Лекция 1. 22 страница

Реальный, свободный, осознанный и информиро­ванный выбор, который делает человек, принимая одну из альтернатив, неразрывно связан с его ответствен­ностью за совершаемый поступок. Именно те ситуа­ции, когда у человека есть выбор и, следовательно, когда он принимает на себя ответственность за собственные действия (причем, напомним, так или иначе затрагива­ющие других людей) и их последствия, и являются объектом первостепенной важности для этики. Иногда эту мысль выражают иначе, говоря, что этику интере­сует автономный человек и автономный поступок.

Еще одно ограничение круга тех ситуаций, кото­рыми занимается этика как наука, связано с тем, что во многих случаях выбор, даже если он и имеется, с моральной точки зрения бывает очевидным. К приме­ру, если одна из имеющихся альтернатив предпола­гает однозначно неприемлемый, предосудительный поступок, скажем, нарушение долга или вообще пре­ступление, то здесь все обстоит тривиально, так что проблема, которая была бы интересна для этического обсуждения, попросту отсутствует. Очень часто, од­нако, жизнь ставит нас в такие положения, когда каждая альтернатива наряду с благом несет и опре­деленные негативные элементы, так что любой выбор может быть подвергнут моральному осуждению.

Рассмотрим такой пример. Выдающийся отечествен­ный генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский в 1925 г. был командирован для исследовательской работы в Герма­нию, где условия для экспериментальных исследований были неизмеримо лучше, чем в Советской России. Впос­ледствии, в середине 30-х годов, советские власти по­требовали от него вернуться назад. Он, однако, знал о том, что в Советском Союзе в это время происходили массовые репрессии, и у него было немало оснований полагать, что и он в случае возвращения немедленно окажется за решеткой. И хотя в Германии в это время усиливалось господство национал-социалистического режима, тем не менее там он мог продолжать занимать­ся своими научными исследованиями.

Тимофеев-Ресовский проработал в Германии до 1945 г., и за это время он внес огромный вклад в раз-

Глава 1. Этика как наука о морали

витие генетики. Он вернулся в СССР, будучи всемир­но известным ученым, но в 1946 г. был осужден за измену Родине и провел несколько лет в тюрьмах и лагерях; долгое время он не только не мог заниматься исследованиями, но даже выжить ему удалось лишь благодаря чисто случайному счастливому стечению обстоятельств. Как видим, при получении распоряже­ния вернуться в СССР ему пришлось совершать акт морального выбора; при этом каждая из альтернатив была сопряжена с тяжелейшими моральными издерж­ками. И хотя в 1992 г. он был посмертно реабилитиро­ван, до сих пор этот его поступок у разных людей получает полярно противоположные оценки.

В наши дни в чем-то сходный, хотя и далеко не столь драматический, выбор делают многие российские уче­ные, альтернативой для которых является либо работа в России, либо — в какой-либо из западных стран. По поводу каждой из альтернатив нетрудно предложить множество обосновывающих ее аргументов, как, впро­чем, и достаточно весомых контраргументов.

Вообще говоря, в подобных неоднозначных с мо­ральной точки зрения ситуациях можно рассуждать по-разному. Одна из мыслимых позиций — считать, что коль скоро безупречной линии поведения нет, то будет допустимым любой выбор, пусть даже он делается на основании жребия. Такой способ рассуждения, одна­ко, по сути дела представляет собой уход от острой моральной проблемы и, между прочим, он отнюдь не снимает возможности морального осуждения и мораль­ных санкций за реально сделанный выбор.

Другая возможная позиция — попытаться найти дополнительные аргументы, обосновывающие тот или иной выбор. Поиск таких аргументов и контраргумен­тов, укрепляющих одну из альтернатив и ослабляющих другую, и переводит нас непосредственно в область этики.

Таким образом, интересы этики обнаруживаются там, где не только есть ситуация морального выбора, но и возникает проблема рационального обоснования этого выбора. Отметим при этом, что, вопреки распро­страненному и, тем не менее, ошибочному мнению, этика, этический анализ доводов и контрдоводов в пользу той или иной позиции вовсе не имеет целью освободить от ответственности того, кто принимает решение и делает выбор. Смысл такого анализа совер­шенно другой — он позволяет делать выбор более сво­бодно и осознанно, но именно поэтому и более ответ­ственно.

Из сказанного вытекает и еще один вывод. Не следует, как это порой делают, смешивать этику, эти­ческий анализ с совершенно другим способом рассуж­дения, который принято называть морализаторством. Суть его — в стремлении не столько разобраться в ситуации, взвесить все «за» и «против», что свойствен­но этическому анализу, сколько сразу — и нередко в безапелляционной манере — высказать моральную оценку тех или иных решений и поступков. Ярчайшие образцы такого морального резонерства представили Н.Е. Салтыков-Щедрин в образе Иудушки Головлева и Ф.М. Достоевский в образе Фомы Фомича Опискина. В отличие от резонера специалист по этике прежде всего попытается понять и объяснить ситуацию в мно­гообразии ее нередко весьма запутанных и противо­речивых моральных аспектов, и только после этого — если таковое вообще случится — вынесет оценку.

щ Основания морали_________________________

Следует отметить, что в этике, история которой насчитывает более двух с половиной тысяч лет, нет какой-то единой, общепризнанной теории. Напротив, история этики — это история множества конкурирую­щих друг с другом теорий, причем самые древние из них, освященные именами Платона и Аристотеля (кото­рый, заметим, первым стал применять термин «этика» для обозначения особой области знания), нисколько не утратили своей актуальности, так что и сегодня их до­полняют, развивают, оспаривают в самых современных исследованиях. Само отсутствие общепринятой этичес­кой теории, конечно, далеко не случайно — за ним кро­ется тот очевидный факт, что между людьми существу­ют серьезные расхождения как культурно-историчес­кого, так и индивидуально-личностного плана, в том числе и по кардинальным этическим проблемам.

У некоторых такое положение дел вызывает тос­ку по единой и всеохватной теории, с которой были бы согласны все. Но это, хотим мы того или не хо­тим, — недостижимый идеал, чересчур упорное стрем­ление к которому не всегда бывает безобидным, по­рождая своего рода этический догматизм и даже фанатизм. Такой фанатизм чреват не только неспособ­ностью выслушать иное, альтернативное суждение, но и в конечном счете и отрицанием за другим права делать собственный свободный выбор. А это, напом­ним, в корне подрывает сами основания этики и мо­рали.

Если, однако, мы признаем неизбежность суще­ствования различных, вплоть до конкурирующих, эти­ческих теорий, то здесь нас подстерегает другая опас­ность, имя которой —этический релятивизм (или даже нигилизм), то есть утверждение того, что любой, даже самый низменный, поступок может быть оправдан, стоит только выбрать подходящую для этого теорию. На самом деле это далеко не так. Все этические тео­рии, которые сколько-нибудь продуманы и обоснова­ны (обоснованы в том числе и историческим опытом людей), а не являются всего лишь произвольной игрой ума, в большинстве случаев сходятся в конкретных оценках, которые в их рамках могут получать те или иные поступки, хотя и расходятся в обосновании, в оправдании этих оценок.

Один из первых вопросов, на который приходится отвечать каждой этической теории — это вопрос о происхождении, об истоках морали, о том, на что вооб­ще опираются все моральные нормы. Подчеркнем, что речь в данном случае идет именно о тех основаниях, на которых зиждется реально существующая мораль, но не о том, чтобы заново изобретать правила и прин­ципы морали и предписывать их людям.

В целом на этот вопрос дается три различных ответа.

Некоторые этические теории говорят о религиоз­ном происхождении морали, основные нормы которой,

например, даны людям в форме специального текста, как бы продиктованы в божественном откровении (как десять заповедей, возвещенных Богом пророку Мои­сею). Иногда при религиозном обосновании морали исходят из того, что ее нормы даны не напрямую, а в форме притчи, иносказания, так что сами люди (или их духовные учителя) должны проделать специальную работу мысли и воображения, которая и позволит им выявить эти нормы.

Еще один путь связан с попытками людей открыть руководящие принципы, проникнув в замысел Творца всего сущего — при этом считается, что моральные нормы должны быть найдены, но уже не в текстах, а в тех данных Творцом законах, на которых держится и которым подчиняется сотворенный мир. Между про­чим, это представление о законах мира, законах при­роды как о том, что исходит от Творца, сыграло важ­ную роль в становлении науки в Новое время. Счита­лось, что Бог дал людям наряду с Библией и еще одну книгу — Книгу природы. Поэтому изучение природы понималось как занятие богоугодное, а значит — мо­рально оправданное.

Другую большую группу составляют яаягуралисти-чеаше теории, усматривающие источник морали в естественном законе или естественном праве («мо­рально то, что естественно, что находится в согласии с природой»), которые так или иначе могут быть раскры­ты, познаны людьми. Это может быть, например, кос­мический закон — поведение людей должно вписы­ваться в космический порядок, и из этой посылки мо­гут и должны быть выведены моральные нормы.

Вообще натуралистические теории являют собой особый вид взаимоотношений между этикой и наукой, когда не моральные категории применяются для оцен­ки тех или иных сторон науки, а напротив, в основу этики кладутся принципы, заимствуемые из наук, преж­де всего — наук естественных. Такие попытки вдох­новляются стремлением найти строгие, обоснованные по канонам науки, общезначимые и обязательные для всех основания морали.

Натуралистические теории становятся тем более привлекательными, чем более высок в обществе авто­ритет естествознания. Характерный пример — множе­ство концепций эволюционной этики, начавших раз­виваться после появления дарвиновского учения о про­исхождении видов. На этой основе предлагались прямо противоположные по смыслу теории — от социал-дар­винизма, основывавшего мораль на эгоистическом пра­ве сильного, т. е. на модели естественного отбора и вы­живания наиболее приспособленных, до этики взаимо­помощи П.А. Кропоткина, согласно которой, напротив, законы эволюции диктуют альтруистические нормы морали.

Некоторые современные натуралистические теории апеллируют к экологической тематике. Их авторы исхо­дят из того, что наша планета сегодня находится на грани экологической катастрофы, так что сложившиеся формы и нормы взаимоотношений людей друг с другом и с природой должны быть радикально изменены. По­этому предлагаются такие новые нормы морали, следо­вание которым позволило бы предотвратить разруше­ние биосферы, а тем самым — и гибель человечества. Так, видный ученый-естественник, академик Н.Н. Мои­сеев говорил в этой связи о том, что во имя сохранения человечества, да и вообще жизни на Земле, люди долж­ны подчинять свои помыслы и деяния требованиям экологического императива. Суть этого императива — в необходимости оценивать все наши действия с точки зрения того, как — позитивно или негативно — они влияют на окружающую среду и, соответственно, избе­гать всего того, что чревато негативными эффектами.

Еще один класс — это теории, так или иначе обо­сновывающие не надчеловеческую, а человеческую природу и источник морали. Считается, скажем, что у каждого человека есть присущее ему от рождения или от природы нравственное чувство — моральная инту­иция, которая подсказывает ему выбор правильного решения. Хорошо известный пример — демон Сокра­та, который, по словам Сократа, предостерегал его от ошибочных действий; впрочем, в данном случае мораль­ная интуиция принимала облик некоторого сверхъес­тественного начала. При таком подходе задачей этики становится лишь прояснение, очищение этой интуиции.

Одно время чрезвычайно популярными были теории, которые, подобно учению Ж.-Ж. Руссо, видели образец морали в поведении первобытного человека — «дикаря», не испорченного цивилизацией и поступающего так, как диктуют ему инстинкты. Эти инстинкты, укорененные в человеческой природе, и являются, с точки зрения данных теорий, последним основанием морали.

Другие теории утверждают, что обыденный здра­вый смысл содержит в себе все нормы морали и потому является наилучшим руководством при решении мо­ральных коллизий — все, что выходит за пределы его разумения, либо не имеет существенного значения, либо вообще ведет к моральному вреду. Следует заме­тить, что соответствие здравому смыслу, моральному опыту обычных, рядовых людей, вообще говоря, счита­ется в этике одним из критериев, применяемых для обсуждения достоинств той или иной теории. С этой точки зрения теория, которая по всем своим принци­пиальным положениям расходится с нашим моральным опытом, не может рассчитывать на признание. В дан­ном случае, однако, этот критерий возводится в ранг единственного и решающего, что оборачивается некри­тическим отношением к обыденному моральному со­знанию, которое нередко бывает противоречивым, непоследовательным и даже неспособным предложить удовлетворительное решение, столкнувшись со слож­ной морально-нравственной коллизией.

Существуют, далее, и такие теории, которые счи­тают высшим моральным авторитетом ту или иную историческую личность — в этом случае ее поступки (нередко не столько реально имевшие место, сколько переосмысленные или просто вымышленные последу­ющими толкователями) выступают в роли образца, коим надлежит руководствоваться при разрешении соб­ственных моральных затруднений. В советские време­на, к примеру, роль такого образца в нашей стране отводилась деяниям и высказываниям В.И. Ленина. Стоит заметить, что и в науке достаточно распростра­нены случаи, когда в качестве аргумента при обсужде­нии моральных проблем используется апелляция к авторитету кого-либо из выдающихся ученых.

В современной этике особенно популярны теории, ставящие во главу утла социальную природу человека, его включенность в общество, в частности — теории социального контракта (общественного договора). В них предполагается ситуация — конечно, условная, гипотетическая, когда разумные люди, каждый из ко­торых преследует свои собственные интересы, заклю­чают между собой соглашение, позволяющее сдержи­вать эгоистические устремления каждого. Тем самым оказывается возможным предотвратить всеобщее ис­требление друг друга — ту «войну всех против всех», о которой как о естественном, т. е. в данном случае — дообщественном — состоянии говорил английский философ Т. Гоббс. Эти теории ставят во главу угла не чувственное, не интуитивное или инстинктивное, а рациональное начало.

Рациональное начало считается определяющим и в таких теориях обоснования морали, которые счита­ют, что она должна базироваться на естественных законах разума. При этом предполагается, что идя рациональным путем, т. е. опираясь именно на законы разума, мы можем придти к таким основаниям, кото­рые будут безусловно признаны всеми здравомысля­щими людьми. Многочисленные теории, руководству­ющиеся такой посылкой, принято относить к весьма влиятельному течению, называемому этическим раци­онализмом.

Следует отметить, что перечисленные подходы к обоснованию морали далеко не всегда исключают друг друга, так что в конкретных этических теориях они встречаются в самых разнообразных сочетаниях. На­пример, теории, опирающиеся на естественный закон, нередко трактуют его как данный Творцом, тем самым комбинируя религиозный подход с натуралистическим.

Очевидно, далее, что различные теории могут рас­ходиться в оценке одних и тех же поступков — скажем, одни будут порицать, тогда как другие считать есте­ственным и одобрять поведение, диктуемое эгоистичес­кими соображениями. Однако во многих случаях ока­зывается, что люди, исходя из разных теорий, приходят тем не менее к сходным, хотя и по иному обоснованным оценкам одних и тех же конкретных решений и поступ­ков, правил и принципов. Это особенно важно учиты­вать в плюралистическом обществе, в котором нет одной безусловно доминирующей морально-ценност­ной системы, так что для взаимного согласования мо­ральных критериев и конкретных оценок нередко при­ходится предпринимать специальные усилия.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УЧЕНОГО

Таким образом, для того, чтобы осмысленно гово­рить об этическом измерении науки, необходимо выя­вить в ней то, что относится к взаимоотношениям и взаимодействиям между людьми, т. е. ее социальную составляющую. Обнаружить ее не составляет труда, коль скоро речь идет о науках, изучающих человека и общество. Что же касается естествознания, то и здесь в деятельности исследователя, изучающего природу, анализ позволяет найти то, что относится к межчелове­ческим взаимоотношениям. Основные соображения по поводу социальной природы научного познания были представлены в главах, посвященных социологии на­уки. Здесь же мы будем затрагивать их лишь в той мере, в какой это необходимо для анализа этических проблем науки.

Действительно, в фокусе интересов исследовате­ля — объекты, явления и процессы природы, которые ему надлежит описывать и объяснять; именно с ними он имеет дело, к ним относятся те научные проблемы, которые он ставит и решает. И от того, насколько ус­пешно он это делает, зависит его признание...

Попробуем, впрочем, остановиться здесь и заду­маться. Ведь признание — это оценка, которую выно­сит кто-то другой (или другие). А это значит: то, что делает ученый, даже если он действует в одиночку, так или иначе адресовано другим. Можно, впрочем, попы­таться представить исследователя, который озабочен только получением новых знаний, но никак не тем, чтобы передать их другим. В этом случае, однако, тот результат, который он получит, не сможет стать науч­ным знанием, поскольку не получит одобрения (и, меж­ду прочим, не пройдет критическую проверку) со сто­роны коллег.

Заметим, далее, что, как известно, учеными люди не рождаются, а становятся. Безусловно, для этого важно обладать определенными способностями и за­датками. Как говорит современная генетика, многие из них являются врожденными. Тем не менее, помимо способностей любому одаренному человеку необходи­мо еще изучить ту область знания, в которой он наме­рен делать открытия. А это значит — приобщиться к тому, что было сделано его предшественниками. В свое время Ньютон говорил, что все его научные результа­ты были получены благодаря тому, что он стоял на плечах гигантов — своих предшественников. В этих словах не только констатируется то обстоятельство, что достижения предшественников являются той основой, вне которой невозможно получение нового знания; Ньютон вместе с тем высказывает и определенное моральное суждение, говоря о долге уважения по отношению к ним.

В то же время и научный результат, к получению которого стремится исследователь, всегда так или иначе адресован другим людям. В первую очередь это —■ его коллеги, которые будут знакомиться с науч­ной статьей, излагающей этот результат — сначала в качестве рецензентов научного журнала, т. е. тех, кто оценивает статью как достойную быть опубликованной, затем читатели журнала, которые будут подвергать ее критическим проверкам и использовать как одно из оснований для дальнейших исследований.

Если же полученный результат обладает особой значимостью, круг его пользователей будет намного шире. Это могут быть те студенты, которые будут его осваивать, готовясь к самостоятельной научной дея­тельности. Это могут быть и инженеры, которые бу­дут искать его технологические приложения. Это, на­конец, может быть широкая публика, коль скоро но­вое знание касается вещей, важных для понимания человеком самого себя и для ориентации в окружаю­щем мире.

Итак, получаемый в ходе исследования научный результат всегда должен быть выражен, изложен, сформулирован таким образом, чтобы он мог быть вос­принят, понят, усвоен другими. Собственно говоря, каждый такой результат оформляется в виде некото­рого утверждения, высказывания, которое строится при помощи языка — специализированного, профессио­нального языка, характерного для данной области зна­ния, либо иногда — обыденного, общеупотребительно­го языка. Но это как раз и свидетельствует о его адре­сованное™ другому— слушателю либо читателю.

Важно иметь в виду, что эта адресованность, на­правленность научного результата на восприятие дру­гих имеет место независимо от того, осознает или нет данное обстоятельство сам исследователь. (Заметим, кстати, что часто ученые не только весьма четко осоз­нают это, но и используют, теми или иными способами делая свои результаты более привлекательными с тем, чтобы обеспечить их более успешное продвижение в конкурентной борьбе с коллегами.) Ориентированность научного результата на то, чтобы он смог быть воспри­нят другими, выступает в качестве необходимой пред­посылки той деятельности, которой занимается ученый. Поэтому, нисколько не ставя под сомнение тот факт, что научные достижения всегда имеют вполне конк­ретных авторов, мы можем сказать, что в них аккуму­лируются усилия многих предшественников и совре­менников и что со всей полнотой их смысл раскрыва­ется в том, что впоследствии, опираясь на них, делают другие. Как писал К. Маркс: «Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью —деятель­ностью, которую я только в редких случаях могу осу­ществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек».

Итак, научная деятельность — в том числе и в тех ее формах, которые связаны с получением фундамен­тальных знаний — с неизбежностью включает в себя то, что касается социальных взаимодействий и взаи­моотношений. И это обстоятельство позволяет сделать принципиальный вывод — научная деятельность вполне может быть объектом моральных суждений и оценок.

Можно, впрочем, не ограничиваться этим утверж­дением, а пойти дальше и говорить о том, что этичес­кая составляющая не только допустима и возмож­на, — она, более того, представляет необходимое ус­ловие научной деятельности. Для того, чтобы обосновать это положение, необходимо отметить то обстоятельство, что взаимоотношения в научном сообществе во многом строятся на доверии между его членами.

Мы уже упоминали о том, что новый научный ре­зультат, после того, как он публикуется и становится достоянием научного сообщества, может подвергать­ся критической проверке со стороны коллег. Строго говоря, такой тщательной проверки требует каждый научный результат — только после этой проверки он может быть включен в существующий массив науч­ного знания. Это условие, впрочем, нереалистично — если бы таким образом проверялся каждый резуль­тат, у исследователей попросту не оставалось бы вре­мени ни на что другое, включая получение новых знаний. Поэтому у них нет другого выхода, кроме того, чтобы доверять данным, которые сообщают их коллеги.

Вообще-то говоря, у членов научного сообщества есть определенные средства, позволяющие приблизи­тельно, в грубой форме, что называется, «навскидку», оценивать результаты, предлагаемые коллегами. С этой целью могут оцениваться, скажем, методы, которые были использованы при проведении данной работы; источники, на которые ссылается автор; может оце­ниваться правдоподобность предлагаемой гипотезы и т. д. Применение всех этих вспомогательных средств, впрочем, хотя и облегчает положение, но тем не ме­нее не гарантирует достоверности данного результа­та. А значит, при отсутствии доверия к тем результа­там, которые сообщают коллеги, было бы невозможно сколько-нибудь устойчивое существование и развитие науки.

Глава 2. Првпгонвнальвая ртввтстввннреть ученого

Таким образом, доверие — а это понятие, подчер­кнем, принадлежит словарю этики — играет ключевую роль в научной деятельности, в организации и жизни научного сообщества. А следовательно, наука, будучи не только познавательной деятельностью, но и систе­мой упорядоченных взаимоотношений и взаимодей­ствий между людьми, т. е. социальным институтом, опирается, помимо всего прочего, и на некоторые мо­ральные основания. Каждый член научного сообщества несет ответственность — перед своими коллегами, перед своей областью научного знания, наконец, пе­ред наукой в целом прежде всего за достоверность, за качество тех результатов, которые он предлагает на суд научного сообщества. Эту ответственность при­нято называть профессиональной ответственностью (иногда говорят о когнитивной ответственности) уче­ного; изучением ее занимается внутренняя этика науки. Следует, впрочем, заметить, что она отнюдь не ограничивается проблематикой доверия во взаимоот­ношениях между учеными.

В Ролевая структура научной деятельности

Коль скоро мы ввели понятие внутренней этики науки, нетрудно догадаться, что наряду с ней существу­ет и внешняя этика науки. Областью ее интересов являются взаимоотношения между наукой и обществом, а ключевой проблемой — проблема социальной ответ­ственности как отдельного ученого, так и науки в целом. Об этих вопросах мы будем говорить позже; пока же остановимся на проблемах внутренней этики науки. Сразу же, впрочем, следует обратить внимание на то, что между внутренней и внешней этикой науки нет каких-то непроходимых границ. Очень часто ре­альные этические проблемы, возникающие в науке, имеют как внутри-, так и внешне-этическое измерение.

К сказанному по поводу этической стороны взаи­модействий внутри научного сообщества в главах, по­священных социологии науки (при этом особое внима­ние следует обратить на то, что касается этоса науки), 413 необходимо добавить следующее. Помимо участия в проведении исследований современному ученому при­ходится выполнять много других ролей, каждая из которых требует соблюдения специфических этичес­ких норм. Предполагается, что при их осуществлении ученый должен опираться на ценности науки и руко­водствоваться интересами научного сообщества.

Так, после того как исследование (или его отдель­ный этап) завершено, результат должен быть представ­лен — в качестве статьи или доклада — коллегам, спе­циализирующимся в той же области знаний. Изложе­ние результатов проведенного исследования — одна из ролей, в которых приходится выступать ученому; при этом исследователь становится автором.

Непреложное требование к научной публикации — то, что в ней обязательно должны быть ссылки на те работы предшественников, в которых была поставлена решаемая в данном исследовании проблема, предло­жены используемые в нем методы и т. п. Это, как мы уже отмечали, является и выражением морального признания по отношению к предшественникам. Пуб­ликация результатов исследования представляет собой своего рода заявку, утверждающую приоритет авторов на открытие, излагаемое в статье или докладе¹. Вместе

^! Приоритет при этом понимается в моральном смысле; отме­тим, что некоторые споры о приоритете (как, скажем, спор о том, кто — Ньютон или Лейбниц — открыл дифференциальное исчис­ление) стали яркими страницами истории науки. В современной науке, впрочем, приоритет нередко получает и юридическое зак­репление, когда, скажем, первооткрыватель закрепляет свое дос­тижение патентом. Тем самым, к сожалению, уменьшается значи­мость публикации исследовательского результата в научном журнале. В результате коллеги не получают информации о важ­ных научных достижениях, что ставит под угрозу выработанные в науке механизмы самоорганизации и затрудняет ее поступатель­ное развитие.

Еще одной проблемой, порождающей немало дискуссий, яв­ляется вопрос о том, допустимо ли патентование вновь открывае­мых генетических последовательностей: далеко не все соглаша­ются с распространением патентного права и патентной защиты на то, что уже существовало в природе до того, как было выявлено исследователем.

с тем исследователь, публикуя полученные им резуль­таты, делает их достоянием научного сообщества. Тем самым он, помимо всего прочего, в буквальном смысле выносит их на суд критики, открывая своим коллегам возможности для опровержения того, что ему удалось достичь.

Иначе говоря, нормой, имеющей очевидный эти­ческий смысл, моральным обязательством является необходимость для ученого не просто быть готовым к критическому разбору того, что им сделано, но, более того, самому искать опровергающие аргументы и экс­перименты. Эту особенность научной деятельности — свойственный ей дух критического отношения к дос­тигнутому не только предшественниками, но и самим собой — принято рассматривать как выражение одной из ключевых ценностей науки. Между прочим, в изве­стной концепции фальсификационизма, сформулиро­ванной К. Поппером, именно такая критическая уста­новка выступает не только в качестве критерия, отли­чающего науку от всех других видов познавательной деятельности, но и в качестве одного из основных до­стоинств научного мышления.

Особые этические проблемы связаны с публика­цией результатов исследований, завершившихся не­удачно. С одной стороны, очевидно, что никто не впра­ве принуждать автора к публикации собственных ре­зультатов, тем более что такая публикация может отрицательно сказаться на его престиже. Но, с дру­гой стороны, эта публикация принесет несомненную пользу его коллегам, поскольку покажет им, что поиск в данном направлении бесперспективен. Если же речь идет, скажем, о биомедицинском исследовании, в ко­тором на испытуемых проверяется действие нового терапевтического или диагностического средства, то в этом случае честная публикация отрицательного ре­зультата представляется особенно важной, поскольку она позволит уберечь от риска новые группы испы­туемых.

Отметим, далее, еще одну моральную проблему, связанную с публикацией исследовательских резуль­татов. Для современной науки общим правилом стало то, что у научной публикации бывает не один автор, а целая группа, подчас весьма многочисленная, соавто­ров. Когда соавторов больше двух, при цитировании такой статьи обычно указывается фамилия первого из соавторов, после чего добавляется оборот «и др.». Между тем существующие методы измерения научной продуктивности исследователей широко используют такой метод, как подсчет количества ссылок, получае­мых данной статьей или данным автором (так называ­емый индекс цитирования). В этой ситуации остальные соавторы оказываются обойденными, так что особую остроту обретает вопрос о том, в каком порядке долж­ны перечисляться фамилии соавторов.