Влияние на длительный стресс дополнительных кратких стрессоров 39 страница

Анализ эмоциональных переживаний у лиц, совершивших сексуальное насилие, показал, что во время преступления они находились «во власти двух эмоций»: сексуального желания, не лишенного чувства приязни, отдаленно напоминающего неж­ность, своего рода «любовь кжертве». Другое чувство — агрессив­ность — толкало насильника на борьбу с жертвой, на подавление ее противодействия. Нередко эти чувства задолго до преступного акта вынашивались и росли. Откуда эта двойственность, этот кентавр эмоций?

Детопроизводству в животном мире предшествуют:

1) отбор лучшего партнера с качествами, обещающими макси­мальную жизнеспособность потомства, партнера, оптимально соответствующего брачующейся с ним особи;

2) оптимизация функциональных соответствий особей в сексу­альном контакте.

Отбору этих свойств служат «турнирные бои», после которых самки врачуются с победителями, либо испытание мужской особи женской (самка убегает, если самец не догонит, то рискует остать­ся без потомства). Оптимизация соответствия самки и самца до­стигается путем брачных игр. Первая их стадия — демонстрация и испытание партнера. При этом самец может догонять самку, якобы бороться с нею, проявляя или демонстрируя агрессивность. Его победа в «любовной борьбе» переводит агрессивное поведение в любовное ухаживание.

У людей при сексуальных контактах также возможны не только любовно-экстатические, но и агрессивные эмоции. Их уродливое гипертрофированное сочетание, подавляя интеллек­туальное регулирование поведения, может вести к усилению опасного сексуального насилия.

б) О «матриархах»

Одновременное единение женской и мужской самости усиливает их специфические самостоятельности. И не только как отдельных индивидуумов. Семейная пара — мужчина и женщина, — даже до конца не понимая, ощущают, что вошли в реальное (или виртуальное) сообщество ответственно­ взрослых мужей и жен, т.е. обрели новые психосоциальные ниши-плацдармы, которые испокон веков были основами па­триархата и матриархата.

Заметим, что квазиисторические предположения, что якобы некогда был исключительно матриархат, сменившийся патриар­хатом, не выдерживают критики. Эти два психосоциальных фе­номена равновесны и потому существовали всегда с большим или меньшим (обусловленным потребностями эпох) преобладанием того или иного. То патриархат, то матриархат становились более манифестированными (заметными) для посторонних наблюдате­лей (и многих нынешних историков).

Не вдаваясь в обсуждение этой темы, приведем примеры из совсем недавнего прошлого традиционных культур. Известно, что вражду, сражение кавказских мужчин может прекратить женщина, бросив между ними свой головной платок. Это не некое театрализованное действие, а ритуал, когда не любая женщина, а признаваемая всеми, «матриарх», совершает «не­слыханный» поступок — обнажает голову — и знак своей чести и власти (особый головной убор матриарха) «приобщает» к основе жизни всех людей, т. е. кладет на «землю-мать» («нана-лата» — по-чеченски), сакрально объединяя ее с «землей отцов» («дай-мохк»).

Не стану подробно излагать всей мистической сущности такого властного вторжения матриархата в действия мужчин, это не попрание патриархата. И приведу еще один пример их взаимодействия.

В Чечне в начале 1995 г., после ввода туда российских фе­деральных войск, чеченские интеллектуалы — друзья автора этих строк, позволили ему быть свидетелем уникального собы­тия. Тогда решался вопрос — вступать ли чеченскому этносу (народу) в боевое (военное) противостояние с федеральными войсками.

Ночью, тайно, автор был доставлен на берег реки и там, из-за густых кустов, увидел удивительное зрелище. На берегу, на «за­поведном» лугу, при лунном свете женщины танцевали ритуаль­ный зикр — круговой хороводный танец с пением заклинаний и молитв. Руководила женщина — матриарх.

На мой вопрос, что это, мне разъяснили: — Матриархат сейчас решает — быть или не быть войне. Только после одобрения матриархатом у нас могут начинаться и за­вершаться войны. Такова традиция.

Не все осознают силу повседневного взаимодействия матриар­хата с патриархатом, однако они всегда стремятся к равновесию, которое кажется (манифестируется) преобладанием то одного, то другого. Нередко недооцениваются матриархальные влияния на жизнь людей и народов [Арсамаков А., 2006; Казеев Ш.М., Карпе-евИ.В., 2003; Леонтович Ф.И., 1883; Лаудаев У.. 1871 и др.].

В обсуждаемой теме можно отметить еще один аспект. Толпы, взметенные и объединенные стрессом войн, революций, при­родных катастроф, якобы наделены женской сущностью. Это пытались увидеть и обосновать многие исследователи (Г. Ле-Бон, Г. Тард, 3. Фрейд), пытались воспользоваться этим политики (На­полеон, Гитлер и др.).

Есть ли реальные основания для таких взглядов на массы людей? «Толпы времен Французской революции отличались ис­ключительно женскими свойствами» — пишет Серж Московичи [Московичи С. 1996, с. 149]. Однако он же называет «редкой демагогией, что с толпами надо обращаться как с женщиной, чтобы повелевать ими» [там же, с. 148]. От чего же все вновь возникают такие суждения. Ведь и Наполеон писал: «У меня только одна страсть, одна любовница — это Франция. Я ложусь с ней» (там же).

Изучая психологию властной элиты в коммунистическом московском Кремле (была такая возможность) и в постсоветских высших эшелонах власти, я обратил внимание на то, что важным элементом «стресса власти» становится страсть, горение души, в котором можно видеть «нескончаемый, непрерывный сексу­альный оргазм». Он сотрясает фанатичных властителей, и труд­но понять: либо их физическая и душевная мощь преобразуется во властительный оргазм, или распаленные им, они становятся неутомимыми патриархами.

И почти всегда (а может быть — всегда) они нуждаются в женщинах-матриархах. Это и «кремлевские жены», властительную роль которых изучают историки, это и женщины, как правило, назначавшиеся при коммунистическом режиме на должности третьих (или четвертых) секретарей обкомов и райкомов КПСС и ВЛКСМ. Всегда властные и обязательно демонстративно-краси­вые, т. е. с матриархальной сущностью. Как ни странно, но боль­шинство из них курировали областные (районные) спецслужбы и опирались на них. И теперь «матриархи» своей способностью монотонно, спокойно властвовать нередко уравновешивают и у нас, и в других странах взрывную экспансивность патриархов.

Конечно, не только «оргазм властвования» фанатичных влас­тителей — причина их взглядов на толпу, как на женщину.

Возвращаясь к проблемам женщин Чечни, напомним о феноме­не психосоциального их «всплывания», после окончания «второй чеченской войны» в 2001 г., т. е. об усилении матриархата [Китаев-Смык Л.А., 2001, с. 64-65]. Но теперь в Чеченской Республике прослеживается обратная тенденция; и все же нынешние феми­нистские лозунги поддерживают влияние женщин (матриархов) в семьях чеченцев.

Жизнеспособность социальных сообществ (в семьях, этносах, государствах) гарантируется гармонией властных тенденций, реа­лизуемых каждым из двух сексуальных воплощений (женского и мужского), т. е. разделения ареалов частной и общественной жизни. С преобладанием в одних ареалах матриархата, в дру­гих — патриархата, т. е. двух взаимодополняющих воплощений власти. В традициях запечатлялось оптимальное разделение под­чиненных им видов деятельности, быта, пространства (в доме, в селе, в городе) и на разных иерархических уровнях. Оптимальная трансформация воплощений матриархальное™ и патриархаль­ности, в связи с требованиями современных цивилизационных норм, гарантия благополучия человечества.

5.3.3. «Межличностная территория» при хроническом дистрессе

А. При стрессе возрастает значимость своей и чужой территории. Персонализированная территория, будучи мнимым феноменом, опирающимся на реальную территорию, может показаться субъекту гомогенной (однородной); по своей значимости для него границы личного пространства могут быть субъективно недифференцированными. Более того, сам факт существования личного пространства, являющегося как бы продолжением или представительством вовне внутреннего пространства субъекта, может ускользать от сознания последнего. Это характерно для комфортного состояния, когда внимание субъекта отвлечено от его физического окружения, Так может быть, и когда субъект находится в состоянии значительного дискомфорта, в случае его «самоотчуждения» с дереализацией представления о стрессогенном окружении.

В состоянии адаптационной активности функциональных си­стем человека тем более, если эта активность близка к дистрессу, в сознании актуализируется концепт личного пространства в виде тех или иных его проявлений. Наиболее заметны эмоциональные реакции на изменение предметного и социального окружения, а также изменения представлений о субъективной значимости тех или иных проксимических переменных и т. п. [ХейдметсМ.. 1979; Sommer R., 1969]. При длительном пребывании на одной и той же территории становятся субъективно различимыми разные зоны личного пространства. Дифференциация личного пространства

по признаку различной субъективной значимости его зоны более ярко проявляется при длительном дистрессе.

«Скученность», — сложный психологический феномен, — возникает при достаточно продолжительном совместном пре­бывании нескольких (многих) людей сравнительно близко и неизолированно друг от друга. При «скученности» в условиях изоляции персонализированные территории нескольких субъек­тов оказываются как бы взаимопроникающими. В результате у людей формируется единое представление о «своей» и «чужой» территории, которую я называл «межличностной территорией» (МТ) [Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 307-316]. Возникновение та­кого взаимопроникновения «своей» и «чужой» территорий было изучено нами в экспериментах при длительной, многосуточной

Рис. 37. Схема жилого помещения стенда «Орбита» (назем­ного динамического имитатора межпланетного космического корабля):

1 —столе приборами; 2 — откидной стол; 3 — часть спального места, транс­формируемого в кресло; 4 — шкаф для личных вещей; 5 — шкаф для постели; 6 — откидная кушетка (часть спального места); 7 — кухонный отсек; 8 — электропультовой отсек; 9 — туалет-душ; 10 — коридор относительной изоляции испытуемых, когда дистресс скученности усугублялся кинетозом («болезнью движения, укачиванием»), вызванным гравиинерционным стрессом — непрерывным медлен­ным вращением помещений, в которых находились люди.

Б. Эксперименты в наземном имитаторе межпланетного корабля. В связи с возобновлением подготовки полетов на планету Марс и ослаблением режима секретности при проведении этих работ стало возможным более подробное описание наземного имитатора межпланетного корабля. Раньше этот объект для конспирации был назван стенд «Орбита» (см. рис. 4, 5, 6). Жилая комната вращающейся квартиры-центрифуги диаметром 3,6 м, высотой 2,2 м была оснащена для длительного относительно комфортабельного пребывания в ней двух человек (рис. 37) [Конюхов Е.М., Волоцких М.Е., Китаев-Смык Л.А. и др., 1965; Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 308-309; Китаев-Смык Л.А., Голицын В.А., Мокеев В.Д., Софии В.А., Филиппенков С.Н., 2005]. Эксперименты с вращением проводились продолжительностью до сорока дней.

В кабине имелось два спальных места, два кресла, столы для работы, шкафы для хранения личных вещей и рабочего оборудо­вания, кухонный отсек, туалет, душевая и т. д. В распоряжении испытуемых была бытовая радиоэлектроаппаратура: радиоприем­ник, магнитофон, телевизор, пылесос и т. д. К кабине примыкал коридор длиной 16 м, который вместе с кабиной являлся консолью центрифуги с диаметром вращения 20 м. В ходе экспериментов использовались вращения со скоростями 24-72 град/с.

Модельная операторская деятельность, а также психологи­ческие и медико-физиологические исследования (вынуждавшие испытуемых двигаться и перемещаться в измененном гравиинер-ционном пространстве) занимали весь рабочий день испытуемых (9—10 ч). Их занятия в «свободное время» также были регламен­тированы.

В результате комплексного стрессогенного действия (укачивание-вращение, относительная изоляция, занятость на­пряженной деятельностью) у испытуемых возникали ярко выра­женные проявления дистресса с широким спектром симптомов: головная боль, рвота, чувство слабости, апатия, затруднения при интеллектуальной деятельности, адинамия, раздражительность, обидчивость, депрессивность и т. д. [Китаев-Смык Л.А., Галле P.P., Гаврилова Л.Н. и др., 1972; Китаев-Смык Л.А., Галле P.P., Клоч­ков A.M. идр., 1969;Китаев-СмыкЛ.А.,КрокИ.С.,ОщепковН.А., 1974; Котова Э.С., Китаев-Смык Л. А., Устюшин Б.В., 1971; Галле P.P., Емельянов М.Д., Китаев-Смык Л.А., Клочков A.M.,

а — зона «укромное убежище» для А и «неизвестная» для Б; б — зона «не­прикосновенной собственности» А и неприкосновенная для Б; в, — зона до­минирования А по признаку близости и зона субдоминирования Б; в₂ — зона доминирования А по признаку компетентности и зона субдоминирования Б; г — зона равного пользования А и Б: д — зона совместного пользования А и Б; е — зона субдоминирования А и доминирования Б по признаку близости; ж — зона, неприкосновенная для А и неприкосновенной собственности для Б; з — зона, «неизвестная» для А, и «укромное хранилище» для Б; и — зона «уединения» А и «непосещаемая» Б; к — зона, «непосещаемая» А, и «уеди­нения» Б

Галле P.P., Емельянов М.Д., Китаев-Смык Л.А., Клочков A.M., 1974, с. 53-60; Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 172-184 и др.].

Изучение межличностной территории (МТ) испытуемых проводилось при наблюдении за их жизнедеятельностью при посещении их экспериментаторами, с помощью телевизионной аппаратуры, путем опроса их по типу «свободного интервью» и методом анкетирования, а также при изучении их дневниковых записей.

Анализ использования испытуемыми предметной среды (по­мещения и оборудования), кабины и коридора, а также их отчеты о своих действиях и представлениях о значимости для них разных участков внутренних помещений стенда показал сложность струк­туры МТ у всех 72 испытуемых, участвовавших в экспериментах [Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 308-314].

Приведем пример структуры МТ двух участников этих экс­периментов. Назовем их А и Б. Этот пример является во многом типичным и для большинства других людей, испытавших дистресс во время многосуточного пребывания в указанных условиях (рис. 38).

Ядром МТ для субъекта А была зона его «неприкосновенной собственности». В ней оказались откидная кушетка (часть его разборного спального места) и шкафчик для личных вещей. На­ходясь в этой зоне, не только сидя на кушетке, но и когда она была спрятана в нише стены, стоя или проходя в том месте, где была его кушетка, субъект А испытывал наименьший дистресс в тех его проявлениях, которые были связаны с его совместным постоянным пребыванием с напарником. Для Б. эта зона была как бы неприкосновенна. После окончания эксперимента А сообщил о том, что на 4-5-е сутки эксперимента он обнаружил, что ночью, лежа на спальном месте, он мог как бы влезть в маленький шкаф­чик для хранения постели, который непосредственно примыкал к спальному месту. Сразу, одномоментно можно было «вложить» в шкаф либо ногу и таз, либо плечо и спину. При этом субъект А испытал отчетливое, но необъяснимо приятное ощущение, как будто он «ушел», «спрятался» от стрессогенной обстановки эксперимента. По его мнению, при этом становились несколько менее выраженными даже такие стойкие проявления дистресса, как головная боль и тошнота. Неоднократно днем, сидя на кушет­ке, он пробовал «влезть» в шкаф спиной. Как полагал А, такие его действия были тайной от Б. Эту зону мы назвали «укромное убежище» А.

Эксцентрично от зоны «неприкосновенной собственности» А располагалась зона его «доминирования». Последнее про­являлось в том, что, находясь в ней, он чувствовал себя более комфортно, чем в остальных частях стенда, за исключением двух вышеописанных зон — «укромного убежища» и «неприкосно­венной собственности», пребывание в которых было наиболее комфортным. В зоне доминирования субъекта А располагались приборы, кресло, которым пользовались А и Б попеременно, кухонный отсек, в котором они работали по очереди. Но, не­смотря на их, казалось бы, равноправное пользование этой зоной, А испытывал неприятное увеличение эмоционального напряжения, когда в пределах этой зоны находился Б. В свою очередь, Б также чувствовал своего рода неловкость, когда был вынужден находиться в этой зоне; он испытывал удовле­творение, покидая ее. Аналогичные чувства испытывали А и Б относительно участка территории кабины вблизи от электро­пультового отсека. Он находится в непосредственной близости от откидной кушетки Б, являвшейся его «неприкосновенной» зоной. Однако компетентным в электроаппаратуре стенда был субъект А. Таким образом, зона его доминирования состояла из двух участков. Один оказался таковым из-за близости к зоне неприкосновенной собственности А, другой был обусловлен спецификой компетентности А.

Зону «неприкосновенной» собственности и зону собственного «доминирования» имел испытуемый Б. Он. как и многие другие испытуемые, сообщил, что в ходе эксперимента испытывал особые приятные чувства всякий раз, раскрывая шкафчик для личных ве­щей. В какой-то степени невольно для себя он это делал так, чтобы А не видел содержимое этого шкафчика. Б ловил себя на том, что перебирать и рассматривать свои личные вещи незаметно для А, даже без особой необходимости, стало приятным для него, особен­но при ухудшении самочувствия в ходе эксперимента. Мысленно он сравнивал себя со скупым рыцарем, тайно перебирающим свои богатства. Пристрастий к таким действиям с этими же самыми «личными вещами» ни до, ни после многосуточного эксперимента испытуемый Б за собой не замечал. Мы назвали шкафчик для личных вещей испытуемого Б его «укромным хранилищем».

Следует сказать, что многие участники эксперимента в опи­сываемых условиях испытывали своеобразное приятное чувство, связанное с ощущениями интимности, укрытости, собственности, сходные с теми, которые ощущали субъекты А и Б, один в связи с «укромным убежищем» и при пользовании «укромным хранили­щем» — другой. Расширим число таких примеров. Испытуемый X. почувствовал странное, неожиданно приятное ощущение, когда влез (по пояс) в «подполье» кабины, чтобы сменить бак для слив­ных вод. С тех пор он добровольно каждый раз при необходимости выполнял эту, в общем-то, неприятную операцию, освободив от ее выполнения технический персонал, обслуживающий стенд. Другой испытуемый — М, обязанностью которого было следить за состоянием электроприборов, размещенных в специальном помещении на стенде, «проверял» их значительно чаще, чем тре­бовалось. Спустя долгое время после эксперимента он рассказал, что ему приятно было укрыться, засунув руки и голову в отсек с этими электроприборами.

Пространство в кабине стенда между зонами доминирования субъектов А и Б было равнопосещаемо ими обоими. Пребывание в зоне этого пространства одного из них практически не вызывало чувства дискомфорта ни у него, ни у его партнера. Тем не менее в таком случае часто активизировалась их настороженность друг к другу.

Отметим еще одну зону, актуализирующуюся во время со­вместного пребывания в ней обоих испытуемых. При совместном выполнении психологических исследований, во время еды и т. д. они располагались сидя по обе стороны откидного стола. Как со­общили многие испытуемые, сидя вдвоем за столом, они часто ис­пытывали чувство «единения», иногда острое и приятное чувство «дружественности». Даже при неприязни друг к другу, имевшей место у некоторых пар испытуемых, при «объединении» их за общим столом они старались подавить чувство антипатии, демон­стрируя свое хорошее отношение к напарнику (начинали шутить, улыбаться и т. п.), не замечая его неприятных привычек.

Территорию коридора, примыкавшую к кабине и «отделенную» от нее дверью, следует причислить к зоне равного пользования. Однако в трех экспериментах с длительным вращением стенда было обнаружено, что один или оба испытуемых, как бы облюбовав себе тот или иной участок коридора, проводят там часть своего сво­бодного времени. В одном из экспериментов первый испытуемый предпочитал, оставив своего напарника в кабине, «уединяться» в ближайшей части коридора, отгороженной от кабины простенком. Другой испытуемый «уединялся» в одном из углов отдаленного конца коридора. Испытуемые, будучи в коридоре, предпочитали не посещать место «уединения» своего коллеги.

Отмеченные нами зоны «интимное убежище» и «интимное хранилище» были сходны по признаку интимности, т. е. тем, что они были связаны с возникновением у субъекта чувства, что лишь он владеет и данным объектом, и тайной его существования. Вместе с тем эти зоны отличались по процедуре пользования ими. В «интимном убежище» субъект размещал себя, свое тело или часть его, испытывая некоторое чувственное переживание, сходное с тем, ради которого дети строят шалаши, уединяются на чердаке или играют под столом, занавешенным простынями, и т. д.

При этом чувство собственного тела сочетается с чувством его защищенности внешней «твердью», что позволяет оргастически расслабиться в ощущении собственной неуязвимости.

Существование «интимного хранилища» создает у субъекта чувство неуязвимости благодаря неизвестности и недоступности для других некоторых его ценностей — материальных (талисман, сувениры, личные драгоценности) или как бы своих воплощений (личные письма, личный дневник и т. п.). Возможность иметь интимный дневник создает даже в условиях длительного вынуж­денного совместного пребывания в общем помещении возмож­ность хоть и мнимого, но уединения, благоприятно разряжающего дистресс скученности (см. также 2.1.11, 2.5.5).

Вот что пишет космонавт СССР В. И. Севастьянов о полете совместно с П. Климуком на орбитальной станции «Салют-4»: «Наряду с общением человеку необходимо уединение, удовле­творение потребности побыть наедине с собой. Как у нас решалась эта проблема? Мы договорились в полете вести дневники, каждый свой, а после полета прочитать вместе. Причем в эти дневники мы заносили только свои мысли, размышления и результаты личных наблюдений. Бывало так, поужинаем и в прекрасном настроении говорим: «Попишем?» — «Попишем». Устраивались кто где — один в кресле, другой за столом — и писали. Это необходимое состояние, когда человек уходит от повседневных общих мыслей и забот. Наш опыт, я думаю, говорит о том, что важно уметь в определенное время и на определенный срок уединиться в своих мыслях. И необязательны для этого разные комнаты, изолиро­ванные отсеки» [Севастьянов В. И., 1979, с. 36]. Ведение личного дневника способствует самовоспитанию, о чем неоднократно сви­детельствует на страницах своих романов Л. Н. Толстой. Можно сослаться и на другие достойные авторитеты.

У некоторых авторов можно найти описание зон личного про­странства и персонализированной территории, имеющих то или иное сходство с зонами межличностной территории, обнаружен­ными нами при стрессе[На11 E.F., 1966].

Сложнейшие взаимопроникновения зон индивидуальных и общественных пространств происходят при долгой производ­ственной изоляции малых групп, тем более, при боевом стрессе в замкнутом пространстве на подводных военных кораблях (на подлодках) [Пеев И.П., 1996 и др.].

В. Дистресс скученности и эустресс сплоченности.

Человек — общественное существо и может жить лишь среди и вместе с себе подобными. Потому пространственный дискомфорт возникает при несоответствии, несбалансированности

нормального (привычного, естественного) соотношения количества людей и величины пространства их проживания. Здесь мы рассматриваем ситуации с избыточностью людей на небольших, замкнутых территориях (Китаев-Смык Л.А., 1983, с. 314-316; Kitajew-Smyk L.A., 1989, s. 350-352].

При тесноте проживания людей есть ряд особенностей в фор­мировании и развитии персонифицированной территории (ПТ) и личностных пространств (ЛП) каждого человека. Но могут быть разные противоположные эмоциональные и интеллектуальные оценки тесноты. Больше известен, по понятным причинам, ди­стресс скученности. Но нередко у людей, вынужденных совмест­но противостоять неприятностям, опасностям, горю, в тесноте возникает эустресс сплоченности.

Дистресс скученности проявляется у субъектов как чувство дискомфорта, раздражительность, обидчивость, а в ряде случаев в виде агрессивности или отчужденности друг от друга или же в виде самоотчужденности. Из-за скученности появляется неудо­влетворенность качеством и величиной своей ПТ, склонность к агрессивному уточнению ее границ, повышенная чувствитель­ность к посягательству на нее (рис. 30). В связи с этим могут возникнуть чувство ущемленности и тенденция к увеличению своей ПТ, стрессовая раздражительность, либо, напротив, склон­ность к чрезмерной замкнутости в рамках собственной ПТ, или пренебрежение к ней (пренебрежение к порядку в квартире, на рабочем месте, пренебрежение к одежде, гигиене тела и т. п.).

При развитии дистресса скученности с усилением концепта ПТ (представления о ближайшем пространстве, на которое чело­век имеет преимущественное право владения), сочетающимся с негативными эмоциональными реакциями в адрес окружающих людей, уменьшается субъективная значимость групповой терри­тории (ГТ) (коллективного пространства). В данном случае можно видеть взаимоусиление проявлений стресса и концепта ПТ. Чем более неблагоприятны проявления дистресса, тем больше чувство дискомфорта от скученности.

Помимо указанной, при стрессе может быть и другая схема соотношения проксимических переменных. При стрессе из-за тес­ноты проживания возможно возрастание чувства коллективизма, сплоченность в борьбе против стрессогенных факторов. Более того, при крайних формах дистресса и скученности в фашистских лагерях действенный путь к выживанию и спасению шел через сплочение узников, отличающихся высокими моральными, этическими и социальными нормами. Такие позитивные трансформации эмоций и сознания в экстремальных ситуациях, отягощенных теснотой проживания людей, либо во время противостояния внешнему врагу (безо всякой тесноты) — это эустресс сплоченности.

При таком эустрессе часто уменьшается субъективная значимость персонифицированной территории. Для субъекта более значимой становится коллективная групповая территория (рис. 40). Эустресс сплоченности проявляется, в частности, в чувстве социально-психологического комфорта, в возникновении взаимной симпатии, дружественности к окружающим. При этом в общении могут преобладать самоотверженность, солидарность. Самоуглубленность в труде может сочетаться при таком эустрессе с чувством (в той или иной мере осознаваемым), что работа дела­ется на благо коллектива (общества, семьи, клана, банды).

Проксимические переменные при этом могут характеризоваться удовлетворенностью своей ПТ как частью групповой (коллективной) территории, уменьшением значимости и размыванием границ ПТ. При этом усиливается чувство ответственности за групповую территорию, возникает склонность к передаче части ПТ в групповую территорию, усиливается осознание значимости последней. Самоосознание себя как личности наполняется спонтанным чувством дружественности к членам своей семьи (группы, клана, коллектива), ощущение сопри­частности с общими целями и радостью понимания общих задач.

Заметим, что в преступных группировках эустресс сплочен­ности всегда омрачен страхом. Во-первых, перед легитимными правоохранительными органами это боязнь возмездия за пре­ступления свои и групповые (она может и бодрить). Во-вторых, боязнь наказания другими членами своей же банды, т. к. ведущее психологическое чувство членов любой преступной группиров­ки — «я боюсь тебя, ты боишься меня». Оно опосредовано, ка­залось бы, неощущаемым страхом перед возмездием со стороны законопослушного общества. Этот первичный страх право­нарушителя непрерывно генерирует вторичный его страх — боязнь предательства сотоварищами-бандитами и опасность их подозрений «меня в том, что я их предал».

При творческой самоуглубленности субъекта во время его деятельности может происходить своего рода слияние образов персонифицированной и групповой территории. Следует разли­чать схему эустресса, описанную выше, в которой рассмотрено возрастание субъективной значимости групповой территории (и соответственно увеличение чувства сплоченности), от эустрес­са, способствующего усилению чувства значимости ПТ, личной собственности. Таким образом, как при дистрессе скученности, так и при эустрессе сплоченности может возрастать субъективная значимость персонифицированной либо групповой территории (личного либо группового пространства). Однако возможно и слияние их.

Экстремальность скученности, либо сплоченности, может проявлять и усиливать антиномию: духовность — телесность. Сплоченность, не умаляя негативных ощущений стесненной телесности, сохраняет и возвышает духовность людей с опорой на свободу самоопределения и воли. При скученности телесный дискомфорт преобладает; дистресс усиливается индивидуализа­цией людей с возрастанием взаимной агрессивности, с умалением традиционной этичности. При этом важную роль играют социо­культурные нормы (исторические, этнические, семейно-бытовые) человеческой телесности [Быховская И.М., 1993].

Проектирование помещений для длительного изолированного или совместного пребывания людей следует производить, преду­сматривая формирование оптимальных соотношений разных функциональных зон межличностной территории. Размещение личных вещей, зоны сна, отдыха, возможные траектории переме­щения людей в помещении и т. д. должны планироваться с учетом их характеров, индивидуальных склонностей.