Психология бессознательного 7 страница

«Я спрашиваю свою жену, часто ли Ганс присутствовал, когда она отправлялась в клозет. Она говорит; «Да, часто он хнычет до тех пор, пока ему это не разрешат; это делали все дети».

Запомним себе хорошо это вытесненное уже теперь удовольст­вие видеть мать при акте дефекации.

«Мы идем за ворота. Ганс очень весел, и когда он бегает, изобра­жая лошадь, я спрашиваю: «Послушай, кто» собственно говоря, вьючная лошадь? Я, ты или мама?»

Ганс (сразу); «Я, я — молодая лошадь».

В период сильнейшего страха, когда страх находил на него при виде скачущих лошадей, я, чтобы успокоить его, сказал: «Зна­ешь, это молодые лошади — они скачут, как мальчишки.— Ведь ты тоже скачешь, а ты мальчик». С того времени он прн виде ска­чущих лошадей говорит: «Это верно — это молодые лошади!»

Когда мы возвращаемся домой, я на лестнице, почти ничего не думая, спрашиваю: «В Гмундене ты играл с детьми в лошадки?*

Он: «Да! (Задумывается.) Мне кажется, что я там приобрел мою глупость».

Я: «Кто был лошадкой?»

Он: «Я* а Берта была кучером»-

Я: «Не упал ли ты, когда был лошадкой?»

Ганс: «Нет! Когда Берта погоняла меня — но! — я быстро бе­гал, почти вскачь»*.

Я: сА в омнибус вы никогда не играли?»

Ганс: «Нет — в обыкновенные возы и в лошадки без воза. Ведь когда у лошадки есть воз, он может оставаться дома, а лошадь бегает без воза».

Я: «Вы часто играли в лошадки?»

Ганс: «Очень часто. Фриц (тоже сын домохозяина) был тоже однажды лошадью, а Франц кучером, и Фриц так скоро бежал, что вдруг наступил на камень, и у него пошла кровь».

Я- «Может быть, он упал?»

Ганс: «Нет, он опустил ногу в воду и потом обернул ее платком»**,

Я: «Ты часто был лошадью?»

Ганс: «О, да».

Я: «Й ты там приобрел глупость?»

Ганс: «Потому что они там всегда говорили *из-за лошади» и «из-за лошади» (он подчеркивает это «из-за» — wegen); поэтому я и заполучил свою глупость»***.

Некоторое время отец бесплодно производит исследования по другим путям,

Я: «Дети тогда рассказывали что-нибудь о лошади?»

Ганс: «Да!»

Я: «А что?»

Ганс: «Я это забыл».

Я: «Может быть, они что-нибудь рассказывали о ее Wiwima-cher'e?»

Ганс: «О, нет!»

Я: «Там ты уже боялся лошадей?»

Ганс: «О, нет, я совсем не боялся».

Я: «Может быть, Берта говорила о том, что лошадь...»

Ганс (прерывая): «Делает wiwi? Нет1»

10 апреля я стараюсь продолжить вчерашний разговор и хочу

* Он играл также в лошадки с колокольчиками,

•• См, дальше — отец вполне справедливо полагает, что Фриц тогда упал, *•• По моему мнению, Ганс не хочет утверждать, что он т о г д а заполучил глу­пость, а только в связи с теми событиями. Обыкновенно так и бывает, как в теории, что тот же предмет, который раньше вызывал высокое наслаждение, сегодня делается объектом фобии* И я моту дополнить за ребенка, который этого не умеет сказать, что словечко *н з • з а> (wegen) открыло путь распространению фобии с лошади на воз* (Ганс на своем детском языке называет воз Wagen вм, Wagen.) Не нужно забы­вать, насколько конкретнее, чем взрослые, относятся к словам дети и сколь значи­тельны должны быть для них ассоциации по сходству слов.

узнать, что означает «из-за лошади». Ганс не может этого вспом­нить; он знает только, что утром несколько детей стояли перед во­ротами и выкрикивали: «из-за лошади», «сиз-за лошади». Он сам тоже стоял там. Когда я становлюсь настойчивее, он заявляет, что дети вовсе не говорили «из-за лошади» и что ой неправильно вспомнил.

Я: «Ведь вы часто бывали также в конюшне и, наверное, гово­рили о лошади?» — «Мы ничего не говорили».— «А о чем же вы разговаривали?» — «Ни о чем».— «Вас было столько детей, и вы ни о чем не говорили?» — «Кое о чем мы уже говорили, но не о лоша­ди»,— «А о чем?» — «Я теперь уже этого не знаю»,

Я оставляю эту тему, так как очевидно, что сопротивление слиш­ком велико*, и спрашиваю: «С Бертой ты охотно играл?»

Он: «Да, очень охотно, а с Ольгой — нет; знаешь* что сделала Ольга? Грета наверху подарила мне раз бумажный мяч, а Ольга его разорвала на куски. Берта бы мне никогда его не разорвала* С Бертой я очень охотно играл».

Я: «Ты видел* как выглядит Wiwimacher Берты?»

Он; «Нет, я видел Wiwimacher лошади, потому что я всегда бывал в стойле».

Я; «И тут тебе стало интересно знать, как выглядит Wiwimacher у Берты и у мамы?»

Он: «Да»,

Я напоминаю ему его жалобы на то, что девочка всегда хотела смотреть, как он делает wiwi.

Он: «Берта тоже всегда смотрела (без обиды, с большим удо­вольствием), очень часто. В маленьком саду, там, где посажена редиска, я делал wiwi, а она стояла у ворот и смотрела».

Я: «А когда она делала wiwi, смотрел ты?»

Он: «Она ходила в клозет».

Я: «А тебе становилось интересно?»

Он: «Ведь я был внутри, в клозете, когда она там была».

(Это соответствует действительности: хозяева нам это раз рас­сказали, и я припоминаю, что мы запретили Гансу делать это.)

Я: «Ты ей говорил, что хочешь пойти?»

Он: «Я входил сам и потому, что Берта мне это разрешила. Это ведь не стыдно»*

Я: «И тебе было бы приятно увидеть Wiwimacher?»

Он: «Да, но я его не видел»,

Я напоминаю ему сон в Гмундене относительно фантов и спра­шиваю; «Тебе в Гмундене хотелось, чтобы Берта помогла тебе сде­лать wiwi?»

Он: «Я ей никогда этого не говорил». .

Я: «А почему ты этого ей не говорил?»

* Здесь* собственно, ничего другого нельзя было извлечь, кроме словесной ассо-цвацин, ускользнувшей от отца. Хороший образчик условий, при которых психоанали­тические попытки оканчиваются неудачей.

Он: «Потому что я об этом никогда не думал (прерывает себя). Когда я обо всем этом напишу профессору, глупость скоро пройдет, не правда ли?>

Я: «Почему тебе хотелось, чтобы Берта помогла тебе делать wiwi?»

Он: «Я не знаю. Потому что она смотрела».

Я: «Ты думал о том, что она положит руку на Wiwimacher?»

Он: «Да. (Отклоняется.) В Гмундене было очень весело. В ма­леньком саду, где растет редиска, есть маленькая куча песку, там я играл с лопаткой>* (Это сад, где оа делал wiwL)

Я: «А когда ты в Гмундене ложился в постель, ты трогал рукой Wiwimacher?»

Он: «Нет, еще нет, В Гмундене я так хорошо спал, что об этом еще не думал. Только на прежней квартире и теперь я это делал».

Я: «А Берта никогда не трогала руками твоего Wiwimacher'a?»

Он: «Она этого никогда не делала, потому что я ей об этом ни­когда не говорил».

Я; «А когда тебе этого хотелось?»

Он: «Кажется, однажды в Гмундене».

Я: «Только один раз?»

Он: «Да, чаще»,

Я: «Всегда, когда ты делал wiwl она подглядывала,— может, ей было любопытно видеть, как ты делаешь wiwi?»

Он: «Может быть, ей было любопытно видеть, как выглядит мой Wiwimacher?»

Я: «Но и тебе это было любопытно, только по отношению к Берте?>

Он: «К Берте и к Ольге»,

Я: «К кому еще?»

Он: «Больше ни к кому».

Я: «Ведь это неправда. Ведь и по отношению к маме?*

Он: «Ну, к маме, конечно».

Я: «Но теперь тебе больше уже не любопытно. Ведь ты знаешь, как выглядит Wiwimacher Анны?*

Он: «Но он ведь будет расти, не правда ли?»*

Я: «Да, конечно,,. Но когда он вырастет, он все-таки не будет походить на твой*.

Он: «Это я знаю* Он будет такой, как теперь, только больше».

Я: «В Гмундене тебе было любопытно видеть, как мама раз­девается?»

Он: «Да, я у Анны, когда ее купали, я видел маленький Wiwi­macher».

Я: «И у мамы?»

Он: «Нет!»

Я: «Тебе было противно видеть мамины панталоны?»

Он: «Только черные, когда она их купила, и я их увидел и плю­нул, А когда она их надевала и снимала, я тогда не плевал. Я п л е-

■

* Он хочет быть уверенным, что его собственный Wiwimacher будет расти,

вал тогда потому, что черные панталоны чер­ны, как Lumpf, а желтые — как wiwit и когда я смотрю на них, мне кажется, что нужно делать wiwi, Когда мама носит панталоны, я их не вижу, потому что сверху она носит платье».

Я: «А когда она раздевается?»

Он: «Тогда я не плюю. Но когда панталоны новые, они выгля­дят как Lumpf. А когда они старые, краска сходит с них, и они ста­новятся грязными. Когда их покупают, они новые, а когда их не по­купают, они старые»,

Я: «Значит, старые панталоны не вызывают в тебе отвращение?»

Он: «Когда они старые, они ведь немного чернее, чем Lumpf, не правда ли? Немножечко чернее»**

Я: «Ты часто бывал с мамой в клозете?»

Он: «Очень часто».

Я: «Тебе там было противно?*

Он: «Да... Нет!»

Я: «Ты охотно присутствуешь при том, когда мама делает wiwi или Lumpf?»

Он: «Очень охотно».

Я: «Почему так охотно?»

Он: «Я этого не знаю».

Я: «Потому что ты думаешь, что увидишь Wiwimacher?»

Он: «Да, я тоже так думают

Я: «Почему ты а Лайнце никогда не хочешь идти в клозет?»

(В Лайнце он всегда просит, чтобы я его не водил в клозет. Он один раз испугался шума воды, спущенной для промывания кло­зета.)

Он: «Потому что там, когда тянут ручку вниз, получается боль­шой шум»,

Я: «Этого ты боишься?»

Он: «Да!»

Я: «А здесь, в нашем клозете?»

Он: «Здесь — нет. В Лайнце я пугаюсь, когда ты спускаешь воду. И когда я нахожусь в клозете и вода стекает вниз, я тоже пугаюсь».

Чтобы показать мне, что в нашей квартире он не боится, он заставляет меня пойти в клозет и спустить воду. Затем он мне объ­ясняет: «Сначала делается большой шум, а потом поменьше. Когда большой шум, я лучше остаюсь внутри клозета, а когда слабый шум, я предпочитаю выйти из клозета».

Я: «Потому что ты боишься?>

Он: «Потому что мне всегда ужасно хочется видеть большой

+ Наш Ганс не может справиться с темой, которую он не знает как изложить, И нам трудно понять его. Быть может, он думает, что панталоны вызывают в ней отвра­щение только после их покупки; на теле матери они больше не вызывают у него ассо­циации с Lumpf 'ом или с wiwi; тогда уже он» интересуют его в другом направлении.

шум (он поправляет себя), слышать, и я предпочитаю оставаться внутри, чтобы хорошо слышать его».

Я: «Что же напоминает тебе большой шум?>

Он: «Что мне в клозете нужно делать Lumpf» (то же самое, что при виде черных панталон)*

Я: «Почему?*

Он: «Не знаю. Нет, я знаю, что большой шум напоминает мне шум, который слышен, когда делаешь Lumpf. Большой шум напоминает Lumpf, маленький — wiwi» (ср. черные и желтые панталоны).

Я: «Слушай, а не был ли омнибус такого же цвета, как Lumpf?» (По его словам — черного цвета,)

Он (пораженный); «Да!»

Я должен здесь вставить несколько слов. Отец расспрашивает слишком много и исследует по готовому плану вместо того, чтобы

дать мальчику высказаться. Вследствие этого анализ становится неясным и сомнительным. Ганс идет по своему пути, и когда его хотят свести с него, он умолкает. Очевидно, его интерес, неиз­вестно почему, направлен теперь на Lumpf и на wiwi* История с шумом выяснена так же мало, как и история с черными и желтыми панталонами, Я готов думать, что его тонкий слух отметил разни­цу в шуме, который производят при мочеиспускании мужчины и женщины* Анализ искусственно сжал материал и свел его к разнице между мочеиспусканием и дефекацией. Читателю, который сам еще не производил психоанализа, я могу посоветовать не стремиться понимать все сразу. Необходимо ко всему отнестись с бесприст­растным вниманием и ждать дальнейшего.

«11 апреля. Сегодня утром Ганс опять приходит в спальню и, как всегда в последние дни, его сейчас же выводят вон.

После он рассказывает: «Слушай, я кое о чем подумал. Я с и ж у в ванне*, тут приходит слесарь и отвинчивает е е**. Затем берет большой бурав и ударяет меня в живот»,

Отец переводит для себя эту фантазию: «Я — в кровати у мамы* Приходит папа и выгоняет меня. Своим большим пенисом он от­талкивает меня от мамы».

Оставим пока наше заключение невысказанным.

«Далее он рассказывает еще нечто другое, что он себе приду­мал: «Мы едем в поезде, идущем в Гмунден. На станции мы начи­наем надевать верхнее платье, но не успеваем этого сделать, и поезд уходит вместе с нами».

Позже я спрашиваю: «Видел ли ты, как лошадь делает Lumpf?»

Ганс: «Да, очень часто».

Я: «Что же, она при этом производит сильный шум?»

Ганс; «Да!»

Я: «Что же напоминает тебе этот шум?»

* Ганса купает мать.

♦* Чтобы взять ее в починку.

Ганс: «Такой же шум бывает, когда Lumpf падает в горшочек».

Вьючная лошадь, которая падает и производит шум ногами, ве­роятно, и есть Lumpf, который при падении производит шум. Страх перед дефекацией, страх перед перегруженным возом главным об­разом соответствует страху перед перегруженным животом».

По этим окольным путям начинает для отца выясняться истин­ное положение вещей,

ell апреля за обедом Ганс говорит: «Хорошо, если бы мы в Гмундене имели ванну, чтобы мне не нужно было ходить в баню*.

Дело в том, что в Гмундене его, чтобы вымыть, водили всегда в соседнюю баню, против чего он обыкновенно с плачем протестовал* И в Вене он всегда подымает крик» когда его» чтобы выкупать, сажают или кладут в большую ванну. Он должен купаться стоя или на коленях».

Эти слова Ганса, который теперь начинает своими самостоя­тельными показаниями давать пишу для психоанализа, устанавли­вают связь между обеими последними фантазиями (о слесаре, от­винчивающем ванну, и о неудавшейся поездке в Гмунден). Из последней фантазии отец совершенно справедливо сделал вывод об отвращении к Гмундену. Кроме того, мы имеем здесь опять хороший пример того, как выплывающее из области бессознательного стано­вится понятным не при помощи предыдущего, а при помощи последующего.

«Я спрашиваю его, чего и почему он боится в большой ванне.

Ганс: «Потому, что я упаду туда»*

Я: «Почему же ты раньше никогда не боялся» когда тебя купа­ли в маленькой ванне?»

Ганс: «Ведь я в ней сидел, ведь я в ней не мог лечь, потому что она была слишком мала».

Я; «А когда ты в Гмундене катался на лодке, ты не боялся, что упадешь в воду?»

Ганс: «Нет, потому что я удерживался руками, и тогда я не мог упасть. Я боюсь, что упаду, только тогда* когда купаюсь в боль­шой ванне».

Я: «Тебя ведь купает мама. Разве ты боишься, что мама тебя бросит в ванну?»

Ганс: «Что она отнимет свои руки и я упаду в воду с головой».

Я: «Ты же знаешь, что мама любит тебя, ведь она не отнимет рук».

Ганс: «Я так подумал».

Я: «Почему?»

Ганс: «Этого я точно не знаю».

Я: «Быть может, потому» что ты шалил и поэтому думал, что она тебя больше не любит?»

Ганс: «Да»*

Я: «А когда ты присутствовал при купании Анны, тебе не хоте­лось, чтобы мама отняла руки и уронила Анну в воду?»

Ганс: «Да».

Мы думаем, что отец угадал это совершенно верно,

«12 апреля. На обратном пути иэ Лайнца в вагоне 2-го класса Ганс при виде черной кожаной обивки говорит: «Пфуй, я плюю, а когда я вижу черные панталоны и черных лошадей, я тоже плюю» потому что я должен делать Lumpf».

Я: «Быть может, ты у мамы видел что-нибудь черное* что тебя испугало?»

Ганс: «Да»,

Я: «А что?»

Ганс: «Я не знаю, черную блузку или черные чулки».

Я- «Быть может, ты увидел черные волосы на Wiwimacher'e, когда ты был любопытным и подглядывал?»

Ганс (оправдываясь): «Но Wiwimacher'a я не видел»,

Когда он однажды снова обнаружил страх при виде воза, вы­езжавшего из противоположных ворот, я спросил его: «Не похожи ли эти ворота на роро?»

Он: «А лошади на Lumpf?» После этого каждый раз при ви­де выезжающего из ворот воза он говорит: «Смотри, идет Lumpfi». Выражение Lumpfi он употребляет в первый раз; оно звучит как ласкательное имя. Моя свояченица называет своего ребенка WumpfI

13 апреля при виде куска печенки в супе он говорит: «Пфуй, Lumpf». Он ест, по-видимому, неохотно и рубленое мясо, кото­рое ему по форме и цвету напоминает Lumpf.

Вечером моя жена рассказывает, что Ганс был на балконе и сказал ей: «Я думал, что Анна была на балконе и упала вниз». Я ему часто говорил, что когда Анна на балконе, он должен следить за ней, чтобы она не подошла к барьеру, который слесарь-сецес-снонист* сконструировал весьма нелепо, с большими отверстиями. Здесь вытесненное желание Ганса весьма прозрачно* Мать спроси­ла его, не было ли бы ему приятнее, если бы Анна совсем не сущест­вовала. На это он ответил утвердительно.

14 апреля. Тема, касающаяся Анны, все еще на первом плане. Мы можем вспомнить иэ прежних записей, что он почувствовал ан­типатию к новорожденной, отнявшей у него часть родительской любви; эта антипатия и теперь еще не исчезла и только отчасти компенсируется преувеличенной нежностью. Он уже часто погова­ривал, чтобы аист больше не приносил детей, чтобы мы далн аисту денег, чтобы тот больше не приносил детей из большого ящи­ка, в котором находятся дети. (Ср. страх перед мебельным фур­гоном. Не выглядит ли омнибус как большой ящик?) Анна так кричит, это ему тяжело.

Однажды он неожиданно заявляет: «Ты можешь вспомнить, как пришла Анна? Она лежала на кровати у мамы такая милая и славная» (эта похвала звучит подозрительно фальшиво).

Затем мы внизу перед домом. Можно опять отметить большое

* Сецессион — название ряда объединений немецких и австрийских художников конца XIX— начала XX в.— Примеч. ред.

улучшение. Даже ломовики вызывают в нем более слабый страх* Один раз он с радостью кричит: ^Вот едет лошадь с черным у рта»,— и я, наконец, могу констатировать, что это лошадь с кожаным на* мордником. Но Ганс не испытывает никакого страха перед этой лошадью.

Однажды он стучит своей палочкой о мостовую и спрашивает: «Слушай, тут лежит человек... который похоронен»* или это бы­вает только на кладбище?» Таким образом, его занимает теперь не только загадка жизни, но и смерти.

По возвращении я вижу в передней ящик, и Ганс говорит*; «Анна ехала с нами в Гмунден в таком ящике. Каждый раз, когда мы ехали в Гмунден, она ехала с нами в ящике, Ты мне уже опять не веришь? Это, папа, уже на самом деле. Поверь мне, мы достали боль­шой ящик, полный детей, и они сидели там, в ванне. (В этот ящик упаковывалась ванна.) Я их посадил туда, верно. Я хорошо припо­минаю это»**.

Я: «Что ты можешь припомнить?»

Ганс: «Что Анна ездила в ящике, потому что я этого не забыл. Честное слово!»

Я: «Но ведь в прошлом году Анна ехала с нами в купе»*

Ганс: «Но раньше она всегда ездила с нами в ящике».

Я: «Не маме ли принадлежал ящик?»

Ганс: «Да, он был у мамы»,

Я: «Где же?»

Ганс: «Дома на полу».

Я: «Может быть, она его носила с собой?****

Ганс: «Нет! Когда мы теперь поедем в Гмунден, Анна опять по­едет в ящике».

Я: «Как же она вылезла из ящика?»

Ганс: «Ее вытащили», . Я: «Мама?»

Ганс: «Я и мама. Потом мы сели в экипаж* Анна ехала верхом на лошади, а кучер погонял. Кучер сидел на козлах. Ты был с на-мн. Даже мама это знает. Мама этого не знает, потому что она опять это забыла» но не нужно ей ничего говорить»,

Я заставляю его все повторить.

Ганс: «Потом Анна вылезла».

Я: «Она ведь еще и ходить не могла!»

Ганс: «Мы ее тогда снесли на руках».

* Для нас ясно, почему тема «Анна* идет непосредственно за темой "Lumpf": Анна — сама Lumpf, все новорожденные дети — ЬигпрГы,

** Тут он начинает фантазировать. Мы узнаем, что для него ящик и ванна обо­значают одно и то же — это пространство, в котором находятся дета. Обратим вни­мание на его повторные уверения.

*** Ящик — конечно, живот матери. Отец хочет указать Гансу, что ОН ЭТО понял.

Я: «Как же она могла сидеть на лошади, ведь в прошлом году она еще совсем не умела сидеть».

Ганс; «О, да, она уже сидела и кричала: но! но! И щелкала кну­том, который раньше был у меня. Стремян у лошади не было, а Анна ехала верхом; папа, а может быть, это не шутка*.

Что должна означать эта настойчиво повторяемая и удержива­емая бессмыслица? О, это ничуть не бессмыслица; это пародия — месть Ганса отцу* Она должна означать приблизительно следующее; если ты в состоянии думать, что я могу пове­рить в аиста, который в октябре будто бы при­нес Анну, тогда как я уже детом, когда мы еха­ли в Гмунден, заметил у матери большой живот, то я могу требовать, чтобы и ты верил моим вымыслам. Что другое может означать его утверждение, что Ан­на уже в прошлое лето ездила в ящике в Гмунден, как не его осведом­ленность о беременности матери? То, что он и для следующего года предполагает эту поездку в ящике, соответствует обычному появлению из прошлого бессознательных мыслей. Или у него есть особые основания для страха, что к ближайшей летней поездке мать опять будет беременна. Тут уже мы узнали, что именно испор­тило ему поездку в Гмунден,— это видно из его второй фантазии, «Позже я спрашиваю его, как, собственно говоря, Анна после рожде­ния пришла к маме, в постель».

Тут он уже нмеет возможность развернуться и подразнить отца.

Ганс: «Пришла Анна, Госпожа Краус (акушерка) уложила ее в кровать. Ведь она еще не умела ходить, А аист нес ее в своем клюве. Ведь ходить она еще не могла (не останавливаясь, про­должает). Аист подошел к дверям и постучал; здесь все спали, а у него был подходящий ключ; он отпер двери и уложил Анну в

твою* кровать, а мама спала; нет, аист уложил Анну в мами­ну крова т*ь. Уже была ночь, и аист совершенно спокойно уло­жил ее в кровать и совсем без шума, а потом взял себе шляпу и ушел обратно. Нет* шляпы у него не было».

Я: «Кто взял себе шляпу? Может быть, доктор?»

Ганс: «А потом аист ушел к себе домой и потом позвонил, и все в доме уже больше не спали, Но ты этого не рассказывай ни маме, ни Тине (кухарка). Это тайна!»

Я: «Ты любишь Анну?»

Ганс: «Да, очень».

Я: «Было бы тебе приятнее, если бы Анны не было, или ты рад, что она есть?»

% Ганс: «Мне было бы приятнее, если бы она не появилась на свет».

Я: «Почему?»

Ганс: *По крайней мере она не кричала бы так, а я не могу переносить крика».

Я: «Ведь ты и сам кричишь?»

• Конечно, ирония, как и последующая просьба не выдать этой тайны матери.

Ганс: «А ведь Анна тоже кричит*.

Я: «Почему ты этого не переносишь?»

Ганс: «Потому что она так сильно кричит».

Я: «Но ведь она совсем не кричит»,

Ганс: «Когда ее шлепают по голому роро, она кричит»,

Я: «Tto уже ее когда-нибудь шлепал?»

Ганс: «Когда мама шлепает ее, она кричит».

Я: «Ты этого не любишь?»

Ганс: «Нет... Почему? Потому что она своим криком производит такой шум».

Я: «Если тебе было бы приятнее, чтобы ее не было на свете, зна­чит, ты ее не любишь?»

Ганс: «Гм* гм.„» (утвердительно).

Я: «Поэтому ты думаешь, что мама отнимет руки во время купа­ния и Анна упадет в воду...»

Ганс (дополняет); «...и умрет».

Я- «И ты остался бы тогда одни с мамой. А хороший мальчик этого все-таки не желает».

Ганс: «Но думать ему можно».

Я: «А ведь это нехорошо».

Ганс: «Когда об этом он думает, это все-таки хорошо, потому что тогда можно написать об этом профессор у»*.

Позже я говорю ему; «Знаешь, когда Анна станет больше и на­учатся говорить, ты будешь ее уже больше любить».

Ганс: «О, нет. Ведь я ее люблю. Когда она осенью уже будет большая, я пойду с ней один в парк и буду все ей объяснять».

Когда я хочу заняться дальнейшими разъяснениями, он преры­вает меня, вероятно, чтобы объяснить мне, что это не так плохо, когда он желает Анне смерти.

Ганс: «Послушай, ведь она уже давно была на свете, даже ког­да ее еще не было. Ведь у аиста она уже тоже была на свете».

Я: «Нет, у аиста она, пожалуй, и не была».

Ганс: «Кто же ее принес? У аиста она была»,

Я: «Откуда же он ее принес?»

Ганс; «Ну, от себя».

Я: «Где она у него там находилась?»

Ганс: «В ящике, в аистином ящике»*

Я; «А как выглядит этот ящик?»

Ганс; «Он красный. Выкрашен в красный цвет (кровь?)».

Я: «А кто тебе это сказал?»

Ганс; «Мама; я себе так думал; так в книжке нарисовано».

Я; «В какой книжке?»

Ганс: «В книжке с картинками», (Я велю ему принести его пер­вую книжку с картинками. Там изображено гнездо аиста с аистами

* Славны А маленький Ганс! Я даже у взрослых не желал бы для себя лучшего понимания психоанализа*

на красной трубе. Это и есть тот ящик. Интересно» что на той же странице изображена лошадь, которую подковывают. Ганс помещает детей в ящик, так как он их не находит в гнезде.)

Я: «Что же аист с ней сделал?»

Ганс: «Тогда он принес Анну сюда. В клюве* Знаешь, это тот аист из Щёнбрунна, который укусил зонтик». (Воспоминание о малень­ком происшествии в Шёнбрунне.)

Я: «Ты видел, как аист принес Анну?>

Ганс: «Послушай, ведь я тогда еще спал. А утром уже никакой аист не может принести девочку или мальчика».

Я: «Почему?»

Ганс: «Он не может этого. Аист этого не может. Знаешь» поче­му? Чтобы люди этого сначала не видели и чтобы сразу, когда наступит утро, девочка уже была тут»*,

Я: «Но тогда тебе было очень интересно знать, как аист это сделал?»

Ганс: «О, да!»

Я: «А как выглядела Анна, когда она пришла?»

Ганс (неискренно): «Совсем белая и миленькая, как золотая».

Я: «Но когда ты увидел ее в первый раз, она тебе не понра­вилась?»

Ганс: «О, очень!»

Я: «Ведь ты был поражен, что она такая маленькая?»

Ганс: «Да».

Я: «Как велика была она?»

Ганс: «Как молодой аист».

Я: «А еще как что? Может быть, как Lumpf?»

Ганс: «О, нет, Lumpf много больше — капельку меньше, чем Анна теперь».

Я уже раньше говорил отцу» что фобия Ганса может быть сведена к мыслям н желаниям, связанным с рождением сестренки. Но я упустил обратить его внимание на то, что по инфантильной сексуальной теории ребенок — это Lumpf, так что Ганс должен прой­ти и через экскрементальный комплекс* Вследствие этого моего упу­щения н произошло временное затемнение лечения. Теперь после сделанного разъяснения отец пытается выслушать вторично Ганса по поводу этого важного пункта.

«На следующий день я велю ему рассказать еще раз вчерашнюю историю. Ганс рассказывает; «Анна поехала в Гмунден в большом ящике, мама в купе, а Анна в товарном поезде с ящиком, и тогда, ког­да мы приехали в Гмунден, я и мама вынули Анну и посадили на ло­шадь. Кучер сидел на козлах» а у Анны был прошлый (прошло-

* Непоследовательность Ганса не должка нас останавливать. В предыдущем разговоре на его сферы бессознательного выявилось его недоверие к басне об аисте, связанное с чувством горечи по отношению к делающему нз этого тайну отцу. Теперь он спокойнее и отвечает официальными соображениями» при помощи которых он кое-как мог себе разъяснить столь трудную гипотезу об аисте,

годний) кнут; она стегала лошадь и все кричала — но-но, и это было ужасно весело, а кучер тоже стегал лошадь, (Кучер вовсе не стегал, потому что кнут был у Анны.) Кучер держал вожжи, и Анна держала вожжи, мы каждый раз с вокзала ездили домой в экипаже. (Ганс старается здесь согласовать действительность с фантазией,) В Гмундене мы сняли Анну с лошади, и она сама пошла по лест­нице».

Когда Анна в прошлом году жила в Гмундене, ей было всего 8 месяцев. Годом раньше, в период, на который, по-видимому, направлена фантазия Ганса, ко времени приезда в Гмунден жена на­ходилась в конце 5-го месяца беременности.

Я: «Ведь в прошлом году Анна была уже на свете?»

Ганс: «В прошлом году она ездила в коляске, но годом раньше, когда уже она у нас была на свете++т>

Я: «Анна уже была у нас?»

Ганс: «Да, ведь ты же всегда ездил со мной в лодке, и Анна помогала тебе».

Я: «Но ведь это происходило не в прошлом году. Анны тогда еще не было вовсе на свете»,

Ганс: «Да, тогда уже она была на свете. Когда она ехала в ящике, она уже могла ходить и говорить; «Анна». (Она научилась этому только 4 месяца назад*)

Я: «Но она тогда ведь не была еще у нас».

Ганс: «О, да, тогда она все-таки была у аиста>#

Я: «А сколько лет Анне?»

Ганс: «Осенью ей будет два года; Анна была тогда* ведь ты это знаешь?»

Я: «А когда же она была у аиста в аистином ящике?>

Ганс: «Уже давно, еще до того, как она ехала в ящике. Уже очень давно».

Я: «А когда Анна научилась ходить? Когда она была в Гмундене, она ведь еще не умела ходить».

Ганс: «В прошлом году — нет, а то умела».

Я: «Но Анна только раз была в Гмундене*,

Ганс: «Нет! Она была два раза; да* это верно- Я зто очень хорошо помню, Спроси только маму, она тебе это уже скажет»,

Я: «Ведь это уже неверно».

Ганс: «Да, это верно. Когда она в первый раз была в Гмундене, она могла уже ходить и ездить верхом, а уже позже нужно было ее нест и„. Нет, она только позже ездила верхом, а в прошлом году ее нужно было нести»,

Я: «Но она ведь только недавно начала ходить. В Гмундене она еще не умела ходить»,