ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 74 страница. Красиньского) в качестве примера, характерного, с его точки зрения, для развития народной эпической стихии в драматическом действии.

512

Красиньского) в качестве примера, характерного, с его точки зрения, для развития народной эпической стихии в драматическом действии.

Но в сербскую литературу поэт вошел прежде всего своей драматической поэмой о национально-освободительной борьбе «Сербиада» (1826). Это была первая в поэзии попытка осмыслить недавние события освободительного восстания, и этим поэма была дорога современникам (несмотря на свою растянутость, обилие непроясненных аллегорий, тяжелый, исполненный архаизмов язык). Задуманная как монументально-эпическое произведение на патриотическую тему, как своего рода сербская «Илиада», поэма Милутиновича восходит в своих истоках к национальному героическому фольклору. Но, создававшаяся автором в России, она испытала воздействие и одного из самых ярких образцов русского классицизма — поэмы Хераскова «Россиада», которая оказалась созвучной настроениям Милутиновича героико-патриотическим содержанием, масштабностью замысла. Вместе с тем классицистическая поэма Милутиновича рядом своих особенностей предвещала развитие сербской поэзии по пути романтизма. Об этом свидетельствует осмысление поэтом освободительной борьбы как народного подвига и образа вождя восстания Карагеоргия как национального героя. Безудержная фантазия автора, свобода словотворчества, проявившаяся в языке поэмы, разрушали канон как принцип литературы и духовной жизни — и это опять-таки было шагом в будущее.

С писателями, пришедшими в литературу из национально-освободительного движения, связана качественно новая ступень в развитии сербской прозы 20—30-х годов. Процесс ее обновления происходит в отталкивании от заимствованной книжной традиции романа и сопряжен с такими жанрами «второго ряда», как мемуары, исторические сочинения, письма, публицистические произведения. Наиболее значительные из них — «Мемуары» Матея Ненадовича (1777—1854), видного деятеля освободительного движения, воина и дипломата, и историческая проза Караджича («Житие гайдука Велька Петровича», 1826, и др.), а также его публицистика, письма. Жизнь народа составляет главное содержание этих произведений. Сквозь ее призму воспринимают авторы историю, в которой выделены события национально-освободительного восстания против османского ига, его участники и герои. Черты обновления выступают и в народно-разговорном языке, которым написана эта проза, в стиле, сформированном на основе устного народного сказа, в юморе и живом слове, передававшем своеобразие народного мышления. Многими нитями связанная с устной прозаической традицией, эта проза соприкасалась и с традицией старой сербской литературы (в частности, житийной). В многогранном проявлении национального начала выступают ее связи с романтической литературой. В то же время в ее заметном тяготении к достоверности изображаемого, к правдивым жизненно-конкретным ситуациям, в точно отобранных деталях и точном слове проявляется склонность авторов к реалистическому письму, и в этом отношении проза 20—30-х годов (и прежде всего проза Караджича) предвещает развитие реализма второй половины XIX в.

Перемены в жизни сербского народа, связанные с национально-освободительной борьбой, формирование новых принципов литературного развития и первые произведения национальной словесности, вдохновленные освободительным движением и революционизирующими идеями Караджича, — все это оказывало воздействие и на писателей, живших в пределах Габсбургской монархии, в Воеводине. Среди них — видный сербский драматург Йован Стерия Попович (1806—1856), заложивший основы репертуара национального театра. Свою литературную деятельность Стерия Попович начинал в духе высоких патриотических и просветительских идей — с переводов новогреческих поэтов (Ригаса Велестинлиса, Адамантиоса Кораиса и др.), созвучных ему свободолюбивыми настроениями; с подражания Видаковичу, проза которого будила национально-патриотические чувства в современниках. Но беспомощность этого романиста перед реальной жизнью, высмеянная в свое время Караджичем, дала толчок к созданию Стерией пародийного «Романа без романа» (1832—1838) — первого произведения, в котором раскрылась главная сторона таланта писателя — его сатирическое мастерство. Просветитель Стерия придавал особое значение в жизни общества театру и в разные периоды своей деятельности обращался к жанру исторической драмы и трагедии, рассматривая прошлое в качестве назидания и урока современникам. Но литературную славу он обрел как комедиограф, автор таких комедий 30—40-х годов, как «Враль и подвирало», «Ворона в павлиньих перьях», «Скупой», «Патриоты» и др. Сохраняя в структуре комедии известную заданность, свойственную произведениям классицистического типа, Стерия раздвинул рамки жанра навстречу жизненной достоверности и реализму (подтверждая, что у истоков этого процесса в сербской литературе, как и в ряде других литератур, сатирико-юмористической

513

традиции принадлежала главная роль). Проблематика комедий Стерии связана с хорошо знакомой автору жизнью воеводинской провинции в пору все более активного проникновения в патриархальную среду буржуазных нравов и расхождения возвышенных национально-патриотических идеалов с утверждавшейся меркантильно-филистерской моралью.

Несмотря на известную одноплановость своих героев, Стерия сумел благодаря глубокому знанию среды, о которой он писал, метким речевым характеристикам персонажей, народному юмору создать многоликую галерею образов современников, ряд из которых стали нарицательными фигурами. В комедиях Стерии Поповича завязывается узел основных проблем сербской реалистической сатиры XIX в. с ее резко антибуржуазной направленностью, предвосхищается тип ее главного героя — преуспевающего буржуа и мелкого политикана.

Но главное направление литературного развития в первой половине XIX в. определялось движением к романтизму. Это с особой силой и очевидностью сказалось в предреволюционные 40-е годы в творчестве двух крупнейших поэтов эпохи — черногорца Петра Негоша и серба Бранко Радичевича.

Основоположник новой черногорской литературы, выдающийся поэт и государственный деятель Черногории Петр II Петрович Негош (1813—1851) писал в ту пору, когда в литературе Черногории преобладали тенденции слитного развития с сербской литературой.

Негошу было 17 лет, когда он, сын крестьянина и племянник митрополита и первого черногорского поэта Петра I Петровича Негоша (1747—1830), вступил в права духовного и светского правителя Черногории — страны, в которой господствовал патриархально-родовой уклад, а непримиримая вражда племенных старейшин вела к губительному сепаратизму и осложняла и без того трудное сопротивление османским завоевателям. Негошем была открыта в Черногории первая начальная школа (1833), им была создана здесь и первая типография. Удивительна по масштабу личность самого Негоша: он соединял в себе воина, для которого сражения были повседневной реальностью, правителя, жестоко ломавшего вековые традиции ради создания сильного, независимого государства, поэта и мыслителя, словно выраставшего из мощной стихии народного художественного сознания — к вершинам европейской образованности и духовной культуры. Негош читал на нескольких языках, был знаком с литературой и философией Запада и Востока, прошлого и современности. Природная художественная интуиция в соединении с глубоким постижением опыта предшествующих стадий литературного развития, особенно просветительской, безошибочно подсказала ему направление исканий нового века. Его любимыми писателями были Байрон и Пушкин. В Пушкине черногорский поэт видел не только выдающегося писателя современности, но и представителя русской культуры, традиции которой были ему особенно близки. Как государственный деятель, Негош не раз бывал в России и в дружественных отношениях с ней усматривал гарантию независимости своей родины. Как поэт, он был связан многими фактами творческой жизни с русской культурой. Так, среди его ранних произведений — оды, написанные под впечатлением од Ломоносова; среди книг, которыми он зачитывался, — сочинения Державина, Жуковского, Пушкина. Негошу принадлежит перевод фрагментов из «Слова о полку Игореве». Свой сборник народных песен «Зеркало сербское» (1846) поэт посвятил Пушкину. Восприятие Негошем русской культуры в ее крупных явлениях было еще одним свидетельством масштабности его личности. Истоки творчества Негоша были в народной эпике — она оставалась живым развивающимся явлением в той среде, к которой поэт был органически причастен. Чем глубже становились связи поэта с европейской культурой, тем убежденнее проникался он значимостью для развивающейся литературы национальных традиций и народного творчества как ее главного поэтического начала. Отсюда и активная поддержка Негошем концепции Караджича, деятельность которого была созвучна освободительным устремлениям поэта. В то же время формирование творческой индивидуальности Негоша неотделимо от просветительской традиции. Это особенно ощутимо в начале его творчества — в 30-е годы, в его классицистических одах и в героико-патриотической поэме «Свободиада» (1835), воспевавшей подвиги народа в борьбе, величие человеческой мысли, природы. Под влиянием просветительской традиции формируется одна из основных особенностей дарования Негоша — его тяготение к широкой философской проблематике и обобщениям, к крупным лиро-эпическим формам. В полную меру это раскрывается в пору зрелости писателя — в предреволюционные 40-е годы. В 1844—1847 гг. Негош создает свои лучшие произведения, среди которых эпопея «Луч микрокосма» (1845) и лиро-эпическая драматическая поэма «Горный венец» (1847). В основу эпопеи положен уже избиравшийся предшественниками Негоша в других европейских литературах библейский сюжет борьбы между богом и сатаной (этот сюжет привлекал в своем творчестве и Милутинович Сарайлия, учитель Негоша). Некоторые

514

образы эпопеи заставляют вспомнить традицию хорошо известного Негошу (в русском переводе) «Потерянного рая» Мильтона. Между тем истоки эпопеи Негоша восходят к глубоко самобытному мировосприятию автора и связаны с целым комплексом остроактуальных для него проблем, будущих судеб черногорского народа и участия человека в мире трагических коллизий и острых противоречий. В глубинах классицистического произведения развивалось субъективно-лирическое начало.

Созданная Негошем в предреволюционный 1847 год драматическая поэма «Горный венец» вошла в историю югославянских литератур как одно из наиболее самобытных и масштабных ее произведений. В основу «Горного венца», посвященного герою и вождю Первого сербского восстания Карагеоргию, положен драматический эпизод из жизни черногорцев конца XVII — начала XVIII в. — их борьбы против потурченцев, которых Османская империя использовала для разжигания национальной розни и подрыва сопротивления черногорцев. В то же время все в «Горном венце» проникнуто современностью с главной для югославянских народов проблемой — национальной независимости, решающей роли народной массы в борьбе за свободу родины. Сила поэмы, однако, в том, что это утверждение рождается в драматической внутренней борьбе поэта-гуманиста, потрясенного неизбежностью кровавых битв и трагических потерь, своей причастностью и своей ответственностью за них. Эти глубоко личные размышления поэта воплощены в центральных образах поэмы — владыки Данилы и игумена Стефана.

Народное начало обусловливает многие особенности выдающегося произведения Негоша. В нем отражаются характер быта и нравов черногорцев, их поверий, празднеств, взаимоотношения между людьми, роль владыки и многие другие приметы этой патриархальной общественной структуры. Картины народной жизни далеки от статичной этнографичности и воспроизведения местного колорита. Все пронизано и оживлено в поэме той сверхзадачей, которая встает перед художником романтического склада, — раскрыть дух народа, особенность национального характера. Его основы Негош усматривал прежде всего в свободолюбии и национальном достоинстве, в героизме, в любви к своей земле. В то же время многообразная галерея героев поэмы, среди которых одни олицетворяли мужество, смелость (Мичунович), другие — благородство гуманистических устремлений, внутреннюю просветленность в борьбе за правое дело (Мандушич), где рядом с народной мудростью (Стефан) возникала сложная психология противоречивой натуры (Данила), раскрывает духовное богатство народа. Современно звучала и полемичность поэта по отношению к сложившимся в «цивилизованном мире» суждениям о примитивности «малого» народа. Перед Европой представал не только неведомый ей до тех пор пласт народной культуры, но и неожиданный по своей значительности духовный облик народа.

Созданная в канун 1848 г. поэма Негоша, посвященная, казалось, сугубо национальным проблемам, вливалась в контекст умонастроений передовой европейской интеллигенции своим свободолюбием, бунтарством против уготованной человеку — и целому народу — судьбы раба. И в этой плоскости лежат точки пересечения мировосприятия Негоша с романтизмом. В преддверии европейской революции поэт заставляет звучать в своей поэме голос народа. Концентрации подлинно народной мудрости способствует образная система поэмы, ее емкий, насыщенный афоризмами стиль. Голос народа доверен автором и своеобразной форме народного коло (танец балканских народов), напоминавшего традицию хоров в античной драме (кстати, античная литература привлекала особое внимание Негоша, в 30-е годы он переводил фрагменты из «Илиады»). Коло в «Горном венце» имело, однако, глубоко оригинальные истоки, крепко связанные с народной черногорской традицией, в соответствии с которой оно было танцем мужества и силы. В самой форме коло — в заложенном в нем движении, изменяемости — преломляется характерный для поэтики Негоша активный процесс освобождения от устарелых форм (процесс, которым затронута в той или иной степени вся развивавшаяся в то время сербская литература). Этот процесс определил структуру поэмы, как бы подсказанную живым течением времени. Как в жизни, в ней соединяются разные пласты — монументально-эпическое действие и драматичность напряженного лирического начала.

Разные пласты синтезированы и в языке поэмы. Сторонник Караджича, Негош использует народно-разговорный пласт как его основу. Однако он творчески подходит и к общеславянской традиции. Лексика его поэмы (как, впрочем, и других его произведений) включает в себя значительный пласт общеславянских слов, как бы подчеркивая преемственность между его собственным творчеством и глубинными традициями национальной и славянской культур. В этом новаторском подходе поэта к языковой традиции как одному из равноправных компонентов в создании героико-поэтического стиля — еще одно проявление индивидуальности Негоша, творческой широты его позиций.

515

Поэзия Негоша, вобравшая в себя в качестве важнейшего компонента традицию народной эпики и просветительской культуры, открывала перед литературой путь широких обобщений, осмысления глобальных проблем судьбы народа, вечных тем в жизни человека. Она давала пример освоения больших синтетических художественных форм. Но непосредственных продолжателей эта традиция не находит (сравнительно близкий пример дает в этом отношении хорватская литература в творчестве И. Мажуранича, развивавшемся параллельно творчеству Негоша). Младшие современники Негоша и последующее поколение сербских романтиков идут иным путем. Об этом свидетельствует творчество поэта Бранко Радичевича (1824—1853), первая книга которого «Стихи» вышла в том же 1847 г., что и «Горный венец» Негоша.

Уроженец Воеводины, студент Венского университета, Радичевич относился к тому поколению сербской интеллигенции, которая обучалась в европейских университетских центрах — в Вене, Пеште, Братиславе — в пору нараставшего в Европе освободительного движения 40-х годов. Взгляды этого поколения формировались в студенческих литературно-политических кружках и соединяли в себе — при всей своей идейно-политической неоднородности — преданность идеалам национального возрождения и независимости, югославянского и славянского единства со все более убежденными требованиями гражданских и политических свобод. Это поколение будущих деятелей сербской культуры, писателей, политиков находилось под влиянием идеологов национального славянского возрождения — Караджича, Коллара, Штура. Оно вобрало в себя и более широкие концепции освободительного движения других европейских народов (в частности, «Молодой Германии»). Сфера литературно-эстетических интересов этого поколения определялась нараставшим увлечением и самобытной народной культурой, народной поэзией, творчеством немецких романтиков, философией Гегеля, поэзией Байрона, Пушкина, Мицкевича, Махи.

Бранко Радичевич — поэт-лирик, автор стихов и поэм о любви, молодости, природе. Находясь у истоков сербской романтической лирики, он предопределил некоторые существенные черты ее дальнейшего развития. Раннее творчество Радичевича восходит, с одной стороны, к лирической песне городских слоев Воеводины, а с другой — к немецкой поэзии, которую он хорошо знал с детства. В немецкой поэзии, в которой ему был особенно созвучен Уланд, а позже Гейне (кстати, посредством немецких переводов познакомился сербский поэт и с Байроном), его привлекало романтически идеальное начало. Из опыта немецких романтиков придет в его лирику незнакомое ранее сербской поэзии ощущение двоемирия, динамики жизненного процесса, его неустанной обновляемости, незавершенности. И хотя под влиянием увлечения немецкой поэзией Радичевич создает ряд стихотворений высокой лирической концентрации («Грустное воспоминание»), в нем зреет ощущение известной отстраненности его поэтического мира от окружающей действительности. И поэт не включает эти стихотворения в свою книгу 1847 г. — они увидят свет уже после его ранней смерти.

Под влиянием интереса передовой интеллигенции 40-х годов к народной жизни и народным поэтическим формам внимание Радичевича к лирической песне городских слоев переросло в глубокое увлечение и творческое восприятие им народной поэзии. Важную роль в этом сыграло и сближение молодого поэта в Вене с Караджичем. Радичевич стал одним из самых убежденных и смелых борцов за утверждение его идей (против оппонентов Караджича направлена остросатирическая поэма-аллегория Радичевича «Путь», 1847). И хотя восприятие инонационального опыта имело немалое значение для формирования лирического дарования Радичевича, главные истоки творческого вдохновения поэта определила национальная традиция.

Свидетельство тому — произведения Радичевича в жанре народной лирической песни. Новизна поэта заключалась не в мастерстве, с каким он воспроизводил народные мотивы, образы, поэтические приемы (это было и до него). Новым было идущее от народа полнокровное ощущение жизни, психологический облик лирического героя, свойственная ему духовная активность, жизнелюбие, непосредственность, эмоциональность, юмор. В творчестве Радичевича находит преломление одна из главных проблем романтизма — проблема свободы личности. Сербский романтизм, наследуя идею свободы от просветителей, решал ее обычно в характерном для литературы угнетенных славянских народов обобщенно национальном плане, рассматривая ее как проблему свободы для своего народа. У Радичевича понятие свободы распространяется и на свободу личности, индивидуума. И еще одна важная, по-своему этапная для развития сербской литературы особенность его поэзии. Радичевич писал на народном языке, остро чувствуя музыкальность народного слова. Творческое постижение метрической структуры народных песен легло в основу интонационного богатства его стиха, динамики ритмов.

516

Но при всем отличии от литературы предшествующего этапа творчество Радичевича продолжало едва ли не главную его традицию — гражданственное звучание. Одной из вершин сербской поэзии стала лирическая поэма Радичевича «Расставание со школьными друзьями», вошедшая в книгу его стихов 1847 г. Навеянная конкретным событием — расставанием молодых людей, окончивших карловацкую гимназию и вступивших в жизнь, поэма вылилась в подлинный гимн молодости. В то же время это поэма о любви к родине, вдохновенно воспетой в образах природы родного края, поэма высоких гражданских устремлений и романтических порывов поколения 40-х годов, соединявшего в своем мировосприятии два контрастных начала — горькое чувство принадлежности к порабощенному народу с доминирующей над ним бунтарской настроенностью на обновление жизни, на освобождение и объединение югославянских народов, с чувством братства по отношению к другим народам. Продолжая традицию гражданственности в сербской литературе, поэт воплощает ее в совершенно новой форме. В эмоциональном и образном строе, в композиционной и ритмической системе поэма Радичевича пронизана той внутренней освобожденностью, которая свойственна облику героя поэта.

Общеевропейский революционный подъем 1848 г. отразился и в сербских землях, особенно в Воеводине. Начальный период революционных событий принял здесь ярко выраженный характер борьбы народа за свои социальные и политические права. По многим городам Воеводины прокатились народные волнения. Передовая национальная интеллигенция (и в Воеводине, и в княжестве Сербии) связывала надежды на национальное освобождение с осуществлением буржуазно-демократических свобод. Одним из ярких выражений этих настроений среди молодежи, ее симпатией к революционным событиям в Европе служит приветствие Радичевичем революции 1848 г. во Франции, сохранившееся в стихотворных рукописях поэта.

Однако дальнейшее развитие событий определяли в Воеводине общественные силы, считавшие главным содержанием движения узко понятые национальные права порабощенных народов. Это привело к обострению сербо-венгерских противоречий. Соглашательские действия слабо развитой национальной буржуазии с феодально-абсолютистскими кругами Австрийской монархии способствовали поражению революционного движения и трагической роли сербов в подавлении венгерской революции. События 1848 г. сказались и на литературе. Так, крушение национально-патриотических идеалов в результате трагического поворота революции 1848 г. отразилось на творческих исканиях Радичевича. В лиро-эпических поэмах («Гойко», «Могила гайдука», 1851, и др.) мотивы национальной героики преломились в горечь поражения, элегическую настроенность, отзвук мистицизма (в то же время в сатирической комедии Стерии Поповича обостряется обличительное начало). Животворные процессы, которые позднее возрождаются в творчестве Радичевича и выводят его (а с ним и сербскую литературу) на новую реалистическую ступень художественного развития, отражают фрагменты незавершенной и опубликованной лишь в 1924 г. поэмы «Глупый Бранко» или «Безымянная».

Продолжающаяся борьба за национальное освобождение и за объединение сербских земель и в дальнейшем будет питать романтическую традицию. Молодое поколение писателей, вступившее в литературу в начале 50-х годов — Змай, Якшич, Костич, — восприняло романтизм как главную линию литературного развития. Около двух десятилетий романтизм еще будет ведущим направлением в литературе.

516

ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Хорватская культура складывалась и развивалась на разъединенных иноземными захватчиками землях. К началу XIX в. Хорватия и Славония были частью Венгерского королевства, в свою очередь подчиненного Австрийской империи. Далматинские земли, перешедшие в 1797 г. после раздела венецианских владений к Габсбургам, а в первом десятилетии XIX в. по воле Наполеона присоединенные (вместе с Дубровником) к Итальянскому королевству, решением Венского конгресса 1814—1815 гг. вновь были отданы Австрийской империи. Разобщенность народа не способствовала экономическому и культурному развитию. К тому же не существовало единого хорватского литературного языка — литература создавалась на трех диалектах (штокавском в Славонии, кайкавском в Хорватии и чакавском в Далмации). При этом широко распространенной оставалась латынь, а государственным языком в Габсбургской

517

монархии с 1781 г. был немецкий. В Хорватии и Славонии насаждался венгерский язык (в 1827 г. было введено обязательное изучение венгерского языка в хорватских школах).

К концу XVIII в. в хорватской литературе, состоявшей из нескольких слабо связанных между собой региональных литератур, в которых с достаточной определенностью проявились просветительские тенденции, особенно заметное развитие получила литература на кайкавском диалекте (с центром в Загребе). К наиболее ярким ее достижениям относится творчество Т. Брезовачкого (1757—1805), комедии которого высмеивали нравы дворянства и горожан. После смерти писателя кайкавская традиция ослабела. Своеобразный литературный вакуум заполнялся переводами и компиляциями преимущественно немецких классицистических произведений, часто второсортных. Позднее кайкавская традиция сыграла определенную роль в собирании литературных сил и создании единой хорватской литературы. В 30—40-е годы XIX в. Хорватию и Славонию охватило широкое общественно-политическое и культурное движение, получившее название иллиризма. С ним связаны главные достижения хорватской литературы первой половины XIX в.

В иллиризме участвовало среднее и мелкое дворянство, молодая буржуазия, интеллигенция. Ядром была группа молодых литераторов и ученых, возглавляемых Людевитом Гаем (1809—1872) — идеологом либеральных сил, поэтом, ученым, издателем литературного журнала «Даница Хорватска, славонска и далматинска» (1835; с 1836 г. — «Даница илирска»). В основу идеологической концепции иллиризма легла мысль об этническом родстве славянских народов, их историко-языковой общности. Свое название это движение получило от идеи «великой Иллирии», которая в представлении ее сторонников способна была объединить в единый народ население всех югославянских земель, якобы происходившее от коренных жителей Древней Иллирии. Возникшая в борьбе хорватского народа за национальное существование, эта идея отражала исторически обусловленное тяготение югославянских народов к сближению между собой, их стремление объединить силы для сопротивления иноземным поработителям. В то же время заложенное в ней отрицание национальных различий между югославянскими народами, тенденции к их полному культурно-языковому слиянию противоречили процессам исторического развития этих народов и не встретили у них поддержки. В конечном и главном итоге основные начинания иллирийского движения остались в рамках национального возрождения хорватского народа и сыграли исторически важную роль прежде всего здесь.

С иллиризмом был связан подъем культурно-просветительской жизни в хорватских землях. С 30-х годов XIX в. на хорватском языке выходят газеты, общественно-политические и литературные альманахи и журналы, среди которых особенно значительное место заняли «Даница» (1835—1849) и «Коло» (1842—1853). В 1837 г. открывается хорватская типография. Ведется деятельность по созданию хорватского театра, в котором сторонники иллиризма видят главное средство просвещения и пробуждения национального самосознания. Возникают просветительские организации и общества, в частности Иллирийская читальня и основанный при ней издательский и культурно-просветительский центр Матица иллирская (1842).

Опираясь на идеалы славянской взаимности, иллиризм развивался в тесных контактах с национально-освободительным движением югославянских и вообще славянских народов. Особенно заметное влияние на теоретические основы иллиризма и его практику оказали деятели чешского и словацкого национального возрождения Шафарик и Коллар с его знаменитой и популярной у хорватов поэмой «Дочь Славы».

Одним из центральных пунктов программы иллиризма, культурно-просветительской в своей основе, было создание единого литературного языка. Он рождался, как литературный язык у сербов, на основе штокавского диалекта. На нем были созданы выдающиеся произведения дубровницкой литературы и народные песни. Сторонники иллиризма рассматривали язык на штокавском диалекте как важное средство сплочения разъединенного народа и его отпора денационализации. Принципы языковой реформы были изложены в 1830—1835 гг. в трудах Л. Гая («Краткая основа хорватско-словенского правописания» и др.). Формирование хорватско-сербского литературного языка на базе штокавского диалекта заложило основы литературно-языкового сближения между хорватами и сербами, которое было закреплено подписанием в 1850 г. в Вене специального соглашения между Караджичем и представителями иллирийского движения. Процесс утверждения национального языка сталкивался, однако, со многими трудностями. Подвижнической была сама деятельность реформаторов, отказавшихся во имя объединения национальных сил от родного им кайкавского говора. Чинили препятствия иллирийскому движению венгерские власти, особенно с обострением хорватско-венгерских противоречий во второй половине 40-х годов (в 1847 г. венгерский язык

518

стал фактически государственным языком в Хорватии и Славонии). Однако, несмотря на все трудности, реформа в области языка одержала победу, и одним из главных тому свидетельств было развитие на едином национальном языке хорватской литературы.

К числу особенно благотворных факторов в развитии хорватской литературы 30—40-х годов относится активизация контактов с литературной жизнью народов, близких хорватам по духу и исторической судьбе, в частности тесные связи с чешской и словацкой идеологической и литературной жизнью. Большой интерес проявляли деятели хорватского возрождения к русской литературе, к общественной и культурной жизни России. «Наше преобразовательное движение, — скажет позднее исследователь этого периода Й. Бадалич, — подобно тому как подсолнух поворачивается к солнцу, повернулось к России». Особенно значительную роль в развитии и укреплении хорватско-русских литературных связей играли непосредственные связи деятелей иллиризма с русскими славистами, в частности с И. И. Срезневским, жившим в начале 40-х годов в Загребе. Специально для «Даницы» им был подготовлен в 1841 г. «Обзор художественной русской литературы» (обзоры русской литературы публиковались этим журналом с 1832 г.). От Срезневского и других русских ученых деятели хорватского возрождения получали (подчас в обход цензуры) русские книги. Это позволило им быть в курсе наиболее значительных явлений русской литературы, ее современных течений. Большинство сторонников иллиризма знали русский язык, читали и переводили русских писателей — Карамзина, Жуковского, Крылова, Лермонтова. Особое место занимали переводы Пушкина. Наибольшее внимание в русской поэзии привлекали произведения гражданского, патриотического звучания.