Образование в современную эпоху
Постановление, датированное июнем 1968 года, отделило задачи воспитания от образования, поскольку оно более связано с общими проблемами культуры и особыми проблемами образования. Ведомство культурно-просветительской работы, теперь независимое от министерства образования, включает отделение культурно-просветительской работы, на которое возлагается задача развития и распространения культуры; отделение защиты культурных ценностей; секретариат генерального директора, который занимается зарубежными контактами для культурного обмена. Этот новый орган объединяет службы, которые в недавнем прошлом были подчинены министерству образования — развитие и распространение культуры, — национальной комиссии, основанной в 1950 году для защиты культурных ценностей (Бункадзай ), и министерству иностранных дел — по вопросам международных связей. Интересно отметить, что отныне религиозные дела были также присоединены к ведомству по делам культуры. На практике министерство образования, ведомство по делам культуры и отделы культуры министерства иностранных дел, очевидно, координируют совместные действия. В населенных пунктах администрация по делам культуры восстанавливает в префектурах комиссии по образованию.
Почти каждый город, большой или маленький, каждый поселок, каждая деревня имеют комин-кан — общественно-образовательный центр, где работают различные курсы, предназначенные для молодежи (сэйнен гаккиу), для взрослых (сэйдзин гаккиу), специально для женщин (фудзин гаккиу). Эти центры особенно большой популярностью пользуются в сельской местности, поэтому их часто называют «сельскими очагами». При содействии местной администрации или священнослужителей сельские жители организуют там свою культурную жизнь: занимаются поэзией, живописью, флористикой, кулинарией, организуют чайные церемонии — здесь перечислены только типично японские занятия. С 1967 года было предпринято большое усилие со стороны правительства, чтобы снабдить страну сетью домов культуры (бунка кайкан), общими культурными центрами (содзо бунка), домами для граждан (симин кайкан) и домами народа (кэммин кайкан) в префектурах. Эти помещения имеют двойное назначение: они и кинозалы, и центры культурного просвещения, и выставочные центры. Иногда там даже можно отметить свадьбу. Несмотря на трудности, вызванные срочностью и количеством чисто учебных задач, которыми заняты региональные комиссии по образованию, их деятельность разнообразна и не ограничивается, хотя могла бы, только школьными проблемами. Они занимаются также и другими сферами, например историей данного населенного пункта или археологическими раскопками.
Большие усилия были направлены на развитие библиотек и музеев. Одна из наиболее значительных инициатив привела недавно к созданию многочисленных муниципальных музеев, собравших в административных центрах исторические, художественные и этнографические богатства региона. Города или крупные поселки, на территории которых сохранились средневековые замки (что является редкостью) или руины этих сооружений, стремятся их восстановить как можно более точно, чтобы сохранить первоначальный облик. То, что в Европе могло бы показаться признаком дурного вкуса, никого не шокирует в Японии, так как преобладание деревянной архитектуры на протяжении столетий приучило людей регулярно реставрировать все здание или его часть, поскольку нестойкость материалов периодически обрекала сооружение на гибель. Поэтому японец в большей степени ценит в памятнике вечность формы, чем подлинную древность предмета. Таким образом, можно увидеть, как возрождаются, возвышаясь над окрестными равнинами, белые громады этих старинных замков, построенных из дерева и самана. Циклопические цоколи, на которых они стоят, предназначались для того, чтобы защищаться от огнестрельного оружия. Их узкие прямоугольные галереи, все более сужающиеся к вершине, используются для различных выставок.
Образование современного японца определено преамбулой к «Основному закону об образовании» (1947): «Мы должны уважать достоинство каждого и стремиться формировать личность, для которой ценностями являются правда и мир, широко распространять глубокое образование, цель которого — создание универсальной индивидуализированной культуры». Независимо от того, является ли образовательное учреждение государственным, общественным, местным или частным, оно децентрализовано, включает начальное образование (согакко ), среднее (тюгакко) и высшее (котогакку ). Университеты и технические колледжи предоставляют возможность короткого цикла обучения (танки дайгаку) и продолжительного (дайгаку ). Система образования в Японии организована по американскому образцу. Во всех населенных пунктах от малых деревень до крупных городов есть комиссии по образованию (киёку-кай ), их деятельность не регулируется государством, и эта автономность гарантирована законами 1952 и 1956 годов, принцип автономности был впервые прописан в законе 1948 года. Министр образования назначается премьер-министром, но заместителя и работников министерства он выбирает сам. Министерство состоит из трех секретариатов — по начальному, среднему и высшему образованию — и шести отделов — по воспитанию, науке, социальному образованию, физической культуре, исследованиям и администрации. К министерству непосредственно относятся некоторые другие органы, например Национальная комиссия ЮНЕСКО, Национальный музей наук, национальные музеи Токио и Киото, Национальный музей современного искусства. Роль министра консультативная, но возможности, которые она ему предоставляет благодаря праву распределения финансов и праву требовать ответов на вопросы по его выбору, которое за ним признается, дают ему некоторую власть. Таким образом, министр координирует деятельность многочисленных комиссий по образованию. Как это исторически сложилось, сохраняется местное самоуправление, а верховная власть скорее регулирует, чем управляет. Потрясение первых послевоенных лет сейчас сменилось другим чувством, наиболее характерным для имеющего древнюю историю японского народа, — это чувство, которое в свое время вызвало необходимость возобновления руководства императором.
Эпоха Мэйдзи
Современная организация на самом деле абсолютно противоположна жесткой централизации образования, которая существовала в Японии до войны. Концепция системы, от которой официально отказались в 1947 году, лежала в основе сложившейся административной системы эпохи Мэйдзи, с нее начался подъем современной Японии. Еще и сегодня своим выбором социального и культурного развития Япония фактически обязана мощному импульсу, который был дан той эпохой. Авторитет учителя и уважение к нему — непреходящая традиция на Дальнем Востоке, распространившаяся оттуда по всему миру. Как прежде алчущие знания умы ходили по дорогам Древней Японии в поисках мудреца, который привел бы их к просветлению, молодые люди новой империи отправлялись через моря на далекий Запад. Они порывали с изоляцией, которая фактически или юридически была уделом любого японского подданного на протяжении четырех веков. В хартии о пяти статьях (1868) говорилось о необходимости «отыскивать знания по всему миру, для того чтобы усиливать основы императорского правления». Речь шла о том, чтобы поддержать политику, робко вводимую сёгунатом и некоторыми хань под давлением обстоятельств, которые должны были привести к Реконструкции. С 1862 года Ёномото Такэаки (1836–1908), будущий адмирал, был направлен правительством Эдо послом в Голландию, в 1863 году Хосю отправил Инуэ Каору (1835–1915) в Англию. Через два года в Англию был отправлен правителем Сацумы Мори Аринори (1847–1889). От нескольких месяцев до нескольких лет почти все основатели нового японского государства — десять молодых энергичных человек из двенадцати, сыгравших важную роль в этом процессе, — изучали опыт политического и экономического развития в Европе и США. Все они были в тот момент молоды, в расцвете сил.
Но еще более интенсивно шел другой процесс: в Японию были приглашены на высокое жалованье иностранные специалисты. Их задачей была интеллектуальная и техническая подготовка японских специалистов на месте, необходимая для того, чтобы Япония достигла экономического уровня великих держав. Этот процесс, также начавшийся еще до Реконструкции, не мог продолжаться слишком долго: содержание высокооплачиваемых иностранных специалистов вскоре составило подавляющую часть бюджетных расходов, например в 1879 году три пятых бюджета министерства промышленности. Иностранцам необходимо было обеспечить привычный для них уровень жизни, который по сравнению с традиционным скромным существованием японцев быстро показался разорительным. Как только становилось возможным, их заменяли бывшими учениками, так что к концу века лишь немногие иностранные специалисты оставались на своих должностях. Некоторым из них, хотя они и недолго пребывали в Японии, японский народ признателен до сих пор: это философ Эрнест Фенеллоса из Бостона, который напомнил японцам о забытых ими достоинствах культуры и искусства предков; это известный профессор Е.-С. Морс из Гарварда, заложивший основы японской научной археологии и антропологии, открывший знаменитые раковинные кучи в Омори, что послужило для определения первой несомненной вехи в доисторическом прошлом Японии.
В этой ставке на выход страны на международный уровень у реформаторов имелась редкая возможность, считая, по крайней мере теоретически, свое прошлое tabula rasa, на самом деле действовать на земле, оплодотворенной тысячелетней культурной традицией. Поэтому вскоре Япония оказалась в авангарде мирового развития, сформировав устойчивую политическую и экономическую систему, которая могла нуждаться в поправках, не испытывая при этом потрясений. Эта система могла существовать долго.
С 1885 по 1897 год было официально введено обязательное начальное обучение, учреждены университеты, педагогические институты. Новая система образования создавалась под большим влиянием французской системы, принципы которой были выражены в 1872 году в открытии современной школы, доступной для всех, независимо от социальной принадлежности. Введение сначала обязательного трехлетнего образования, в 1900 году — четырехлетнего и, наконец, в 1908-м — шестилетнего сделало Японию одной из немногих стран мира, где население было полностью обучено грамоте: к началу XX века лиц, получивших школьное обучение, было девяносто процентов, а учащихся среди детей школьного возраста — девяносто пять процентов. Тогда же, благодаря частным школам и миссиям, развивается женское образование. Япония, таким образом, могла гордиться тем, что оказалась среди тех стран мира, где население было грамотным.
Появилось множество технических школ, предназначенных для подготовки кадров, требуемых развивающейся промышленностью; крупные университеты, которых тогда насчитывалось восемь, и сегодня имеют статус, установленный во времена их основания. Университеты готовят крупных государственных чиновников и академических ученых, занимающихся чистой наукой. Образовательная пирамида с выраженной иерархической структурой, конечно, имеет свои недостатки, особенно заметные в регионах. Против установления жестких правил негибкой системы, за организацию образования по западному образцу мужественно выступал Фукудзава Юкути, ему приходилось также сопротивляться «реакции» со стороны конфуцианских ученых и синтоизма, и эта борьба могла бы привести к либерализму. В 1879 году после возвращения из Вашингтона Фукудзава и Мори Аринори составили план децентрализации образования и предложили его. Этот план никогда не был осуществлен, но его наличие тем не менее еще раз доказывает, что современная система образования сложилась прежде всего в опоре на исторический опыт и неисчезающий интерес к национальным традициям, а не в результате заимствования. Кроме того, либерализация даже во времена господства централизации была известна частным университетам, например Кэйо-гидзуку, основанному Фукудзава Юкути (1834–1901), или Васэда, основанному Окума Сигэнобу (1838–1922), и христианским школам, таким как Досиса. Учрежденные в более «технических» целях, чем императорские университеты, для которых они были скорее дополнением, чем конкурентами, частные университеты стали специализироваться: именно в Васэда Окума доказывал своим кредиторам необходимость частного образования наряду с государственным: «Хотя государство прилагает много усилий для всеобщего образования, крайне сомнительно, чтобы оказалось полезным успешно завершать высшее образование в государственных учреждениях. Государство наделено властью решать таким образом, но бывают моменты, когда цели государства в действительности оказываются выражением целей правительства, стоящего у власти, и они не отражают на самом деле цели народа. Бывают моменты, когда цели государства оказываются ошибочными. Если само государство — создание совокупности множества отдельных личностей, то трудно представить, что оно не может совершить случайную ошибку. Поэтому мне кажется, что необходимы все виды школ — правительственные, общественные и частные. И так как они вступают в соперничество в своем поиске истины, то они осветят правду и, может быть, создадут новые теории. Я убежден, что университет Васэда разовьет в более или менее большой степени свои характерные особенности благодаря связям с императорским университетом и другими учреждениями и что, соревнуясь в обучении и исследовании, он благотворно повлияет на образование в целом» (Окума кё хатидзюгонэн си).
Этот либеральный голос, если он и не угас сразу же, становился все более и более сдержанным, по мере того как в политических процессах усиливался вес государства. До конца Второй мировой войны знаменитый императорский рескрипт от 30 октября 1890 года, который читался каждый день в школах всей страны, властно утверждал основы национального образования: «Наши императорские предки создавали нашу империю на широком и прочном фундаменте беспримерной доблести; наших подданных всегда объединяла верность и сыновнее благочестие, красоту которых они демонстрировали из поколения в поколение. Именно в этом состоит слава непоколебимости нашей империи, и именно в этом источник нашего воспитания. Вы, наши подданные, будьте любящими сыновьями по отношению к вашим родителям, любящими родственниками по отношению к вашим братьям и сестрам; пусть между мужем и женой царит гармония, а между друзьями — чистосердечие; придерживайтесь в своем поведении скромности и умеренности; распространяйте на всех вашу благосклонность; продолжайте изучение наук и развивайте искусства и таким образом развивайте и ваши умственные способности и совершенствуйте вашу нравственную силу; а помимо этого, делайте все для того, чтобы общественное благо прогрессировало, благоприятствуйте общественным интересам; почитайте конституцию и соблюдайте законы; если когда-нибудь возникнет опасность для государства, отважно вставайте на его защиту; и так оберегайте и поддерживайте благополучие нашего императорского трона, столь же древнего, как небо и земля. Тогда вы будете не только нашими добрыми и верными подданными, но и прославите наилучшиё традиции наших предков. <…>
Дорога, указанная здесь, несомненно, завещана нашими императорскими предками: ею должны следовать и их потомки, и их подданные, эта дорога — истина на все времена. Наш обет заключается в том, чтобы его соединять с вами, о наши подданные, со всем глубоким почтением в наших сердцах, для того чтобы мы все достигли, таким образом, той же добродетели» (Ёсида К., Кайго Т. Образование в Японии).
Таким образом, наряду с модернизацией государственных механизмов, эффективность которой очевидна, сохранялась, как это раскрывают терминология и мысль императорского рескрипта, духовная цель, унаследованная от традиции, которая не умирала. Конечно, она вписывалась в историю уже измененной: самый старый университет, Токийский, созданный в 1877 году, но существующий с 1869-го, фактически объединял бывшую конфуцианскую школу Эдо, медицинскую школу при сёгунате и школу по изучению иностранных книг (Бансо-сирабэ-со). Старые кадры, ведавшие образованием, за исключением главных сёгунских школ, которые откровенно сохраняли феодальные черты, обновлялись, но это свидетельствовало скорее о централизации и подчинении личности императора, чем о революции. Однако и централизация и подчинение личности императора были необходимы из-за ставшего помехой «разграничения» полномочий, долгое время превозносившегося Токугава. Но вчера, как и сегодня, речь шла о том, чтобы пересматривать наследие прошлого, а не о том, чтобы его отбрасывать.
Эдо
Начиная с эпохи Эдо образовательная система, несмотря на то что казалась отставшей (какой ее могли видеть в середине XIX века), тем не менее сформировала людей, которые уже в XVIII столетии превратили Японию в наиболее развитую страну в Азии. Образование было возможно только для мальчиков и зависело от общественного положения, которое занимали их семьи, а именно отвечало требованиям каждого класса и не давало преимущества для изменения социального статуса, так как любая социальная мобильность была в принципе запрещена. Эта правовая и бытовая ситуация не была исключением для Японии, она характерна для любого феодального общества. Сыновья самураев, то есть молодые аристократы, могли получить образование в одной из множества общественных или частных школ как во владениях сёгуната, где в Эдо процветал замечательный Сохэйко, некогда основанный семьей Хаяси, так и в других вотчинах. Школьные программы включали изучение китайской классики, боевых искусств и медицины. Постепенно по инициативе правительства создавались специализированные школы, которых стало много к концу сёгуната: Вагаку-со (1793) для изучения литературы и национальных традиций; Игаку-кан, которая посвятила себя главным образом японской и китайской медицине; Игаку-со (1859), медицинская школа, известная как «голландская», специализировалась на европейских достижениях в области физиологии; в Рикугун-со преподавались военное дело и боевые искусства; существовала морская школа Кайгун-со. Бансосирабэ-со, открытая в 1811 году и вначале предназначавшаяся для перевода западных сочинений, считавшихся полезными, стала просто обучать иностранным языкам. В каждой провинции даймё по-своему трактовали указы, исходящие из правительственной канцелярии для владений сёгуната, но именно даймё Мита, Сацума, Овари, Хидзэн, Хосю, Этидзэн продемонстрировали особенно внимательное отношение к качеству образования в официальных школах своих владений.
Юный самурай начинал учиться с шести лет. Под руководством учителя в течение нескольких лет он обучался письменности при помощи большой кисти. Прежде чем овладеть гибкостью этого инструмента, позволяющего передать оттенки и правильную линию каждого иероглифа, ребенок исписывал тушью страницу за страницей долговечной бумаги, этого изобретения Дальнего Востока, — гибкие, тонкие и прочные листы, легко впитывающие тушь. Первые буквари ученика содержали несколько простых текстов из китайской классики: мальчик изучал одновременно произношение и смысл каждого иероглифа. Понемногу учебники заменялись более сложными книгами, и он упражнялся в том, чтобы объяснять и комментировать прочитанное своими словами на родном языке. До девяти лет обучение сводилось к запоминанию: шла ли речь об этикете, морали или поэзии, школьник накапливал материал для своих размышлений в будущем. С девяти лет начиналось изучение классической китайской литературы, которое по преимуществу было связано с философскими сочинениями.
Занятия начинались с семи или восьми часов утра и продолжались до четырех часов после полудня. В начале дня все ученики — обычно триста или четыреста человек — собирались в большом зале, где один из преподавателей читал и комментировал тот или иной текст, сопровождая собственными моральными наставлениями, каждый ученик должен был иметь в руках копию этого текста, чтобы внимательно следить за этим чтением. Затем, когда упражнение завершалось, учащиеся расходились по своим классам с наставником, чтение и комментарии продолжались, учитель задавал ученикам вопросы.
Затем начинались уроки каллиграфии, китайской и японской поэзии: успехи в этих предметах высоко ценились в обществе, так как по ним составлялись задания, позволяющие судить об умственных способностях ученика.
Конец учебного дня посвящался физическим упражнениям: стрельба из лука, метание копья, бег, конный спорт, фехтование. Образовательные предметы и моральные наставления в духе конфуцианской морали, боевые искусства и медицина были направлены на воспитание бесстрашных и верных воинов. Позднейшие занятия литературой стали постепенно появляться в период затихания междоусобных войн, когда на второй план отодвинулась актуальность самурайской готовности к бою. Срок образования не был ограничен, зрелые люди могли постигать науки ради своего личного совершенствования. Они оставляли лишь небольшое время для каникул на период проведения государственных или религиозных праздников и в течение двух недель летнего и зимнего солнцестояния, когда проводили церемонии в честь Конфуция.
Прагматизм, которым определялся любой образовательный процесс, помогает понять, каким образом могла развиваться, несмотря на постоянные правительственные запреты, замечательная рангаку, «голландская культура», основанная на европейской науке. Жажда овладения техническими знаниями пересилила непримиримость идеологии и подготовила открытие Запада — от простой оценки технических изобретений до признания высокого интеллектуального уровня знаний. Так же как китайские торговцы, голландцы, которые сменили португальцев, изгнанных в 1639 году, располагались в Нагасаки. Остров Десима был единственным местом, открытым для неазиатского мира. Не подозревая о том, японцы, благодаря голландцам и всем, кто выступал под их торговой маркой, постепенно приобрели фундамент, на котором было основано быстрое развитие Японии в эпоху Мэйдзи. В XVIII веке христианство, окончательно потопленное, как казалось, в море крови во время восстания Симабара (1637) (сами голландцы приняли участие в бомбардировке крепости), пугало меньше. Благодаря этому знаменитый Араи Хакусэки в своем сочинении «Отношение к Западу» (Сэйё кибун) мог выразить искреннее восхищение, которое руководило им в изучении и популяризации западной науки. Следует упомянуть существенный факт: он получил свои знания от итальянского священника, отца Сидотти, который сделал попытку в 1708 году тайно проникнуть в Японию. Когда священник был арестован, его не стали предавать немедленной казни, как предписывал закон, а предоставили ему возможность встретиться с самым знаменитым японским мудрецом. Несколькими годами позже ситуация настолько изменилась, что в 1720 году сёгун Ёсимунэ снял запрет на иностранные книги, сохранив его только для религиозных сочинений. Он открыто поощрял знакомство с западной культурой. В 1745 году появился первый голландско-японский словарь. Несколько ученых отправлялись в Нагасаки, присоединяясь к официальным переводчикам для непосредственного изучения этой новой цивилизации. Их интерес обращался (что было совершенно естественно) к европейской медицине, трактат о которой Судзита Гэмпаку (1733–1817) должен был перевести. Кроме медицины японцы начали интересоваться физикой. Вирус познания распространялся, вдохновляя на новые предприятия даже тех, кто напрямую не контактировал с голландцами: например, интересной попыткой оказался проект Ино Тюкэя (или Тадаёси, 1745–1818 или 1821), который задумал составить первую общую географическую карту Японии.
Первая попытка нарисовать карту мира была предпринята в XVII веке. Если художники школы Кано писали «ширмы о португальцах» — их известно около шестидесяти, — иллюстрируя прибытие иностранных кораблей, изображая живописность незнакомых обычаев и костюмов, то картины на ширмах, созданные в организованных иезуитами школах живописи, отражали новые — западные — знания. Карты и изображения Земли являлись одной из важных составляющих этого знания. На двух больших ширмах по восемь листов были изображены Лиссабон, Мадрид, Рим, Константинополь.
Еще более важными представляются изменения, которые совершились при помощи астрономических открытий. Серьезно можно утверждать, что именно «Рассуждения о кометах» Коперника более всего тронули сердца японцев и вызвали доверие к европейской науке. Действительно, система Коперника, которая считает Солнце центром Вселенной, стала подтверждением японских космогонических мифов о возникновении островов архипелага. Набиравший силу шовинизм японцев быстро обнаружил для себя выгоду, и преграда перед познанием чужого мира стала значительно меньше. Западный мир вызвал восхищение даже у столь непримиримого националиста, каким был философ Хирата Ацутанэ (1776–1843). Он писал:
«Люди из европейских стран плавают по собственному желанию вокруг земного шара на кораблях, для которых не существует границ. В Голландии, одной из стран Европы, — несмотря на то что сама она очень маленькая, — астрономия и география рассматриваются как наиважнейшие предметы для изучения, поскольку невозможно для капитана корабля свободно плавать во всех частях света, если он недостаточно подготовлен в этих науках. Кроме того, голландцы обладают превосходной национальной чертой изучать вещи с большим терпением, до тех пор пока не постигнут самой сущности. Именно для таких исследований они придумали такие инструменты для наблюдения, как телескопы и гелиоскопы, чтобы рассматривать Солнце, Луну и звезды. Они придумали и другие инструменты, чтобы определять размер и степень близости небесных тел. Для того чтобы завершить успешно такие исследования, может потребоваться пять или десять лет или даже целая жизнь; в случае если задача не разрешена на протяжении жизни ученого, он оставляет свои записи детям, внукам и ученикам, чтобы они занимались поисками решения, для которых может понадобиться не одна жизнь. <…> Благодаря своим научным инструментам голландцы стараются определять свойства вещей. Голландия, которая во всем не похожа на Китай, является удивительной страной, где ничто не принимается на веру, без доказательств. Когда голландцы сталкиваются с вещами, которые не могут понять, какие бы усилия они ни прикладывали, они говорят, что речь идет о вещах за пределами человеческого познания, что они принадлежат Gotto [Богу] и что они доступны пониманию только Божественного провидения. Голландцы между тем не довольствуются неточными гипотезами. Их открытия являются результатом усилий сотен лиц, которые изучали научные проблемы на протяжении тысячи или двух тысяч лет, описаны в книгах, которые уже были привезены в Японию. Я их увидел и поэтому могу об этом писать» (Хирата Ацутанэ дзэнсии).
Европейская наука и образование всегда находились под сильным влиянием рационализма, и в особенности в XIX веке, в период бурного завершения сёгуната, поэтому именно в тот момент его направленность пришлась весьма кстати в Японии; она способствовала зарождению критического мышления у некоторых последователей «голландской науки» (не всегда вызывавшего положительную реакцию со стороны правительства). Например, Такано Тёэй (1804–1850) был вынужден закончить свою жизнь трагически за то, что написал «Рассказ об одном сне» (Юмэ-моногатари ), в котором критиковал японский феодализм и враждебность, с которой Япония относилась к европейской цивилизации. Ватанабэ Кадзан (1793–1841), другой знаменитый сторонник открытия Запада, также был принужден совершить самоубийство.
Хотя список жертв преследования за увлечение европейской культурой был немаленьким, дверь уже была приоткрыта. Этим объясняется быстрый прогресс Японии, после того как она открылась окончательно, — к тому времени она была одной из немногих стран Азии, знакомой с мировой наукой и культурой. Любознательность и пристрастие японцев к конкретному позволили им избежать догматического цепляния за прошлое и узкого национализма, которыми столь жестко было отмечено крушение старого Китая.
Простой народ между тем продолжал в основном оставаться в прежнем положении, в стороне от образования, предназначавшегося только для элиты, которая одна имела доступ в школы. Однако начиная с XVIII века обучение грамоте стало распространяться и среди простых людей, благодаря росту торговли, которая активно влияла на развитие общества и культуры. Именно благодаря купцам монахи начали устраивать свои маленькие школы при храмах (тэракоя ), в которых они собирали детей, живших по соседству. За скромное вознаграждение они обучали их читать, писать, считать, давали практические знания, необходимые в повседневной жизни. Монастырских школ к концу сёгуната насчитывалось около пятидесяти тысяч, и они стали предшественницами современного начального образования. Параллельно существовало большое количество частных школ, где преподавалось конфуцианство. Там совместно обучались дети мелкопоместного дворянства и выходцы из простого народа, в этих школах зарождалось духовное единство японского общества.
Хотя образование женщины и не являлось предметом какой-либо особенной организации, зажиточные простолюдины отправляли своих дочерей в семьи местных буси: девочки-подростки учились в семьях аристократов — не получая право входить в них — правильной речи и хорошим манерам. Что касается простых девушек из народа, то они могли посещать школы, в которых обучались шитью и вышиванию, ведению домашнего хозяйства.
В средних слоях населения преобладало образование, которое было достаточно мало дифференцировано и еще хуже систематизировано. Оно держалось на инициативе храмов и частных лиц. Старых китайских школ больше не было.
Средние века
К счастью, недостаток гражданского образования восполняли монахи. Монахи дзэн-буддистских монастырей Пяти Гор (Годзан) в Киото сумели сохранить интеллектуальную традицию в период, когда существование мысли в особенности страдало от всеобщих волнений, войны, нищеты. Сами буддистские монахи почитали поэзию, китайские исторические сочинения, которые считались в Японии незаменимой основой образования и значение которых соизмеримо со значением античной литературы и философии для европейцев. Именно китайские источники упоминаются с начала XV века как основные в знаменитой школе Асикага-(Асикага гакко): библиотека, которая была основана приблизительно в 1190 году в Кэнтёдзи в Камакура; в 1394-м была переправлена в Асикага в Симодзукэ (современная Тотиги-кэн), в прадедовские земли новой династии сегунов, пришедших к власти. Под покровительством Уэсуги Норидзанэ (1410–1466) она превратилась в знаменитую школу, где преподавали китайскую классику, учение дзэн-буддизма и медицину. Побывавшие там китайские ученые рассказывали, что портрет Лао-цзы украшал один из классов. Спустя век, к 1550 году, школа насчитывала около трех тысяч учеников, которые шли в нее как к источнику философского знания и приезжали туда даже из наиболее отдаленных регионов. Можно привести веское доказательство ее репутации: христианские миссионеры XVI века, которые не могли проехать в Киото, упоминают о ней как об университете Бандо (название Бандо некогда было дано провинциям, расположенным к востоку от границы Осаки).
Уэсуги Норидзанэ, выдающийся ученый, возглавил библиотеку Канадзава (Канадзава бунко), основанную в 1270 году Ходзё Санэтоку в Мусаси (в настоящее время Канагава-кэн). Она была размещена на территории монастыря Сёмёдзи, специально ради этого построенного, в ней содержалось большое количество китайских книг. В эпоху Камакура библиотека представляла собой один из последних оплотов классического образования.
В период Камакура, в эпоху социальных потрясений, литература и философия оказались исключительно уделом монахов, чего не случалось прежде. И тем не менее никогда в истории Японии не было столь сильного культа письменности. Подлинность каждого акта феодальной жизни закреплялась хартией или отсылкой к своду обычаев; делалась запись на языке, который раздражал пуристов, — он был подобен средневековому латинскому, нечто среднее между классическим китайским языком, которым плохо владели, и разговорным японским, который очень часто оказывался единственным доступным языком для понимания феодалов. Поскольку сами вельможи писать не умели, они прибегали к услугам монахов-писцов. Впервые в истории дальневосточной Азии культура целиком не принадлежала тем, кто действительно обладал властью.
Ослабление феодальных отношений и незаинтересованность в культурных ценностях прошлого, ограниченных придворной жизнью, которая все более утрачивала свое значение, породили равнодушие к китайским школам. Каким бы утонченным ни был сёгун — и, разумеется, Ёритомо таким и являлся, — сегун, как и подчиненные лица, был человеком действия. Для этих предприимчивых преобразователей сабля обладала по крайней мере такими же достоинствами, как и кисть. Длительные конфликты между Тайра и Минамото постепенно навязали приоритет силы и общей культуре. Однако в эту жесткую эпоху появились первые ученые. На фоне культурного застоя рафинированной элиты, которая не могла приспособиться к новому миру, зрели разнообразные по своей широте процессы, в том числе и в социальном плане. Старые кадры утрачивали свое значение: именно в эпоху Камакура был закрыт старинный университет в Киото. И появилась жажда нового знания, призванного спасать культуру окольными путями через религию, через адаптацию китайской философии: дзэн-буддистские монахи в Киото стали первыми реформаторами конфуцианства, принятого в эпоху Асука и Нара. Рассказывалось, что Сюндзё (1166–1227) отправился в Китай, откуда он будто бы привез двести пятьдесят шесть томов конфуцианских сочинений.
В японской литературе не слишком много внимания уделялось воспеванию военных подвигов вельмож и передаче их для потомства, но в целом начальные знания стали распространяться. Монахи, зараженные общей атмосферой, становились воинами, уже не опасаясь быть сопричастными бренному миру. Не будучи чуждыми ни мечу, ни молитве, они стали ближе к народу, обращая на него и свое религиозное влияние.
Для того чтобы каждому были доступны постижение учений и медитации, буддийское духовенство составляло сутры только при помощи кана, не прибегая к сложным идеограммам, для которых необходимо было специальное обучение. Так возникали новые условия для более простого приобщения к пониманию и освоению культуры, а личная инициатива, дотоле незнакомый социальный жест, быстро адаптировалась в общественном и национальном контексте и творила чудеса.
В эпоху Хэйан главы знатных семейств в целях безопасности своих детей создавали домашние школы, в которых не только давали знания, но и передавали семейные тайны. Количество семейных школ увеличивалось, создавались особые школы, восполнявшие образование, дававшееся в старых государственных учреждениях, таких как университет в Киото или кокугако (региональная школа) в Дадзайфу. Блеск этих учреждений тускнел, и их популярность стала падать с конца VIII века. Ощутимым доказательством этого упадка стали заброшенные рисовые поля, которые предназначались для пропитания наставников и учеников, отказ официальных инстанций от вмешательства в дела образования влек за собой обнищание школ. Уже в VIII–IX веках появляются первые частные школы. Наиболее интересной была задумана Школа всех искусств, которые сеют мудрость (Сюгэйсути-ин), основанная в Киото в 827 году знаменитым Кукаем (Кобо Дайси). Создатель эзотерического буддизма учредил это заведение по образцу китайских деревенских школ, чтобы распространять среди простого народа элементарные принципы конфуцианства и буддизма; однако это демократическое нововведение оказалось непродолжительным.
В то же время стали приобретать широкую известность школы с общеобразовательными программами и различными предметами на выбор, в которых формировалась молодая аристократия. В отличие от религиозных школ они просуществовали гораздо дольше; но и они создавались по китайскому образцу, о чем говорят их названия: Кобун-ин (Школа для обучения письменности), действовавшая в VIII–IX веках в стенах университета Вакэно-Хироё и имевшая намерение придать обучению более национальный характер, хотя двор сохранял привычку обучаться под руководством чужестранцев; Кангаку-ин (Школа для поощрения наук), основанная в 821 году также семейством Фудзивара для обучения членов своего клана в стенах университета; Гакукан-ин (Школа знаний), созданная в середине IX века по инициативе императрицы Даммори, урожденной Татибана, для того чтобы обучать отпрысков своей семьи и лиц, которым она покровительствовала; наконец, Согаку-ин (Школа дополнительных занятий), вскоре присоединенная к университету, была организована в 881 году в подражание Кангаку-ин самим Аривара-но Нарихира (825–880), чей поэтический талант и любовные похождения, как рассказывается, легли в основу сюжета знаменитого романа «Исэмоногатари». В становлении образовательной системы, сильно окрашенной китайским влиянием, буддизм сыграл между тем роль намного более важную, чем на континенте; с самого начала об этом свидетельствует созданная Киби-но Макиби (693–775) знаменитая Школа обоих учений (Никио-ин ), самая старая из частных школ. Частные школы, предназначенные для знати эпохи Хэйан, обычно называют «дом знания» (гаку-иэ); это выражение, постепенно утратившее свое первоначальное значение, впоследствии обозначает семинарии, храмовые школы или даже жилые помещения для учащихся в любом учебном заведении.
Как бы ни были различны эти школы, в целом они проповедовали принцип философского дуализма, характерного для Японии: явление всегда глубже, чем наше представление о нем. Именно этим объясняется то, что система экзаменов по китайскому образцу, предполагающая существование сбалансированной интеллектуальной матрицы, теоретически обладающая большой социальной мобильностью, никогда широко не применялась. Во внимание принимались только человек, семья и ее функция в обществе.
Нара
Противоречие между частными инициативами и устаревшей системой образования, готовившей кадры управления, когда-то сформированной по китайскому образцу (как и все учреждения в первом японском гсоударстве), активное приобщение страны, которую еще многое удерживало в доисторической эпохе, к культуре и письменности, столь же сложным, как и в Китае, — быстро потребовали изменений в области образования и воспитания. Все это можно считать прообразом революции в эпоху Мэйдзи. Тогда, как и в Новое время, на протяжении длительного периода наблюдалась утечка мозгов на Запад — гигантский Китай представлялся одновременно и целым миром, и краем света. Жажда знаний проявлялась настолько страстно, что заставляла японцев, которые могли переплывать моря только на скверных кораблях с плоским днищем, забывать о страхе смерти. Гибель во время плавания представлялась нормой, а удачное достижение цели — исключением. Так, из четырнадцати экспедиций, отправившихся в VIII и IX веках, половина судов утонули вместе с людьми и грузом. Те, кто избежал риска при поездке туда и обратно, возвращались в Японию и обучали тому, чему научились сами. Таким образом, постепенно появлялись школы, и в результате увеличения их числа император Тэнти (668–671) назначил руководителя для координации их развития, то есть фуму-ясукаса-но-ками.
Вскоре император Тэмму (673–686) создал в столице университет (дайгаку ) и одновременно с этим распорядился организовать подобное учреждение в каждом из куни. Знаменитый свод законов эры Тайхё (701) наконец провозгласил, что было бы хорошо, если бы в каждом клане полюбили учение, посвятили бы себя созданию национальной сети школ, программа которых отныне была официально определена. Университет столицы — тогда ею являлась Нара — принимал только ограниченное количество учащихся, всего четыреста пятьдесят.
В случае если места оставались вакантными, они могли быть заняты детьми простого происхождения. Куни-хакасэ и и-хакасэ обучали с определенными оговорками китайской философии и медицине; преподавали там также историю (кидэн-до ), право (миохё-до ), математику (сан-до ) и каллиграфию (со-до ). В каждой провинции школа, установленная по названной модели (кокугаку), давала подобное образование.
На дайгаку возлагалась ответственная задача обучать детей из высокопоставленных семейств, находившихся выше пятого ранга, которые сами фактически считались высокопоставленными особами; трудная задача стояла и перед фубито-бэ, преподавателями — потомками корейских ученых Атики и Вани, которые, согласно «Нихон сёки», обосновались в Японии в начале V века. Эти первые наставники в обучении китайской письменности в Японии официально назначались для того, чтобы составлять литературные сочинения.
Неизвестно, были ли написаны эти сочинения. Между тем открытия современной археологии позволяют утверждать, что письменность была известна в Японии уже в V веке. Первые предметы, па которые были нанесены китайские иероглифы, относятся к середине V века, в частности меч из кургана Фунаяма (Кумамото-кэн), а также к VI веку — зеркало из Сумида Хатиман Гу (Вакаяма-кэн).
Известно, что в молодом государстве Японии были два семейства, которые преданно отдавались каллиграфии. Это семейные объединения, члены которых занимались одинаковой неадминистративной деятельностью, носили одинаковую фамилию и образовали бэ, то есть клан, занимающийся определенной деятельностью, требующей специальных навыков. В эпоху Нара фубито-бэ Кавати, потомки Вани, уже отличались от специалистов японского происхождения фубито-бэ Ямато. Образованные люди в это время пользовались большим уважением. Врачевание было уделом лиц из кусури-бэ, то есть тех, кто принадлежал к клану врачей; лица, изучающие астрологию, набирались из семей потомственных гадателей (ура-бэ ).
Сохранившиеся понятия китайского происхождения, которые использовались для того, чтобы определять эти первые шаги в системе образования, не должны, однако, создавать иллюзий. В молодом и жаждущем всего государстве, которое представлял двор Ямато, речь не шла о чистой науке, об «исследовании», если уж использовать современный термин. Эти преобразования предназначались прежде всего для формирования управленческих кадров, для обучения будущих чиновников, практические навыки которых для правильного функционирования государственных механизмов, без сомнения, были важнее, чем знания. Существование в «университете» специального отделения для изучения и составления календарей раскрывает эту специфику: действительно, в Китае всякое хорошее правительство начинало свою деятельность с проверки лунных циклов и подготовки хорошего календаря, чтобы решения главы государства и его народ интегрировались в универсальный космический ритм. Астрология, наконец, также становилась предметом, требующим специального образования, так как Япония унаследовала китайскую традицию гадания (это тоже!), для того чтобы лучше воздействовать на будущее или приспосабливаться к нему. Однако культура и управление не противопоставлялись: как и в Китае, хороший чиновник должен был быть теоретиком и практиком, энциклопедистом и гуманистом.
Не следует придавать слишком большого значения китайским и, главным образом, корейским учителям в начале становления японской культуры; уважение к наставнику, все еще живое на архипелаге, не кажется удивительным, если поразмыслить над тем, что в течение многих веков Япония сама охотно становилась ученицей своего могучего соседа Китая и его представителя Кореи. Конечно, усвоение иностранных ценностей, сколь полным бы оно ни было, проходило не всегда гладко. В зависимости от политических отношений с тем или иным корейским государством китайские идеи и искусства доходили до Японии в разной трансформации. Была ли война, менялись ли союзники, — менялось и содержание этих идей и культуры, контакты тормозились или вообще приостанавливались. Каждый момент китайской истории экспортировал в Японию свой новый образ. Наконец, Япония, все-таки оставаясь ученицей, осуществляла свой отбор культурных ценностей, иногда принимая их сразу, иногда спустя время; этому отбору, как правило, предшествовал более или менее длительный процесс исследования и новых мыслей, и новых технологий.
Первым инициатором политики систематических культурных заимствований и обучения, благодаря чему и приобрел известность, был знаменитый принц Сётоку, ставший героем детских сказок и легендарным персонажем, чем-то напоминающим образ Карла Великого на Западе. Ученик корейского бонзы и незаурядный мыслитель, он комментировал сутры. В 607 году он направил в Китай первую японскую дипломатическую и культурную миссию, которая заложила основу эволюции культуры и образования японцев.
Часть третья
Дата добавления: 2016-08-07; просмотров: 702;