Из дневника Эмили Бронте 4 страница

Посмотрев пристальнее, я заметила на его лице пробивающиеся черные волоски усов и бороды. Да, он был не ребенком, а юношей, возможно, восемнадцати лет. Его небольшой рост ввел меня в заблуждение.

– Вы не говорить мне, что делать, – сказал он. – Вы слуга, я господин. – Выражение самодовольного превосходства напомнило мне многих привилегированных избалованных детей, которых я должна была учить. Он протянул руку и толкнул меня в плечо. – Вы уйдете.

Оскорбленная, я не уступила ни на йоту.

– Меня нанял ваш отец. Уйду ли я или останусь, решать ему, а не вам. И сомневаюсь, что он будет доволен услышать о вашем дурном поведении.

Хотя Тин‑нань нахмурился, его храбрость заметно пошла на убыль. Я ощутила в нем страх перед отцом, неприязнь к нему. Однако его глаза вновь вспыхнули озорством. Пригнувшись, он опять закружил вокруг меня, и я была вынуждена поворачиваться следом, чтобы следить за ним.

– Вы откуда? – спросил он.

– Из Йоркшира, – ответила я. – С севера Англии.

– Англия! – Он с отвращением выплюнул это слово. – Маленькая страна. Я смотрю карту. Англия – как птичья срака на океане. (Кто бы ни обучил его малой толике английского, он явно не скупился на грубые выражения.) Англия урод. Люди уроды. – Взгляд Тин‑наня сказал, что это относится и ко мне. – Я из Китая. – Теперь он надулся гордостью. – Китай большой. Китай красивый. – Он также обучился манерам, которые не украсили бы и землекопа. – Леди в Китае ходят в красивой одежде. Почему вы носите простое дешевое платье? У вашей семьи нет денег?

– Денег у нас меньше, чем у одних людей, и больше, чем у других, – сказала я колко. – Пока вы в Англии, вам следует понять, что тут полагается вести себя прилично. Джентльмен не позволяет себе оскорбительных личных замечаний, не толкает людей, не критикует их страну.

Тин‑нань отмахнулся от моих наставлений.

– Я не хочу понимать. Я ненавидеть Англия. Мой отец тоже ненавидит. Когда‑нибудь мы вернемся домой в Китай. И тогда мне не нужно говорить или вести себя по‑английски.

Я не упустила шанса узнать побольше о моем таинственном нанимателе.

– Почему ваш отец ненавидит Англию?

– Англия для Китая плохо, – сказал Тин‑нань.

– То есть как? – спросила я, торопясь узнать, какой обидой мог его отец оправдать убийства.

Но Тин‑нань только ухмыльнулся, точно ребенок, смакующий секрет.

– Но если он ненавидит Англию, почему он тут? – сказала я.

– Дела, – с горечью сказал Тин‑нань.

– Какие дела?

Юноша перестал кружить вокруг меня, выражение его лица стало настороженным.

– Мой отец ездит туда, ездит сюда, – сказал он с неопределенным жестом. – Иногда берет меня ездить с ним. В другой раз оставляет меня там‑сям. Пока его нет, меня стерегут люди. Держат меня в доме. Запирают меня. Никогда не выпускают из дома, только ночью. Никогда одного. – Его глаза сверкнули от яростной досады. – Дома в Китае я хожу куда хочу. У меня есть друзья. Мне весело. А здесь никого. Никаких забав, в Англии я пленник.

– Почему? – сказала я.

– Мой отец не хочет, чтобы нас видели.

Китайцы в Англии редкость, и я заключила, что злодей стремится избежать внимания, которое привлекла бы его внешность и внешность его сына. Жалость смягчила мою антипатию к Тин‑наню. Подобного одиночества и пребывания взаперти мне никогда не приходилось испытывать.

– Но, конечно же, вам позволяют гулять у залива? – сказала я. – Там ведь вы укрыты от посторонних глаз.

Сощурившийся взгляд Тин‑наня высмеял мое предположение.

– Глядите.

Он вышел из комнаты и пошел по коридору к задней двери дома. Я последовала за ним. Внезапно появился Ник и встал между нами и дверью.

– Выпусти меня, – сказал Тин‑нань.

Ник покачал головой и не посторонился.

– Я иду, – сказал Тин‑нань, хватаясь за ручку двери.

К нам присоединились Хитчмен и один из мужчин, которого я видела раньше.

– Вы никуда не пойдете, молодой человек, – сказал Хитчмен Тин‑наню. – Распоряжение вашего отца.

Когда юноша начал выкрикивать протесты по‑китайски, Хитчмен и другой мужчина ухватили его за плечи и потащили вопящего брыкающегося Тин‑наня вверх по лестнице.

– Извините за беспокойство, мисс Бронте, – крикнул сверху Хитчмен. – Мы дадим ему успокоиться, а начать занятия вы можете завтра.

Они скрылись из виду. Я услышала, как наверху захлопнулась дверь, а Тин‑нань молотил по ней кулаками и кричал. Ник все еще сторожил заднюю дверь. Его свирепое молчание было недвусмысленным предостережением в мой адрес. Я тоже была пленницей.

В этот вечер я одна в столовой пообедала жареными сардинами, поданными Рут, экономкой. После Хитчмен быстро увел меня наверх в мою комнату, где я лежала, слушая море, пока сон не сморил меня. Утром я приступила к обучению Тин‑наня. Он угрюмо уклонялся. В полдень он заявил, что с него хватит учиться, швырнул учебники на пол и протопал к себе в комнату. Я уговаривала и бранила его, стоя под дверью, но он отказался выйти.

– Потеряли своего ученика, э? – сказал Хитчмен.

– По‑видимому, – сказала я, рассерженная его насмешливым тоном.

Однако поведение Тин‑наня давало мне предлог выйти из дома.

– Раз мне нечем заняться тут, мне хотелось бы сходить в город.

– Хорошо, – сказал Хитчмен.

Он позвал Рут сопровождать меня, и Ник отвез нас в Пензанс. Погода оставалась холодной и моросящей. Пока мы с Рут шли по главной улице, Ник брел за нами по пятам. Мы проходили мимо прилавков, за которыми рыбачки в багряных плащах и широкополых шляпах расхваливали свой товар горожанкам в модных кружевных чепцах. Рут остановилась, прицениваясь к пахучим рыбинам. Тележка разносчика отделила меня от нее и Ника. Я бочком поспешила прочь от них, с отчаянием оглядываясь по сторонам. Где мне искать Устричный коттедж? Я увидела Ника, шныряющего по улице, высматривая меня в толпе. Я торопливо нагнулась над корзинкой с мидиями на прилавке. Он прошел мимо, не заметив меня.

Мужской голос прошипел мне на ухо:

– Что, черт побери, происходит?

Вздрогнув, я обернулась и увидела, что позади меня стоит мистер Слейд. На нем была потрепанная одежда рыбака и шапка, низко надвинутая на глаза. Я всхлипнула от облегчения.

– Не смотрите на меня, – сердитым шепотом приказал мистер Слейд. – Ведите себя так, будто мы не знакомы.

Я оторвала взгляд от него, притворилась, будто рассматриваю мидии, и прошептала:

– Того, кого мы ищем, в доме нет. Его ожидают позднее.

Мистер Слейд подавил проклятие. Я увидела приближающихся Рут и Ника.

– Вон они, – прошептала я в панике.

– Поглядите вверх направо, – настойчиво потребовал Слейд. – Видите дом с голубыми наличниками и двумя мансардами?

Я увидела его на крутой улице за рынком и кивнула.

– Это Устричный коттедж, – сказал Слейд. – Бегите туда, если почувствуете опасность.

Времени сообщить ему о правилах, ограничивающих мою свободу, не было. Мы разошлись, и толпа разделила нас. Рут и Ник подошли ко мне.

– Нашли чего искали? – спросила Рут.

Я взяла из корзины сердцевидку и заплатила торговцу.

– Да, – сказала я.

С моря в эту ночь налетел шторм, хлеща обрывы волнами, а дом струями дождя. В моем сне стенали туманные горны. Меня разбудили топот и голоса, отдававшиеся эхом через подвалы. Шаги поднимались по лестнице. Я прислушивалась, но больше ничего не произошло. Я спала, пока часы в гостиной не пробили семь. Умывшись и одевшись, я сошла вниз. Рут подала мне тоскливый завтрак. За окном столовой белесый колышущийся туман прятал море. Сырость, знобящий холод и одиночество ввергли меня в гнетущую апатию. Не успела я доесть, как появился Хитчмен.

– Мой партнер прибыл вчера ночью, – сказал он, – и желает видеть вас. Идемте.

Теперь стало ясно, что означали звуки, которые я слышала ночью. Он приехал на судне и вошел в дом через подземный ход. Внезапный вызов к нему не дал мне времени поставить мистера Слейда в известность, что наш злодей тут. Даже если мистер Слейд наблюдал за домом, прибытия его хозяина он заметить не мог. Страх перекрыл доступ воздуха в мои легкие, но неутолимое любопытство взяло верх.

Хитчмен повел меня по лестнице на запретный третий этаж. Там веяло ароматом, как тогда, в шато. Мы пошли по тускло освещенному коридору с десятком дверей. Последняя была открыта. Хитчмен ввел меня в маленькую освещенную комнату, похожую на корабельную каюту. Окно – круглое, как иллюминатор, – выходило на затуманенное море. На столе – подзорная труба; на стенах карты над заржавелым, обитым медью сундуком. Возле стола стоял мужчина, которого я так долго ждала увидеть воочию.

Он был чуть выше своего сына, но гордая осанка словно делала его еще выше. В отличие от сына одет он был в темный сюртук и брюки английского джентльмена, а его блестящие черные волосы были острижены по подобающей моде. Возможно, он сменил свое национальное одеяние, чтобы не выделяться среди местных жителей, обеспечивая себе большую свободу передвижения. Если сын был сама неусидчивость, отца отличало безмятежное спокойствие.

– Итак, мы встречаемся снова, мисс Бронте.

Его шелковисто‑вкрадчивый голос опять начал опутывать коварными чарами мое сознание, разрывая мои связи с мистером Слейдом, с внешним миром и со всем разумным и здравомыслящим. Золотая, воскового оттенка кожа туго обтягивала выпуклости лицевых костей. Возраст не поддавался определению. Надменной лепки нос и губы одновременно отталкивали и притягивали. Я будто услышала шепот слов Изабели Уайт из ее дневника: «Его странная красота пленила меня». Его глаза под высоко изогнутыми бровями были как два полумесяца, а пристальный взгляд затягивал меня в их черные глубины. С испугом я почувствовала, что потеряю себя, если буду смотреть в них слишком долго. Я пыталась думать о том, как мне велел вести себя мистер Слейд, и вспоминала, что моя цель – узнать об этом человеке как можно больше.

– Теперь, когда я поступила к вам на службу, – сказала я со спокойствием, которого не испытывала, – могу ли я узнать ваше имя?

Его глаза‑полумесяцы сузились в легкой усмешке.

– Я Куан Цзу‑чан. В обращении можете называть меня Куаном.

Позже я узнала, что это было его фамильное имя, которое по китайскому обычаю он называл прежде личного. Хитчмену, стоявшему позади меня, он сказал:

– Оставьте нас.

Удивление и обида смели благодушие с лица Хитчмена.

– Я останусь, если вы не против.

– Я против, – сказал Куан без обиняков.

Хитчмен постоял секунду в нерешительности, затем удалился. Я поняла, что, воображая себя партнером Куана, он на деле был его подчиненным.

– Давайте побеседуем, мисс Бронте, – сказал Куан, указывая мне на кресло, а сам опустился в деревянное капитанское позади письменного стола. Оно было слишком просторным для его щуплой фигуры, но поза его была царственной. – Вы довольны своим помещением? У вас есть все вам необходимое?

Такие вопросы мне задавали всякий раз, когда я поступала на новое место, но голос Куана придал избитым фразам особую значимость. Его острый взгляд подразумевал не просто интерес к тому, как я устроилась.

– В бытовом смысле все хорошо, но я ожидала немного большего. Вы обещали мне, если я приму ваше предложение, что я буду жить в роскоши. И я предпочла бы, чтобы моя свобода была менее стеснена.

Он выслушал мою жалобу свысока.

– В жизни бывают времена, когда нам приходится откладывать удовлетворение желаний и терпеть мелкие неудобства, чтобы получить вознаграждение. Ну, так вот, насколько я понял, вы познакомились с моим сыном и начали занятия с ним. Как он?

– Ваш сын умен, но он отказывается прилагать старания, – сказала я. – Антипатия к моей стране внушила ему упрямое нежелание изучать ее язык.

По гладкому лицу Куана скользнула тень неудовольствия.

– Мой сын должен научиться принимать обстоятельства, в которые его ставит судьба. А вы, мисс Бронте, должны преодолеть его сопротивление. У вас в прошлом бывали трудные ученики?

– Более чем достаточно, – сказала я.

– В конечном счете вам удавалось усмирить и наставлять их?

– Не всех, – призналась я. Будь это разговор с любым другим нанимателем, я попыталась бы скрыть свои неудачи, чтобы он не думал обо мне плохо, но сила натуры Куана принуждала меня к честности, как и в Брюсселе. – Невозможно учить кого‑то, кто отказывается принимать наставления.

– Так что за необученность вы вините учеников, а не себя, – сказал Куан.

Я не хотела рассердить его косвенным намеком, что Тин‑нань сам виноват, если не учится английскому, и все же мне необходимо было защититься.

– Средневековые алхимики утверждали, будто претворяют низкие металлы в золото, но даже самый лучший учитель не в силах вызвать подобное преображение в ученике.

– В моей стране хорошая учительница – та, кто признает свои ошибки и старается исправить их, а не опускает руки, – сказал Куан с тем же надменным высокомерием, какое я наблюдала у его сына.

Я ответила колко:

– Со всем уважением, сэр, но это не ваша страна.

Со скрытым злорадством Куан сказал:

– Я замечаю в вас нетерпимость к детям, мисс Бронте. Они столь сильно вам не нравятся?

Готовность к откровенности оставила меня; его вывод был проницателен, а женщина, признающаяся в неприязни к детям, рискует показаться чудовищем.

– Они мне очень нравятся, – ответила я.

Я увидела, что моя ложь не обманула Куана, и все же его черты отразили удовлетворение.

– Тем не менее вы будете бдительно оберегать детей, порученных вашим заботам?

– Ну, разумеется, – сказала я.

– Вы подвергнете опасности собственную жизнь, чтобы уберечь их?

Хотя я не могла вообразить, что жертвую собой ради кого‑либо из паршивцев, которых учила, или ради грубого капризного сына Куана, я кивнула, не ставя под сомнение мой предыдущий ответ.

– Вы встанете между вашими подопечными и кем‑либо, кто нападет на них? – сказал Куан. – Короче говоря, вы пойдете на все, лишь бы не причинить вред ребенку?

Мои кивки становились все слабее, так как дети не вызывают у меня особого восторга, и я не могла обязаться рискнуть жизнью ради неизвестного гипотетического ребенка. Однако его выражение стало еще удовлетвореннее. Я почувствовала, что выдержала какое‑то таинственное испытание, которому он меня подверг. Он сложил ладони пирамидкой под подбородком и продолжал изучать мое лицо.

– Почему вы избрали профессию, которая так плохо отвечает вашей натуре?

– Для женщины открыто мало возможностей, – призналась я.

– Но многие английские женщины предпочитают остаться дома, лишь бы не идти в услужение к чужим людям, – сказал Куан. – Почему вы поступили иначе?

– Я твердо решила не быть обузой моему отцу, – ответила я. – Я считала своим долгом вносить свою долю в ведение хозяйства.

– Исполнение долга перед родителями – высочайшая добродетель, – сказал Куан. – Однако какой тягостной обузой должна быть поддержка брата и сестры, неспособных самим зарабатывать себе на жизнь.

Такое описание Брэнуэлла и Эмили разозлило меня, как и близкое знакомство Куана с нашими делами.

– Они не обуза, – сказала я ледяным тоном. – Что бы я ни делала для них и для других моих близких, делается по любви, а не по обязанности.

Куан смерил меня задумчивым взглядом.

– Следовательно, из любви к семье вы зайдете куда дальше, чем для кого‑либо еще. – Он, видимо, был доволен таким выводом.

Его вопросы становились все более личными и оскорбительными.

– Могу я узнать цель этой беседы?

Он отмахнулся от моего вопроса.

– Ее цель станет очевидной в свое время.

Куан положил ладони на ручки кресла, магически создав образ императора на троне.

– Я ваш господин, а вы моя служанка. Вы будете делать то, чего потребую я.

Гнев заставил меня забыть осмотрительность.

– Пусть я служанка, но я вам не принадлежу. Здесь, в Англии, закон не терпит рабства. – Я встала в волнении и растерянности, как всегда, когда настаиваю на своем. – Прошу извинить меня, но я должна уйти.

Внезапно за невозмутимостью лица Куана забрезжила злобность.

– Здесь, в моих владениях, законы Англии не действуют. Сядьте, мисс Бронте.

Теперь настало время бежать из этого дома, прежде чем он сумеет глубже проникнуть в мое сознание; теперь настало время вызвать мистера Слейда, схватить Куана прежде, чем тот сможет исполнить свое секретное зловещее намерение. Я кинулась к двери и распахнула ее… только чтобы увидеть в коридоре Хитчмена, преграждающего мне путь.

– Вы останетесь, пока я не решу, что наш разговор окончен, – ровным тоном сказал Куан.

Я села в свое кресло. Хитчмен закрыл дверь, запирая меня с Куаном. Однако даже зверек в клетке огрызается на своего тюремщика.

– Я буду отвечать на дальнейшие ваши вопросы только при условии, что вы будете отвечать на мои, – сказала я, хотя и знала, что нахожусь не в том положении, чтобы ставить условия.

Я полагала, что Куан рассердится, но он словно был доволен, что я дала ему отпор.

– Ваше мужество восхищает меня, мисс Бронте. – Улыбка необычайного обаяния преобразила его лицо. – Смелость в ответ на угрозы – это редкая и достойная восхищения черта.

Мои эмоции внезапно претерпели пугающую перемену. Я больше не ощущала, что противостою ему, а была польщена его похвалой. Вновь он использовал свою власть, чтобы я возжаждала заслужить его доброе мнение, хотя я и знала, что он – мой враг.

– Сделка, которую вы предложили, честная, – сказал Куан. – Я отложу свои расспросы, и вы можете расспросить меня. Договорились?

Он протянул руку. Моя маленькая нежданная победа так меня потрясла, что я разинула рот. Мы пожали руки друг другу. Его пожатие было крепким, его тонкие пальцы – как железо в футляре из шелка. У меня возникло тревожное ощущение, что я согласилась на нечто большее, чем обмен сведениями. Но еще тревожнее было то, как наше новое товарищество взбодрило мой дух.

– Ну‑с, мисс Бронте, – сказал Куан, – я жду ваших вопросов.

Я нашлась сказать только:

– Кто вы?

Куан одобрительно кивнул и расположился в кресле поудобнее.

– Это пример, когда краткий вопрос требует длинного ответа. Полагаю, вы достаточно умны, и к тому времени, когда я докончу, вы поймете причину, почему я хочу, чтобы вы узнали мою историю в таких подробностях. Кто я – не исчерпывается всего лишь моей личностью, а уходит глубоко корнями в прошлое. В Китае история человека начинается не с него, но с его предков. Мои были торговцами рисом в Шанхае, великом торговом городе на восточном побережье. Семейное дело процветало, но мой отец лелеял желание приобщиться к правящему классу мандаринов, и я, его старший сын, был выбран для возвышения нашей семьи. Его богатство обеспечило мне лучших учителей. Долгие годы я посвятил учению. В двадцать лет я сдал экзамен для поступления на гражданскую службу.

Для меня все это звучало неописуемо чужеземным. Слова Куана, казалось, покачивали меня, будто ветерок, напоенный восточными пряностями. Его голос гипнотизировал. Неясные виды с китайскими пагодами и дворцами возникали в тумане за окном; крики чаек преобразились в гомон китайских торговцев.

– Затем я был назначен окружным судьей деревни в провинции Фукьен, – продолжал Куан. – Там я постиг искусство управления государством и администрации. Следующие семнадцать лет я трудился на разных постах по всей стране.

Я убедилась, что не способна отвести взгляда от его неподвижных, черных, кружащих голову глаз; жутковатое оцепенение охватило меня. С каждым мгновением красота Куана становилась более чарующей и менее отталкивающей. Я не испытывала к нему такого же влечения, как к мистеру Слейду; и все же он будил во мне тягу, которая не поддавалась объяснению. Или мой характер предопределил, что я попаду под власть Куана? Какой‑то магнетический поток истекал от него ко мне, будто между магнитом и железом. Хотя бы отчасти я начала постигать, что толкнуло его рассказать мне историю своей жизни. Он распознал мое влечение ко всему драматическому и фантастическому и целился запустить свои когти в мое сознание.

Его чарующий музыкальный голос продолжал:

– Это были бурные годы. Пока я был судейским чиновником в провинции Сычуань, она оказалась втянутой в войну с последователями пророка Мохаммеда. Два года спустя, когда я был финансовым инспектором в Хунани, на провинцию напали мятежники. К тому времени я женился; жена родила моего сына Тин‑наня. Затем родились наши две дочери. – В глазах Куана клубились темные воспоминания. – В конце концов я получил пост секретаря правителя города, который вы называете Кантон.

Частица моего сознания, еще цеплявшаяся за рациональность, уловила, что Куан пока не сказал ничего, объясняющего его действия.

– Кантон расположен в тропической области юга Китая, – продолжал он. – Это процветающий порт, куда съезжаются купцы Европы, Аравии, Востока и Нового света. Чужеземные торговцы живут отдельно от горожан в факториях на берегу реки Вампоа. Китайцы и чужеземцы равно наживают там огромные состояния на чае и шелках. Для меня это был во всех отношениях благодатный пост.

– Тогда почему вы покинули Китай? – спросила я смело. – Что привело вас в Англию?

Он молча смотрел на меня. Его глаза сузились в щелочки, будто он взвешивал, сколько я заслуживаю услышать… или насколько он может мне доверять. Наконец он сложил руки на столе и сказал с загадочной улыбкой:

– На эти вопросы я отвечу при случае в будущем. Вы можете идти. Пока я вновь вас не позову, вы продолжите обучать моего сына… если сумеете.

Остаток дня я провела в одиночестве. Тин‑нань так больше и не появился. Я потихоньку подергала двери и окна. Все они оказались крепко запертыми. Я была пленницей. Вечером я услышала спор между Куаном и Тин‑нанем. Сын вопил по‑китайски, отец ни разу не повысил голоса. Позднее я различила крадущиеся шаги в подвале. У меня возникло пугающее чувство, что в доме находится большее количество людей, чем я видела. Атмосфера была настолько насыщенной угрозой, что я поклялась не оставаться тут и секундой дольше. Утром, когда в замке повернулся ключ и дверь моей темницы была отперта, я была уже в мантилье и шляпке. Я выбежала в вестибюль и нагнала Хитчмена.

– Доброе утро, мисс Бронте, – сказал он, обводя меня наглым взглядом. – Вы куда‑то собрались?

– В город, с вашего разрешения, – сказала я.

Я жалела, что не могла взять мои баулы, ведь он сообразил бы, что я не намерена возвращаться, но я была бы рада спастись хотя бы в том, что было на мне. Я пыталась скрыть, что нервничаю, но, видимо, это мне не удалось, так как Хитчмен поглядел на меня настороженно.

– Зачем вам так скоро опять понадобилось в город?

– Мне нужно отправить письмо, – сказала я, доставая конверт с письмом папе, Эмили и Энн. – Моим близким о том, что я доехала сюда благополучно.

Хитчмен сказал:

– Дайте мне письмо, я прослежу, чтобы оно было отослано.

– О, я предпочитаю сделать это сама и избавить вас от лишних хлопот.

– Не лучше ли вам заняться своими обязанностями? – сказал Хитчмен.

– Сомневаюсь, что мастер Тин‑нань огорчится, если ему придется подождать с уроком, – сказала я.

Хитчмен смотрел на меня с подозрением, возбужденным моей настойчивостью.

– Идите в классную комнату, мисс Бронте. Я пришлю к вам вашего ученика.

Потерпев поражение, я повернулась, чтобы уйти, но он ухватил меня за плечо и повернул лицом к себе.

– Но прежде я вам кое‑что объясню. Каким‑то образом вы добились расположения Куана, но пока вы не докажете мне, что на вас можно полагаться, я буду следить за вами. Вы поняли?

– Да, сэр, – сказала я, задохнувшись от страха. В отличие от своего господина он не обладал ни мягкостью, ни магией, чтобы зачаровать меня. – Могу я идти?

– Еще нет. – Хитчмен ухмыльнулся, смакуя мой страх. – Я хочу, чтобы вы знали: я обязан Куану жизнью. Я отплачивал ему, делая больше, чем скажу сейчас. И сделаю еще больше, чтобы способствовать нашим планам и пожать награды, которых мы ожидаем.

Что‑то большее, чем корысть и благодарность, питало его верность? Быть может, он тоже подпал под таинственные чары Куана?

– Изабель Уайт украла у Куана деньги перед тем, как сбежать от него, – сказал Хитчмен, и наконец я узнала, откуда у нее появилась тысяча фунтов, которую она послала матери. – Она умерла за свой промах. Если вы так или иначе попытаетесь предать Куана, я вас убью.

Беспощадный взгляд Хитчмена и горячность речи не оставляли сомнений в искренности его угрозы. Мне стало дурно при мысли, что он раскроет мое притворство… или его раскроет Куан. Хитчмен отпустил меня, но я продолжала ощущать боль от его железной хватки, пока, спотыкаясь, добрела до классной комнаты. Парализованная беспомощностью, я рухнула в кресло у моего письменного стола и зажала голову в ладонях. Что, если мне не убежать из этого дома? Спасет ли меня мистер Слейд?

Вскоре появился Тин‑нань. Он пробурчал невнятное приветствие и сел за свой стол. Он выглядел неестественно подавленным, возможно, вследствие препирательств с отцом накануне. Я начала урок письма. Он зажал перо в кулаке и вывел невнятную каракулю.

– Держите перо вот так, – сказала я, показывая.

Он попытался, но словно бы никак не мог сложить пальцы таким образом.

– Вы, пожалуйста, показать мне, – попросил он смиренно.

Мне следовало бы знать, что он замыслил каверзу, но после стычки с Хитчменом я в полной растерянности забыла про осторожность. Я села рядом с Тин‑нанем, взяла его руку в свою и расположила его пальцы на пере.

Он вцепился мне в запястья.

– Ха! – прокукарекал он. – Я вас поймать!

– Отпустите меня! – приказала я, рассерженная его хитростью и собственной глупой доверчивостью.

Пока я пыталась вырваться, его глаза сверкали упоением злорадства. Он вскочил и начал трясти меня, выкручивая мне руки.

– Прекрати! – закричала я, опасаясь, что он задумал причинить мне серьезный вред, чтобы, возможно, сорвать на мне злость на своего отца. – Помогите! Помогите! – закричала я.

Громкий голос приказал:

– Прекрати!

Мы равно замерли, затем обернулись и увидели, что в дверях стоит Куан. Он сказан сыну что‑то неодобрительное по‑китайски. Тин‑нань отпустил меня и свирепо уставился на Куана.

– Идите со мной, мисс Бронте, – сказал Куан.

Пока он торопливо вел меня по лестнице в свой кабинет, ощущение у меня было такое, будто меня сняли с раскаленной сковородки и швырнули в огонь. Он усадил меня в то же кресло, что и вчера, а сам занял место за своим письменным столом.

– Приношу извинения за грубое поведение моего сына, – сказал Куан, но никакого сожаления он не испытывал. Напротив, он как будто был благодарен счастливому случаю, который предоставил ему Тин‑нань. – Но ведь он не первый непослушный молодой человек, с которым вам, к несчастью, приходилось иметь дело.

– О чем вы говорите? – сказала я.

– Я подразумевал вашего брата.

Стремление защитить вздыбилось во мне, как бывало всегда при упоминании Брэнуэлла.

– Брэнуэлл на вашего сына совершенно не похож.

– Позволю себе не согласиться, – невозмутимо сказал Куан, складывая ладони. – Ваш брат, согласно жителям вашей деревни, такая же тяжкая обуза для своей семьи, как мой сын для меня.

– Брэнуэлл никогда не напал бы на женщину, – возразила я.

Куан жалостливо мне улыбнулся.

– Не хотите ли услышать, что мои шпионы узнали от жителей вашей деревушки?

Я не хотела узнавать больше того, что уже знала, о непутевости моего брата, и уж тем более от Куана. Уязвленная, негодующая, я сказала:

– Я бы хотела, чтобы вы сдержали ваше обещание позволить мне расспрашивать вас.

Если я еще не могла отдать его в руки мистера Слейда, то по меньшей мере должна была выяснить, кто он и каковы его намерения.

И вновь моя напористость угодила ему, а не раздражила; возможно, ему не хватало слушателей. Задумчивость сузила его глаза.

– Быть может, подошло время ответить на вопрос, который вы задали мне вчера вечером. Почему я покинул Китай? – Его взгляд приобрел отрешенность ухода в воспоминания. – Да, почему, если Кантон предлагал все, чего только мог пожелать честолюбивый чиновник, каким был я?

Вновь его сладкозвучный голос и упоминание чужеземных городов начали оплетать меня чарами. Судно в море за окном выглядело китайской джонкой, плывущей по восточным водам. Я впала в то же томное, но не мешающее слушать полузабытье, как и накануне.

– Богатства приплывали в Кантон из дальних земель, – сказал Куан. – Иноземные купцы платили пошлину императору и оплачивали жилье. Китайские купцы платили налоги и дани. Значительная часть этих денег проходила через руки чиновников вроде меня, секретаря правителя города. А наиболее доходной коммерцией была торговля опиумом.

Я содрогнулась при упоминании дурмана, погубившего моего брата и причинившего моей семье столько горя. Шпионы Куана, видимо, узнали про пристрастие Брэнуэлла. То, что Куан упомянул Брэнуэлла и опиум в одном разговоре, не могло быть просто совпадением.

– Опиум, дар мака, субстанция с чудотворными свойствами, – сказал Куан. – Принятый внутрь или выкуренный в трубке, как принято в Китае, он облегчает боль, порождает безмятежность и эйфорию. Тревоги забываются, чувства обостряются. Мир кажется восхитительным.