Психология бессознательного 5 страница

Я прошу его еще раз рассказать свой сон; он рассказывает его теми же словами, но вместо «тогда кто-то говорит» произносит: «тогда она говорит*. Эта «она», вероятно, Берта или Ольга, с ко­торыми он играл, Следовательно, в переводе сон означает следую* щее: я играю с девочками в фанты и спрашиваю, кто хочет ко мне прийти? Она (Берта или Ольга) отвечает: «Я»* Тогда она должна меня заставить делать wiwi (т. е. помочь при этом, что, по-види­мому, для Ганса приятно)*

Ясно, что этот процесс, когда Гансу расстегивают штанишки и вынимают его пенис, окрашен для него приятным чувством. Во время прогулок эту помощь Гансу оказывает отец, что и дает повод фиксировать гомосексуальную склонность к отцу.

Два дня назад он, как я уже сообщал, спрашивал мать, поче­му она не прикасается к его пенису пальцами* Вчера, когда я его отвел в сторонку для уринирования, он впервые попросил меня от­вести к задней стороне дома, чтобы никто не мог видеть, и заме­тил: ж В прошлом году, когда я делал wiwi, Берта и Ольга смотрел» на меня». Это, по моему мнению, должно означать, что в прошлом году это любопытство девиц было для него приятно» а теперь — нет. Эксгибиционистское удовольствие (от обнажения половых ор­ганов) теперь подвергается вытеснению. Вытеснение желания, что­бы Берта или Ольга смотрели, как он делает wiwi (или заставля­ли его делать wiwi), объясняет появление этого желания во сне, которому он придал красивую форму игры в фанты* С этого вре­мени я несколько раз наблюдал, что он хочет делать wiwi неза­метно для всех».

Я тут же отмечу, что и этот сон подчиняется закону, который я привел в своем «Толковании сновидений». Разговоры, которые име­ют место во сне, происходят от собственных или слышанных разго­воров в течение ближайших ко сиу дней.

Вскоре после переезда в Вену отец фиксирует еще одно наблю­дение: «Ганс, 4ГД года, еще раз смотрит» как купают его малень­кую сестру, и начинает смеяться. Его спрашивают, почему он смеется.

Ганс; «Я смеюсь над Wiwimacher*oM у Анны».— «Почему?» — «Потому что Wiwirnacher у нее такой красивый».

* Слуховому типу.— Примеч. ред. перевод*,

4$

Ответ, конечно, ложный* Wiwimacher ему показался комичным. Но, между прочим» теперь он впервые в такой форме признает разннцу между мужским и женским половым органом вместо того» чтобы отрицать ее*

ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ И АНАЛИЗ

«Уважаемый г-н профессор! Я посылаю вам опять частицу Ганса, на этот раз, к сожалению, материал к истории болезни. Как вы увидите из прочитанного, у Ганса в последние дни развилось нерв­ное расстройство, которое меня с женой беспокоит» так как мы не можем найти средства устранить его. Прошу разрешить мне прий­ти к вам завтра, а пока посылаю вам имеющийся у меня матери­ал в записях.

Сексуальное возбуждение, вызванное нежностью матери, ве­роятно, является причиной нервного расстройства, но вызывающего повода я указать не в состоянии. Боязнь, что его на ули­це укусит лошадь, быть может, связана с тем, что он был где-нибудь испуган видам большого пениса. Как вы знаете, он уже раньше заметил большой пенис лошади, и тогда он пришел к заключению, что у матери, так как она большая, Wiwimacher дол­жен быть как у лошади.

Как взяться за то, чтобы извлечь полезное из этих предполо­жений, я не знаю. Быть может, он где-нибудь видел эксгибицио­ниста? Или все это имеет отношение только к матери?

Нам весьма неприятно, что он уже теперь начинает нам зада­вать загадки*

Если не считать страха выйти на улицу и дурного настроения по вечерам, то Ганс и теперь все такой же бойкий и веселый маль­чик».

Оставим пока в стороне и вполне понятное беспокойство отца, и его первые попытки объяснения и попробуем раньше разобраться в материале. В нашу задачу вовсе не входит сразу «понять» бо­лезнь. Это может удаться только позже, когда мы получим дос­таточно впечатлений о ней. Пока мы оставим в стороне и наше мне­ние и с одинаковым вниманием отнесемся ко всем данным наблю­дения*

Первые сведения, которые относятся к первым числам января 1908 г., гласят:

«Ганс {43/ч года) утром входит к матери с плачем и на воп­рос, почему он плачет, говорит: «Когда я спал, я думал, что ты ушла и у меня нет мамы, чтобы ласкаться к ней».

Итак — страшное сновидение. Нечто подобное я уже заметил летом в Гмундене. Вечером в постели он большею частью бывал нежно настроен, и однажды он выразился приблизительно так: «А если у меня не будет мамы, если ты уйдешь», или что-то в этом роде» я не могу вспомнить слов. Когда он приходил в такое элеги­ческое настроение, мать брала его к себе в постель*

Примерно 5-го января Ганс пришел к матери в кровать и по этому поводу рассказал ей следующее; «Ты знаещь, что тетя М, сказала: «А у него славная птичечка»**

(Тетка М. 4 недели тому назад жила у нас; однажды при ку­пании мальчика она, действительно, сказала тихо вышеприведен­ные слова моей жене. Ганс слышал это и постарался это исполь­зовать.)

7 января сн идет, как обычно, с няней в городской парк; на улице он начинает плакать и требует, чтобы его вели домой» так как он хочет приласкаться к матери. Дома на вопрос, почему он не хотел идти дальше н плакал, он ответа дать не хочет. Вплоть до вечера он, как обыкновенно» весел, вечером становится, по-ви­димому, тревожен, плачет, и его никак нельзя увести от матери, он опять хочет «ласкаться». Потом он становится весел и ночь спит хорошо.

8 января жена хочет сама с ним пойти гулять, чтобы видеть, что с ним происходит, и именно в Шёибрунн, куда он обыкновен­но охотно ходит* Он опять начинает плакать, не хочет отойти от матери, боится. Наконец он все-таки идет, но на улице на него на­ходит, по-видимому, страх. По возвращении из Шёнбрунна Ганс после долгого запирательства заявляет матери; «Я боялся» что меня укусит лошадь». {Действительно, в Шенбрунне он волновался, когда видел лошадь.) Вечером у него опять был при­падок вроде вчерашнего с требованием материнских ласк. Его ус­покаивают. Он со слезами говорит: «Я знаю, завтра я должен опять пойти гулять»,— и позже: «Лошадь придет в ком­нату*.

В тот же день его спрашивает мать: «Ты, может, трогаешь ру­кой Wiwimacher?* На это он отвечает: «Да, каждый вечер, когда я в кровати». В следующий день, 9 января, его перед послеобеден­ным сном предупреждают не трогать рукой Wiwimacher'a, После пробуждения он на cooTBeTCf вующий вопрос отвечает, что он все-та­ки на короткое время клал туда руку».

Все это могло быть началом и страха и фобии. Мы видим» что у нас есть достаточное основание отделить их друг от друга* В об­щем материала кажется нам вполне достаточно для ориентировки» и никакой другой момент не является столь благоприятным для по­нимания, как эта, к сожалению, обычно пропускаемая нли замалчи­ваемая начальная стадия. Расстройство начинается с тревожно-нежных мыслей,, а затем со страшного сновидения. Содержание последнего: потерять мать, так что к ней нельзя будет приласкать­ся. Итак, нежность к матери должна быть ненормально повышена. Это — основной феномен болезненного состояния. Вспомним еще

* Птичка — пенис. Нежность по отношению к половым органам детей, выра­жающаяся в словах и поступках со стороны нежных родственников, а иногда и самнх родителей, представляет сабой самое обычное явление, отмечаемое пснхоана-лизакя*

4Я

обе попытки совращения, которые Ганс предпринимал по отноше­нию к матери. Первая из них имела место летом, вторая непосред­ственно перед появлением боязни улицы и представляла собой прос­то рекомендацию своего полового органа. Эта повышенная неж­ность к матери превращается в страх, или, как мы говорим» она подвергается вытеснению. Мы не знаем еще, откуда идет толчок к вытеснению; быть может, здесь играет роль интенсивность воз­буждения, которая не по силам ребенку, быть может, здесь прини­мают участие другие силы» которых мы еще не знаем.

Мы узнаем все это позже. Этот страх, соответствующий вытес­ненному эротическому влечению, как и всякий детский страх, не имеет объекта; это еще страх (Angst)» а не боязнь (Furcbt). Ди­тя не может знать, чего оно боится, и когда Ганс на прогулке с няней не хочет сказать, чего он боится, то это потому, что он это­го еще не знает. Он говорит то, что знает: ему на улице не хвата­ет мамы, с которой он мог бы понежничать и от которой он не хо­чет уйти. Тут он со всей своей искренностью выдает первый смысл своего отвращения к улице.

Кроме этого, его тревожные состояния перед сном, отчетливо ок­рашенные нежностью, следовавшие одно за другим два вечера под­ряд, доказывают, что в начале болезни у него еще не было фобии улиц» прогулок или даже лошадей, в противном случае его вечер* нее состояние было бы необъяснимо: кто перед тем, как идти спать, думает об улице нли прогулке? Напротив, весьма легко себе пред­ставить, что на него вечером нападает страх потому, что его перед тем, как лечь в постель, с особенной силой охватывает либидо, объектом которого является мать, а цель которого — спать у матери. Он уже из опыта знает, что при подобных настроениях в Гмунде-не мать брала его к себе в постель, и ему хотелось бы добиться этого и в Вене. Прн этом не надо забывать, что в Гмундене он од­но время был с матерью один, так как отец не мог там находить­ся в продолжение всего каникулярного времени, а кроме того, там нежность Ганса была распределена между рядом товарищей, дру­зей и приятельниц, которых здесь не было, и либидо могло нераз­дельно направляться на мать*

Итак, страх соответствует вытесненному желанию (Sehnsucht), Но он далеко не эквивалентен этому желанию, и вытеснение кое в чем оказывает свое влияние* Желание может целиком вылиться в удовлетворение» когда к нему допускают желаемый объект. При страхе это лечение уже бесполезно. Страх остается даже тогда* когда желание могло бы быть удовлетворенным. Страх уже боль­ше нельзя обратно превратить в либидо, которое чем-то удержи­вается в состоянии вытеснения. Это обнаруживается на первой же прогулке с матерью. Ганс теперь с матерью и все-таки одержим страхом, иначе говоря, неудовлетворенным стремлением к ней. Ко­нечно, страх слабее,— он все-таки гуляет, в то время как няню он заставил вернуться; к тому же улица не совсем подходящее место для ласк и для всего того, чего хочется маленькому влюбленному.

Но страх уже выдержал испытание, н теперь он должен найти объ­ект. На этой прогулке он в первый раз высказывает опасение, что его укусит лошадь. Откуда взялся материал для этой фобии? Ве­роятно» из тех еще неизвестных комплексов, которые повели к вы­теснению и удержали в вытесненном состоянии либидо к матери. Некоторые опорные пункты для понимания дал нам уже отец, а именно — что Ганс с интересом наблюдал лошадей из-за их большо­го Wiwimacher*а, что, по его мнению, у матери должен быть такой же Wiwimacher, как у лошадей, и т. п. На основании этого можно было бы думать, что лошадь — это только заместительница матери. Но почему Ганс выказывает вечером страх, что лошадь придет в комнату? Скажут, что это глупая тревожная мысль маленького ребенка. Но невроз, как и сон, не говорит ничего глупого. Мы всегда бранимся тогда, когда ничего не понимаем, Это значит облег­чить себе задачу.

От этого искушения мы должны удержаться еще и в другом от­ношении. Ганс сознавался, что для удовольствия перед засыпа­нием возится со своим пенисом. Ну» скажет практический врач» теперь все ясно. Ребенок мастурбирует, и отсюда страх* Пусть так! То, что дитя вызывало у себя мастурбацией ощущения удовольст­вия, никак не объясняет нам его страха, а, наоборот, делает его загадочным. Состояния страха не вызываются ни мастурбацией, ни удовлетворением. При этом мы должны иметь в виду, что наш Ганс, которому теперь 43Д года, доставляет себе ежевечерне это удо­вольствие уже примерно с год» и мы позже узнаем» что он как раз теперь борется с этой привычкой, что уже скорее вяжется с вытес­нением и образованием страха.

Мы должны стать и на сторону доброй и, конечно, весьма за­ботливой матери. Отец обвиняет ее, и не совсем без основания» что она своей преувеличенной нежностью и слишком частой готов­ностью взять мальчика к себе в кровать вызвала появление нев­роза; мы могли бы также сделать ей упрек в том, что она ускори­ла наступление вытеснения своим энергичным отказом в ответ на его домогательства («это — свинство»).

Но ее положение затруднительно, и она только исполняет веле­ние судьбы,

Я условливаюсь с отцом, чтобы тот сказал мальчику, что ис­тория с лошадьми — это глупость и больше ничего. На самом деле он болен оттого, что слишком нежен с матерью и хочет» чтобы она брала его к себе в кровать* Он теперь боится лошадей потому, что его так заинтересовал Wiwimacher у лошадей. Он сам заметил» что неправильно так сильно интересоваться Wiwimacher'oM, даже своим собственным, и это совершенно верно. Далее я предложил отцу взяться за сексуальное просвещение Ганса. Так как мы из запи­сей отца знаем, что либидо Ганса связано с желанием видеть Wiwi­macher матери, то нужно отвлечь era от этой цели, сообщив ему» что у матери и у всех других женщин, как это он уже видел у Анны, Wiwimacher1 а вообще не имеется. Последнее объяснение следует

дать при удобном случае, после какого-нибудь вопроса со стороны Ганса.

Следующие известия» касающиеся нашего маленького Ганса, обнимают период с 1 до 17 марта. Месячная пауза вскоре полу­чит сере объяснение.

«После разъяснения* следует более спокойный период, когда Ганса можно ежедневно без особенного труда вести гулять в го­родской парк. Его страх перед лошадьми все больше превращает­ся в навязчивое стремление смотреть на лошадей. Он говорит: «Я должен смотреть на лошадей, и тогда я их боюсь».

После инфлюэнцы, которая его на 2 недели приковала к посте­ли» фобия его опять настолько усилилась, что его никак нельзя было заставить выйти на улицу; в крайнем случае он выходит на балкон. Еженедельно он ездит со мной в Лайнц** по воскресень­ям, так как в эти дни на улицах мало экипажей и ему нужно прой­ти очень короткое расстояние до станции. В Лайнце он однажды от­казывается выйти из сада на улицу гулять, так как перед садом стоит экипаж. Еще через неделю, которую ему пришлось оставать­ся дома, так как у него вырезали миндалины, фобия опять усили­лась. Он хотя все еще выходит на балкон, но не идет гулять; он быстро возвращается, когда подходит к воротам,

В воскресенье 1 марта по дороге на вокзал у меня завязы­вается с ним следующий разговор. Я опять стараюсь ему объяс­нить, что лошади не кусаются* Он: «tНо белые лошади кусаются, В Гмундене есть белая лошадь, которая кусается. Когда перед ней держат палец, она кусает». (Меня удивляет, что он говорит «па­лец» вместо «руку».) Затем он рассказывает следующую историю, которую я здесь передаю более связно.

Когда Лицци должна была уезжать, перед ее домом стоял экипаж с белой лошадью» чтобы отвезти веши на вокзал. (Лицци, как он мне рассказывает, это девочка, жившая в соседнем доме.) Ее отец стоял близко около лошади; лошадь повернула голову (чтобы его тронуть), а он и говорит Лицци: «Не давай паль­цев белой лошади, а то она тебя укусит». Я говорю на это: «Слушай, мне кажется» что то, что ты думаешь, вовсе не ло­шадь, a Wiwimacher, которого нельзя трогать руками».

Он: «Но ведь Wiwimacher не кусается?»

Я: «Все может быть!» На что он мне весьма оживленно ста­рается доказать, что там действительно была белая лошадь***,

2-го марта, когда он опять выказывает страх, я говорю ему: «Знаешь что? Глупость {так называет он свою фобию) пропадет, если ты будешь чаще ходить гулять. Теперь она так сильна, пото* му что ты нз*за болезни не выходил из дому».

• Что означает его страх» но еще ничего — о Wlwimacher'e женщин.

** Предместье Вены, где живут его дедушка и бабушка.

*** У отца нет основания сомневаться, что Ганс рассказывает здесь действи­тельное происшествие. Впрочем» при ощущениях зуда в головке члена, которые застав­ляют прикасаться к нему, дети говорят обыкновенно: «Меня кусает*.

Ои: «О нет, она сильна потому, что я начал каждую ночь трогать рукой свой Wiwimachera,

Врач и пациент, отец н сын сходятся на том, что приписывают отвыканию от онанизма главную роль в патогенезе нынешнего со­стояния* Но имеются указания и на значение других моментов. «3 марта к нам поступила новая прислуга, которая возбудила в Гансе особую симпатию* Так как она при уборке комнат сажает его на себя, он называет ее «моя лошадь» и всегда держит ее за юб­ку, понукая ее, 10 марта он говорит ей: «Когда вы сделаете то-то и то-то, вы должны будете совершенно раздеться» даже снять рубашку. (Он думает — в наказание, но за этими словами легко видеть и желание.)

Она: «Ну что же из этого: я себе подумаю» что у меня нет денег на платье».

Он: «Но это же стыд, ведь все увидят Wiwimacher*. Старое любопытство направлено на новый объект, и, как это бывает в периоды вытеснения» оно прикрывается морализирующей тенденцией!

Утром 13 марта я говорю Гансу: «Знаешь, когда ты перестанешь трогать свой Wiwimacher, твоя глупость начнет проходить». Ганс: «Я ведь теперь больше не трогаю Wiwimacher». Я: «Но ты этого всегда хотел бы*-

Ганс: «Да, это так, но «хотеть* не значит делать, а «делать> — это не «хотеть» (!!).

Я: «Для того чтобы ты не хотел, на тебя сегодня на ночь на­денут мешок».

После этого мы выходим за ворота. Он хотя еще и испыты­вает страх, но благодаря надежде на облегчение своей борьбы го­ворит заметно храбрее: «Ну, завтра, когда я получу мешок, глу­пости больше не будет», В самом деле» он пугается лошадей зна­чительно меньше и довольно спокойно пропускает мимо себя проез­жающие кареты.

В следующее воскресенье, 15 марта, Ганс обещал поехать со мной в Лайнц. Сначала он капризничает, наконец он все-таки идет со мной. На улице, где мало экипажей, он чувствует себя заметно лучше и говорит: «Это умно, что боженька уже выпустил ло­шадь». По дороге я объясняю ему, что у его сестры нет такого же Wiwimacher'a, как у него. Девочки и женщины не имеют сов­сем Wiwimacher*a. У мамы нет, у Анны нет и т. д. Ганс: «У тебя есть Wiwimacher?» Я: «Конечно* а ты что думал?»

Ганс (после паузы): «Как же девочки делают wiwt, когда у них нет Wiwimacher'a?»

Я: «У них нет такого Wiwimacher'a, как у тебя, разве ты не видел, когда Анну купали?»

В продолжение всего дня он весел, катается на санях и т. д. Только к вечеру он становится печальным и, по-видимому, опять боится лошадей.

Вечером нервный припадок и нужда в нежничаний выражены слабее, чем в прежние дни. На следующий день мать берет его с собой в город» и на улице он испытывает большой страх. На дру­гой день он остается дома — и очень весел. На следующее утро около 6 ч он входит к нам с выражением страха на лице. На воп­рос, что с ним, он рассказывает: «Я чуть-чуть трогал пальцем Wiwimacher. Потом я видел маму совсем голой в сорочке, и она показала мне свой Wiwimacher. Я показал Грете*, моей Грете, что мама делает* и показал ей мой Wiwimacher. Тут я скоро и отнял руку от Wiwimacher'а». На мое замечание» что может быть только одно из двух: или в сорочке» или совершенно голая, Ганс говорит: «Она была в сорочке, но сорочка была такая короткая, что я видел Wiwimacher^,

Все это в целом — не сон, но эквивалентная сну ойанисти-ческая фантазия. То, что он заставляет делать мать, служит, по-ви­димому, для его собственного оправдания: раз мама показывает Wiwimacher» можно и мне».

Из этой фантазии мы можем отметить следующее: во-первых, что замечание матери в свое время имело на него сильное влия­ние, и, во-вторых, что разъяснение об отсутствии у женщин Wiwl-macher'a еще не было им принято. Он сожалеет, что на самом де­ле это так, и в своей фантазии прочно держится за свою точку зрения. Быть может, у него есть свои основания отказывать отцу в доверии.

Недельный отчет отца: «Уважаемый г-н профессор! Ниже следует продолжение истории нашего Ганса, интереснейший отрывок. Быть может, я позволю себе посетить вас в понедельник, в приемные часы и, если удастся, приведу с собой Ганса, конечно, если он пойдет. Сегодня я его спросил: «Хочешь пойти со мной в понедельник к профессору, который у тебя отнимет глупость?»

Он: «Нет».

Я: «Но у него есть очень хорошенькая девочка». После этого он охотно и с удовольствием дает свое согласие.

Воскресенье, 22 марта. Чтобы несколько расширить воскресную программу дня, я предлагаю Гансу поехать сначала в Шёнбрунн и только оттуда к обеду—в Лайнц. Таким образом» ему при­ходится не только пройти пешком от квартиры до станции у тамож­ни, но еще от станции Гитцинг в .Шёнбрунн, а оттуда к станции парового трамвая Гитцинг. Все это он и проделывает, причем он, когда видит лошадей, быстро отворачивается, так как ему делается, по-видимому, страшно. Отворачивается он по совету матери.

В Шёнбрунне он проявляет страх перед животными* Так, он ни за что не хочет войти в помещение, в котором находится ж в-

* Грета — одна из девочек в Гмундене, о которой Ганс теперь как раз фантази­рует; оы разговаривает и играет с ней

р а ф» не хочет войти к слону, который обыкновенно его весьма раз­влекает. Он боится всех крупных животных, а у маленьких чувст­вует себя хорошо. Среди птиц на этот раз он боится пеликана, чего раньше никогда не было, вероятно, из-за его величины.

Я ему на это говорю; «Знаешь, почему ты боишься больших животных? У больших животных большой Wiwimacher, а ты на са­мом деле испытываешь страх перед большим Wiwimacher'oM».

Ганс: «Но я ведь никогда не видел Wiwimacher у больших жи­вотных»*.

Я: «У лошади ты видел, а ведь лошадь тоже большое живот­ное».

Ганс: «Да, у лошади — часто. Один раз в Гмундене, когда перед домом стоял экипаж* один раз перед таможней*.

Я: «Когда ты был маленьким, ты, вероятно, в Гмундене пошел в конюшню...»

Ганс (прерывая): «Да каждый день в Гмундене, когда лошади приходили домой, я заходил в конюшню».

Я: «.~и ты, вероятно, начал бояться, когда однажды увидел у лошади большой Wiwimacher. Но тебе этого нечего пугаться. У больших животных большой Wiwimacher, у маленьких — малень­кий».

Ганс: «И у всех людей есть Wiwimacher, и Wiwimacher вырастет вместе со мной, когда я стану больше; ведь он уже вырос».

На этом разговор прекращается; в следующие дни страх как буд­то опять увеличился. Он не решается выйти за ворота, куда его обыкновенно водят после обеда».

Последняя утешительная речь Ганса проливает свет на положе­ние вещей и дает нам возможность внести некоторую поправку в утверждения отца. Верно, что он боится больших животных, потому что он должен думать об их большом Wiwimacher'e, HOt собственно, нельзя еще говорить, что он испытывает перед самим большим Wiwimacher'oM. Представление о таковом было у него раньше безусловно окрашено чувством удовольствия, и он вся­чески старался как-нибудь увидеть этот Wiwimacher. С того времени это удовольствие было испорчено превращением его в неудовольст­вие, которое, непонятным еще для нас образом, охватило все его сексуальное исследование и, что для нас более ясно, после из­вестного опыта и размышлений привело его к мучительным выво­дам* Из его самоутешения: Wiwimacher вырастет вместе со мною — можно заключить, что он при своих наблюдениях всегда зани­мался сравнениями и остался весьма неудовлетворенным величи­ной своего собственного Wiwimacher'a. Об этом дефекте напоми­нают ему большие животные, которые для него по этой при­чине неприятны. Но так как весь ход мыслей, вероятно, никак не мо­жет стать ясно сознаваемым, то это тягостное ощущение превраща-

* Это неверно. Ср. его восклицание перед клеткой льна; здесь, вероятно, начи­нающееся забывание вследствие вытеснения.

егся в страх; таким образом, страх его построен как на прежнем удовольствии, так и на теперешнем неудовольствии. После того как состояние страха уже установилось, страх поглощает все осталь­ные ощущения. Когда процесс вытеснения прогрессирует, когда представления, связанные с аффектом и уже бывшие осознанны­ми, все больше отодвигаются в бессознательное,— все аффекты мо­гут превратиться в страх*

Курьезное замечание Ганса «он ведь уже вырос» дает нам возможность в связи с его самоутешением угадать многое, что он не может высказать и чего он не высказал при настоящем анализе*

Я заполняю этот пробел моими предположениями, составленны­ми на основании опыта с анализами взрослых. Но я надеюсь, что мои дополнения не покажутся включенными насильственно и произ­вольно. «Ведь он уже вырос». Об этом Ганс думает назло и для самоутешения; но это напоминает нам и старую угрозу матери: что ему отрежут Wiwimacher, если он будет продолжать возиться с ним. Эта угроза тогда, когда ему было 3]/2 года, не произве­ла впечатления. Он с невозмутимостью ответил, что он тогда бу­дет делать wiwi своим роро. Можно считать вполне типичным, что угроза кастрацией оказала свое влияние только через боль­шой промежуток времени, и он теперь — через 11Д го­да — находится в страхе лишиться дорогой частички своего #. Подобные проявляющиеся лишь впоследствии влияния приказаний и угроз, сделанных в детстве, можно наблюдать и в других слу­чаях болезни, где интервал охватывает десятилетия и больше, Я даже знаю случаи, когда «запоздалое послушание* вы­теснения оказывало существенное влияние на детерминирование бо­лезненных симптомов.

Разъяснение, которое Ганс недавно получил об отсутствии Wi-wimacher'a у женщин, могло только поколебать его доверие к себе и пробудить кастрационный комплекс. Поэтому он и протес­товал против него, и поэтому не получилось лечебного эффекта от этого сообщения: раз действительно имеются живые существа, у которых нет никакого Wiwjmacher'a, тогда уже нет ничего неве­роятного в том, что у него могут отнять Wiwimacher и таким образом сделают его женщиной*,

«Ночью с 27-го на 28-е Ганс неожиданно для нас в темноте встает со своей кровати и влезает в нашу кровать. Его комната от­делена от нашей спальни кабинетом. Мы спрашиваем его, зачем он пришел, не боялся ли он чего-нибудь. Он говорит; «Нет, я это скажу завтра», засыпает в нашей кровати, и затем уже его отно­сят в его кровать.

* Я не могу настолько прерывать изложение, чтобы указать, как много типич­ного s этом бессознательном ходе мыслей, который я приписываю маленькому Ган­су. Кастрационный комплекс — это самый глубокий бессознательный корень антисе* митнэма, потому что еще в детской мальчик часто слышит, что у евреев отрезают что* то,— он думает, кусочек пенисаt н это дает ему право относиться с презрением к евре-

На следующее утро я начинаю его усовещивать, чтобы узнать, за­чем он ночью пришел к нам. После некоторого сопротивления раз­вивается следующий диалог, который я сейчас же стенографически записываю.

Он: «Ночью в комнате был одни большой н дру­гой измятый жираф, и большой поднял крик, по­тому что я отнял у него измятого. Потом он пе­рестал кричать, а потом я сел на измятого жи­рафа»*

Я, с удивлением: «Что? Измятый жираф? Как это было?>

Он: «Да>. Быстро приносит бумагу, быстро мнет и говорит

мне: «Вот так был он измят».

Я: «И ты сел на измятого жирафа? Как?» Он это мне опять показывает и садится на пол.

Я: «Зачем же ты пришел в комнату?»

Он; «Этого я сам не знаю».

Я: «Ты боялся?»

Он: «Нет, как будто нет»*

Я: «Тебе снились жирафы?»

Он: «Нет, не снились; я себе это думал, все это я себе думал, проснулся я уже раньше»,

Я; «Что это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять» как кусок бумаги».

Он: «Это я знаю. Я себе так думал. Этого даже не бывает на свете*. Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе, взял руками».

Я: «Что, разве можно такого большого жирафа взять руками?»

Он: «Я взял руками измятого».

Я: «А где в это время был большой?»

Он: «Большой-то стоял дальше, в сторонке».

Я: «А что ты сделал с измятым?»

Он: «Я его немножко подержал в руках, пока большой пере* стал кричать, а потом сел на него:»,

Я: «А зачем большой кричал?»

Он: «Потому что я у него отнял маленького»* Замечает, что я все записываю, и спрашивает: «Зачем ты все записываешь?»

Я: «Потому что я это пошлю одному профессору, который у те­бя отнимет глупость».

Он: «Ага, а ты ведь написал и то, что мама сняла рубашку» ты это тоже дашь профессору?»

ям. И сознание превосходства над женщиной имеет тот же бессознательный корень. Вайнингер, этот талантливый и сексуально больной молодой фнло«оф, который после своей удивительной книги «Пол н характер» покончил жизнь самоубийством, в одной обратившей на себя внимание многих главе осыпал евреев и женщин с одинаковой злобой одинаковыми ругательствами. Вайдиигер, как невротик, находился всецело под влиянием инфантильных комплексов; отношение к кастраиконному комплексу — ет» общее для женщины и еврея.

* Ганс на своем языке определенна заявляет, чт* это была фантазия.

5*

Я: «Да, и ты можешь поверить, что он не поймет, как можно измять жирафа».

Он: «А ты ему скажи, что я сам этого не знаю, и тогда он не бу­дет спрашивать, а когда он спросит, что такое измятый жираф, пусть он нам напишет, и мы ему ответим или сейчас напишем, что я сам этого не знаю».

Я: «Почему же ты пришел ночью?»

Он: «Я этого не знаю».

Я: «Скажи-ка мне быстро, о чем ты теперь думаешь?*

Он (с юмором): «О малиновом соке>.

Я: «О чем еще?»

Он: «О настоящем ружье для убивания насмерть»*.

Его желания

Я: «Тебе ведь это не снилось?»

Он: «Наверно, нет; нет — я знаю совершенно определенно».

Он продолжает рассказывать: «Мама меня так долго просила, чтобы я ей сказал, зачем я приходил ночью* А я этого не хотел сказать, потому что мне было стыдно перед мамой»,