Психология бессознательного 8 страница

Ганс: «Да, запиши себе только. Я могу очень хорошо вспом­нить. Почему ты смеешься?*

Я: «Потому, что ты плут, ты очень хорошо знаешь, что Анна была только раз в Гмундене*.

Ганс: «Нет, это неверно* В первый раз она ехала верхом на лошади*., а во второй раз» (по-видимому, начинает терять уверен­ность) .

Я: «Быть может, мама была лошадью?»

Ганс: «Нет, на настоящей лошади в одноконном экипаже».

Я: «Но мы ведь всегда ездили на паре».

Ганс: «Тогда это был извозчичий экипаж».

Я: «Что Анна ела в ящике?»

Ганс: «Ей дали туда бутерброд, селедку и редиску (гмунде-новский ужин), и так как Анна ехала, она намазала себе бутер­брод и 50 раз ела».

Я: «И она не кричала?»

Ганс: «Нет*.

Я: «Что же она делала?»

Ганс: «Сидела там совершенно спокойно».

Я: «И не стучала?»

Ганс: «Нет, она все время ела и ни разу даже не пошевели­лась* Она выпила два больших горшка кофе — до утра ничего не осталось, а весь сор она оставила в ящике, и листья от редиски, и ножик, она все это прибрала, как заяц, и в одну минуту была уже готова. Вот была спешка! Я даже сам с Анной ехал в ящике, и я в ящике спал всю ночь (мы на самом деле года два назад ночью ездили в Гмунден), а мама ехала в купе; мы все время ели и в вагоне; это было очень весело,,* Она вовсе не ехала верхом на лошади (он теперь уже колеблется, так как знает, что мы ехали в парном экипаже).,, она сидела в экипаже. Это уже верно, но я ехал совсем один с Анной,., мама ехала верхом на лошади, а Каро­лина (прошлогодняя прислуга) ехала на другой.,, Слушай, все, что я тебе тут рассказываю, все неверно**

Я: «Что неверно?»

Ганс; «Все не так. Послушай. Мы посадим ее и меня в ящик*, а я в ящике сделаю wiwi. И я сделаю wiwi в панталоны, мне это все равно, это совсем не стыдно. Слушай, это серьезно, а все-таки очень весело!»

Затем он рассказывает историю, как вчера, о приходе аиста, но не говорит, что аист при уходе взял шляпу,

Я: «Где же у аиста был ключ от дверей?*

Ганс: «В кармане».

Я: «А где у аиста карман?»

Гене: «В клюве»,

Я: «В клюве? Я еще не видел нн одного аиста с ключом в клюве».

Ганс: «А как же он мог войти? Как входит аист в двери? Это неверно, я ошибся, аист позвонил, и кто-то ему открыл дверь*.

Я: «Как же он звонит?»

Ганс: «В звонок*.

Я: «Как он это делает?»

* Ящик для гнундеяовского багажа, который стоит в передней.

Ганс; «Он берет клюв и нажимает им звонок».

Я: «И он опять запер дверь?>

Ганс: «Нет, прислуга ее заперла. Она уже проснулась. Она от­перла ему дверь и заперла».

Я: «Где живет аист?*

Ганс: «Где? В ящике, где он держит девочек. Может быть, в Шёнбрунне».

Я: «Я в Шенбрунне не видел никакого ящика>.

Ганс: «Он» вероятно, находится где-то подальше. Знаешь, как аист открывает ящик? Он берет клюв — в ящике есть замок — и од­ной половинкой его так открывает (демонстрирует это мне на замке письменного стола). Тут есть и ручка»*

Я: «Разве такая девочка не слишком тяжела для аиста?»

Ганс: «О, нет!»

Я: «Послушай, не похож ли омнибус на ящик аиста?»

Ганс: «Да!»

Я: «И мебельный фургон?»

Ганс: «Гадкий фургон — тоже»*

17 апреля. Вчера Ганс вспомнил свое давнишнее намерение и пошел во двор, находящийся напротив нашего дома. Сегодня он этого уже не хотел сделать, потому что как раз против ворот у плат­формы стоял воз. Он сказал мне: «Когда там стоит воз, я боюсь, что я стану дразнить лошадей, они упадут и произведут но­гами шум».

Я: «А как дразнят лошадей?»

Ганс: «Когда их ругают, тогда дразнят их, н когда им кричат но-но»*-

Я: «Ты дразнил уже лошадей?»

Ганс: «Да, уже часто. Я боюсь, что я это сделаю, но это не так».

Я: «В Гмундене ты уже дразнил лошадей?»

Ганс: «Нет»,

Я: «Но ты охотно дразнишь лошадей?»

Ганс: «Да, очень охотно*.

Я: «Тебе хотелось и стегнуть нх кнутом?»

Ганс; «Да»*

Я: «Тебе хотелось бы так бить лошадей, как мама бьет Анну. Ведь тебе это тоже приятно?»

Ганс: «Лошадям это не вредно, когда их бьют. (Я так ему гово­рил в свое время, чтобы умерить его страх перед битьем лошадей.) Я это однажды на самом деле сделал. У меня однажды был кнут, и я ударил лошадь, она упала и произвела ногами шум».

Я: «Когда?»

Ганс: «В Гмундене»,

Я: «Настоящую лошадь? Запряженную в экипаж?»

Ганс: «Она была без экипажа».

♦ Часто, когда кучера били и понукали лошадей, на него находил большой страх.

Я: «Где же она была?»

Ганс: «Я ее держал, чтобы она не убежала». (Все это, конечно, весьма невероятно.)

Я: «Где это было?»

Ганс: «У источника».

Я: «Кто же тебе это позволил? Разве кучер ее там оставил?»

Ганс: «Ну, лошадь из конюшни»,

Я: «Как же она пришла к источнику?»

Ганс: «Я ее привел».

Я: «Откуда? Из конюшни?»

Ганс: «Я ее вывел потому* что я хотел ее побить».

Я: «Разве в конюшне никого не было?»

Ганс: «О, да, Людвиг (кучер в Гмундене)»,

Я: «Он тебе это позволил?»

Ганс: «Я с ним ласково поговорил, и он сказал, что я могу это сделать»,

Я: «А что ты ему сказал?»

Ганс: «Можно ли мне взять лошадь, бить ее и кричать. А он сказал — да».

Я: «А ты ее много бил?»

Ганс: «Все, что я тебе тут рассказываю, совсем неверно».

Я; «А что же из этого верно?»

Ганс: «Ничего не верно, Я тебе все это рассказал только в шутку».

Я: «Ты ни разу не уводил лошадь из конюшни?»

Ганс: «О, нет!»

Я: «Но тебе этого хотелось?»

Ганс: «Конечно, хотелось. Я себе об этом думал».

Я: «В Гмундене?»

Ганс: «Нет, только здесь. Я себе уже об этом думал рано утром, когда я только что оделся; нет, еще в постели».

Я: «Почему же ты об этом мне никогда не рассказывал?» Ганс: «Я об этом не подумал».

Я: «Ты думал об этом, потому что видел это на улицах». Ганс: «Да!»

Я: «Кого, собственно, тебе хотелось бы ударить — маму, Анну или меня?»

Ганс: «Маму». Я: «Почему?»

Ганс: «Вот ее я хотел бы побить», Я: «Когда же ты видел, что кто-нибудь бьет маму?» Ганс: «Я этого еще никогда не видел, во всей моей жизни». Я: «И ты все-таки хотел бы это сделать? Как бы ты это хотел сделать?»

Ганс: «Выбивалкой». (Мама часто грозит ему побить его выби­валкой,)

На сегодня я должен был прекратить разговор.

На улице Ганс разъясняет мне: омнибусы, мебельные, уголь­ные возы — все это аистиные ящики».

Это должно означать — беременные женщины, Садистский порыв непосредственно перед разговором имеет, вероятно, отношение к на­шей теме.

«21 апреля. Сегодня утром Ганс рассказывает, что он себе по­думал: «Поезд был в Лайнце, и я поехал с лайнцской бабушкой в таможню. Ты еще не сошел с моста, а второй поезд был уже в Сан-Байт. Когда ты сошел, поезд уже пришел» и тут мы вошли в вагон».

(Вчера Ганс был в Лайнце. Чтобы войти на перрон, нужно пройти через мост. С перрона вдоль рельсов видна дорога до самой стан­ции Сан-Байт. Здесь дело не совсем ясно. Вероятно, вначале Ганс представлял себе, что он уехал с первым поездом, на который я опоздал* Потом пришел с полустанка Сан-Вайт другой поезд, на котором я и поехал. Он изменил часть этой фантазии о бегстве, и у него вышло, что мы оба уехали со вторым поездом.

Эта фантазия имеет отношение к последней неистолкованной, по которой мы в Гмундене потратили слишком много времени на переодевание в вагоне, пока поезд не ушел оттуда*)

После обеда мы перед домом, Ганс вбегает внезапно в дом, когда проезжает парный экипаж, в котором я не могу заметить ниче­го необыкновенного. Я спрашиваю его, что с ним. Он говорит: «Я бо­юсь, потому что лошади так горды, что они упадут». (Лошади бы­ли сдерживаемы на вожжах кучером и шли мелким шагом с поднятой головой,— они, действительно, шли «гордо».)

Я спрашиваю его, кто, собственно* так горд?

Он: «Ты, когда я иду к маме в кровать».

Я: «Ты, значит, хотел бы, чтобы я упал?*

Он: «Да, чтобы ты голый (он думает: босой, как в свое время Фриц) ушибся о камень, чтобы потекла кровь; по крайней мере я смо­гу хоть немножко побыть с мамой наедине. Когда ты войдешь в квар­тиру, я смогу скоро убежать, чтобы ты этого не видел»*

Я: «Ты можешь вспомнить, кто ушибся о камень?»

Он: «Да, Фриц».

Я: «Что ты себе думал, когда упал Фриц?»

Он; «Чтобы ты споткнулся о камень и упал».

Я: «Тебе, значит, сильно хотелось к маме?»

Он: «Да!»

Я: «А почему я, собственно, ругаюсь?»

Он: «Этого я не знаю (!!)».

Я: «Почему?»

Он: «Потому что ты р'евнуешь».

Я: «Ведь это неправда».

Он; «Да, это правда, ты ревнуешь, я это знаю. Это, должно быть, верно».

По-видимому, мое объяснение, что маленькие мальчики приходят

к маме в кровать, а большие спят в собственной кровати, мало импонировало ему.

Я подозреваю, что желание дразнить лошадь, бить и кричать на нее относится не к маме, как он говорил, а ко мне. Он тогда указал на мать, потому что не решился мне сознаться в другом. В последние дни он особенно нежен по отношению ко мне».

С чувством превосходства, которое так легко приобретается «по­том», мы можем внести поправку в предположения отца, что жела­ние Ганса дразнить лошадь двойное и составилось из темного садистского чувства по отношению к матери и ясного желания мес­ти по отношению к отцу. Последнее не могло быть репродуциро­вано раньше, чем в связи с комплексом беременности не наступила очередь первого. При образовании фобии из бессознательных мыслей происходит процесс сгущения; поэтому пути психоанализа никогда не могут повторить пути развития невроза*

«22 апреля. Сегодня утром Ганс опять «что-то подумал». «Один уличный мальчишка ехал в вагончике; пришел кондуктор, раздел мальчишку донага и оставил его там до утра, а утром мальчик заплатил кондуктору 50 000 гульденов, чтобы тот позволил ему ехать в этом вагончике»,

(Против нас проходит Северная железная дорога. На запасном пути стоит дрезина. На ней Ганс видел мальчишку, и ему самому хотелось прокатиться на ней. Я ему сказал, что этого нельзя де­лать, а то придет кондуктор. Второй элемент фантазии — вытеснение желания обнажаться.)*

Мы замечаем уже некоторое время, что фантазия Ганса рабо­тает «под знаком способов передвижения* и с известной последо­вательностью идет от лошади, которая тащит воз, к железной до-роге. Так ко всякой боязни улиц со временем присоединяется страх перед железной дорогой.

«Днем я узнаю, что Ганс все утро играл с резиновой куклой, которую он называл Гретой. Через от­верстие, в которое раньше был вделан свисток, он воткнул в середину маленький перочинный ножик, а затем для того» чтобы ножик выпал из куклы, оторвал ей ноги. Няне он сказал, указы­вая на соответствующее место: «Смотри, здесь Wiwimacher>.

Я: «Во что ты сегодня играл с куклой?»

Он: «Я оторвал ей ноги, знаешь, почему? Потому что внутри был ножичек, который принадлежал маме. Я всунул его туда, где пу­говка пищит, а потом я вырвал ноги, и оттуда ножик и выпал».

Я: «Зачем же ты оторвал ноги? Чтобы ты мог видеть Wiwima-cher?»

Он: «Он и раньше там был, так что я его мог видеть»,

Я: «А зачем же ты всунул нож?»

Он: «Не знаю»,

Я: с А как выглядит ножичек?»

Он приносит мне его.

Я: «Ты думаешь, что это, быть может, маленький ребенок?»

Он: «Нет, я себе ничего не думал, но мне кажется> что аист или кто другой однажды получил маленького ребенка»,

Я: * Когда? »

Он: «Однажды. Я об этом слышал, или я вовсе не слышал, или я заговорился».

Я: «Что значит заговорился?»

Он: «Это неверно»,

Я: «Все, что нн говорят, немножко верно».

Он: «Ну да* немножко».

Я (сменяя тему): «Как, по-твоему, появляются на свет цып­лята?»

Он: «Лист выращивает их, нет, боженька».

Я объясняю ему, что курицы несут яйца, а из яиц выходят цып­лята. Ганс смеется*

Я: «Почему ты смеешься?»

Ганс: «Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь»,

Он говорит, что он это уже видел*

Я: «Где же?»

Он: «У тебя».

Я: «Где же я нес яйца?»

Ганс; «В Гмундене ты положил яйцо в траву, н тут вдруг выско­чил цыпленок. Ты однажды положил яйцо — это я знаю, я знаю это совершенно точно, потому что мне это мама рассказывала».

Я: «Я спрошу маму, правда ли это».

Ганс: «Это совсем неверно» но я уже раз положил яйцо, и оттуда выскочила курочка»,

Я: «Где?»

Ганс: «В Гмундене; я лег в траву, нет, стал на колени, и дети тут совсем не смотрели, а наутро я и сказал им: «Ищите, дети, я вчера положил яйцо». И тут они вдруг посмотрели и вдруг нашли яйцо, и тут из него вышел маленький Ганс, Чего же ты смеешься? Мама этого не знает, и Каролина этого не знает, потому что никто не смотрел, а я вдруг положил яйцо, н вдруг оно там оказалось. Верно, Папа, когда вырастает курочка из яйца? Когда его остав­ляют в покое? Можно его есть?»

Я объясняю ему это.

Ганс: «Ну да, оставим его у курицы, тогда вырастет цыпленок. Упакуем его в ящик и отправим в Гмунден».

Ганс смелым приемом захватил в свои руки ведение анализа, так как родители медлили с давно необходимыми разъяснениями, и в блестящей форме симптоматического действия показал: «Види­те, я так представляю себе рождение».

То, что он рассказывал няне о смысле его игры с куклой, было неискренне» а перед отцом он это прямо отрицает и говорит, что он только хотел видеть Wiwimacher. После того как отец в виде уступ*

ки рассказывает о происхождении цыплят из яиц, его неудовлет­воренность, недоверие и имеющиеся знания соединяются для вели­колепной насмешки, которая в последних словах содержит уже определенный намек на рождение сестры.

«Я: «Во что ты играл с куклой?»

Ганс: «Я говорил ей: Грета*.

Я: «Почему?»

Ганс: «Потому что я говорил — Грета*.

Я: «Кого же ты изображал?»

Ганс: «Я ее нянчил как настоящего ребенка*.

Я: «Хотелось бы тебе иметь маленькую девочку?*

Ганс: «О, да. Почему нет? Я бы хотел иметь, но маме не надо иметь, я этого не хочу».

(Так он уже часто говорил. Он боится, что третий ребенок еще больше сократит его права,)

Я: «Ведь только у женщины бывают дети*.

Ганс: «У меня будет девочка».

Я; «Откуда же ты ее получишь?»

Ганс: «Ну, от аиста. Он вынет девочку, положит девочку в яйцо, и из яйца тогда выйдет еще одна Анна, еще одна Анна. А из Анны будет еще одна Анна. Нет» выйдет только одна Анна*.

Я: «Тебе бы очень хотелось иметь девочку?»

Ганс: «Да, в будущем году у меня появится од­на, которая тоже будет называться Анна».

Я: «Почему же мама не должна иметь девочки?>

Ганс: «Потому что я хочу иметь девочку».

Я: «Но у тебя же не может быть девочки».

Ганс: «О, да, мальчик получает девочку, а девочка получает мальчика»4.

Я: «У мальчика не бывает детей. Дети бывают только у женщин» у мам»*

Ганс: «Почему не у меня?»

Яг «Потому что так это устроил господь бог»*

Ганс: «Почему у тебя не может быть ребенка? О, да, у тебя уже будет, подожди только».

Я: «Долго мне придется ждать?»

Ганс: «Ведь я принадлежу тебе?»

Я: «Но на свет принесла тебя мама. Значит, ты принадлежишь маме и мне».

Ганс: «А Анна принадлежит мне или маме?»

Я: «Маме»,

Ганс: «Нет, мне. А почему не мне и маме?»

Я; «Анна принадлежит мне, маме и тебе»,

Ганс: «Разве вот так!»

Естественно, что ребенку недостает существенной части в понима­нии сексуальных отношений до тех пор, пока для него остаются неоткрытыми женские гениталии,

* Опять отрывок из детской сексуальной теорнж £ неожиданным смыслом.

«24 апреля мне и моей жене удается разъяснить Гансу, что дети вырастают в самой маме и потом они при сильных болях, с помощью напряжения, как Lumpf, выходят на свет.

После обеда мы сидим перед домом. У него наступило уже за­метное улучшение — он бежит за экипажами, и только то обстоятель­ство, что он не решается отойти далеко от ворот, указывает на остатки страха.

25 апреля Ганс налетает на меня и ударяет головой в живот, что случилось уже однажды. Я спрашиваю его, не коза ли он. Он говорит: «Нет, баран».— «Где ты видел барана?»

Он: «В Гмундене. У Фрица был баран» (у Фрица была для игры маленькая живая овца).

Я: «Расскажи мне об овечке — что она делала?»

Ганс: «Знаешь, фрейлейн Миццн (учительница, которая жила в доме) сажала всегда Анну на овечку, так что овечка не могла встать и не могла бодаться. А когда от нее отходят, она бодает* ся, потому что у нее есть рожки. Вот Фриц водит ее на веревоч­ке и привязывает к дереву* Он всегда привязывает ее к дереву*.

Я: «А тебя овечка боднула?»

Ганс: «Она вскочила на меня; Фриц меня однажды подвел. Я раз подошел к ней и не знал, а она вдруг на меня вскочила. Это было очень весело — я не испугался».

Это» конечно, неправда,

Я: «Ты папу любишь?»

Ганс: «О, да!»

Я: «А может быть, и нет»*

Ганс играет маленькой лошадкой* В этот момент лошадка па­дает. Он кричит: «Упала лошадка! Смотри, какой шум она делает!»

Я: «Ты немного злишься на папу за то, что мама его любит».

Ганс: «Нет»,

Я: «Почему же ты так всегда плачешь, когда мама целует меня? Потому что ты ревнив?»

Ганс: «Да, пожалуй».

Я: «Тебе быт небось, хотелось быть папой?»

Ганс: «О» да».

Я: «А что бы ты захотел сделать, если бы ты был папой?»

Ганс: «А ты Гансом? Я бы тогда возил тебя каждое воскре­сенье в Лайнц, нет, каждый будний день. Если бы я был папой, я был бы совсем хорошим».

Я* «А что бы ты делал с мамой?»

Ганс: «Я брал бы ее тоже в Лайнц».

Я: «А что еще?»

Ганс: «Ничего».

Я: «А почему же ты ревнуешь?»

Ганс: «Я этого не знаю».

Я: «А в Гмундене ты тоже ревновал?»

Ганс: «В Гмундене — нет (это неправда). В Гмундене я имел свои вещи, сад и детей».

Я: «Ты можешь вспомнить, как у коровы родился теленок?*

Ганс: «О, да. Он приехал туда в тележке. (Это, наверно, ему рассказали в Гмундене. И здесь — удар по теории об аисте.) А дру­гая корова выжала его из своего зада». (Это уже результат разъясне­ния, которое он хочет привести в соответствие с «теорией о тележ­ке*,)

Я: «Ведь это неправда, что он приехал в тележке, ведь он вышел из коровы, которая была в стойле».

Ганс, оспаривая это, говорит, что он видел утром тележку. Я обращаю его внимание на то, что ему, вероятно, рассказали про то, что теленок прибыл в тележке. В конце концов он допускает это: «Мне, вероятно, это рассказывала Берта, или нет» или, может быть, хозяин. Он был при этом, и это ведь было ночью,— значит, это все так, как я тебе говорю; или, кажется, мне про это никто не говорил, а я думал об этом ночью».

Если я не ошибаюсь, теленка увезли в тележке; отсюда и путаница.

Я: «Почему ты не думал, что аист принес его?>

Ганс: «Я этого не хотел думать»,

Я: «Но ведь ты думал, что аист принес Анну?»

Ганс: «В то утро (родов) я так и думал. Папа, а г-н Райзен-бихлер (хозяин) был при том, как теленок вышел из коровы?»*

Я: «Не знаю. А ты как думаешь?»

Ганс: «Я уже верю... Папа, ты часто видел у лошади что-то черное вокруг рта?*

Я: «Я это уже много раз видел на улице в Гмундене>**,

Я: «В Гмундене ты часто бывал в кровати у матери?»

Ганс: «Да!»

Я: «И ты себе вообразил, что ты папа!»

Ганс: «Да!»

Я: «И тогда у тебя был страх перед папой?»

Ганс: «Ведь ты все знаешь, я ничего не знал».

Я: «Когда Фриц упал, ты думал: «если бы так папа упал», и когда овечка тебя боднула, ты думал: «если бы она папу боднула». Ты можешь вспомнить о похоронах в Гмундене?» (Первые похороны, которые видел Ганс. Он часто вспоминает о них — несомненное по­крывающее воспоминание.)

Ганс: «Да, а что там было?»

Я: «Ты думал тогда, что если бы умер папа, ты бый бы на его месте?*

Ганс: «Да!»

Я: «Перед какими возами ты, собственно, еще испытываешь страх?»

Ганс: «Перед всеми*♦

* Ганс, имеющий основание относиться недоверчиво к показаниях взрос­лых, теперь соображает, не заслуживает ли хозяин большего доверия, чем отец*

** Связь здесь следующая: по поводу черного у рта лошади отец долго не хотел ему верить, пока, наконец, истина не выяснилась,

Я^ «Ведь это неправда?»

Ганс: «Перед пролетками и одноконными экипажами я страха не испытываю. Перед омнибусами к вьючными возами только тогда, когда они нагружены, а когда они пусты, не боюсь. Когда воз нагружен доверху и при нем одна лошадь, я боюсь, а когда он нагружен и впряжены две лошади, я не боюсь>.

Я: «Ты испытываешь страх перед омнибусами потому, что на них много людей?*

Ганс: «Потому, что на крыше так много поклажи».

Я: «А мама, когда она получила Анну, не была тоже нагру­жена?*

Ганс: «Мама будет опять нагружена, когда она опять получит ре* бенка, пока опять один вырастет и пока опять один будет там внутри»*

Я: «А тебе бы этого хотелось?> Ганс: «Да!»

Я: «Ты говорил, что не хочешь» чтобы мама получила еще одного младенца».

Ганс: «Тогда она больше не будет нагружена. Мама .говорит, что когда она больше не захочет, то и бог этого не захочет». (Понятно, что Ганс вчера уже спрашивал, нет ли в маме еще детей; Я ему ска­зал, что нет и что если господь не захочет, в ней ае будут расти дети.)

Ганс: «Но мне мама говорила, что когда она не захочет, больше у нее не вырастет детей> а ты говоришь, когда бог не захочет».

Я ему сказал, что это именно так, как я говорю, на что он заме­тил: «Ведь ты был при этом и знаешь это, наверно, лучше». Он вы­звал на разговор и мать, и та примирила оба показания, сказав, что когда она не захочет, то и бог не захочет*.

Я: *Мне кажется, что ты все-таки хотел бы, чтобы у мамы был ребенок?>

Ганс: «А иметь его я не хочу*.

Я: «Но ты этого желаешь?*

Ганс: «Пожалуй, желаю*.

Я: «Знаешь, почему? Потому что тебе хотелось бы быть папой».

Ганс: «Да*.* Как эта история?»

Я* «Какая история?»

Ганс: «У папы не бывает детей, а как потом говорится в исто­рии, когда я хотел бы быть палой?»

Я: «Ты хотел бы быть папой н женатым на маме, хотел бы быть таким большим, как я, иметь такие же усы, как у меня, и ты хотел бы, чтобы у мамы был ребенок»*

Ганс: «Папа» когда я буду женатым, у меня будет ребенок толь­ко тогда, когда я захочу, а когда я не захочу, то и бог не за­хочет».

* Се que femme veut, dieu le vent. Умный Ганс и здесь додумался до очень серьез­ной проблемы.

Я: «А тебе хотелось бы быть женатым на маме?»

Ганс: «О, да».

Здесь ясно видно, как в фантазии радость еще омрачается из-за неуверенности относительно роли отца и вследствие сомнений в том, от кого зависит деторождение.

«Вечером в тот же день Ганс, когда его укладывают в постель, говорит мне: «Послушай, знаешь, что я теперь делаю? Я теперь до 10 часов еще буду разговаривать с Гретой, она у меня в кровати. Мои дети всегда у меня в кровати. Ты мне можешь сказать, что это означает». Так как он уже совсем сонный, я* обещаю ему записать это завтра, и он засыпаете

Из прежних записей видно, что Ганс со времени возвращения из Гмундена всегда фантазирует о своих «детях», ведет с ними разго­воры и т. д.*,

«26 апреля я его спрашиваю: почему он всегда говорит о своих детях?

Ганс: «Почему? Потому что мне так хочется иметь детей, но я этого не хочу* мне не хотелось бы их имет ь»**«

Я= «Ты себе всегда так представлял, что Берта» Ольга и т. д. твои дети?»

Ганс: «Да, Франц, Фриц, Поль (его товарищ в Лайнце) и Лодн». (Вымышленное имя, его любимица, о которой он чаще всего говорят. Я отмечаю здесь, что эта Лодн появилась не только в последние дни, но существует со дня последнего разъяснения (24 апреля).)

Я: «Кто эта Лоди? Она живет в Гмундене?»

Ганс: «Нет>.

Я: «А существует на самом деле эта Лоди?»

Ганс: «Дат я знаю ее>,

Я: * Которую?>

Ганс: «Ту, которая у меня есть>.

Я: «Как она выглядит?»

Ганс: «Как? Черные глаза, черные волосы; я ее однажды встре­тил с Мариной (в Гмундене), когда я шел в город»*

Когда я хочу узнать подробности, оказывается, что все это выдумано***,

Я: «Значит, ты думал, что ты маша?»

Ганс: «Я действительно и был мамой».

* Нет необходимости видеть здесь в этой страсти к обладанию детьми женскую черту. Так как он самые счастливые переживания испытывал рядом с матерью как ребенок, он теперь воспроизводит их в активной роли, причем он сам изображает мать

•• Это столь удивительное противоречие — **> же, что н между фантазией н дей­ствительностью, «желать> н <нметь>. Он знает, что в действительности он ребенок я другие дети мешали бы ему, а в своей фантазия он — мать и хочет иметь детей, чтобы иметь возможность повторить на них пережитые им ласки.

••* Возможно, что Ганс случайно встреченную девочку возвел в идеал, который, впрочем, по цвету глаз и волос уподобил матери.

Я: «Что же ты* собственно, делал с детьми?»

Ганс: «Я их клал к себе спать, мальчиков и девочек».

Я: «Каждый день?>

Ганс: «Ну, конечно*.

Я: «Ты разговаривал с ними?»

Ганс: «Когда не все дети влезали в постель, я некоторых клал на диван, а некоторых в детскую коляску, а когда еще оставались дети» я их нес на чердак и клал в ящик; там еще были дети, и я их уложил в другой ящик»,

Я: «Значит, аистиные ящики стояли на чердаке?»

Ганс: «Да*.

Я: «Когда у тебя появились дети, Анна была уже на свете;?»

Ганс: *Да, уже давно».

Я: «А как ты думал, от кого ты получил этих детей?»

Ганс: «Н у, о т мен я»*.

Я: «Ведь тогда ты еще не знал, что дети рождаются кем-Яйбудь?»

Ганс: «Я себе думал, что их принес аист». (Очевидно, ложь и увертка**.)

Я: «Вчера у тебя была Грета, но ты ведь знаешь, что мальчик не может иметь детей».

Ганс: «Ну да, но я все-таки в это верю».

Я: «Как тебе пришло в голову имя Лодя? Ведь так ни одну девочку не зовут. Может быть, Лотти?»

Ганс; «О нет, Лоди. Я не знаю, но ведь это все-таки красивое имя».

Я (шутя): «Может быть, ты думаешь, Шоколоди?»

Ганс (сейчас же): «Saffalodi***,., потому что я так люблю есть колбасу н салями».

Я- «Послушай, не выглядит ли Saffaiodi как Lumpf?»

Ганс: «Да!»

Я: «А как выглядит Lumpf?»

Ганс: «Черным. Как это и это» (показывает на мои брови и усы),

Я: «А как еще — круглый, как Saffalodi?»

Ганс: «Да».

Я: «Когда ты сидел на горшке я когда выходил Lumpf, ты думал себе, что у тебя появляется ребенок?»

Ганс (смеясь): «Да, на улице и здесь»,

Я: «Ты знаешь» как падали лошади в омнибусе. Ведь воз выгля­дит как детский ящик, и когда черная лошадь падала, то это было так,,*»

Ганс (дополняет): «Как когда имеют детей».

Я: «А что ты себе думал, когда она начала топать ногами?»

Ганс: «Ну, когда я не хочу сесть на горшочек, а лучше хочу играть, я так топаю ногами». (Тут же он топает ногой.)

♦ Иначе, как с точки зрения аугоэротизма, Ганс и не может ответить* ** Это — дета фантазии, онанизма.

••* Saffaladi — сервелатная колбаса. Моя жена иногда рассказывает» что ее тетка говорила всегда Soffitodt* Ганс* быть может, слышал это,

При этом он интересуется тем, охотно или неохотно имеют детей*

Ганс сегодня все время играет в багажные ящики, нагружает их и разгружает, хочет иметь игрушечный воз с такими ящиками. Во дворе таможни его больше всего интересовали погрузка и раз­грузка возов. Он н пугался больше всего в тот момент, когда нагруженный воз должен был отъехать. «Лошади упадут (fallen) >*. Двери таможни он называл «дырами» (Loch) (первая, вторая, третья... дыра). Теперь он говорит Podlioch (anus).

Страх почти совершенно прошел* Ганс старается только оста­ваться вблизи дома, чтобы иметь возможность вернуться в случае испуга. Но он больше не вбегает в дом и все время остается на улице. Его болезнь, как известно, началась с того, что он плача вернулся с прогулки, и когда его второй раз заставили идти гулять, он дошел только до городской станции «Таможня», с которой виден еще наш дом* Во время родов жены он, конечно» был удален от нее, н теперешний страх, мешающий ему удалиться от дома, соответствует тогдашней тоске по матери».

«30 апреля. Так как Ганс опять играет со своими воображае­мыми детьми, я говорю ему: «Как, дети твой все еще живут? Ведь ты знаешь, что у мальчика не бывает детей».

Ганс: «Я знаю это. Прежде я был мамой, а теперь я папа».

Я: «А кто мать этих детей?»

Ганс: «Ну, мама, а ты дедушка», ,

Я: «Значит, ты хотел бы быть взрослым, как я, женатым на маме, и чтобы у нее были дети?»

Ганс: «Да, мне хотелось бы, а та из Лайнца (моя мать) тогда будет бабушкой».

Все выходит хорошо. Маленький Эдип нашел более счастливое разрешение, чем это предписано судьбой. Он желает отцу вместо того, чтобы устранить его, того же счастья, какое он требует и для себя; он производит отца в дедушки и женит на его собствен* ной матери.