов. На вопрос о том, сколько языков он знает (об этом его > спрашивали), он неизменно отвечал: "Едва только свой род-f язык, немецкий".

Ейзык Г. Шухардт считал продуктом говорящего индивида: по-1|)Р£рния, условия жизни индивида, его характер, культура, возраст яЯнЬД. оказывают, по его мнению, прямое влияние на язык, создают ^^^ределенный индивидуальный "стиль", который затем путем ими-ЯЁйида генерализуется. Таким образом, Г. Шухардт закладывает фун--ММ^еит лля разработки такой категории, как языковая личность (см.

Ишь1 Ю. Н. Караулова, вышедшие в конце XX в., и др.) ||jtГ. Шухардт, выступая против младограмматиков, отрицал за-||^щзмерности в звуковых изменениях, возможность деления ис-vJfJlpfHi языка на четко разграниченные хронологические периоды, Д||рмие границ между отдельными говорами, диалектами, языка-зМ^Ученый подчеркивал то, что локальные говоры, поддиалекты, ||яекты и языки — абсолютно условные понятия. Это последнее ЩМфждение одной стороной направлено против фонетических за-?||&К>в (нет пространственных границ их действия), а другой — } генеалогической классификации языков по принципу их а. генеалогической классификации языков он выдвигал те- "географического выравнивания", под которым ученый по-ет непрерывность переходов одного языка в другой в соответ-i с их географическим положением. Он разрабатывает учение |> элементарном" родстве языков, построенном на общности пси-Леской природы людей. иворечивость суждений Г. Шухардта, неудовлетворенность утым и постоянные поиски все новых решений не способ- ствовали созданию им особой школы. Он остался фактически оди­ноким в истории языкознания, хотя отдельными его выводами пользовались и пользуются языковеды, нередко принадлежащие к самым различным направлениям. Важной проблемой, которой занимался Г. Шухардт, является но­минация. Одним из крупнейших недостатков младограмматиков является изучение языка в отрыве от быта народа, от реальной действитель­ности, в которой язык используется и в связях с которой совершает­ся его история. В противовес младограмматикам язык начинают изучать в его естественной, необходимой связи с реальным окружением, и в пер­вую очередь с вещами, с которыми имеет дело человек в своей прак­тической деятельности. В 1909 году группа австрийских ученых Р. Мерингер, В. Мейер-Любке и др. основали журнал "Слова и вещи", в котором пропаган­дировалась необходимость изучения слов вместе с обозначаемыми ими вещами. Принципиальное обоснование нового подхода к изучению язы­ка дал Г. Шухардт в работе "Вещи и слова" (1912 г.). Автор утверж­дает: жизнь слова только тогда понятна, когда понятна сама обозна­чаемая этим словом вещь и ее история. Особенно это ясно при за­имствовании слова одним языком из другого, т. к, оно обычно явля­ется следствием заимствования предмета или понятия одним наро­дом у другого. Так, слово "плуг" заимствовано из немецкого "der Pflug" вместе с обозначаемым этим словом орудием для вспашки земли. На постсоветском пространстве весьма активны америка­низмы в связи с изменением экономических, политических и куль­турных приоритетов, таким образом проявляется связь географии вещи, понятия и слова и важность учета этой связи в языкознании. Но имеются и другие аспекты связи слова и вещи. Так, в языке существуют синонимы — разные слова для обозначения одной и той же вещи. Этот факт оказывается понятным лишь в том случае, если изучена сама вещь: каждый из ее признаков может стать осно­ванием для номинации. Так, например, один и тот же гриб назы-86 дается красноголовиком (по цвету шляпки) и подосиновиком (по ' месту произрастания — подосиной). Соотношение вещи и ее названия лежит в основе полисемии, V метафоры,когда признаки одного предмета переносятся на дру­гой. Так, высокие качества металла золота переносятся на этичес­кие категории (золотое сердце, золотые руки, золотой характер и т. п.). Перенос наименования одного предмета на другой (полисемия) невозможно объяснить, не зная предметы. Понятно, почему верх­няя часть бутылки называется "горлышком", так как бутылка в це­лом напоминает человеческую фигуру. В основу номинации одних и тех же предметов и явлений в раз­ных языках могут быть положены разные признаки. Например, жен­щина в греческом potnia (хозяйка), в санскрите stri — "производя­щая" (то же самое в восточнославянских языках), в немецком Weib — труженица и т. д., хотя женщина во всех культурах и мать, и хозяйка, и труженица. Таким образом, проблема связи "слова" и "вещи" лежит в осно­ве современной теории номинации. Новаторство Г. Шухардта обнаружилось в стремлении показать активный характер языка, его воздействие на поведение (в широ­ком смысле) людей, его роль в обществе, в процессе коммуника­ции, во взаимоотношениях между людьми. Этим ученый близок и к более поздним идеям социальной лингвистики. Социологическое рассмотрение языка становится обычным в сравнительно-историческом и описательном языкознании. Лекция № 8 Казанская лингвистическая школа 1. Неограмматизм. 2. Общая характеристика концепции И. А. Бодуэна де Куртенэ. 3. Вклад Н. В. Крушевского в решение проблем общего язы­ кознания. 4. Лингвистические проблемы в трудах В. А. Богородицкого. 5. Теория фонемы и фонетических альтернаций. 6. Понятия морфемы и морфологических процессов. 1. В начале XX в., когда вслед за крупными открытиями, сде­ланными в области языкознания с помощью младограмматических методов исследования, наступил период относительного затишья, поднимается ожесточенная критика младограмматизма. Для языкознания конца XIX — начала XX в. характерно не только отрицание биологизма А. Шлейхера и психологического индиви­дуализма Г. Пауля, но и подчеркивание относительной автономнос­ти языковой системы и лингвистики, стремление определить сущ­ность системы языка, создать классификацию лингвистических дисциплин. Оригинальность школ, переходность периода в языкоз­нании не позволили дать этому направлению специального назва­ния. В. И. Кодухов предлагает термин неограмматизм. По мнению ученого, для него характерны следующее понимание языка: 1. Язык не природный организм и не индивидуальное явление; язык по своей сущности социален, причем его социальность пони­ мается как обязательность языка для говорящего и как коллектив­ но-психологическая сущность. 2. Предметом языкознания является не только история языка и его этнографическое распространение, но и структура (строение) :нного языка, определение его единиц, их отношений и са-строя языка. Д™* неограмматики типично выдвижение на передний план £ грамматики, понимаемой как учение о форме языка. Неограмматизм считал важнейшим теоретическим вопросом ;го языкознания уточнение аспектов исследования и классифи-чэ лингвистических дисциплин. Это требование возникало из [ания самостоятельности лингвистики как науки и сложности „ объекта. .-^'Наиболее значительными школами неограмматизма явились Ка-JjmaKBa лингвистическая школа, Московская лингвистическая школа «Женевская лингвистическая школа. 2, Казанская лингвистическая школа — одно из направлений рус-ового языкознания второй половины XIX в., представители которо-!т(И. А. Бодуэн де Кутенэ и его ученики — Н. В. Крушевский, "Jfc А. Богородицкий, А. И. Анастасиев, А. И. Александров, Н. С. Ку-цфанов, П. В. Владимиров и др.) работали и Казани в 1875-1883 гг. К Казанской лингвистической школе принадлежали также В. В. Рад-,jMB, С. К. Булич, К. Ю. Аппель. Идеи Казанской лингвистической даюлы изложены в подробных программах лекций, читанных lib А. Бодуэном де Куртенэ в этот период в Казанском университе--Щ-в книге Н. В. Крушевского "Очерк науки о языке" (1883) и в его посмертно изданных "Очерках по языковедению" (1891-1893 гг.), , Швработах В. А. Богородицкого "Очерки по языковедению и русско-у" (1901,4 изд. 1939), "Лекции по общему языковедению" Ml и др.), в статьях А. И. Анастасиева "Морфологический ана-|»<слова" (1884-1887 гг.), "Отношение звуков русского языка к м русской азбуки" (1879 г.) и др. ютимся к творчеству наиболее ярких представителей Казан-I лингвистической школы. i Игнацы Нечислав (Иван Александрович) Бодуэн де Куртенэ юя 13 марта 1845 г. в Радзымине (25 км к северу от Варшавы), i учился в Варшаве, в реальной гимназии, где обратил на себя шие математическими способностями, что позднее сказалось дставлении им своих лингвистических идей (см., напр., гра- фик соотношения истории и развития языка, формула языковых изменений и др.)- В 1866 г. он окончил варшавскую Главную шко­лу, после чего как стипендиат министерства народного просвеще­ния России отправился за границу в Прагу, Вену, Берлин, Лейп­циг. Во время заграничной командировки (1866-1868 гг.) побы­вал в Праге, где слушал лекции А. Шлейхера, в Берлине — лек­ции санскритолога Вебера. Однако в языкознании Бодуэн был ори­гинальным, самостоятельным ученым и называл себя автодидак­том, т. е. самоучкой. В 1870 г. вышла из печати в Лейпциге знаменитая диссертация Бодуэна "О древнепольском языке до XIV столетия", на основе ко­торой автор получил в Петербургском университете степень магис­тра сравнительного языковедения и звание приват-доцента. В 1874 г. Бодуэн получил в Петербурге степень доцента сравни­тельного языковедения на основе работы "Опыт фонетики рязанс­ких говоров" и в том же году начал читать лекции в Казанском уни­верситете сначала в качестве доцента, а затем экстраординарного и ординарного профессора. С 1883 г. по 1893 г. он был профессором Юрьевского универси­тета, с 1893 по 1900 — Краковского. Вследствие отказа венского министерства возобновить контракт с Бодуэном, он вынужден был покинуть Краков и переехать в Петербург, где преподавал в универ­ситете сравнительное языковедение и санскрит. В 1918 г. по приглашению Варшавского университета в качестве почетного профессора Бодуэн приехал в Варшаву, где работал до самой смерти, наступившей 3 ноября 1929 г. Свои многочисленные работы Бодуэн писал на русском, польском, чешском, немецком, французском, итальянском и литов­ском языках. В работах И. А. Бодуэн де Куртенэ часто предвосхищал положе­ния и теории, которые в дальнейшем оказывались основополагаю­щими для целых лингвистических направлений. Еще до младограмматиков он стал последовательно применять к изучению звуковых процессов принцип аналогии (его даже назы­вали одним го основоположников младограмматизма). Но он же подверг резкой критике механистическое понимание младограмма­тиками звуковых законов, указав на то, что они являются результа­том действия разнообразных и часто противоречивых факторов, поэтому их вообще нельзя называть законами. Он выступил также против проповедуемого младограмматика-V ми универсально-исторического подхода к изучению фактов языка "'-: и защищал права "описательного" исследования языка. В связи с этим находится и его положение о законности двух точек зрения на язык — статической и динамической, которые позже появляются у Ф. де Соссюра под именем синхронической и диахронической лин­гвистики. И. А. Бодуэн де Куртенэ критиковал компаративистов за схема­тическую прямолинейность их реконструкций и призывал отдавать предпочтение изучению живых языков и диалектов, на материале которых можно отчетливей вскрыть связь явлений, причины их из­менений и всю совокупность факторов, управляющих развитием языка. Он много способствовал укреплению в языкознании психологи­ческой точки зрения ("Объяснение языковых явлений может быть только психологическим или в известных пределах физиологичес­ким"), но в то же время стремился внедрить социальный подход к языку ("Язык как в целом, так и во всех своих частях имеет только тогда цену, когда служит целям взаимного общения между людь­ми"). В развитии этого общего положения он задолго до возникно­вения социологической школы указывал на социальную дифферен­циацию языка. И. А. Бодуэн де Куртенэ учил, что корни и основы — отнюдь не реальные элементы языка (как думали А. Шлейхер и др.), а лишь научные абстракции, они изменяются в жизни языка. В статье "За­метки об изменяемости основ склонения, в особенности же об их сокращении в пользу окончаний" (написана в 1870 г., опубликована в 1902 г.) Бодуэн устанавливает закон для славянских языков, со­гласно которому индоевропейские основы на — a, -i, u под дей­ствием фонетических законов и аналогии видоизменялись: конеч­ные согласные под действием закона открытого слога исчезли, а -- предшествующие им гласные основ стали окончаниями. •л: Бодуэн одним из первых поставил вопрос об относительной хро­нологии звуковых изменений в индоевропейских языках (этот прин­цип позднее развивал его последователь В. А. Богородицкий). Так, самыми поздними в истории звуков русского языка являются ди­вергенты — гласные, различающиеся в ударном и безударном по­ложении (вол — вЛлы; о // Л), им предшествуют коррелятивы — звуки, некогда одинаковые, но ставшие различными (темь — тем­ный; 'э // 'о) — эти чередования появились на русской почве. Чере­дования лечу — летит (ч // т) возникли в общеславянском языке, а чередования типа носить-нести (о // 'э) восходят к дославянскому периоду, а может быть — и к праязыку. Бодуэн считал, что звук речи не является единицей языка, пото­му что он в языке может существовать лишь в составе морфемы. Ученый делает вывод: "стало быть, морфологические сопоставле­ния составляют исходную точку для сопоставлений фонетических". И. А. Бодуэн де Куртенэ — основоположник учения о фонеме, ко­торое продолжали развивать его ученики (прежде всего — Л. В. Щерба). Учение о фонеме — существенный вклад отечествен­ной лингвистики в мировую науку. Бодуэн заложил основы истории польского языка, изучение ко­торого затрудняется тем, что практически не сохранилось древних польских памятников, поэтому его историю приходится в основ­ном восстанавливать по отдельным польским словам, чаще антро­понимам и ономастической лексике, вкрапленным в средневековые документы (папские буллы и т. п.), написанные на латыни. Бодуэна и его школу характеризует острый интерес к общим про­блемам языкознания, стремление к широким обобщениям, "без ко­торых немыслима ни одна настоящая наука". В решении поставленных проблем Бодуэн исходил из психичес­кой деятельности индивида. Рассматривая язык как всегда находя­щийся в движении, он сводил появляющиеся в нем изменения и действию таких фактов, как привычка (бессознательная память), стремление к удобству (к экономии сил и времени), бессознатель­ного забвения, бессознательной абстракции, бессознательного обоб­щения (аналогии) и т. д. и младограмматики, Бодуэн считал, что реально существу-,ко языки индивидов, но уже пытался объединить психичес-и социальную природу языка. Признавая язык исторической «ей, Бодуэн считал, что в изучении языка невозможно огра-;я только его историей (звуков, форм и т. д.), но необходимо общие признаки жизни языка, внутренние и внешние >ы, определяющие его существование. И. А. Бодуэн де Кур-утверждал, что каждый язык должен изучаться сам по себе, . без навязывания ему предвзятых схем. Ученый исследовал и диалекты, признавая за каждым народом деотьемлемое права на свой язык. За брошюру "Национальный и •территориальный признак автономии" (1913 г.), в которой он отста­ивал право наций на самоопределение, Бодуэн был приговорен цар­ским судом к двум годам тюремного заключения и был освобожден оо настоянию общественности. 3. И. А. Бодуэн де Куртенэ посвятил Н. В. Крушевскому статью, В которой оценил его так: "Крушевский принадлежал к лингвис-там-"философам", т. е. к лингвистам, стремящимся к обобщениям, стремящимся к открытию и формулировке общих законов языко­вой жизни. Фактический материал также давали ему ариоевропей-ские языки... он обладал необыкновенной способностью исполь­зовать фактические сведения для своих научных обобщений". Николай (сын Вацлава) Хабданк Крушевский родился в Луцке 6 (18) декабря 1851 г. Начальный курс он прошел в бывшей шляхет­ской (уездной) трехклассной школе в Луцке. Потом он перешел в четвертый класс в гимназии в Хельме (Люблинской губернии), ко­торую окончил с серебряной медалью и поступил на историко-фи­лологический факультет Варшавского университета. В университете историей он занимался немного, главным образом работал над философией, слушая лекции и самостоятельно изучая ан­глийских философов. По мнению И. А. Бодуэна де Куртенэ, "это была превосходная школа мышления, побуждавшая к точной формулиров­ке своих мыслей, а также к удачному обобщению деталей". В 1875 г. Н. В. Крушевский закончил Варшавский университет и вскоре женился. Чтобы содержать семью, устроился учителем гимназии в г. Троицке Оренбургской губернии, там проработал 3 года, а затем до конца жизни прожил в Казани. Магистерскую диссертацию "К вопросу о гуне. Исследование в области старославянского вокализма" Н. В. Крушевский защитил в 1881г., а докторскую "Очерк науки о языке" в 1883 г. В 1885 он был назначен ординарным профессором сравнитель­ной грамматики и санскрита в Казанском университете, читал кур­сы антропофоники и санскрита, некоторые отделы русской сравни­тельной грамматики, сравнительной грамматики романских языков, историческую фонетику французского языка, а также общее язы­кознание, сравнительную фонетику ариоевропейских языков, лин­гвистическую палеонтологию. С 1880 г. Н. В. Крушевский начал болеть, последнее его письмо датировано 15 сентября 1885 г. Для нации, по мнению И. А. Бодуэна де Куртенэ, перестал существовать с конца 1884 г., а с конца 1885 г. — это была "только тень видимости человека". Смерть наступила 3 октября (12 ноября) 1887 г. За свою недолгую жизнь Н. В. Крушевский успел опубликовать немного работ, основные — "Очерк науки о языке" (1883) и издан­ные посмертно "Очерки по языковедению. Антропофоника" (1893). Но и в этом немногом он проявил себя как талантливый и глубокий ученый. Главной задачей лингвистики ученый считал определение зако­нов развития языка, и основной закон усматривал в "соответствии мира слов миру мыслей". Изучение законов развития как конкрет­ных языков, так и языка вообще Н. В. Крушевский считал возмож­ным проводить в первую очередь на материале живых языков: "Толь­ко изучение новых языков может способствовать открытию разно­образных законов языка, теперь известных потому, что в языках мертвых их или совсем нельзя открыть, или гораздо труднее от­крыть, нежели в языках новых. Наконец, только изучение новых языков может установить взаимную связь между отдельными зако­нами". В статье "Предмет, деление и метод языкознания" (1880 г.) он призывает построение всякого рода праформ заменить изучением живых языков. Н. В. Крушевский пытался найти общие законы, уп­равляющие жизнью языков. Элементы языка (предложения, слова, морфемы) одновременно и сложны и неустойчивы по своей приро­де. Данные свойства делают их изменчивыми, а это определяется внутренней необходимостью системы языка, что приводит к веч­ной перегруппировке элементов и к их видоизменению. Н. В. Крушевский обращает внимание на то, что фонетические законы констатируют лишь внешнюю сторону звуковых изменений, тогда как нужно вскрыть внутренние факторы последних. В "Очерке науки о языке" Н. В. Крушевский рассматривает язык как систему знаков и сосредоточивает внимание на соотношении между мышлением и языком: развитие языка есть вечное стремле­ние к соответствию между ним как системой знаков и содержани­ем мышления, т. е. тем, что эти знаки обозначают. Однако достиже­ние полного соответствия невозможно, поэтому процесс развития бесконечен. Н. В. Крушевский считал, что в основе языковой деятельности человека лежат ассоциации. Ученый отмечает: "Все старое в языке основывается преимущественно на воспроизводстве, на ассоциа­ции по смежности, тогда как новое — на производстве, на ассоциа­ции по сходству. Прогресс языка с известной точки зрения пред­ставляется нам как вечный антагонизм между прогрессивной си­лой, обусловливаемой ассоциацией по сходству, и консервативной, обусловленной ассоциацией по смежности". В плане изучения законов развития языка Н. В. Крушевский уде­ляет много внимания (как и В. А. Богородицкий) вопросам морфо­логической структуры слова и словообразования. Он подвергает тщательному анализу намеченные И. А. Бодуэном де Куртенэ про­цессы переинтеграции составных элементов слова (переразложе­ние и опрощение), а словообразование стремится представить в виде стройной системы одинаково организованных типов слов, облада­ющих своими закономерностями. Образование же этих структур­ных типов слов он ставит в связь с обозначаемыми ими понятиями. 4. В. А. Богородицкий (1857-1941) всю свою научную жизнь по­вел в Казанском университете. Придерживаясь в целом положений, которые характеризуют Казанскую лингвистическую школу, он раз­вивал и уточнял их, фиксировал основные принципы научного изу­чения языка. В. А. Богородицкий определяет язык как "средство обмена мыс­лями", причем средство "наиболее совершенное". Более того, язык "в значительной мере является и орудием мысли, он служит вместе с тем показателем успехов классифицирующей деятельности ума". Ученый подчеркивал и социальную природу языка: "Одинако­вость языка, объединяя людей к общей деятельности, становится таким образом социологическим фактором первейшей важности". Как и другие представители Казанской лингвистической шко­лы, особенно ее глава И. А. Бодуэн де Куртенэ, В. А. Богородицкий отличался широчайшим кругом интересов, хотя основное внима­ние он сосредоточивал на русском языкознании (например, "Глас­ные без ударения в русском языке", Казань, 1884 г.; "Общий курс русской грамматики", изд.5, 1935 г.; "Очерки по языковедению и русскому языку", изд. 4, 1939 г.; "Фонетика русского языка в свете экспериментальных данных", Казань, 1930 г. и др.), ему также при­надлежат солидные работы в области общего и индоевропейского языкознания ("Лекции по общему языковедению", изд.2, Казань, 1914 г.), романо-германского языкознания ("Введение в изучение современных романских и германских языков", Москва, 1953) и особенно — тюркского языкознания ("Этюды по татарскому и тюр­кскому языковедению", Казань, 1933; "Введение в татарское язы­коведение в связи с другими тюркскими языками", Казань, 1934; "О научных задачах татарского языкознания", Казань, 1934 и др.). В. А. Богородицкий явился одним из основоположников экспе­риментальной фонетики. Он создал при Казанском университете первую в России экспериментально-фонетическую лабораторию, и его работы по экспериментальному изучению звуков человеческой речи предшествуют работам в этой области аббата Русло, В. А. Бо­городицкий первым развернул исследования по определению отно­сительной хронологии фонетических явлений, которыми он зани­мался еще в конце XIX в. С именем В. А. Богородицкого связывается теория морфологи­ческих процессов, в частности — переразложения и опрощения. 5. В Казанский период деятельности И. А. Бодуэн де Куртенэ и Н. В. Крушевский вводят термин "фонема", позаимствовав его у ф. де Соссюра, но содержание в него они внесли свое. В работе "Некоторые отделы "сравнительной грамматики" сла­вянских языков" (1881) И. А. Бодуэн де Куртенэ определяет фоне­му как обобщенное выражение всех антропофонических свойств звуков, как фонетический тип: ".. .знаки... фонем — это знаки фо­нетических типов, знаки отвлеченностей, знаки результатов обоб­щения, очищенных от положительно данных свойств действитель­ного появления или существования". Давая определение фонемы, И. А. Бодуэн де Куртенэ учитывает ее этимолого-морфологический характер, т. к. "морфологические сопоставления составляют исходную точку для сопоставлений фо­нетических". Таким образом, И. А. Бодуэн де Куртенэ говорит о тесной связи фонетики и морфологии. Позднее понимание фонемы Бодуэном несколько изменилось, и он стремится дать психологизи­рованное определение фонемы: "Постоянно в нашей психике су­ществующее представление "звука", т. е. одновременного сложно­го комплекса произносительных работ и получаемых от этого впе­чатлений, мы будем называть фонемой", т. е. фонема становится нематериальным образом в сознании. Однако, по мнению Ф. М. Березина, это не переход от одного понимания фонемы к другому, т. к. в разное время Бодуэн фонема­ми называл различные единицы. В классическом труде "Опыт теории фонетических альтернаций" (1895 г.), положившем начало морфонологии, И. А. Бодуэн де Курте­нэ объясняет фонетические изменения на морфологическом уровне. Под альтернациейон понимает отношение друг к другу фоне­тически различных фонем, находящихся в этимологически родствен­ных морфемах и занимающих в фонетической структуре этих мор­фем постоянное место. Так, в морфологических формах везу-воз, несу-иоша, муха-мушка, фонемы е // о, с // ш, х // ш находятся в отношениях альтернации и являются альтернантами. Ученый писал: "...Во всех подобных случаях альтернирующи­ми единицами могут считаться не фонемы, а целые морфемы, так как только морфемы являются семасиологически неделимыми язы­ковыми единицами, а фонемы составляют часть определенного типа морфем. Следовательно, в приведенном примере альтернирующи­ми (чередующимися) являются морфемы: вез- // воз-, нес- // нош; фонетическое различие морфологически родственных морфем И. А. Бодуэн де Куртенэ называет фонетической альтернацией. Для альтернации чрезвычайно важно, по его мнению, историчес­кое происхождение фонем из общего источника, этимологическое родство в пределах одного и того же языка. При этимологическом родстве морфем в разных языках мы име­ем дело с корреспонденцией. Причиной альтернации являются произносительные нормы, ха­рактерные для данного состояния языка. С точки зрения фонетической (антропофонической) причинно­сти, в альтернациях можно выделить дивергенции, т. е. чередова­ния, возникшие в современном языке вследствие расщепления од­ной фонемы на две под воздействием фонетического окружения. Сравним а с словах мат имать, под влиянием т' а передвинулось в более переднее положение. Это чисто фонетическая диверген­ция. Расцепление гласного в родственных морфемах дает фонетичес­ки-этимологическую дивергенцию, или неофонетическую аль­тернацию: воды, вода, водянбй — о//Л//ъ. Альтернация фонем, связанная с морфологическим или смыс­ловым различием, дает корреляции, или психофонетические аль­тернации, используемые наряду со словообразующими морфема­ми для различения морфологических категорий (носить — ноша — с//ш; святить — свеча — т7/ч); сюда же относится внутренняя флек­сия, служащая для различения видовых значения глаголов (русск. ходить — хаживать — д//ж), образование множественного числа (нем. Wolf - Wolfe - 0//6). В морфологических чередованиях фонетическую значимость имеют нулевые фонемы (сон — сна, о // о зв.); нулевой фонеме ана­логична нулевая морфема, как писал И. А. Бодуэн де Куртенэ, "ли­шенная всякого произносительно-слухового состава и тем не менее ассоциируемая с известными семасиологическими и морфологичес­кими представлениями". Таким образом, для дивергентов характерна фонетическая при­чинность, для коррелятивов — психическая, для палеофонетичес-иос — историческая эволюция языка. Наряду с перечисленными макроскопическими процессами, И. А. Бодуэн де Куртенэ выделяет микроскопические, эмбриональ­ные альтернации фонем (типа год — года, где ударные и неударные гласные [а, о] вызывают несколько различное звучание [г, д]. Учение И. А. Бодуэн де Куртенэ о фонеме, не понятое современ­никами ученого, активно используется современной лингвистикой. 6. И. А. Бодуэн де Куртенэ первым в лингвистике обратил вни­мание на историческую изменчивость основ склонения в индоев­ропейских языках. Он указал на то, что корни или основы слова, как и вообще все в языке, подвергаются постоянным изменениям, фонетическим и под влиянием аналогии, которые приводят к изме­нению границ между морфемами слова. Он прослеживает последо­вательные этапы процесса переоформления древних основ, начи­ная с праязыка и до появления отдельных языков. Итогом такого морфологического переоформления явилось, по мнению И. А. Бо-дуэна де Куртенэ, полное смешение типов склонения, исчезнове­ние категорий основ в их прежнем значении и появление новых основ. Бодуэн также определил основное направление процессов переоформления морфологической структуры слова в индоевропей­ских языках. Данные положения развивал Н. В. Крушевский и В. А. Богородицкий. Н. В. Крушевский установил то, что в индоевропейских языках корень, суффикс и флексия зависят друг от друга, часто смешива­ются, так что границы между ними становятся изменчивыми. Это приводит к тому, что корень развивается и обогащается морфоло­гическим путем, поглощая суффикс или префикс. Однако ученый решал вопросы изменения структуры слова, в частности проблемы морфологической абсорбции, лишь в общете­оретическом плане. Когда же он обращался к конкретному языко­вому материалу, то делал выводы несколько односторонние, напри- мер, что при морфологической абсорбции решающую роль играет только фонетические изменения. Восприняв идеи Н. В. Крушевского, В. А. Богородицкий харак­теризует виды абсорбции: аналогию, дифференциацию, опрощение, переразложение и обращает внимание на их исторический харак­тер. Анализируя аналогию, В. А. Богородицкий определяет фонети­ческие и морфологические основы ее действия. Под фонетической основой действия аналогии он понимает ди­вергенцию (расщепление) морфем, возникающую в результате фо­нетических процессов. Сущность морфологической основы ана­логии стоит в изменении формы слова под влиянием другой фор­мы, выражающей то же или подобное значение. Например, глагол чихать в первом лице единственного числа имел форму чешу (ср. пишу), однако под влиянием широко распространенных глаголов с темой — а- в инфинитиве (читать-читаю, мечтать-мечтать) в на­стоящее время употребляется форма чихаю. Возможно, в данном случае наблюдается еще стремление избежать омонимии (чешу от глагола чесать). Причины дифференциации кроются в выразительности языка: за каждым вновь возникающим оттенком значения закрепляется, по возможности, и особое выражение. Например, оттенки значе­ний окончаний форм родительного падежа единственного числа су­ществительных мужского рода {цвет снега — много снегу, флек­сия -у свойственна словам с количественным значением). Переразложение, или изменение границ между морфологичес­кими элементами слова, чаще всего происходит между основой и флексией и а приводит к сокращению основ (основа на а рыба ут­рачивает тематический гласный, который переходит к окончанию: рыба — мъ, рыба — хъ>рыб-ам, рыб-ax); переразложение возмож­но между префиксом и основой, когда в качестве префикса высту­пает предлог, древнейшая форма которого оканчивалась на н, на­пример кън — кмоу > к нему вън — иго > в него сън — кмь > с ним Морфологические изменения основ В. А. Богородицкий подраз­деляет на изменения внешней стороны (аналогия, дифференциа­ция, переразложение) и внутренней стороны (опрощение). Под опрощением В. А. Богородицкий понимает такой случай из­менения морфологической структуры слова, когда "слово, в умах индивидуумов прежнего времени разлагавшееся на морфологичес­кие части, в умах индивидуумов последующего времени не разла­гается, становится простым". W Причины опрощения: 1) утеря со временем значения, связывав-I шегося с данным словом, например, слово подушка не связывается !у сухом; 2) выход из употребления родственного слова, когда слово 5: остается одиноким в языке (например, слово кольцо связано со сло-! вом коло, которое утрачено в современном русском языке). Опрощение может быть неполным, когда еще возможна "про­дукция слова, и полное, как, например, в слове сутки. Если бы мы вздумали попросту разложить это слово на морфологические час­ти, то, вероятно, разложили бы сут-ки, принявши сут за корень, а ки за суффикс с окончанием: такое деление получилось бы с точки зрения чутья современного языка. Между тем, принявши в сообра­жение этимологические указания, мы должны разделить это слово так: су-тк-и, где корень тк... (ср. ткнуть)". «я В. А. Богородицкий различал еще опрощение внутреннее и внеш-иее. ^ .' Пример внутреннего опрощения — слава богу, словосочетание, Й||яратившее в современном языке первоначальное значение и упот-

Вбляется в значении "хорошо". Пример внешнего опрощения — IpSSpoBo безвыходный; сложного префикса безвы — нет, хотя слово Ърыход имеет прозрачный морфологический состав. if Семасиологическое опрощение — слово дворянин, не связы-•емое в сознании со словом двор. Подытоживая вышеизложенное, отметим, что для Казанской лин-истической школы характерны следующие принципы: преиму-5СТВО строгого разграничения звуков и букв, фонетической и мор-"Югической членимости слова; четкая дифференциация процес-. происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов исторических, совершающихся на протяжении длитель­ного времени (это была первая — еще до Ф. де Соссюра — попытка сформулировать различия между синхронией и диахронией); пре­имущество наблюдений над живыми языками и изучения новых языков — перед догадками, извлекаемыми из рассмотрения памят­ников письменности, в связи с чем подчеркивалась особенная зна­чимость диалектологии. "Казанцы" последовательно утверждали и отстаивали в своих работах полное равноправие всех языков как объектов исследования. Характерной чертой Казанской лингвисти­ческой школы, и в особенности И. А. Бодуэна де Куртенэ и Н. В. Кру-шевского, было стремление к обобщениям, без которых, как под­черкивал Бодуэн, "немыслима ни одна настоящая наука". Наиболее плодотворные идеи Казанской лингвистической шко­лы позднее развивались и углублялись учеными московской фоно­логической школы и пражской лингвистической школы, а также представителями других направлений отечественного и зарубеж­ного языкознания.

Лекция № 9

Московская лингвистическая школа

1. Общая характеристика Московской лингвистической школы.

2. Лингвистическая концепция Ф. Ф. Фортунатова.

а) общая характеристика;

б) учение о форме слова;

в) синтаксические аспекты концепции;

3. Лингвистические воззрения А. А. Шахматова.

1. Московская лингвистическая школа —- направление, сложив­шееся вследствие научной и преподавательской деятельности Фи­липпа Федоровича Фортунатова в Московском университете в 1876-1902 гг. Концепция школы в области русистики, славистики, ком­паративистики, общей теории языка оказала существенное влия­ние на развитие отечественного и европейского языкознания. Мос­ковскую лингвистическую школу называют формальной, т. к. ее представители стремились выделить собственно лингвистические критерии для анализа языковых фактов — форму. Пафос Московс­кой лингвистической школы, по словам Л. Ельмслева, "в протесте против смешения грамматики с психологией и логикой".

Московская лингвистическая школа внесла существенный вклад в процесс осознания целостности языкознания соответственно са­мой природе языка как целостного предмета науки, такой подход создавал научные основы для разработки новых методов и приемов лингвистического анализа.

Учениками Ф. Ф. Фортунатова были А. А. Шахматов, М. М. По­кровский, Д. Н. Ушаков, Н. Н. Дурново, А. М. Пешковский, В. К. Поржезинский, В. М. Истрин, В. Н. Щепкин, Б. М. Ляпунов,

А. М. Томсон и др., а также иностранные ученые О. Брок, А. Белич, Э. Бернекер, Н. ван Вейк, X. Педерсен, Т. Торбьёрнссон, Ф. Зольм-сен, И. Ю. Миккола, Й. Богдан, М. Мурко и др.

2а. Ф. Ф. Фортунатов родился 2 (14) января 1848 г., (умер 20 сен­тября 1914 г.) в семье директора училищ Олонецкой губернии. Уже в раннем возрасте у Ф. Ф. Фортунатова пробудился интерес к воп­росам русского языка, о чем свидетельствуют находящиеся в его архиве записки по русской грамматике и тетради по русской сло­весности, сделанные в десятилетнем возрасте.

После окончания гимназии в 1864 г. Ф. Ф. Фортунатов поступа­ет в Московский университет, который закончил в 1868 г. В 1871 г. сдал магистерский экзамен, осенью того же года он был команди­рован за границу и за 2 года слушал в Лейпциге лекции А. Лескина и Г. Курциуса, в Париже — М. Бреаля, в Лондоне и Берлине изучал санскрит и ведийский язык, в Кенигсберге — древние рукописи и документы литовского языка.

С января 1876 г. Ф. Ф. Фортунатов приступил к чтению лекций по языкознанию и сравнительной грамматике в Московском уни­верситете, создав первое систематическое преподавание этих кур­сов.

Вся жизнь ученого связана с Московским университетом, где он 25 лет читал лекции по старославянскому и литовскому языкам, санскриту, общему языкознанию, сравнительной фонетике и мор­фологии индоевропейских языков, вел семинары, готовил молодых ученых.

Все его мысли и идеи изложены в лекциях, при жизни опублико­ваны всего 36 статей. Лишь в 1956 году были изданы 2 тома избран­ных трудов, содержащих в частности 4 обширных университетс­ких курса.

Рассмотрим его концепцию.

Задача языкознания как науки — "понять язык, т. е. установить, узнать причинную связь понятий, представляемых языком, а эта связь может быть открыта лишь при историческом изучении, так как каждое явление имеет причины в целом ряде предшествующих явлений"

Ф. Ф. Фортунатов говорит о развитии языка: "Язык изменяется во внешней стороне — звуках и во внутренней стороне — значе­нии слов. В объяснении этих изменений и заключается, следова­тельно, объяснение фактов языка".

Это стремление изучать причинно-следственные связи фактов языка — сильная сторона Московской лингвистической школы, в этом плане данная школа опередила многие течения языкознания середины XX в., в частности американский дескриптивизм.

Особенно велико значение разысканий Ф. Ф. Фортунатова в срав­нительном славяноведении. Придерживаясь принципа относитель­ной хронологии звуковых явлений, ученый указывал на то, что в истории старославянского языка переход заднеязычных "г", "к", "х" в "з", "ц", "с" перед Ъ и i дифтонгического происхождения произо­шел ранее, чем в шипящие "ж", "ч", "ш" перед гласными переднего ряда и перед j.

Ф. Ф. Фортунатов является одним из основоположников индо­европейской акцентологии. По мнению Л. В. Щербы, "акцентоло­гия балтийских и славянских языков — один из триумфов совре­менной сравнительной грамматики". В 1897 г. Ф. Ф. Фортунатов открывает одновременно с Ф. де Соссюром закон переноса ударе­ния в связи с качеством слогового акцента в балтийских и славянс­ких языках, закон, которому много позднее присваивается имя Фор­тунатова — Соссюра.

Ф. Ф. Фортунатов ввел в программу филологического факульте­та чтение курса литовского языка, имеющего особо важное значе­ние для славистики, т. к. он, с одной стороны, наиболее близок к славянским языкам, а с другой — наиболее архаичный из всех со­временных индоевропейских языков.

Ученый считал необходимым изучать современные языки не только по отношению к праязыку (как это делали представители старшего поколения компаративистов), но и самостоятельное раз­витие каждого из них, прич