Психоаналитика» сознания

Английский философ Дэвид Юмписал: «Причинностью называют необходимую связь между фактами, когда из одного факта следует другой факт. Но необходимый вывод можно сделать, только выводя одно понятие из другого. Из факта не следует ничего, кроме его существования. Следовательно, причинность существует не в природе, а только в нашем сознании».

Ход рассуждений Юма таков. (Схема 60) (А, с. 124 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Непосредственным предметом нашего опыта являются исключительно содержания нашего сознания (перцепции), которые делятся на два класса: впечатления и представления. Из впечатлений возникают простые представления. Тем самым невозможно представить себе или помыслить что-либо, что никогда не было дано в непосредственном восприятии.

Но у человека есть способность на основе своего воображения образовывать из этих простых представлений комплексные представления, которые, следовательно, возникают уже не из непосредственного впечатления. Связь представлений происходит по закону ассоциации, означающей способность переходить от одних представлений к другим, и притом на основе принципов подобия, общности во времени или пространстве, причины и следствия. Понятие обладает смыслом, лишь если компоненты соответствующего ему представления можно возвести к впечатлениям.

Но встает вопрос о том, каким образом мы судим о чем-то выходящем за пределы нашего непосредственного восприятия и памяти. Высказывания о фактах основаны на опыте, который подчинен закону ассоциации представлений, оперирующему причинно-следственными отношениями: «Все акты мышления, касающиеся фактов, кажутся основанными на отношении причины и следствия». (Схема 61) (В, с. 124 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Когда, например, мы видим как один бильярдный шар ударяет по другому, то об ожидаемом следствии судим исходя из предыдущего опыта. Однако, по Юму, отношение причины и следствия не является сущностно необходимой связью, присущей объектам, а потому она не познаваема чисто рациональным путем, независимо от опыта. Мы говорим, что А и В причинно связаны, если многократно наблюдали последовательность их смены, так что представление о В ассоциативно следует за представлением об А на основе нашей привычки. Но это можно отнести лишь к высказыванию о привычной последовательности представлений, а не к сущности вещей. Понимание истинных источников и причин всех процессов остается полностью недоступным для людей.

Рассмотренные выше вопросы были в свое время объектом философского спора между рационалистами и эмпириками. Рационалисты (Декарт, Спиноза, Лейбниц) считали, что знания должны быть общезначимыми, доказуемыми, передаваемыми. Но такие знания дает только разум, следовательно, он – источник знания, а опыт лишь позволяет проявиться истинам разума. Поскольку мир устроен логично, можно постигать его дедуктивным путем. Образцом служит математика, делающая выводы на основании немногих достоверных аксиом.

С точки зрения их оппонентов – эмпириков (Локк, Беркли, Юм) – содержательную информацию может дать только опыт, разум же играет роль инструмента, который собирает и обрабатывает чувственные данные. Действительны лишь единичные предметы и события. Правильно пользуясь разумом, можно упорядочивать их и извлекать из них индуктивные выводы. Значимость этого направления проявилась в его связи с возникновением естествознания, а также в подчеркивании им роли индивида.

Рационалисты разделяли теорию «врожденных идей» (idea innata), идущую своими корнями еще в философию Платона.

Согласно Платону, идеи невозможно выводить из их конкретных «воплощений» - они усматриваются беспредпосылочно. Разум устремляется к началу всего. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним.

Но тогда откуда душа знает об идеях? В духе своей антропологии (почерпнутой с Востока и у пифагорейцев) Платон объясняет, что она знает их из своего прежнего, потустороннего существования. Идеи не разрабатываются, а усматриваются – они заново вспоминаются. Всякое знание и научение есть припоминание (анамнесис): душа созерцала идеи до своего очередного рождения, но забыла их, войдя в тело.

Бл. Августин

Припоминание

Потеряла женщина драхму и разыскивала ее со светильником. Если бы она не помнила о ней, она бы и не искала и не нашла ее. И откуда бы она знала, найдя ее, что это та самая драхма, если бы она ее не помнила? Так бывает всегда, когда мы мыслим: мы как будто ищем и находим что-то потерянное. Если какой-то предмет случайно исчез из вида, но не из памяти, образ его сохраняется в памяти и его ищут, пока он не появится перед глазами. Таким образом, найденное узнается по его образу, живущему в нас.

Лейбниц считал, что «врожденные идеи» представляют собой всего лишь набросок, эскиз будущего знания, подобно тому, как в глыбе мрамора просматриваются очертания будущей скульптуры, намеченные резцом ваятеля. Поэтому главная задача познания – этот едва уловимый контур превратить в завершенную систему знаний, полностью обнаружить скрытое во врожденных идеях содержание. Лейбниц автор известного афоризма, который можно рассматривать как кредо рационализма. Лейбниц перефразировал известное высказывание Локка: «Нет ничего в разуме, чего раньше не было в чувствах – кроме самого разума».

Попытку решения спора рационалистов и эмпириков предпринял Иммануил Кант в своей книге «Критика чистого разума». «Коперниканский переворот» в метафизике Канта состоит в утверждении того, что не познание направлено на предметы, а предметы – на познание. Предметы не даны непосредственно сознанию и не познаются им непосредственно. Для познания открыта только трансцендентальная идеальность. Этапы познания, по Канту, таковы: «Всякое человеческое познание начинается с созерцания, переходит от него к понятиям и заканчивается идеями». Это и определяет структуру «Критики чистого разума».

Поставим вопрос об адекватности нашего чувственного опыта объективной реальности. Например, мое отражение в зеркале – это я? Скорее «нет», чем «да», ведь это лишь плоскостной, односторонний и поэтому весьма искаженный образ действительности. Таким образом, наш чувственный опыт, характеризуемый отражением, есть лишь представление (по Канту, «воображение»); он передает лишь копию действительности, но не саму действительность. Воображение, как отмечает Кант, это способность видеть в интуиции объект, который сам по себе не является реальным. При этом чувственность как пассивная способность воспринимать информацию, это, прежде всего, способность воспринимать ее в строго определенной форме. Эта форма помогает интуитивным представлениям быть распознанными, «расшифрованными» рассудком. Априорными формами чувственного опыта Кант считал пространство и время. Невозможно представить себе ни что-либо вне пространственной протяженности, ни само пространство отдельно от его содержимого или как несуществующее. Следовательно, оно априорно лежит в основе наших чувственных восприятий. С этим связана возможность чистой (априорной) геометрии. Время также невозможно изъять из чувственности. Без него нельзя представить себе ни длительность, ни следствия и т.д. Оно есть форма внутренней чувственности, т.е. упорядочивает наши представления.

Возможность мыслительного опыта Кант связывал с априорными формами рассудка, которые, «сталкиваясь» с феноменами чувственного опыта дают нам ясные и отчетливые понятия и суждения. Получается, что рассудочные «априорные формы», образно говоря, выполняют роль проявителя, в котором смутное изображение на фотографии делается ясным и отчетливым. В качестве таких «априорных форм» рассудка Кант рассматривал десять категорий предикатов и четыре категории суждений.

О категориях

Десять категорий сформулировал в свое время Аристотель – «изобретатель» формальной логики (т.е. исследуется не содержание мышления, а его форма). На переднем плане у Аристотеля, как и у его учителя Платона, стоит понятие: оно и только оно обозначает категорию.

(Схема 62) (В, с. 46 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Аристотель: «Любое сказанное отдельное слово обозначает либо сущность (Аристотель), либо количество (1 м 70 см), либо качество (философ), либо отношение (ученик Платона), либо место (Афины), либо время (IV в. до н.э.), либо состояние (сидя), либо обладание (т.е. принадлежность) (бородатый), либо действие (учит), либо страдание (т.е. пассивность) (научил)».

В учении Фомы Аквинского в качестве категорий предикатов выступают трансценденталии. Список трансценденталий (Схема 63) (В, с. 82 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002):

- каждая вещь есть сущее (ens) в отношении акта наделения бытием;

- реальная вещь (res) означает фактическое содержание с точки зрения сущности;

- в силу своей внутренней неделимости сущее есть одно (unum);

- оно есть нечто (aliquid) в отличие от другого.

- эти трансценденталии истинно (verum) и благо (bonum) указывают на познавательную согласованность души и другого сущего. Так «благо» есть качество согласованности с волевой способностью души; «истинно» – согласованности со способностью познавательной. Поэтому определение истины, данное Фомой, гласит: «Истина есть согласованность вещи и разума» («Veritas est adaequato rei et intellectus»).

«Тончайший доктор» Иоанн Дунс Скоттрансцендентальные атрибуты (предикаты) разделяет на равнозначные (passiones convertibiles), столь же широкие по объему, как и само бытие, например, «единое», «истинное», «благое» и разделительные (passiones disjunctae), соответствующие бытию, лишь будучи разделены на пары, например, «ограниченный – неограниченный», «необходимый – случайный» и т.д.

По Канту, категории дедуцируются двумя способами:

- (Схема 64) (А, с. 138 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002) по пути формы суждений традиционной логики (количество, качество, отношение, модальность) в соотношениями с категориями предикатов;

- (Схема 65) (В, с. 138 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002) трансцендентальная дедукция, основанная на синтетическом единстве многообразного в апперцепции. Опыт в целом подчинен единому порядку. Условие этого порядка – категория: она сводит многообразие имеющихся представлений в единую апперцепцию. Постоянной основой этого приведения в единство является «Я мыслю».

Т.о., категории необходимы, чтобы упорядочивать данные опыта, сводя их к единству субъекта. Объектом опыта может быть лишь то, что приведено к такому порядку. Сумму всех этих объектов Кант называет «природой», законодателем для которой выступает рассудок со своими категориями. Происходит это суммирование сперва в схематизме: каждой (собственно говоря, пустой) категории Кант придает схему, связывающую ее с созерцанием. Связующим звеном между категориями и созерцанием является время. Время – ощущение как внешнее, так и внутреннее, а потому лежит в основе всякого опыта. Затем следует система основоположений. Основоположения задают условия, при которых возможен опыт, являясь тем самым высшими законами «природы». Они содержат в себе основания для всех иных суждений и, следовательно выступают априорными предпосылками научного опытного познания. Это аксиомы созерцания, антиципации (интенсивность воздействия) восприятия, аналогии опыта, постулаты эмпирического мышления. Эти основоположения задают объем возможного объективного опыта: в качестве объектов или вообще «природы» нам может являться только то, что априорно сформировано по принципам чувственности и чистого рассудка. Ведь лишь благодаря применению этих принципов что-либо может быть дано нам в синтетическом единстве многообразного. Стало быть, переживаемый нами в опыте мир есть мир не «кажимости», а необходимо данного явления: он подчинен законам, а именно законам нашей познавательной способности.

Через описание данных «априорных форм» Кант естественным образом подошел к описанию границ познавательных способностей человека. Формы сознания, отмечает Кант, это некое искусство (Природы или Бога), которое срыто в глубинах человеческой души; в сам механизм деятельности форм нам вряд ли когда-нибудь будет позволено проникнуть, и эта тайна, по мысли Канта, никогда не откроется нашему взору. Кант противопоставляет феномен и ноумен. Сфера рассудочной деятельности ограничена миром явлений (феноменов), т.е. вещей для нас. Вещи же в себе (ноумены) остаются непознаваемыми. Мир их «проблематичен», т.е. они всегда будут в сфере возможного, но не действительного. Ноумены нельзя познать с помощью категорий.

Немецкий философ Артур Шопенгауэр, следуя за Кантом, исходит из априорного постулата: мир дан познающему человеку лишь как представление, т.е. лишь в соотношении с чем-то представляющим, которым является сам человек. Наряду с этим он утверждает, что мы познаем нечто двояким образом: как объект (представление) и как волю. То, что мы воспринимаем как материальные вещи, суть не что иное как объективированные акты воли. А нам остается лишь считать, что это фундаментальное отношение таково же и для всех других представлений, внутренняя сущность которых, т.о., есть воля. Все явления – не что иное как объективации единой воли, лежащей в основе мира в качестве непознаваемой «вещи в себе». (Схема 66) (А, с. 160 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Эта воля – иррациональный и слепой напор. Он постоянно стремится к образованию форм. Но поскольку все, что он претерпевает в своем стремлении, есть он же сам, он находится в состоянии борьбы с самим собой, которой и порождаются этапы его объективации. На низших этажах природы он проявляется в виде физических и химических сил, на ступени органического – как воля к жизни и инстинкт самосохранения и размножения. Наконец, в человеке появляется разум, превращающийся в инструмент слепой воли. Разворачивающиеся в пространстве и времени представления, подчиненные закону достаточного основания, образуют лишь косвенные ступени объективации воли. Непосредственно она объективируется в идеях, лежащих в основе отдельных вещей как их модели. Для субъекта идеи выступают в форме объектного бытия, но не подчинены закону достаточного основания. Они суть вечные и неизменные формы всех явлений, все многообразие которых порождается ими в пространстве и времени посредством принципа индивидуации.

Однако существует еще и иной способ познания. Например, мы во многих случаях, особенно, когда сомневаемся, доверяем своей интуиции. Интуиция – это особый, непосредственный вид познания, основанный на смутном внутреннем образе. Древние считали, что интуиция – это духовное прозрение, нечто вроде вдохновения, сведения, которые открываются цельно и непосредственно, вне мышления. Например, такие философы как Сократ, Платон, Бл. Августин, Декарт, Лейбниц, Гегель и многие другие считали, что помимо истин разума, существуют истины, которые можно постичь только интуицией.

Например, Уильям Оккам в познавательном процессе различает интуитивное и абстрактивное познание. Интуитивное познание без тени сомнения схватывает существование предмета. Оно имеет место в случае познания всего чувственно воспринимаемого и внутренних состояний человека. Абстрактивное познание дает возможность высказываться (на основе понятий) об объекте и в его отсутствие, но ничего не говорит о фактическом существовании предмета. Тем самым оно всегда отсылает к интуитивному познанию. Так, например, невозможно разумное обоснование бессмертия души, поскольку для этого не существует эмпирической основы.

Рационалист Спиноза различает три способа познания:

- чувственное, возникающее посредством аффектов и способное порождать лишь смутные и неупорядоченные родовые понятия;

- рациональное, оперирующее общими понятиями путем умозаключений;

- интуитивное, осуществляющееся «с точки зрения вечности» (sub specie aeternitatis), т.е. в отношении к абсолюту.

При этом, по Спинозе, только первый вид познания может быть источником заблуждений.

Анри Бергсон

Интуиция

Интуиция – это та полоса инстинкта, что пребывает в разуме. Она противоестественна, как скручивание воли вокруг нее самой, благодаря чему разум может совпадать с реальным, а сознание жизни – с самой жизнью. Именно в глубь жизни ведет нас интуиция, то есть инстинкт, ставший незаинтересованным, осознающим самого себя, способным размышлять над своим предметом и безгранично расширять его. Однако интуиция, при всей ее революционной роли, обладает также одним существенным гносеологическим недостатком – она совершенно не поддается описанию, то есть не может быть представлена как метод познания. Интуитивная попытка и попытка оформления мысли действуют в разных направлениях. То же самое усилие, которым мы связываем мысль одну с другой, заставляет исчезнуть интуицию, которую мы взялись накапливать. Философ вынужден отказываться от интуиции, как только она дала ему толчок, и доверяться самому себе с тем, чтобы продолжать движение, выдвигая концепции одну за другой. Но тогда он начинает терять почву под ногами, его теория отрывается от жизни.

Можем ли мы вновь овладеть этой интуицией? У нас есть только два способа выражения: понятие и образ. Система развивается в понятиях; но когда ее перемещают к интуиции, давшей ей начало, она сжимается в образ; если же мы хотим превзойти образ и подняться над ним, то неизбежно вновь скатываемся к понятиям, и к тому же к понятиям еще более смутным, более общим, нежели те, от которых мы направились на поиски образа и интуиции. Вынужденная принять эту форму, попавшая в запруду на выходе из истока, первичная интуиция покажется тогда чем-то самым бесцветным и холодным, что только есть в мире; она предстанет простой банальностью.

Феноменология

Немецкий философ Эдмунд Гуссерль обрисовал возможность феноменологического анализа сознания на основе интуитивно-созерцательной самоочевидности феноменов сознания. Исходным при этом выступает понятие интенциональности, которое обозначает свойство психических феноменов (в отличие от физических) быть направленным на что-либо, т.е. всегда быть сознанием чего-то.

По форме интенциональные акты можно разделить на сигнитивные (обозначающие), интуитивные и смешанные. Сигнитивные акты имеют логико-грамматический характер. Они бывают номинативными и пропозициональными. Первые дают имя объектам и понятия о них; вторые суть предложения, выражающие те или иные суждения относительно тех или иных соотношений между объектами. Чисто сигнитивные акты только обозначают объекты, но непосредственно их не дают. Я могу знать наименование какого-нибудь объекта, иметь о нем понятие, но при этом сам он непосредственно может и не быть мне дан. Непосредственная данность объектов осуществляется при помощи интуитивных актов. В первую очередь к ним относятся чувственное восприятие и воображение. Термин «интуиция» обозначает здесь непосредственную данность и ничего более. Сигнитивные и интуитивные акты сознания могут взаимодействовать друг с другом. Чисто сигнитивные акты дают лишь пустые значения, но интуитивные акты могут наполнять эти значения соответствующим содержанием. В результате возникают смешанные акты. Например, я знаю слово «Тегусигальпа», и мне известно, что так называется столица республики Гондурас. Для меня в данный момент произнесение этого слова есть чисто сигнитивный акт, поскольку обозначаемый им город интуитивно мне ни в каком отношении не дан. Этот акт наполняется для меня интуитивным содержанием в том случае, если я побываю в Тегусигальпе и чувственно восприму ее ландшафты. То же самое произойдет, если я прочту где-нибудь описание этого города и ознакомлюсь с его фотографиями, в результате чего смогу его вообразить.

Феноменология считает неприемлемой «образную» (отражательную) теорию сознания, которая утверждает, что объекты, даваемые чувственным восприятием находятся вне сознания, а объекты, даваемые воображением находятся в нем и представляют собой лишь «образы» объектов, находящихся вне его. Взятые в качестве интенциональных, все объекты суть части сознания.

Согласно Гуссерлю, наряду с чувственным восприятием и воображением существует независимая от них категориальная интуиция, которая непосредственно дает общие отношения между объектами, такие, как рядоположенность объектов, их следование друг за другом или друг из друга, отношения части и целого, принадлежности признака предмету и т.п. Допустим, я вижу красную розу. Знание о том, что эта роза красная, не может быть дано мне чисто чувственным путем. Эту розу и этот красный цвет я воспринимаю при помощи чувственной интуиции, но связь между ними не может быть дана никаким чувственным ощущением. Она дается только при помощи категориальной интуиции.

Именно феноменология дает окончательное решение спору рационализма и эмпиризма. Согласно Гуссерлю, чувственное восприятие, воображение и усмотрение сущности конструктивно сотрудничают в конституировании интенциональных объектов. Бывают чисто эйдетические объекты, такие как треугольник, тысячеугольник, число π, теорема Пифагора и ее доказательство, цвет как таковой, человек как таковой, кентавр как таковой и т.п. Они даются одной лишь интеллектуальной интуицией. Но если мы имеем дело с индивидуальными объектами, такими как данный треугольник, красный цвет этой розы, этот человек, это изображение кентавра и т.п., то в их формировании участвует и усмотрение сущности, и чувственное восприятие, и воображение, причем действуют они, находясь в полной гармонии друг с другом: усмотрение сущности обеспечивает эйдетическую часть объектов, а две другие – их индивидуальную, чисто эмпирическую компоненту. Таким образом, с точки зрения феноменологии, каждый индивидуальный объект двуедин: с одной стороны, он неповторим и существует здесь и теперь, а с другой, является экземплификатом разнообразных универсальных категорий и средоточием действия множества универсальных законов.

(Схема 67) (А, с. 194 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Интенциональность сознания указывает на сплошную корреляцию между действиями сознания (например, восприятием, воспоминанием), соотносимыми с каким-либо предметом (акты подразумевания, ноэсиса), и предметом, каким он является в этих действиях (мнения, ноэмы). Объект мышления при этом есть результат синтеза, в котором многообразные ноэсисы приводятся к единству сознания о предмете. Ноэма не есть предмет, как он существует сам по себе, а интенционально содержится в смыслообразующей функции действий сознания. Поводом для возникновения ноэсиса являются данные ощущения (чувственно данная материя, хюле). Чувственная материя и акты ноэсиса составляют реальное содержание переживания, мнение же (ноэма) есть его ирреальное содержание (интенциональный предмет).

Феноменологическая редукция (эпохе). (Схема 68) (В, с. 194 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Руководствуясь естественной установкой, мы постоянно выносим суждения о бытии предметов самих по себе (вера в бытие). Феноменологическая же установка воздерживается от каких-либо суждений о бытии или небытии предметов, тем самым делая возможным непредубежденное созерцание в рамках чистого сознания, т.е. того, что дано как феномены, возникающие в корреляции ноэсиса и ноэмы. «Эпохе» состоит в том, чтобы поочередно «вынести за скобки» все классы предметов, существование которых может быть подвергнуто сомнению. Затем нужно посмотреть, не осталось ли чего-нибудь «в скобках», т.е. не обнаружилось ли чего-либо такого, в существовании чего усомниться невозможно. Надо подчеркнуть, что существование того, что «выносится за скобки» не отрицается: происходит лишь констатация его сомнительности.

Эйдетическая редукция. Ее предмет – не отдельные случаи интенционального переживания тех или иных людей, но сущностные фундаментальные законы переживания вообще. В этом смысле феноменология есть усмотрение сущности. С помощью этой редукции можно наконец понять, на основе каких действий конституирует себя сознание и как конституируется в нем предметность, т.е. мир. Неподвластным сомнению остались только само осуществляемое мною сомнение и я сам, осуществляющий его. Ясно, что это не мой природный психофизический субъект: ведь все природное осталось «за скобками». Тут я сталкиваюсь с особого рода существованием себя, а именно, как чистого, или трансцендентального субъекта.

Прагматизм

Основатель прагматизма Чарльз Сандерс Пирс формулирует прагматическую максиму следующим образом: «Подумай, какие следствия, которые могли бы иметь возможную практическую значимость, мы приписываем предмету нашего понятия в нашем представлении. Тогда наше понятие об этих следствиях и будет всем нашем понятием о предмете». (Схема 69) (А, с. 172 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). Короче, понятия поясняются на основе представления об их возможных следствиях. Пояснение и в необходимых случаях исправление понятий осуществляется путем экспериментального разбирательства с реальностью. Однако прагматическая максима не должна пониматься так, будто пояснение смысла следует из описания фактически наступивших последствий действия. Наоборот, это происходит благодаря представлению о практических последствиях, полученных путем умозаключения в ходе мысленного эксперимента. Его результаты должны пройти проверку в процессе коммуникации между действователем и исследователем. Таким образом, устанавливается истина как согласие всех членов «бесконечной общины исследователей».

Американский философ и психолог Уильям Джеймс исходил из того, что сама действительность пластична, обладает множеством форм, отсюда свободное творчество человека создает плюралистическую картину мира, потому что философствовать означает «иметь индивидуальный способ восприятия и чувствования биения пульса космической жизни», причем способ философствования зависит от врожденного темперамента человека. Философия, по его мнению, сформировалась как метод улаживания споров, которые возникают из-за многообразных результатов практических действий людей, преследующих самые разные цели.

Человек, полагал Джеймс, считает истиной то, что наилучшим образом руководит им, что лучше приспособлено к любой части жизни и позволяет лучше слиться со всей совокупностью его опыта. В этой связи прагматизм можно охарактеризовать и как своеобразный конвенциализм (соглашение о целесообразности) в теории познания, поскольку, с его точки зрения, истина не самоцель, это то, что лучше работает на нас, истина нужна для практической деятельности, должна быть полезной. Крылатая фраза Джеймса: «Истина – это кредитный билет, который имеет силу только в определенных условиях».

В учении Джона Дьюи прагматизм трансформируется в инструментализм. На первый план выдвигается идея, что познание отнюдь не пассивно, но уже само по себе является деятельностью. Познание есть инструмент успешной деятельности. Оно служит овладению ситуациями и решению практических проблем. Мышление и познание можно объяснить исходя из того, как они проявляют себя в определенных взаимосвязях поступков при решении проблемных ситуаций. Дьюи считают реформатором в педагогике. Ученик должен из объекта обучения стать субъектом научения. Материал для занятий не определяется заранее, задачи познаются на опыте и решаются в качестве групповых исследовательских проектов.