Психология бессознательного 11 страница

Только в таком виде, опираясь на результаты анализа, я мог сконструировать бессознательные комплексы и стремления, вытесне­ние н новое пробуждение которых вызвало у маленького Ганса фо­бию. Я знаю, что тут возлагаются слишком большие надежды на мыс­лительные способности мальчика в возрасте 4—5 лет, но я руководст­вуюсь только тем, что мы узнали, и не поддаюсь влиянию предвзятое-тей, вытекающих из нашего познания. Быть может, можно было ис­пользовать страх перед топанием ногами лошади, чтобы восполнить

несколько пробелов в нашем процессе толкования. Даже сам Ганс говорил, что это напоминает ему его топание ногами, когда его заставляют прервать игру, чтобы пойти в клозет; таким образом, этот элемент невроза становится в связь с проблемой* охотно или с принуждением получает мама детей. Но у меня не складывается впечатления, что этим вполне разъясняется значение комплекса «шума от топания ногами». Моего предположения, что у Ганса пробу* лилось воспоминание о половом сношении родителей, замеченном им s спальне, отец подтвердить не мог* Итак, удовлетворимся тем, что мы узнали.

Благодаря какому влиянию в описанной ситуации появилось у Ганса превращение либидозного желания в страх, с какого конца имело место вытеснение — сказать трудно* н это можно решить толь­ко после сравнения со многими подобными анализами* Вызвала ли вспышку интеллектуальная неспособность ребенка разрешить труд­ную загадку деторождения и использовать развившиеся при при­ближении к разрешению агрессивные импульсы, или же соматичес­кая недостаточность, невыносливость его конституции к регулярному мастурбационному удовлетворению, или самая продолжительность сексуального возбуждения в столь высокой интенсивности должна была повести к перевороту *— все это я оставляю под вопросом, пока дальнейший опыт не придет нам на помощь.

Приписать случайному поводу слишком большое влияние на по­явление заболевания запрещают временные условия, так как намеки на страх наблюдались у Ганса задолго до того, как он присутство­вал на улице при падении лошади.

Но во всяком случае невроз непосредственно опирается на это случайное переживание и сохраняет следы его, возводя лошадь а объект страха. Само по себе это впечатление не имеет «травмати­ческой силы»; только прежнее значение лошади, как предмета особой любви и интереса, и ассоциация с более подходящим для травмати­ческой роли переживанием в Гмундене, когда во время игры в ло­шадки упал Фриц, а затеи уже легкий путь ассоциации от Фрица к отцу придали этому случайно наблюдавшемуся несчастному случаю столь большую действенную силу. Да, вероятно» и этих отношений оказалось бы мало, если бы, благодаря гибкости и многосто­ронности ассоциативных связей, то же впечатление не оказалось способным затронуть другой комплекс» затаившийся у Ганса в сфере бессознательного,— роды беременной матери. С этого времени был открыт путь к возвращению вытесненного, и по этому пути пато­генный материал был переработан (транспони­рован) в комплекс лошади и все сопутствую­щие аффекты оказались превращенными в страх.

Весьма интересно, что идеймому содержанию фобии пришлось «ще подвергнуться искажению и замещению прежде, чем оно до­шло до сознания. Первая формулировка страха, высказанная Ган­сом: «Лошадь укусит меня»; она обусловлена другой сценой в Гмуц-

дене, которая, с одной стороны, имеет отношение к враждебным желаниям, направленным на отца, с другой — напоминает предосте­режение по поводу онанизма. Здесь проявилось также отвлекающее влияние, которое, вероятно, исходило от родителей; я не уверен, что сообщения о Гансе тогда записывались достаточно тщательно, что­бы решиться сказать, дал ли он эту формулировку для своего страха до или только после предупреждения матери по поводу мастурбации. В противоположность приведенной истории болезни я склонен предположить последнее, В остальном довольно ясно, что враждебный комплекс по отношению к отцу повсюду скрывает похот* ливый комплекс по отношению к матери; точно так же, как и в анализе, он первым открывается и разрешается.

В других случаях болезни нашлось бы больше данных, чтобы говорить о структуре невроза, его развитии и распространении, но история болезни нашего маленького Ганса слишком коротка: она вскоре же после начала сменяется историей лечения. Когда фобия в продолжение лечения казалась дальше развивающейся, привлекала к себе новые объекты и новые условия, то лечивший Ганса отец оказывался, конечно, достаточно благоразумным, чтобы видеть в этом только проявление уже готовой, а не новой продукции, по­явление которой могло бы затормозить лечение. На такое бла­горазумное лечение в других случаях не всегда можно рас* считывать

Прежде чем я объявлю этот синтез законченным, я должен принять в расчет еще другую точку зрения, встав на которую, мы окажемся перед определенными затруднениями в понимании невро­тических состояний, Мы видим, как нашего маленького пациента ох­ватывает волна вытеснения, которое касается преимущественно его преобладающих сексуальных компонентов*. Он признается в онаниз­ме, с отвращении отвергает от себя все то, что напоминает экскремен­ты и операции, связанные с действием кишечника. Но это не те компоненты, которые затронуты поводом к заболеванию (падение лошади) и которые продуцируют материал для симптомов, содержа­ния фобии.

Таким образом, здесь есть повод установить принципиальное раз­личие. Вероятно, можно достигнуть более глубокого понимания слу­чая болезни, если обратиться к тем другим компонентам, которые удовлетворяют обоим вышеприведенным условиям. У Ганса это — стремления, которые уже раньше были подавлены и которые* на­сколько мы знаем, никогда не могли проявиться свободно: враждеб­но-ревнивые чувства к отцу и садистские, соответствующие пред­чувствию коитуса, влечения к матери. В этих ранних торможениях лежит, быть может, предрасположение для появившейся позднее бо­лезни. Эти агрессивные склонности не нашли у Ганса никакого вы­хода, и как только они в период лишения н повышенного сек-

* Отец наблюдал даже, что одновременно с этим вытеснением у ребенка насту­пает в известной мере сублимация. Вместе с наступлением боязливости он проявля­ет повышенный интерес к музыке и развивает унаследованное дарование.

суального возбуждения, получив поддержку, собирались проявиться наружу, вспыхнула борьба, которую мы называем «фобией». В пе­риод ее развития проникает в сознание* как содержание фобии, часть вытесненных представлений, искаженных и перенесенных на другой комплекс; но несомненно, что это жалкий успех. Победа остается за вытеснением, которое в этом случае захватывает и другие компоненты. Но это не меняет того, что сущность болезненного состояния остается безусловно свя­занной с природой компонентов влечения, подлежащих удалению. Цель и содержание фобии — это далеко идущее ограничение свобо­ды движения и» таким образом, мощная реакция против неясных двигательных импульсов* которые особенно склонны быть направлен* нымн на маты Лошадь для нашего мальчика всегда была образ­цом для удовольствия от движения («Я молодая лошадь*,— гово* рит Ганс во время возни), но так как удовольствие от движения заключает в себе импульс коитуса, то это удовольствие невроз ограничивает, а лошадь возводится в символ ужаса. Кажется, что вытесненным влечениям в неврозе ничего больше не остается» кроме чести доставлять в сознание поводы для страха. Но как бы победа сексуального отклонения в фобии ни была отчетливо выраженной» все-таки компромиссная природа болезни не допускает, чтобы вы­тесненное не могло достичь ничего другого. Фобия лошади — все-таки препятствие выйти на улицу и может служить средством остать­ся дома у любимой матери. Здесь победила его нежность к ма­тери; любящий цепляется вследствие своей фобии за любимый объект, но он, конечно, заботится и о том, чтобы не оказаться в опасности, В этих обоих влияниях обнаруживается настоящая приро­да невротического заболевания.

Недавно А. Адлер а богатой идеями работе*, из которой я взял термин «скрещение влечения», написал, что страх происходит от подавления «агрессивного влечения»t и в обширном синтезе он приписал этому влечению главную роль «в жизни и в неврозе^. Если бы мы в конце концов были склонны признать, что в нашем слу­чае фобии страх объясняется вытеснением тех агрессивных склон­ностей, то мы имели бы блестящее подтверждение взглядов Адлера, И все-таки я с этим не могу согласиться, так как это ведет к вно­сящим заблуждение обобщениям, Я не могу решиться признать осо­бое агрессивное влечение наряду и на одинаковых правах с извест­ными нам влечениями самосохранения и сексуальным. Мне кажет­ся, что Адлер неправильно считает за особенное влечение общий и непременный характер всякого влечения и именно то «влекущее», побуждающее, что мы могли бы описать как способность давать тол­чок двигательной сфере. Из всех влечений не осталось бы ничего, кроме отношения к цели, после того как мы отняли бы от них отношение к средствам для достижения этой цели, «агрессивное вле­чение». Несмотря на всю сомнительность и неясность нашего учения о

* См, выше.

влечениях, я все-таки пока держался бы привычных воззрений, ко­торые признают за каждым влечением свою собственную возмож­ность сделаться агрессивным и без того* чтобы быть направлен­ным на объект. И в обоих влечениях, достигших вытеснения у Ганса, я признал бы давно известные компоненты сексуального либидо.

III

Прежде чем я приступлю к своим кратким замечаниям по поводу того» что можно извлечь ценного из фобии маленького Ганса для жизни и воспитания детей, я должен ответить на возражение, что Ганс — невротик* отягченный наследственностью дегенерат и не­нормальный ребенок по сравнению с другими детьми. Мне уже зара­нее досадно думать, как сторонники существования «нормального человека? будут третировать нашего бедного маленького Ганса пос­ле того, как узнают, что у него действительно можно отметить наследственное отягощение.

Я в свое время пришел на помощь его матери, которая в своем конфликте девичьего периода заболела неврозом, и это даже было началом моих отношений с его родителями. Но я позволю себе лишь с большой робостью привести кое-что в его защиту. г Прежде всего Ганс совсем не то, что после строгого наблюде­ния можно было бы назвать дегенеративным» наследственно обречен­ным на нервозность ребенком. Наоборот, это скорее физически хо­рошо развитый, веселый, любезный, с живым умом мальчишка, ко­торый может вызвать радость не только у отца. Конечно, не подлежит сомнению его раннее половое развитие, но для правильного сужде­ния у нас нет достаточного сравнительного материала* Так, напри* мер, из одного массового исследования, произведенного в Америке, я мог видеть, что подобные же ранний выбор объекта и любовные ощущения у мальчиков вовсе не так редки; а так как то же известно и из историк детства «великих» людей, то я склонен был думать, что раннее сексуальное развитие является редко отсутствующим коррелятом интеллектуального развития, и поэтому оно встреча* ется чаще у одаренных детей, чем это можно было ожидать.

Открыто сознаваясь в моем неравнодушии к маленькому Гансу» я должен заявить, что он не единственный ребенок, который в пе­риоде детства был одержим фобиями. Известно, что эти заболева­ния необыкновенно часты, и даже у таких детей, воспитание кото­рых по строгости не оставляет желать ничего большего. Такие дети позже или делаются невротиками, или остаются здоровыми* Их фо­бии заглушаются в детской, потому что для лечения они не­доступны и, наверно, весьма неудобны. В течение месяцев или лет эти фобии ослабевают и кажутся излеченными; какие психичес­кие изменения обусловливает подобное излечение, какие связаны с ними изменения характера, об этом никто не знает. И когда присту­паешь к психоанализу взрослого невротика, у которого болезнь, предположим, обнаружилась только в годы зрелости, то каждый раз

узнаешь» что его невроз связан с таким детским страхом и пред­ставляет только продолжение его и что непрерывная и в то же время ничем не стесненная психическая работа, начинаясь с детс­ких конфликтов, продолжается и дальше в жизни независимо от того» отличался ли первый симптом постоянством или под давлением обстоятельств исчезал* Таким образом, я думаю, что наш Ганс был болен не сильнее, чем столь многие другие дети* которые не носят клички дегенератов; но так как его воспитывали возможно бережнее, без строгостей и с возможно малым принуждением, то и его страх проявился более открыто, У этого страха не было мотивов нечистой совести и страха перед наказанием, которые, наверное, обыкновенно оказывают влияние на уменьшение его. Я склонен думать, что мы об­ращаем слишком много внимания на симптомы и мало заботимся о том, откуда они происходят. Ведь в деле воспитания детей мы ничего больше не желаем, как покоя, не желаем переживать ни* каких трудностей, короче говоря, мы культивируем послушного ре­бенка и слишком мало обращаем внимания, полезен ли для него та­кой .ход развития. Итак, я могу предположить, что продуцирование фобии Гансом было для него целительным, потому что: I) око направило внимание родителей на неизбежные трудности, которые ребенку ори современном культурном воспитании приносит преодо­ление прирожденных компонентов влечения» 2) потому что его бо­лезнь повлекла за собой помощь со стороны отца. Быть может, у него даже есть то преимущество перед другими детьми» что он больше не носит в себе того ядра вытесненных комплексов, которое для бу­дущей жизни всякий раз должно иметь какое-нибудь значение. Оно (ядро)> наверно, приводит в известной мере к неправильностям в развитии характера, если не к предрасположению к будущему невро­зу, Я склонен так думать» но я не знаю» разделят ли мое мне­ние и другие, подтвердит ли все это опыт.

Но должен спросить, чем повредили Гансу выведенные на свет комплексы, которые не только вытесняются детьми, но которых бо­ятся и родители? Разве мальчик начал серьезно относиться к своим претензиям на мать или место дурных намерений по отношению к отцу заняли поступки? Этого, наверно, боялись бы все те, которые не могут оценить сущность психоанализа и думают, что можно уси­лить дурные побуждения, если сделать их сознательными* Эти мудре­цы только тогда поступают последовательно, когда они всячески убеждают не заниматься всеми теми дурными вещами, которые кроются за неврозом. Во всяком случае они при этом забывают» что они врачи, и у них обнаруживается фатальное сходство с шек­спировским Кизилом в «Много шуму из ничего>, который тоже да­ет страже совет держаться подальше от всякого общения с по­павшимися ворами и разбойниками. Подобный сброд вовсе не компания для честных людей!

Наоборот, единственные последствия анализа — это то, что Ганс выздоравливает, не боится больше лошадей и начинает относиться к отцу непринужденнее, о чем последний сообщает с усмешкой. Но все, что отец теряет в уважении, он выигрывает в доверии. «Я думал, что ты знаешь все, потому что ты знал это о'лошадгёг». Благодаря анализу успешность в вытеснении не уменьшается, влечения, которые были в свое время подавлены, остаются подавленными. Но успех приходит другим путем, так как анализ замещает автоматический и экспрессивный процесс вытеснения планомерной и целесообразной переработкой при помощи высших духовных инстанций, Одним сло­вом, он замещает вытеснение осуждением. Нам кажется, что анализ дает давно ожидаемое доказательство того, что сознание носит биологическую функцию, и его участие приносит зна­чительную выгоду.

Если бы я мог сам все устроить по-своему, я решился бы дать мальчику еще одно разъяснение» которого родители не сделали* Я подтвердил бы его настойчивые предчувствия, рассказав ему о су­ществовании влагалища и коитуса, и таким образом еще больше уменьшил бы неразрешенный остаток и положил бы конец его стрем* ленню к задаванию вопросов* Я убежден, что вследствие этих разъяснений не пострадала бы ни его любовь к матери, ни его детский характер, и он понял бы, что с занятиями этими важ­ными» даже импозантными вопросами нужно подождать, пока не ис­полнится его желание стать большим. Но педагогический экспери­мент не зашел так далеко.

Что между «нервными» и «нормальными» детьми и взрослыми нельзя провести резкой границы, что болезнь — это чисто практичес­кое суммарное понятие, что предрасположение и переживание дол­жны встретиться, чтобы переступить порог достижения этой сум-мациит что вследствие этого то и дело многие индивидуумы пере­ходят из класса здоровых в разряд нервнобольных,— все это вещи, о которых уже столько людей говорило и столько поддерживало, что я со своими утверждениями, наверное, окажусь не одиноким. Что вос­питание ребенка может оказать мощное влияние в пользу или во вред предрасположению к болезни при этом процессе суммации, считается по меньшей мере весьма вероятным. Но чего надо до­биваться при воспитании и где надо в него вмешаться, до сих пор остается под вопросом.

До сих пор воспитание всегда ставило себе задачей обуздыва­ние или правильное подавление влечений; успех получался далеко не удовлетворительный, а там, где он имелся, то — к выгоде не­большого числа людей, для которых такого подавления и не требо­валось. Никто также не спрашивал себя, каким путем и с какими жертвами достигается подавление неудобных влечений. Но попро­буем эту задачу заменить другой, а именно — сделать индивиду­ума при наименьших потерях в его активности пригодным для культурной социальной жизни. Тогда нужно принять во внимание все разъяснения, полученные от психоанализа, по поводу происхожде-

пня патогенных комплексов и ядра всякой нервозности, и воспита­тель найдет уже в этом неоценимые указания, как держать себя по отношению к ребенку. Какие практические выводы можно отсюда извлечь и насколько наш опыт может оправдать проведение этих выводов в нашу жизнь при современных социальных отношениях, я предоставляю другим для испытания и разрешения.

Я не могу расстаться с фобией нашего маленького пациента, не высказав предположения, которое делает для меня особенно цен­ным этот анализ, приведший к излечению* Строго говоря, из этого анализа я не узнал ничего нового, ничего такого, чего я уже раньше, быть может, в менее отчетливой и непосредственной форме не мог угадать у других взрослых* Неврозы этих других больных каждый раз можно бы свести к таким же инфантильным комплексам, которые открывались за фобией Ганса* Поэтому я считал бы воз­можным считать этот детский невроз типичным и образцовым, как ес­ли бы ничто не мешало приписывать разнообразие невротических явлений вытеснения и богатство патогенного материала происхож­дению от очень немногих процессов с одними и теми же комплексами представлений.

ТРИ ОЧЕРКА ПО ТЕОРИИ СЕНСУАЛЬНОСТИ

I

СЕКСУАЛЬНЫЕ ОТКЛОНЕНИЯ1

Факт половой потребности у человека и животного выражают в биологии тем, что у них предполагается «половое влечение»* При этом допускают аналогию с влечением к пище, голодом. Соот­ветствующего слову «голод» обозначения не имеется в народном язы­ке; наука пользуется словом «либидо>,

Расхожее мнение содержит вполне определенные представления о природе и свойствах этого полового влечения. В детстве его будто бы нет, оно появляется приблизительно ко времени и в связи с процессами полового созревания, выражается в явлениях непреодо­лимой притягательности, которую один пол оказывает на другой, и цель его состоит в половом соединении или по крайней мере в таких действиях, которые находятся на пути к нему.

Но у нас имеется основание видеть в этих данных очень не­правильное отражение действительности; если присмотреться к ним ближе, то они оказываются полными ошибок, неточностей и приблн-знтельностей.

Введем два термина: назовем лицо, которое внушает половое вле­чение, сексуальным объектом, а действие, на которое вле­чение толкает, сексуальной целью; в таком случае точный научный опыт показывает* что имеются многочисленные отклонения в отношении обоих — как сексуального объекта, так и сексуальной цели, и их отношение к сексуальной норме требует детального иссле­дования.

1 Содержащиеся в первой статье данные имеются в известных публикациях фон Крзфт-Эбинга* Молля, Мёбиуса, X, Эллиса, фон Шренк-Нотцннга, Лёвенфелвда, Эйленбурга, И. Блоха, JVL Хнршфельда н в работах издаваемого последним „Jahrbuch fur sexuelle Zwisctienstufen"; так как в них указана и прочая литерату­ра на эту тему, то я Re считал нужным приводить подробные указания. Взгляды, основанные на психоаналитическом исследовании инвертированных, заимствованы нз сообщении И* Задгера и нз собственного опыта.

1. Отклонения относительно сексуального объекта

Общепринятая теория полового влечения больше всего соот­ветствует поэтической сказке о разделении человека на две полови­ны — мужчину и женщину, стремящихся вновь соединиться в любви, поэтому весьма неожиданно услышать, что встречаются мужчины, сексуальным объектом которых является не женщина, а мужчина, и женщины, для которых таким объектом является не мужчина, а жен­щина. Таких лиц называют противоположно-сексуальными или» лучше, инвертированными, а самый факт — инверсией. Число таких лиц очень значительно, хотя точно установить его затруд­нительно1.

А Инверсия

Поведение инвертированных

Эти лица ведут себя в различных направлениях различно.

а) Они абсолютно инвертированы, т. е. их сексуальный объект может быть только одного с ними пола, между тем как проти­воположный пол никогда не может у них быть предметом полового желания, а оставляет их холодными или даже вызывает у них поло­вое отвращение. Такие мужчины оказываются благодаря отвраще­нию неспособными совершить нормальный половой акт или при вы­полнении его не испытывают никакого наслаждения*

б) Они амфигенно инвертированы (психосексуаль­ные гермафродиты),т. е, их сексуальный объект может принадлежать как одинаковому с ними, так и другому полу; инверсия, следо­вательно, лишена характера исключительности.

в) Они случайно инвертированы, т. е, при известных внешних условиях, среди которых на первом месте стоят недоступ­ность нормального полового объекта и подражание. Они могут из­брать сексуальным объектом лицо одинакового с ними пола и в таком половом акте получить удовлетворение.

Инвертированные проявляют, далее, различное отношение в своем суждении об особенностях своего полового влечения. Одни из них относятся к инверсии как к чему-то само собой разумеющемуся, подобно тому, как нормальный относится к направленности свое­го либидо, и энергично отстаивают ее равноправие наряду с нор* мальным. Другие же возмущаются фактом своей инверсии и ощу­щают ее как болезненную навязчивость5.

Другие вариации касаются временных отношений. Или инверсия существует у индивида с давних пор* насколько хватает его вос­поминаний, или она проявилась у него только в определенный

1 Об этих трудностях в о попытке установить число инвертированных си. рабо­ту магнуса Хвршфельда в „Jahrb, fur sexuelle Zwischenstufen", 1904,

2 Такое сопротивление навязчивому характеру инверсии может составить усло­вие, благоприятствующее терапевтическому воздействию при помощи внушеиня ндш пенхоанадяэа.

момент до или после периода половой зрелости1. Эта характерная особенность сохраняется на всю жизнь, или по временам исчезает, или составляет отдельный эпизод на пути нормального развития. Она может также проявиться в позднем возрасте по истечении длительного периода нормальной половой деятельности. Наблюда­лось также периодическое колебание между нормальным и инверти­рованным сексуальным объектом. Особенно интересны случаи, в ко­торых либидо меняется в смысле инверсии после того, как был приобретен тягостный опыт (общения) с нормальным сексуальным объектом.

Эти различные ряды вариаций в общем существуют независимо один от другого* Относительно крайней формы можно всегда утвер­ждать» что инверсия существовала уже с очень раннего возраста и что данное лицо вполне мирится с этой особенностью*

Много авторов отказались бы объединить в одну группу пере­численные здесь случаи и предпочли бы подчеркивать различие в пределах этой группы вместо свойственного всем группам об-щего; это зависит от предпочитаемого ими взгляда на инверсию. Однако как ни верны такие разделения, все же необходимо при­знать, что имеется множество переходных ступеней, так что как бы само собой напрашивается образование рядов.

Взгляд на инверсию

Первая оценка инверсии выразилась во взгляде, что она является врожденным признаком нервной дегенерации; это вполне соответ­ствовало тому факту, что наблюдатели-врачи впервые встретились с ней у нервнобольных или у лиц, производивших впечатление больных. Эта характеристика содержит два указания, которые не­обходимо рассматривать одно независимо от другого: врожденность и дегенерацию.

Дегенерация

Относительно дегенерации возникает возражение, которое вообще относится к неуместному применению этого слова. Вошло в обы­чай относить к дегенерации всякого рода болезненные проявления не непосредственно травматического или инфекционного происхожде­ния. Подразделение дегенератов, сделанное Маньяном, дало возмож­ность в самых совершенных проявлениях нервной деятельности не исключать применения понятия дегенерации. При таких условиях позволительно спросить, какой вообще смысл и какое новое со­держание имеется в оценке слова «дегенерация»* Кажется более целесообразным не говорить о дегенерации: 1) в случаях, когда нет нескольких тяжелых отклонений от нормы; 2) в случаях,

1 С различных сторон вполне правильно указывалось, что автобиографические данные инвертированных о времени наступления их склонности к инверсии не заслу­живают доверия, так как они могут вытеснить из своей памяти доказательство их' гетеросексуального ощущения; психоанализ подтвердил это подозрение в отношении доступных ему случаев инверсии, изменив их анамнез устранением детской амнезии.

когда работоспособность и жизнеспособность в общем тяжело не

пострадали1.

Много фактов указывает на то, что инвертированные не являются дегенератами в этом настоящем смысле:

1. Инверсия встречается у лиц, у которых не наблюдается никаких других серьезных отклонений от нормы*

, 2, Также у лиц* работоспособность которых не нарушена, ко­торые отличаются даже особенно высоким интеллектуальным разви­тием и этической культурой2.

3. Если не обращать внимания на пациентов врачебного опыта и стараться охватить более широкую область, то в двух направлениях встречаешься с фактами, исключающими взгляд на инверсию как на признак дегенерации: а) нужно принимать во внимание, что у древних народов на высшей ступени их культуры инверсия была частым явлением, почти институтом, выполняющим важные функции; б) она чрезвычайно распространена у многих диких и примитивных народов, между тем как понятие дегенерации применяется обыкно­венно к высокой цивилизации (И. Блох). Даже среди цивилизован­ных народов Европы климат и раса имеют самое большое влия­ние на распространение инверсии и на отношение к ней3.

Врожденность

Вполне понятно, что врожденность приписывают только первому, самому крайнему классу инвертированных, на основании уверений этих лиц, что ни в какой период жизни у них не проявлялось никакой другой направленности полового влечения. Уже самый факт существования двух других классов, особенно третьего, трудно соединить со взглядом о врожденном характере инверсии. Поэтому защитники этого взгляда склонны отделить группу абсолютно инвертированных от всех других, что имеет следствием отказ от обобщающего взгляда на инверсию, Инверсия, согласно этому взгля­ду, в целом ряде случаев имеет врожденный характер, а в других случаях она могла бы развиться иным способом.

В противоположность этому взгляду, существует другой, соглас­но которому инверсия составляет приобретенный характер по­лового влечения. Взгляд этот основывается на следующем: 1) у

1 С какой осторожностью необходимо ставить диагноз дегенерации и какое незначительное практическое значение он имеет» можно видеть из рассуждений

Мёбиуса (Uber Entartung//Grenzfragen des Nerv. und Seelenleb., 1900, № 3): «Если окинуть взором обширную область вырождения, на которую здесь пролит не­который свет, то без дальнейшего видно, что диагноз — дегенерация — имеет вообще очень мало значения»,

2 Защитникам «уранизма» нужно отдать справедливость в том, что некоторые из самых выдающихся известных нам люден были инвертированными, может быть, даже абсолютно инвертированными,

3 Во взгляде на инверсию патологическая точка зрения отделена от антрополо­гической, Это изменение является заслугой И, Блоха (Be it rage zur At io logic der Psychopaihia sexualis, 2 части, 1902—1903), который энергично подчеркнул фант распространения инверсии в древних культурах.

многих (также абсолютно) инвертированных можно открыть имев­шее место в раннем периоде жизни сексуальное впечатление, дли­тельным последствием которого оказывается гомосексуальная склон­ность; 2) у многих других можно указать на внешние благоприят-ствующие и противодействующие влияния жизни, приведшие раньше или позже к фиксации инверсии (исключительное общение с лицами одинакового пола, совместный военный поход, содержание в тюрь­ме, опасности гетеросексуального общения, целибат, половая сла­бость и т. д.); 3) что от инверсии можно избавиться при помощи гип­нотического внушения, что было бы удивительным при врожденном ее характере,

С точки зрения этого взгляда можно вообще оспаривать не­сомненность возможности врожденной инверсии. Можно возразить (X. Элл не), что более подробные расспросы в случаях, которые относятся к врожденной инверсии, вероятно, также открыли бы пере­живание в раннем детстве» предопределившее направленность либи­до; это переживание не сохранилось только в сознательной памяти лица» но при соответствующем воздействии можно вызвать воспо­минание о нем. По мнению этих авторов, инверсию следовало бы считать частным вариантом полового влечения, предопределен­ным некоторыми внешними условиями жизни.