Глобальное социальное прогнозирование: основные типы и методы. 1 страница

1. Понятие «нового мирового порядка».

Во втором докладе Римскому клубу – «Человечество на перепутье» (1974), который как мы помним, был подготовлен М. Месаровичем и Э. Пестелем, было четко указано на стоящую перед мировым сообществом «драматическую альтернативу». Суть её в том, что человечество должно либо «создавать действительно глобальное общество, основанное на солидарности и справедливости, разнообразии и единстве, взаимозависимости и опоре на собственные силы», либо «всем оказаться (в лучшем случае) перед лицом распада всей человеческой системы, который будет сопровождаться сначала региональными, а потом и глобальными катастрофами»[741]. С тех пор минуло немало времени, но сформулированная альтернатива остается вполне актуальной. Ведь глобализация, если доверять мнению немецко-британского социолога Р. Дарендорфа, формирует «мир без опоры», т.е. разрушает прежние институты и нормы, мало чего конструктивного предлагая взамен[742].

Тем не менее, для истолкования позитивного направления этой альтернативы ранее использовался термин «мировой» или «международный» порядок, который в советской литературе ассоциировался с: особой категорией норм, кодексом рекомендованных норм; многоуровневой системой норм отношений; системой международных отношений; действительным или возможным состоянием системы международных отношений; международными событиями и их оценками; целями и средствами их достижения; международными условиями[743]. В западной глобалистике он трактовался как международный социально-экономический, производственно-технический, научный, продовольственный, внешнеторговый, валютно-финансовый и экологический порядок, кристаллизующийся в ходе противоречивого взаимодействия капиталистической и социалистической систем. Главные цели «нового мира» преимущественно состояли в достижении «достойной жизни и благосостояния для всех граждан мира», а исходные принципы их реализации – это справедливость, свобода, демократия и участие, солидарность, многообразие культур, чистота окружающей среды[744].

Завершение «холодной войны» и переход от биполярности – к униполярности, поставили перед глобалистикой ряд новых вопросов, среди которых главным является вопрос о новой глобальной архитектуре отношений. Разумеется, задаваемых США и Западом как победителями, причем за право форматировать мир в его западоцентрической иерархической версии[745] и давать ему направление движения. Так в оборот вошло понятие «стратегического мирового порядка», сконструированного американской реалистической политологией[746]. Войны проведенные США и их стратегическими союзниками в Югославии, Афганистане и особенно в Ираке[747], казалось бы, должны были упрочить как сам порядок, так и главенствующее положение «одинокой сверхдержавы». Но история, говорил в своё время А.Дж. Тойнби, знала несколько попыток объединения мира при помощи силы (Александр Великий, римские императоры, Чингиз Хан, Наполеон, Гитлер), и, тем не менее, все они заканчивались самоуничтожением самого субъекта-объединителя[748]. Достаточно симптоматично, что влиятельный американский политолог, главный редактор еженедельника Newsweek Ф. Закария начинает свою последнюю книгу «Постамериканский мир» словами: «Всякий золотой век заканчивается»[749].

Но сколько он ещё продлится, не берутся с надлежащей научной точностью сказать даже маститые эксперты[750], тем более, в условиях стремительного подъема Китая, Индии, Бразилии и относительного оживления России. Тем более что сами американские интеллектуалы определились с критериями своей исключительности, среди которых: 1) вера в превосходство Америки, не разделяемая большинством землян; 2) мнимая компетентность в решении международных проблем; 3) разрыв связи между внутренней и внешней политикой[751].

В рамках такой трансформации для характеристики нынешнего положения дел в глобальной ойкумене, всё чаще прибегают к понятию как «новый мировой порядок». В зависимости от угла зрения, он может видеться экономическим, политическим, международно-правовым и культурно-информационным. При этом основной делается акцент на унифицированных и получивших оформление системе отношений, плюс тех правил и норм, которые поддерживают данные отношения в режиме устойчивости, эффективности и гарантии глобальной безопасности.

Нужно отметить, что под глобальной безопасностью принято понимать направление в политике, связанное с регулированием глобальных процессов, в условиях нарастающей турбулентности[752]. При этом существуют различные подходы в ее обеспечении – натуралистический (организация и проведение защитных мероприятий, прогнозирование и профилактика чрезвычайных происшествий), деятельностный (перестройка существующих систем деятельности, разработка недостающих методов и средств) и интегративный (организация и проведение защитных мероприятий, и качественное изменение систем деятельности)[753]. Говоря об источниках глобальных опасностей, прежде всего, обращают внимание на оси конфликтности по азимуту «Север – Юг»:

а) ось конфликтности при наличии оппозиции «развитие – стагнация»;

б) ось конфликтности при противостоянии между «буржуазной демократией» и «авторитаризмом»;

в) «старая» ось конфликтности между крупными военными государствами;

г) «новая» ось конфликтности между государствами-участниками «либерального проекта» и странами «авторитарного капитализма»[754].

Но эти позиции также предполагают субъектную сторону дела, т.е. представление о некоторой организации субъектов нынешнего этапа истории. Конечно, в этом контексте можно говорить о национальных государствах, наднациональных государственных объединениях, цивилизациях и некоторых иных формах существования человеческих сообществ[755], а также их вечном историческом спутнике – «глобальных воителях» (О. Тоффлер)[756].

Реже, в аналитической литературе акцент делается на культурно-политических дихотомиях: «Запад» – «Восток»[757]. При этом пара «Север» – «Юг»[758] анализируется не только в контексте становления глобальных проблем и «вызовов», но и в плане децентрирования и перестройки всей миросистемы. В частности, переходе исторической инициативы – за счет демографической революции, индустриализации и тотальной миграции – к Югу.

Несколько необычно трактует «новый мировой порядок» классик теории глобализации Р. Робертсон. В его типологии «образцов мирового порядка» нашли место: 1) «Gemtinschaft 1» (мир, как мозаика ограниченных и относительно закрытых цивилизаций, стремящихся к расцентровке мирового пространства исходя из собственных аутентичных проектов); 2) «Gemtinschaft 2» (мир, как Царство Божие на земле, которую проповедует сегодня целый ряд экуменических движений, Римская католическая церковь, экологические движения): 3) «Gesellschaft 1» (мир как совокупность взаимно открытых суверенных национальных государств, между которыми существуют интенсивный экономический, политический и культурный обмены, при относительном эгалитаризме или иерархичности); 4) «Gesellschaft 2» (мир, как конструкция, в которой упорядочение достигается за счет деятельности мирового правительства, состав, характер деятельности и цели которого могут быть заданы как левыми (неомарксистами), так и либералами[759]. Эта типология отображает реальные процессы в их субъективном преломлении, причем, с ударением на дифференцированности и противостоянии.

Конечно, каждая из этих точек зрения имеет право на жизнь, но для глобалистики важен системно-организационный взгляд на современное мироустроение. В данном ключе целесообразно рассматривать миросистему посредством моделей, проливающих свет наеё структуру и функционирование. Так, нередко и аргументировано говорят о моделях однополюсного, двухполюсного и многополюсного мира. Как было отмечено выше, однополюсный мир шаток, но искушение быть новым Римом для США предельно соблазнительно. Но оно ложится на них непосильным бременем, ведь диффузия американской мощи не вечна, плюс её изощренный экономико-политико-культурный инструментарий не покрывает всего мира[760]. Напротив, история, похоже дает Америке и её союзникам отрезвляющий урок в виде возвышения Китая, воплощающего пусть и не полноценную (вначале региональную и трансрегиональную, теперь – глобальную), но всё же альтернативу капитализму, индивидуализму и либерализму, идее прав человека. Теперь можно сказать, что Гегель и все его эпигоны попросту ошибались, полагая, что Китай находится за пределами всемирной истории, следовательно, в нем «всякая возможность изменений исключена»[761]. Похоже, что Красный Дракон проснулся и на своём пути он не видит серьезных соперников, если не считать таковыми русского Медведя, индийскую Корову, американского Орлана и т.д. Как утверждает трезво мыслящий американский эксперт К. Либерталь, современный Китай «неизбежно представляет собой главный вызов США и остальной международной системе»[762]. Именно этот фактор говорит в пользу возникающей реальности двухполюсного мира. Однако наибольшую поддержку в современной рефлексии мировых процессов получает многополюсный мир. Об этом свидетельствуют как мировые дискуссии[763] вокруг концепции Ф. Фукуямы о «конце истории»[764], так, скажем, и сама реальность, предстающая в форме G20 или многообразия цивилизаций[765].

Вместе с тем, согласно конкретно-историческому подходу, нужны шаги в направлении прояснения содержания мирового порядка. Если мы становимся на экономическую точку зрения, то следует вспомнить, что послевоенный мир был глобально-стейтистским, т.е. основанным на перенесении во многие экономики мира кейнсианской теории регулирования хозяйственной жизни государственными (англ. state – государство) инструментами. Этот вариант квантификации мирового экономического порядка предполагал, как мы помним, создание надгосударственных органов экономического регулирования, таких как Международный валютный фонд или Мировой Банк, введение единого платежного средства.

Её, глобально-стейтистской модели экономического миропорядка альтернативой, стала глобально-либертаристская модель. Она начала складываться в 60-е г. ХХ века под влиянием набиравших силу ТНК, к тому времени соперничающих с национальными государствами, как субъектами экономической и культурной активности. Кризис кейнсианства начала 70-х, т.е. глобально-стейтистской модели, дал дополнительные козыри либертаризму (теоретически обоснованную, как мы видели в предыдущей теме, монетаристской школой), нацелившему свою экспансию на весь мир, и после крушения СССР, работающего на ослабление государств, снятие всех территориальных, таможенных, законодательных и иных перегородок.

Если мы становимся на политическую и международно-правовую точки зрения, то важно учесть этапное формирование. За первым этапом, предвестфальским миром (его устройство иерархично: Папа Римский, турецкий султан, император Священной Римской империи германского народа, короли Франции и Испании, правители Персии, Китая, Московии, Англии, Польши, Дании, Швеции, Японии, Марокко и индийского Великого Могола) была создана Вестфальская система (1648). Она возникла после тридцатилетней (общеевропейской) войны. На этом втором этапе был закреплен абсолютный суверенитет национальных государств как субъектов международных отношений, и прежде всего, приоритет национальных интересов европейских государств. Затем Утрехтский мир (1713) подвел к созданию двух коалиций – франко-испанской и коалиции Великобритании, Голландии, Пруссии, Португалии, Савойи. В свою очередь Венский конгресс (1815) осуществлял[766] территориальное переустройство Европы после Французской революции и наполеоновских войн. Считается, что он был первой попыткой глобально упорядочить межгосударственные отношения, поскольку была проделана работа по «нарезке» территорий, установлена свобода судоходства[767].

Третий этап связан с возникновением, развитием и деградацией Версальской системы (1919). Эта система закрепила общий послевоенный передел мира и устанавливала международный порядок в интересах победивших в 1-й мировой войне государств. В частности, на вершине оказались государства Антанты, прежде всего, Великобритания и Франция, а Германия и её союзники были унижены[768]. Но парадокс этой системы миропорядка состоял в том, что Россия (позже СССР), как союзница Антанты была практически из него исключена[769]. Но дальнейшие события в Европе обозначили две линии формирования миропорядка: коминтерновскую (основанную на идее мировой революции) и антикоминтерновскую (фашистскую). Не случайно, что их противостояние, как и противостояние государств, образовавших фашистскую ось: Рим – Берлин – Токио с западными демократиями, закончилось 2-й мировой войной.

Четвертый этап олицетворяет собой Ялтинско-Потсдамский мировой порядок (1945). Последний породил новые территориальные границы в самой послевоенной Европе[770], упразднил колониальную систему, узаконил передел мира между двумя блоками – Западным во главе с США и Восточным во главе с СССР, подвиг мировое сообщество к реформированию Лиги Наций в ООН[771]. Закрепление такого положения дел состоялось в Хельсинки – «Заключительный акт по безопасности и сотрудничеству в Европе» (1975). Здесь, между прочим, были утверждены системообразующие принципы:

- суверенного равенства;

- уважения прав, присущих суверенитету;

- неприменение силы или угрозы силой;

- нерушимость границ;

- территориальной целостности государств;

- невмешательства во внутренние дела государств мира;

- мирного урегулирования споров;

- равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой;

- сотрудничество между государствами;

- добросовестное выполнение обязательств по международному праву.

Но процесс «холодной войны», как военно-политического, экономического и культурного противостояния между блоками сошел на нет благодаря объективным тенденциям превосходства Запада и неадекватной деятельности М.С. Горбачева. Результат – это Мальтийские соглашения и соглашения в Рейкьявике, которые, по сути, явились первым шагом в разрушении Ялтинско-Потсдамского международного порядка. По мнению С.Н. Бабурина этот процесс завершился в Мадриде, на саммите НАТО в 1997 году. Его основные результаты:

1) СССР перестал существовать как геополитическая реальность;

2) прекратила своё существование ГДР;

3) прекратила своё существование СФРЮ;

4) Афганистан, после вывода с его территории советской армии, погрузился в хаос;

5) после двух войн в Ираке весь регион живет в режиме гражданских (этнических и религиозных) войн;

6) США активно поддерживают отторжение Японией российских Курильских островов;

7) территория «компетенции» НАТО заметно выросла, в т.ч. за счет государств с иной традицией и культурой[772].

Следовательно, можно говорить о новом, пятом этапе конституирования мирового порядка. Основными его чертами являются:

· безоговорочное признание США сверхдержавой, на политические, экономические и культурные каноны которых сориентированы все остальные участники процесса «окончившейся истории»;

· идея о том, что весь мир – зона стратегических интересов сверхдержавы, а значит, никакие национально-государственные границы не являются вечными, ресурсы (природные и людские) – принадлежащими только национальным государствам;

· институциональное оформление (в виде «мирового полицейского» – НАТО) идеи глобальной безопасности и осуществление реалистической установки «принуждения к миру» всех неугодных Западу.

Но этот порядок несет в себе ряд системных изъянов, прежде всего связанных с правами человека, которые так рьяно и последовательно отстаивает Запад, возглавляемый США, по всему миру. США, как известно, попирая букву и дух Устава ООН[773], пытаются силой навязать правила внутреннего (демократического) распорядка, не говоря уже об их практике судить и наказывать[774]. В конце концов, позиция США определяется лояльностью/ нелояльностью конкретных государств их международной политике. Но тоже происходит в стране высокой демократии: под лозунгом противодействия терроризму власть США предприняла комплекс мер, направленных на ужесточение внутреннего режима[775]. Разумеется, всё это делается вопреки аксиомам международного права. Поэтому, замечает Н.А. Нарочницкая: «важнейшей концептуальной и методологической вехой должны стать отделение подлинного демократизма в понимании прав человека от либерально-тоталитарного «ценностного нигилизма» и жесткое противодействие двойным стандартам»[776]. Проще говоря, «новый мировой порядок» зиждется на нравственной и ценностной неопределенности, которая может сыграть злую шутку с его создателями.

Если мы встанем на культурно-информационную точку зрения, то возникает необходимость принять не только тезис о техносфере как сложной среде воспроизводства человека в искусственной среде[777], но и как особом порядке бытия. Например, в последнее время техносфера трактуется в виде сложно-разветвленной структуры, в которую входят:

1) субъект технической деятельности (индивид, группы, человеческие сообщества);

2) деятельность по созданию и использованию предметов техномира, с присущей ей технологией;

3) предметные результаты деятельности (артефакты) как совокупная ценность;

4) систему отношений между субъектами, которая имеет тенденцию к расширению до масштабов социума и представляет собой новую организационную модель;

5) систему отношений между результатами деятельности, предстающих в качестве искусственной среды обитания людей, куда также входит (в снятом виде) естественный мир[778].

Но эти пункты должны быть усилены двумя важнейшими модусами функционирования техносферы, а именно: способностью современной техники к организации общества (Х. Ортега-и-Гассет, Л. Мемфорд, Г. Кан, Ж. Эллюль); способностью современной техники выступать условием и формой коммуникации (М. Маклюэн, Ю. Хабермас, М. Кастельс)[779]. В таком контексте современный жизненный процесс можно представить как становящийся техносферный порядок, внутри которого человек распредмечивает и опредмечивает мир, формирует жизненные смыслы и ценности.

При рассмотрении интересующей нас проблемы нужно также обратить внимание на то, что к основным измерениям международного порядка относят: горизонтальное, вертикальное и функциональное[780]. Горизонтальное измерение это такое измерение, в котором осуществляется взаимодействие и организуются отношения между главными акторами международных отношений (как правило, это государства, хотя пример ЕС даёт основания считать надгосударственные образования таковыми). Вертикальное измерение сформировано и развивается благодаря сильным и могущественным акторам – с одной стороны, и слаборазвитым и зависимым, – с другой. В свою очередь, функциональное измерение характеризуется той ролью (ролями), которые играют акторы в стабилизации международной жизни. Имеются в виду такие области международных отношений как дипломатия и экономические обмены между ними, общая стратегия поведения на мировой арене и моральные ценности. Тем не менее, ХХ век был веком борьбы сверхидеологий – либерализма, коммунизма и фашизма, а ХХI начался с планетарного триумфа неолиберализма. Последнее обстоятельство позволяет усматривать в международных делах ярко выраженное идеологическое измерение. Оно же, по сути, лежит в основе большинства сегодняшних моделей глобального управления.

2. Проблемы глобального управления: стратегия и тактика.

Переходя к рассмотрению проблемы глобального управления (global governance или geogovernance), сразу же внесу ясность в значение и смысл употребляемого понятия. Считается, что глобальное управление – это созданный в ходе развертывания глобализации масштабный социальный механизм, в той или иной мере «перетряхивающий» существующие общества в аспекте оптимизации мирового порядка[781]. Конечно, финансовая глобализация и глобализация миграционных потоков, политическая и культурная глобализация, наконец, экоглобализация – суть процессы, фактура которых требует определенных правил и мер, упорядочивающих международное сотрудничество.

В таком случае, под глобальным управлением нужно понимать тяготеющую к системности деятельность, осуществляемую сегодня главным образом официальными институтами и организациями, предметом которой является мировой порядок, его прочность и эффективность, а инструментами выступают международные правовые нормы. Но если попытаться наполнить его конкретным содержанием, то нужно вспомнить о существующих мировых центрах, а также уяснить идею оптимизации условий высокого уровня существования Запада. Иначе говоря, над источниками сырья, ядерными и военными программами, демографической динамикой и миграционными потоками, пандемиями и экологией, и что, несомненно, над реальными и возможными альтернативами нужны системный мониторинг, контроль и регулирование.

В академической науке идея глобального управления, как правило, связывается с двумя уровнями её презентации и реализации. Первый – национально государственный уровень, на котором государством или группой государств – через систему договоров и правовых норм – поддерживается локальное и региональное измерения мирового порядка. Второй – это уровень надгосударственных объединений и организаций, стремящихся к интеграции других членов мирового сообщества, из-за нарастающей неопределенности в социально-экономической, технологической и экологической сферах жизни (ООН, СЕ, НАФТА, АСЕАН, ШОС и т.д.). Однако некоторые аналитики и эксперты, говорят о третьем уровне, или уровне компетенции мирового правительства. Оно по своей природе является «закрытым» клубом, т.е. отнюдь не демократической, самолегитимизирующейся инстанцией[782]. Несомненно, что каждый из уровней обладает собственным властным вектором, ресурсами и управленческими технологиями.

Тем не менее, рассмотрение проблемы глобального управления целесообразно вести с учетом представлений о его стратегии и тактике. При построении моделей такого управления, по мнению А.Н. Чумакова, нужно ответить на вопрос: возможно ли глобальное управление в принципе, и если да то как?[783] Ответ на него возможен с позиций глобального сознания, которое обязано учитывать два масштаба задачи регулирования и задачи развития. Первый круг задач востребует институты государства, морали и права, второй – идеологию формирования долгосрочной перспективы развития человечества в контексте планетарной и космической эволюции с обязательной опорой на принцип устойчивого развития.

Однако вопрос о субъекте управления (регулирования) как субъекте власти и ответственности за общемировые дела остается открытым. В этом аспекте стратегия должна включать в себя основные магистрали решения глобальных проблем и регулирование как уже контролируемых, так и неконтролируемых глобальных процессов.

Представляется, что здесь можно говорить трех основных направлениях стратегии: 1) об антропологической революции, как революции сознания и «человеческих качеств» (устранение всех видов агрессии, экологизация, акцентуация внимания на ценности жизни); 2) научно-технической революции, как средстве модернизации и замены «грязных технологий», создании новых конструкционных материалов и оптимизации биотехнологий; 3) социально-политических и экономических реформах, т.е. демократизации международных отношений, обеспечение права на развитие всех регионов мира, народов и цивилизаций (коррекция процесса глобализации), создание правовых механизмов, обеспечивающих глобальную социальную справедливость, минимизация роли свободного рынка и проведение регуляторной политики, совершенствование системы глобальной безопасности.

При этом нужно заметить, что упомянутые ранее гиперглобалисты, трансформисты и скептики по-разному смотрят на данную проблему. Гиперглобалисты (Дж. Гил, В. Грейдер, М. Олброу, К. Омаэ, С. Стрейдж и др.) уверены в том, что глобализация генерирует новые формы социальной организации, в частности, мировые и региональные институты управления, – МБ, МВФ, ВТО и т.д., которые рано или поздно вытеснят национальные государства, существующие в качестве первичных структур политической и экономической активности. Трансформисты (У. Бек, Э. Гидденс, Дж. Най, Т. Нейроп, Дж. Розенау, Ю. Хабермас, Д. Хелд и др.) стоят на позиции, в соответствии с которой национальное государство всё ещё остается властным субъектом в пределах своей территории, но оно должно кооперироваться в космополитические коалиции для решения многих насущных проблем. Наконец, скептики (Л. Вейс, Е.Г. Кар, П. Кругман, Дж. Томсон, П. Херст и др.) утверждают, что глобализация – это не более чем миф, а роль национальных государств при возвышении трех центров силы (США - Канада, ЕС, Азиатско-Тихоокеанский блок) по-прежнему велика и имеет тенденцию к укреплению[784].

Существует и иной взгляд на глобальное управление, связываемый с моделями такового. Так, выделяют: 1) мондиалистскую модель, поначалу связанную с либерализмом и социализмом, а теперь со строительством мирового государства и гражданского общества; 2) модель единого организационного-управленческого центра (Global Governance – мирового правительства), сегодня реализуемую посредством сетевого подхода[785]. И в том, и в другом случае необходимо решать проблему интеграции национальных государств и региональных блоков в более емкие структуры с обязательным выделением властного и коммуникативного аспектов.

Такая экспозиция, конечно, даёт повод задуматься об объекте (предмете), субъекте (субъектах) и методах глобального управления, тем более что для этого существуют объективные предпосылки. Главным образом, связанные с деградацией системы управления международными отношениями после исторического разлома 1999 – 2001 – 2008 гг., т.е. неадекватности действий США как субъекта глобальной власти. Иначе говоря, сегодня нужно исходить из гипергеополитизированной модели, отражающей последовательные претензии США на руководство мировыми делами. Но сама реализация этой модели вызывает разнокачественные характеристики и оценки. В т.ч. у самих её вдохновителей и создателей[786].

Следует подчеркнуть, что ранее на проблему управления обратил внимание президент Римского клуба А. Печчеи, размышлявший над тем, являются ли ресурсы планеты общим наследием человечества. Согласно его версии, «без координированного управления всеми ресурсами планеты невозможно обеспечить удовлетворение растущих потребностей мирового населения»[787]. Но ресурсы и численность населения, как мы сумели убедиться в предыдущих темах, это не единственный болевой узел постсовременности. Иное дело глобализация, заметно подстегнувшая весь комплекс глобальных проблем, переведя их в режим малоконтролируемых изменений. Упомянутый выше вице-президент Мирового Банка Ж.-Ф. Ришар не случайно обращает внимание на отсутствие внятной концепции управления экономическими процессами, в частности, на неспособность нынешних глобальных институтов, таких как G 8 или G 20, межправительственных конференций, существующих договоров и конвенций обеспечить необходимую адекватность решений[788].

По большому счету речь идет о реализации цепочки: анализ глобальной (международной) ситуации – определение целей управленческого влияния – прогнозирование и планирование – принятие управленческого решения – организация и реализация принятого плана – контроль исполнения решения – оценка результатов и эффективности[789]. Но в её реализацию должны быть вовлечены субъекты всех уровней организации современного мира – глобального, регионального и локального.

На сегодняшний день к собственно управленческим процессам, если следовать логике трех классов глобальных проблем, нужно отнести:

- крупные миротворческие усилия на локальном, региональном и глобальном уровне, проводимые под патронатом ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ, ШОС и т.д.;

- жесткий контроль за обычными, ядерными и новейшими видами вооружений и военных технологий;

- соглашения и реализацию двух, трех и многосторонних договоров, касающихся военно-политических, антитеррористических, экономических (главным образом, продовольственных), технологических, демографических, образовательных, энергетических, экологических и космических аспектов жизни;

- оперативное реагирование на пандемии;

- создание обновленной международно-правовой базы для регулирования конфликтных ситуаций локального, регионального и глобального масштабов.

Но самое, пожалуй, важное, что ПРООН (Программа развития ООН) поставила на повестку дня вопрос о необходимости создания модели глобального управления с «человеческим лицом». Последняя будет сориентирована на адекватную реализацию человеческих потребностей во всём мире, независимо от региона, этнической, конфессиональной и политико-идеологической специфики. В этом контексте предлагались и предлагаются два пути: реформы самой ООН и её институтов[790], а также создание новых глобальных институтов, таких как Всемирный центральный банк, Всемирное экологическое учреждение, Всемирный инвестиционный фонд с перераспределительными функциями; Международный уголовный суд с более широким мандатом в области прав человека, Двухпалатная Генеральная Ассамблея ООН, в которой кроме государств были бы представлены институты гражданского общества. Разумеется, при таком бинарном подходе должен быть осуществлен объективный мониторинг повседневной жизни человечества, полной лишений и надежд на лучшее.