Материальная культура 1 страница

Глава 8

ПРОСТРАНСТВО

Токио строится и перестраивается, он расширяется и в то же время становится тесным — все подчиняется изменчивому миру коммерции и удовольствия. В то же время в развивающемся городе можно видеть странные изменения. Здания строятся и сразу сносятся, поскольку почти сразу же выходят из моды и не соответствуют требованиям делового мира, а на их месте возводятся другие, еще более высокие. Пробиваются автострады, все сметая на своем пути. В запутанном лабиринте руин, перестроенных и вновь возведенных зданий возникает поразительная громада города, который непрерывно подвергается процессу сноса и строительства. Даже Сумиду, реку, увековеченную знаменитым театром Но, отправляют в подземное русло. Даже уровень прибрежных вод постоянно меняется из-за того, что река пересыхает. Не видно ни неба, ни земли из-за нездорового тумана, образованного дымом, и однообразной архитектуры высотных домов. Кто может сказать, находясь на центральном вокзале Токио Синдзуки, оказался ли он на третьем подземном этаже или же на пятнадцатом над землей? Этому искусственному обрамлению жизни безразлично, возноситься ли в воздушное пространство, словно заполненное ватой, углубляться ли в сопротивляющуюся плоть земли. Освещенные огнями улицы, витрины магазинов и рестораны создают особую атмосферу и воссоздают (будто под стеклянным колпаком) особенности жизни предков. Приход ли это адского мира или наступление нового рая? Совсем рядом пригород, контрастирующий с этим замкнутым пространством. Если сам город наводит только на мысли о «футурологии» и «постиндустриальной» эпохе, то пригород представляет собой загадочную смесь: всевозможные маленькие дома, традиционные деревянные павильоны, супермаркеты, чахлые садики, которые, как и в былые времена, обрабатываются с такой же любовью. Пригород вытянулся вдоль дороги Токайдо, пожирая холмы (их уничтожают бульдозеры), и теряется в новой вертикальной громаде следующего города. Не умеющий быстро приспособиться к шумной хмельной реальности (связанной с непрерывным строительством), человек предается сентиментальным ностальгическим чувствам и тоскует о старой буколике. Если рискнуть отправиться в туманный Ёсино или в северные области, защищенные барьером гор, или углубиться на юг в Кюсю, то перед нами предстанет забытый мир рисовых полей, ферм, прижатых к подножиям гор, могучих лесов, где единица времени лет девяносто — именно столько требуется криптомерии, чтобы ее древесина созрела и она готова была упасть под топором дровосека. Морской рокот, слышный в долинах Миядзаки, покрытых травами, пение потоков, бегущих в глубине Ёсино, напоминают о существовании не всегда милостивого растительного пространства и мира минералов, в которых человек еще недавно растворялся, несмотря на их капризы. Японское пространство раздваивается: это древнее пространство, в котором все всегда начиналось и заканчивалось природой, и современное — вызывающее, иногда раздражающее и тем не менее что-то еще сохраняющее от первого.

Интеллектуальная специфика Дальнего Востока, связанного с иероглифами, уважение к природе имели разные судьбы в Китае и в Японии. Почитаемую в теории природу на континенте безжалостно подчинил человек. Иначе все было на архипелаге, где, быть может, скудость территории и буддийское сострадание к любому проявлению жизни, даже к камню, учили экономии и компенсации трат. Традиционное японское пространство, в основе своей связанное с растительным миром, растворяется в природе и открывается ей. Именно этот принцип вдохновляет современную японскую архитектуру, основанную на гибкости и открытости настоящему или же воссозданному внешнему миру. Даже современные строительные материалы используются в за-впскмости от их свойств, выбирают их не сразу, в выборе отражается особый образ мышления. Образ мышления, складывавшийся на протяжении долгих эпох, в разных местах, испытавший многие влияния, выражает поразительное свойство — он гомогенен. Японские постройки как бы растворяются во внешней среде, для которой они одновременно и малозначимая часть, и контраст, придающий новый смысл ансамблю в целом. Здания как бы представляют атмосферу, дают намек на счастье человека, который находится в центре природы, иногда жестокой, но всегда прекрасной и дающей пропитание. Приведенная к своему наиболее простому решению: земля, на которой стоит дом, должна оставаться сухой, — крыша (она и обеспечивает защиту) выступает как символ и напоминает об окружающем пейзаже. И в силу этого, подчиненная законам природы, она выражает идею недолговечности материи. Каждый год листва опадает, трава желтеет, цветы теряют на ветру свои утратившие свежесть лепестки. Так и ценность предмета или памятника архитектуры не связана с продолжительностью физического существования вещей, дух ценится больше, чем реликвия, а в искусстве форма ценится выше, чем материал, из которого изготовлен предмет. Здание нового Национального театра (Кокурицугэкидзё , 1969) в современном Токио напоминает линии и пропорции Сёсоина, Дворец боевых искусств (Будокан, 1962), директором которого был писатель Юкио Мисима, демонстрирует, что архитекторов вдохновлял Юмэдоно в Хорюдзи. При этом речь не идет о плагиате; это уподобление вовсе не свидетельство того, что талантов и новых идей стало меньше, а вдохновение иссякло. В городском пространстве промышленной эры уподобление демонстрирует, что правила, установленные в далекие времена, когда процветала Нара, никогда не устареют. Хотя в современном строительстве и используются новейшие материалы: железо, бетон, стекло, стальные тросы, — все же сохраняются ломаные линии керамики эпохи Дзёмон (пусть перенесенные в иное время и приспособленные к современным нуждам) в гармонии с горделивым взлетом крыш синтоистских храмов. Именно они вдохновляли знаменитого архитектора Кэндзо Тангэ, как он сам в этом признавался, когда он проектировал спортивный олимпийский комплекс с бассейном в Токио. Быть может, это влияние и не было столь прямым и не водило непосредственно его рукой, когда он проектировал дворец, напоминающий птицу или самолет из цемента и металла, современную версию корабля, выброшенного из Средневековья в океан современной жизни. Даже произведение не столь явно дерзновенное, муниципальный зал для торжеств в Уэно (Токио бунка кайкан), построенный Маэкава, в планировке офисов или зрительного зала сохраняет что-то такое, что является не только заимствованием у Ле Корбюзье, одного из наставников великих современных японских архитекторов. Трогательный пример достижений, порожденных интеллектуальным сотрудничеством Востока и Запада, Ле Корбюзье восстановил в Японии классическое соотношение между содержанием и формой, функциональностью и эстетикой, которые гармонично использовались японскими архитекторами и стали достоянием всего мира. В разрушенном последней войной Токио (ранее он сильно пострадал от землетрясения в 1923 году) уже ничто не напоминает о нелегкой адаптации к западному миру; здесь исчезают свидетельства (иногда карикатурные) первых опытов в архитектуре «по западному образцу», которые, конечно, не давали представлений о достижениях западной архитектуры: отель «Империал», построенный в «стиле прерий» по проекту Фрэнка Ллойда Райта, который в Центральной Америке искал разгадку тайн техники строительства, устойчивого к землетрясениям, недавно исчез (1970). Это последнее напоминание о прошлом выметено жизнью, экономическим развитием, но частично должно восстанавливаться в другом месте, как историческая реликвия, спасенная от нового прилива. Свидетельства времени, когда национальная и западная манера соприкоснулись, но не растворились друг в друге, создавая уродство, сегодня уже лишь трогательные воспоминания об усилиях, которые в конечном счете не были напрасными. Современная архитектура, вызывающая, иногда печально узнаваемая по своим предельно вульгарным, крикливым, неловким формам, все же в лучших образцах воплотила синтез прошлого и настоящего.

Простые гравюры, конечно далекие от великого вдохновения Хокусаи и Хиросигэ, напоминают о живописном Токио последней четверти XIX века: кирпичные и каменные здания, построенные в западном стиле или напоминающем его (как в Европе того же времени встречаются памятники готики или классицизма); эти дома возвышаются посреди построек еще недавней эпохи Эдо. Здесь можно видеть Нихон Баси и здание компании Мицуи. В1872 году группа Мицуи построила в Токио внушительное пятиэтажное здание банка, в котором через год разместился первый национальный японский банк. По улицам спешит пестрая толпа, в которой смешивается униформа, костюмы на западный манер и просторная традиционная одежда.

Современные концепции пространства, заключающиеся в приоритетном использовании вертикальных линий, вызвали подлинное потрясение. До тех пор японское жилище от смиренной крестьянской хижины до просторного, составлявшего гордость диктаторов дворца Нидзё в Киото словно «растекалось» по поверхности земли, такой, как она есть, или же преобразованной усилиями человека. Сооружения органически сочетались с неровным ландшафтом, что создавало дополнительный источник прекрасного. Второй революцией оказалось появление круга в основании. Традиционное единство конструкции создавалось балкой из сосны, кедра, криптомерии или кипариса; как правило, в плане здания использовалось только удобное четырехугольное основание, за исключением нескольких экспериментов с многоугольником в основании, как в замечательном Юмэдоно в Хорюдзи. Появление японца в пейзаже всегда выражалось в создании ломаных линий, которые искусно комбинировались в стремлении к гармоническому сочетанию с множеством изрезанных природных линий, которым соответствует — единственное исключение из правила — кривизна изогнутой крыши по китайскому образцу.

Наконец, дерево, как это ни парадоксально, не обладает податливостью камня. Изгибы и стрелки, своды и купола, пилястры знаменитых сооружений, колонны, нервюры — все это связано с камнем. Деревянная архитектура, если она не должна, как в России, защищать жизненное пространство от снега и морозов, требует тщательности в изготовлении элементов конструкции. И остается место только для каркаса постройки, колонн, антамблементов, поперечных балок и несущих консолей. Все эти элементы изготовлялись в Японии с максимальной простотой, только декоративный эффект консолей (масу-гуми ), соответствующих капителям в западной архитектуре, все более возрастал с течением времени и использовался тем чаще, чем ближе к нам по времени оказывалась эпоха. Сначала возводился каркас сооружения, после этого оставалось просто заполнить пространство между столбами легкими материалами, которые почти не несут на себе тяжести постройки: глина, дерево или синкабэ (тонкая решетка из бамбука, иногда покрытая саманом). Так строятся в наши дни скромные домики, располагающиеся в пригородах, таким же образом (что любопытно) создаются конструкции современных небоскребов.

В этих чрезвычайно лаконичных строениях свободно размещаются проемы, которые закрываются разнообразными способами: дверь, закрепляющаяся на вертикальной оси, подвижные ставни (ситомидо ), раздвижные створки. В архитектуре жилища скользящие закрывающие элементы могут быть непроницаемыми (фусума ), полупрозрачными (сёдзи). Свет регулируется, таким образом, перегородками, дом не имеет окон, за исключением иногда проемов — обычно в чуланах или в комнатах, которые предполагают соответствие западным; их можно назвать кухней или гостиной, если речь идет о жилище, в котором примиряют или пытаются примирить стили и преимущества обоих образов жизни.

Удивительным образом в целом приспособившаяся к современному миру, традиционная архитектура использовала многовековую стандартизацию мер и основных фрагментов монтажа (единицей измерения является кэн или полукэн, длина которого, правда, разная в разных местах; киома — единица измерения в Киото, инакама — единица измерения в провинции), но и ее приспособила к современному миру. Соломенные циновки (татами), как хорошо известно, имеют стандартный формат в соответствии со средним ростом человека и пространством, которое ему потребуется для того, чтобы спать удобно; мебель — в очень небольшом количестве — изготавливается также исходя из этих соображений. Хотя ремесленное производство все еще очень распространено в городах и пригородах и тем более в сельской местности, дедовская измерительная система облегчает строительство. Этот феномен усиливается еще больше по причине того, что в Японии нет существенной разницы в образе жизни, зависящей от мест проживания, как во Франции, например. Лишь небольшие нюансы в использовании материалов несколько отличаются от региона к региону. Японское пространство остается фундаментально одинаковым от северного Хонсю до южного Кюсю. Поэтому кажется, что служащие японских компаний имеют практически одинаковый внешний вид; но под чуть ли не униформой, под этим национальным обликом жилища содержится оригинальность множества различных этнологических клеточек.

Кроме того, принцип асимметрии в строительстве частных домов исключает всякую монотонность, которую можно предположить в постоянстве, порожденном древним расширением пространства унифицированной культуры, несмотря на живость местных традиций.

На ширмах из двенадцати листов художник школы Тоса (середина XVII века) изобразил мирную семейную сцену: дом с прочной крышей, покрытой черепицей, ухоженный цветущий сад, ограда, которая тщательно поддерживается в хорошем состоянии. На картинах изображены также штукатуры, трудящиеся на мелких предприятиях (сёкунин-э).

Пространство японского дома, наконец, оказывается подвижным пространством; если не иметь в виду подсобные помещения (дума — печи и чуланы с запасами; фуро, где стоит чан для купания), то можно считать, что помещения, которые есть в доме, не имеют четко выраженного назначения. Конечно, есть помещение для приема пищи (ханома), помещение для приема гостей (дзасики), спальня (нэма); но они недостаточно четко выражены в архитектурном отношении. Поскольку мебель сведена к абсолютному минимуму, то и назначение помещения может меняться. Простой матрас (футон ), брошенный вечером на приятную поверхность татами и убранный утром в стенную нишу, — удобная постель; стулья отсутствуют, вместо них подушки; столики низкие и легкие; все легко перемещается с места на место. Жилое пространство внутри дома подвижно, а его единственное настоящее ограничение — стены, отделяющие дом от внешнего мира. Интерьер общей жилой комнаты и ее освещение меняются в зависимости от того, открыты или закрыты подвижные перегородки. Отсюда и оригинальность пространственного решения, отличного от западной архитектуры. В Японии потолки деревянные, дерево от времени темнеет, пол светится золотистой свежестью соломенных циновок, которые регулярно меняются. Свет и чистота идут снизу, от земли, и человек, восседающий на татами, ближе всего к своим истокам.

Замки и стены

В стране, где столь долго и столь глубоко все определялось военной общественной организацией, вызывает удивление, когда понимаешь, как мало следов сражений, которым некогда предавались великие воины. Здесь совсем не чувствуется, как в Европе или в соседнем Китае, таких стен, правильная или неправильная линия которых ограничивала бы безопасное пространство, на котором под защитой от чужеземных вторжений могла расцвести великая городская цивилизация. Житель островов, японец вплоть до XX столетия не подвергался оккупации. Чрезвычайно рано морально (если не материально) объединенные под властью императора Ямато, японцы не узнали соперничества маленьких государств, которые были бы достаточно сильны, чтобы выживать, но слишком слабы, чтобы господствовать над другими, что до XIX века задержало формирование некоторых европейских наций. Причиной кровавых сражений, продолжавшихся в Японии не одно столетие, были только личные амбиции и сила многих феодалов, мелких помещиков или одержимых воинов. Большие и мелкие столкновения, которые для простого народа имели тяжелые последствия, проходили без участия народа на стороне той или другой враждебной партии. Классическая стратегия проистекала от продуманного использования природных условий местности: в этой стране изломанный рельеф, и было нетрудно возводить на крутой вершине крепость, которая становилась неприступной, если строилось укрепление из нескольких земляных накатов и изгородей. Если укрепления возводились на равнине, то они защищались рвом, а вырытая земля образовывала насыпь. Эти укрепления похожи на римские vallum, но строились редко, чтобы говорить об этом как об общепринятом усовершенствованном способе строительства укреплений.

В науке использования местности японцы оказались учениками корейцев, против которых, как это ни парадоксально, они возвели в VII веке крепости Оно, Кии и Ито. Крепости предназначались для того, чтобы защитить Дадзайфу, где находилась администрация Кюсю. Сегодня на это намекает лишь протяженная линия у склона горы, и лес, окружающий окрестность, позволяет видеть нагромождение голых камней, господствующее над равниной.

Традиционные японские крепости строились из дерева, соломы и земли, то есть материалов, которые сопротивляются землетрясениям лучше, чем тяжелые каменные стены, которые строили корейцы. «В случае войны вельможа укрывал свое имущество и свою семью в крепости, расположенной на горе. Она была дополнением к его основному жилищу. Это убежище, расположенное на довольно крутой вершине или на выступе скалы, одной стороной прислонялось к горе и было защищено своим собственным расположением на местности. К крепости вела ступенчатая терраса, вырубленная в скале. Терраса тоже была защищена земляным валом, окруженным частоколом. Иногда строилась деревянная башня. Пространство внутри ограды походило на внутренние дворы храмов» (Гийан Ф. Укрепленные японские замки). Около этих скромных крепостей развертывались бесчисленные японские войны вплоть до эпохи диктаторов в конце XVI века, когда появление армий с огнестрельным оружием и их перегруппировка под властью нескольких крупных вельмож не изменили всю организацию обороны.

В северо-западной части Кюсю, на побережье, следы стен, возведенных для сопротивления монголам, сегодня не слишком впечатляют. Сложенные из разных камней, они свидетельствуют об общем порыве в этих усилиях: каждая провинция внесла свой вклад в строительство стены, в том числе и финансовый. Занесенные песком стены, поросший соснами берег, яркое небо и умиротворяющие морские волны почти ничем не напоминают о том далеком вторжении, которое изменило направление японской истории.

Классическая литература воскрешает в памяти меланхолический трепет высоких трав, которые только и помнят о героях прошлого. Рыцарская мораль и превосходное владение боевыми искусствами воодушевляли на поединок. Великие сражения Японии, такие как сражение, ставшее свидетельством конца сёгуната Токугава, или сражение при Сегикахаре (1600), своим исходом приведшее их к власти, или сражение при Дан-но Уре (1185), в результате которого пришел к власти род Минамото, — независимо от того, происходили они на суше или на море, были битвами с жестокими столкновениями и долгим преследованием противника. Осады происходили эпизодически. Страна, для которой привычны землетрясения, Япония никогда не строила крупных и массивных сооружений, в частности таких, как крепости, которые могли бы катастрофически разрушаться при первом же толчке. Режим Эдо, ограничив количество замков (один на провинцию), лишил крепости их чисто военного назначения и превратил в центры регионального управления и символ власти даймё, представлявших сегуна. Не забудем, что Япония так никогда и не узнала более мирного правительства (по своим целям, хотя и не всегда по своим методам), чем этот суровый военный режим. Борьба XV–XVI веков, вызванная или усиленная династическим расколом, известным как борьба династий Юга и Севера, действительно доказала (достаточно убедительно) существование серьезной опасности, а в результате в целом для страны оказалось чересчур много постоянных оборонительных центров.

Увенчавшаяся строительством грандиозных замков диктаторов — в Осаке, Химэдзи, Момояме, Адзути, — военная архитектура развивалась в то же время, когда расширялась феодальная анархия после удаления славного императора Годайго в горы Ёсино. Классический план этих замков состоит из донжона (тэнсю ),[31]который часто опоясан двойной оградой — внутренней (утибори) и внешней (сотобори). Они размещались в зависимости от топографии и стратегических преимуществ местности.

ЗамокХимэдзи (Хиого-кэн) является самым величественным и наиболее знаменитым из японских замков. Первоначально принадлежал Акамацу, семейству даймё из Харимы (современного Хиого-кэн), происходивших от Минамото-но Морофуса (1003–1077), знаменитого поэта. Тоётоми Хидэёси (1536–1598) занял замок, который он значительно увеличил. Икэда Тэрумаса (1564–1613), получив во владение провинцию Харима после 1600 года, поступил так же. Ансамбль был закончен в 1617 году. Донжон был построен в 1608–1609 годах и обязан оригинальностью по большей части своему расположению: возведенный на единственном холме, поднимающемся посреди равнины, белый силуэт донжона Химэдзи возвышается на фоне неба на своем живописном основании. Поэтому его сравнивают с белыми цаплями.

В ходе многих реставрационных работ в стенах были обнаружены скелеты в положении стоя, мужчины были заживо замурованы, чтобы сооружению передалась их жизненная сила. Их называли «человеческими столпами» (хито-басира ), и это было характерно не только для Японии.

Замки, поднимавшиеся над насыпями, имели белый цвет из-за смеси мела и размолотых в порошок ракушек. В отличие от Европы здесь были очень редки подъемные мосты (ханэбаси). Деревянные пешеходные мостики, переброшенные через рвы с водой, не поднимались, а в случае осады, для того чтобы избежать вторжения противника, их разрушали. Они были к тому же дополнительно защищены с помощью потерн (масугата), состоящих из дворика, окруженного одна за другой стенами: в них были пробиты две потайные двери, одна открывалась внутрь замка, другая — из него. Эти дворики были и тамбурами, и редюитами, куда можно было заманить нападавших, чтобы заблокировать и легко уничтожить с высоты насыпей. Два сооружения для стражи, одно — на западной стороне, другое — на восточной, охраняли внутреннюю часть крепости, где размещались жилище хозяина и административные службы. Донжона можно было достигнуть, минуя внушительный вход, который имел два уровня, закрывался тяжелыми деревянными дверями, обитыми железом, после этого следовало пересечь второй маленький двор, в котором любой нежеланный посетитель оказывался под прицелом ружей или стрел стражи. Наконец, в донжон можно было пробраться через узкий и извилистый проход, окруженный высокими стенами, охраняемый десятью «входами», последовательно расположенными, которые имели столько же вышек для лучников. Угловые башни (суми-ягура) контролировали каждую стратегическую точку, определяющую доступ к донжону; они были соединены между собой земляными стенами (добэй ) или укрепленными галереями. Последней предосторожностью, наконец, был лабиринт, который вводил в заблуждение нападающих, если они пытались ускользнуть от смертельного шквала стрел, пуль или камней (иси-отоски ), выпущенных осажденными.

Белые здания цитаделей, горделиво поднимающиеся над циклопической массой серых камней ограды, заметные издалека, имели прекрасный вид. Их высота была редкостью для страны, где предпочиталась горизонталь; высокие замки служили маяками, город строился вокруг них. Эти замки сыграли важную роль в процессе урбанизма на заре Нового времени. Так же как и старинные, геометрически правильные города в китайском стиле, которые были выстроены по указанию власти в соответствии с одобренным планом, замок должен был объединить вокруг правителя ремесленников, а все и всех для обеспечения жизнедеятельности общества. Рожденные под давлением обстоятельств, эти города, развернутые внутри или вокруг крепости, формировались не хаотично. Строгое иерархическое расположение, определенное хозяином небольшого замка, обусловливало устройство всего ансамбля. В непосредственной близости от замка строились дома самураев; их близость к замку была показателем ранга их владельцев. За самурайскими домами располагались горожане, лавочники и ремесленники, объединявшиеся по цеховому признаку. Каждый городской квартал, расположенный (как и в древние времена) согласно геометрически выверенному плану, отличался по характеру деятельности обитателей: квартал оружейников, квартал плотников, квартал виноторговцев, квартал торговцев рыбой. Город представлял собой различные образцы экономики в процессе индустриализации.

Замок Хиросаки (Аомори-кэн) был построен в 1617 году Цугару Нобухира (1586–1631), даймё, принявшим христианство, который во время преследования христиан в 1614 году принимал в своих владениях христиан, бегущих от наказания; позже он отказался от иностранной веры. Цугару были потомками Фудзивара-но Тадамити (1097–1154). Вокруг замка образовался город, который является сегодня важным культурным и торговым центром. Современный донжон был вновь построен в 1810 году.

Великолепные замки, построенные и процветавшие в мирную эпоху Эдо, Нидзё в Киото и Химэдзи в Хиого-кэн, демонстрируют, как эти грандиозные крепости могли превращаться в гигантские дворцы с изящным декором, в котором сочеталась эфемерная красота цветущих сливовых или вишневых деревьев с нестрашной свирепостью хищных тигров, прыгающих по золотым стенкам фусума. Количество укрепленных замков в смуту годов Онин ( 1467–1477),построенных по более сложным планам из более прочных материалов, что обусловливалось применением огнестрельного оружия, ввезенного в XVI веке португальцами, росло. Замки, прославленные именами разных диктаторов, затем Токугава, позволили придать светский характер архитектуре, которая даже в административных зданиях имела по преимуществу религиозное значение. Китай приучил Японию не отличать отчетливо религиозную архитектуру от светской.

Дворец и жилища

Современная архитектура основана на традиции строительства дворянских домов (букэ-ясики ), на которые оказал глубокое влияние стиль замков. Они утверждали общественный ранг владельца в соответствии с постановлениями Иэмицу ( 1623–1651),третьего сёгуна из династии Токугава. Расположение городских домов даймё превращало их в объект тщательной регламентации. Главным внешним признаком могущества и социального статуса владельца была входная дверь, обычно располагавшаяся на восточной или западной стороне фасада, для того чтобы оставлять южный свободным. Символ социального статуса хозяина, дверь имела монументальный вид, она могла быть снабжена крышей и укрытиями для сторожей; в варианте менее помпезном ее венчало только перекрытие (кабукимон ), наконец, более скромная, она могла быть просто украшением здания (нагаямон ). Лица из простого народа не имели права возводить такую дверь, тем более им (теоретически) не разрешалось строительство парадных помещений (цукэ-сёин ); они не должны были также украшать свой дом декоративной притолокой (нагэси ), иметь экраны, ширмы или скользящие перегородки, украшенные золотыми листочками.

Богатые загородные дома устанавливались в сухом месте на террасах, укреплялись стеной и покрывались тяжелой широкой крышей из соломы или черепицы, соединяя в своей конструкции огромное количество традиционных элементов. Всегда можно отличить простое жилище от зажиточного дома, тем более постройку частного лица от дворца или храма. Архитектура проста и сложна в зависимости от пожеланий владельца, но не зависит от его статуса.

Частные жилища, которые существуют в настоящее время, мало изменились со времен Эдо; на их архитектуре лежит печать, с одной стороны, некоторой величавости и даже театральности (наследие самураев), с другой — умеренной строгости, гармоничности — наследие монастырей.

Бёдоин, одно из редких зданий эпохи Хэйан, которое сохранилось через столетия, был первоначально дворцом Минамото-но Тору (822–895), а впоследствии Фудзивара-но Митинага (966—1027). Сын этого последнего, Фудзивара-но Ёримицу (992—1074), приказал построить этот блестящий дворец, который был одновременно и храмом (1052). Центральный павильон (1053), известный как павильон Амиды или павильон Феникса (Хоодо) — из-за двух фениксов, которые украшают крышу, — сопровождался двумя боковыми зданиями, меньших размеров, с которыми он был соединен двумя галереями: это тот самый тип архитектуры синдэн, который стал типичным для дворцов в эпоху Хэйан. Вход в Хоодо наполовину скрыт решеткой, но когда она открывается, то перед восхищенным взором предстает великолепный позолоченный бронзовый Амида, статуя, исполненная Дзете — великим скульптором эпохи Хэйан.

Источник ничем не скованной фантазии, некая неправильность, питает современную городскую архитектуру в стиле сёин-дзукури (в точном переводе — «архитектура домов для чтения»). Она была результатом триумфа военной централизации. Эклектичность становится основным правилом в архитектуре стиля сукья-дзукуни (буквально «архитектура хижины хорошего вкуса»), восходящей к сельским чайным павильонам (тясицу или тясэки), в которых люди собирались, чтобы испытать радость дружеского общения и утонченное удовольствие эстетических переживаний. Простая красота, где сам недостаток украшения оказывается украшением; красота без вычурности, где пропорция, равновесие и совершенство отдельных частей с большей отчетливостью, чем размеры жилища, говорят о принадлежности хозяина к социальному слою.