Геополитическая структура современного мира

Выше говорилось о «сжатости», «спрессованное» современного мира как предпосылке появления геополитики в качестве самостоя­тельной дисциплины. Еще совсем недавно, каких-нибудь пятьдесят лет назад, наиболее важной с точки зрения политической, экономи­ческой и стратегической была европейская зона. Результат силовой борьбы в ней воздействовал на баланс сил во всех других значимых для нее регионах мира. При этом раскладе все же оставались уголки земного шара, достаточно удаленные, куда звуки европейских поли­тических и военных битв едва доносились. За эти пятьдесят лет кар­тина существенным образом изменилась. Сегодня ни одна часть планеты не может жить в изоляции от других частей. Регионы, отдель­ные государства сохраняют, конечно, свою автономность, но они уже не изолированы. Международные отношения из регионально-центричных превратились в глобальные; силовые столкновения между великими державами в одном месте планеты вызывают, как правило, силовые подвижки и изменения в других местах; геополитические перемены в одной части земного шара эхом прокатываются по всей Земле, порождая в той или иной ее части никем до той поры не пред­полагавшиеся реакции и сдвиги. В условиях возросшей политиче­ской, экономической и военно-стратегической взаимозависимости, которую вполне можно связать с географическим «уплотнением» про­странства, ни один регион мира не является слишком отдаленным, чтобы не представлять стратегической значимости, и слишком изоли­рованным, чтобы остаться вне силовых политических расчетов.

И тем не менее даже в этом мире высокой и многосторонней взаи­мозависимости остаются политически приоритетными определенные географические регионы, как бы концентрирующие в себе основную массу мировой политической энергии. Хорошо это видно не на пло­ской, а на сферической карте мира. Если взять за основу полюсную проекцию, то явственно выделяется одна существенная особенность, а именно концентрация земельных масс в Северном полушарии и их звездное расхождение от полюса как центра в нескольких направле­ниях: по направлению от Северного полюса к Африке и крайней юж­ной ее точке — к мысу Доброй Надежды; к Южной Америке и, соот­ветственно, к мысу Горн и, наконец, к Австралии — к мысу Луин. На этой карте хорошо заметно, что северные континенты с точки зрения океанических расстояний находятся гораздо ближе друг к другу, чем континенты южные. Евразийская земная масса, северные берега Аф­рики и Австралии образуют три концентрические зоны, участвую­щие в мировой политике в понятиях следующих геополитических реалий:

1) хартленд северного континента;

2) окружающая буферная зона с маргинальными морями и

3) удаленные от центра Африканский и Австралийский континенты.

Эта проекция показывает также, что северная половина Западного полушария и евразийская континентальная масса фактически обра­щены друг к другу через три водных бассейна: Северный Ледовитый, Атлантический и Тихий океаны. Географическая реальность подкре­пляется тут реальностью политической: отношения между Северной Америкой и двумя сторонами Евразийского континента суть базо­вые линии современной мировой политики, тогда как отношения ме­жду Южной Америкой, Австралией и Африкой политически мало-значимы. Таков в общем вывод геополитика Спайкмена, и с ним, с учетом некоторых несущественных поправок, можно в принципе согласиться.

Все содержательные геополитические концепции современности так или иначе исходят из признания этих географических реально­стей. Концепция Маккиндера и Фэргрива, равно как и немецкие гео­политические доктрины, во многом еще европоцентричны, посколь­ку создавались в начале века, когда политической осью мира была Европа, а Соединенные Штаты пребывали еще в состоянии изоляции. Но и они уже не могли полностью абстрагироваться от простер­шегося с запада на восток огромного континентального массива, получившего название хартленда. Хотя и обозначенный почти во всех геополитических схемах, он все же не обрел в них четко определенного места. Хартленд пугал 'своими размерами, он был несопоставим с небольшой пространственной массой Западной и Центральной Ев­ропы, отягощенной слишком большой и не соответствующей ее раз­мерам политической энергией. Огромная, чем-то таинственная масса земли к востоку от Центральной Европы рождала у многих непонят­ные и тревожные предчувствия, вылившиеся, в частности, в зна­менитое маккиндеровское определение. Выше отмечалось, что кон­цепция Маккиндера появилась на свет несколько преждевременно: хартленду недоставало в то время «контрагента», адекватного проти­вовеса. Им не могла быть даже Европа, а тем более Англия, чьи инте­ресы, по сути дела, и выражала его формула — она была для нее слишком просторна.

К тому времени, когда появилась другая известная концепция — концепция Спайкмена, геополитическая ситуация в мире существен­ным образом изменилась. Хотя в разгаре была мировая война с цен­тром в Европе, уже было ясно, что на международную арену вышла новая сила глобального масштаба — Соединенные Штаты. Появился полновесный противовес континентальному хартленду со стороны ориентированных на океан Соединенных Штатов в полном соответ­ствии с одним из главных постулатов геополитики, предусматри­вающим в качестве основы мировой политики борьбу континенталь­ных и океанических держав. Спайкмен хорошо уловил происходя­щую геополитическую перемену в мире и предстоящую роль США в мировой расстановке сил, что отразилось соответствующим образом в его формуле, имеющей явный американский акцент. Не хартленд, а римленд — вот главная ось истории. Римленд, окаймляющий харт­ленд с востока, юга и запада вдоль всего великого морского пути; римленд, в который топографически затруднены доступы со сторо­ны хартленда, но который легко доступен и досягаем для океаниче­ской державы масштабов Соединенных Штатов. В новой расстанов­ке сил, зримо обозначившейся к 1944 г., ни одна держава в мире, ис­ключая США, не могла бы себе позволить осуществить контроль вдоль раскинувшегося на полсвета римленда.

«Кто контролирует римленд, господствует над Евразией...» Джи-орджи и в самом деле был прав, утверждая, что за всеми построения­ми Спайкмена скрывались идеи интервенционизма и господства; они были пронизаны духом Мэхэна, чьи казавшиеся когда-то чуть ли не безумными идеи стали зримо облекаться плотью военной и военно-морской мощи Соединенных Штатов. Но те же идеи, по сути дела, скрывались и за геополитическими построениями Маккиндера, толь­ко окрашены они были не в цвета звезднополосатого флага, а в рас­цветку «Юнион Джека». В геополитике ведь в большей степени, чем в политике вообще, предпочтение национальным расцветкам — ско­рее правило, чем исключение. Что же касается идей интервенцио­низма и господства, они также естественный продукт силовой борьбы на уровне великих держав: меняются объекты, направления, ме­тоды, участники силовых отношений, но сама борьба остается, под какими бы вывесками она ни шла. <...>

Разделенный мир есть геополитическая реальность. Она меняет­ся во времени и пространстве, сохраняя разделенность в различных ее комбинациях. Сегодня мы присутствуем при рождении еще одной комбинации, быть может, далеко не самой лучшей и удачной. Но ка­кой бы она ни была, она тоже реальность, и было бы неразумно игно­рировать ее, равно как и те политические последствия физических и политических перемен, которые она несет.

Геополитика для нас — во многом еще terra incognita. Выше, по не­обходимости кратко, были изложены лишь основные этапы ее разви­тия и некоторые ее понятия, категории и положения. Думается тем не менее, что даже из столь сжатого изложения читатель смог выне­сти для себя понимание всей значимости геополитических подходов для лучшего и более глубокого осмысления происходящих в мире процессов. Геополитика, разумеется, — не панацея; она одно из средств познания, а тем самым и воздействия на окружающий нас мир поли­тики. Но это средство нужно знать и умело им пользоваться.

К. Э. Сорокин