Материальная культура 2 страница
С XVIII века частный дом завершил свою эволюцию, в его архитектуре соединилась величавость и суровость господских домов с утонченной неприхотливостью чайных павильонов. Общие направления уже тогда становились классическими и стереотипными до такой степени, что публиковались книги со схемами (хинагатакон ), своего рода учебники для любого, кто желал быстро и дешево построить дом на свой вкус. Это было оригинальное решение, пусть и не всегда удачное, так как архитектор импровизировал на свой страх и риск; но оно сыграло свою положительную роль в развитии городского строительства. Традиционный господский дом, вид которого ограничивался определенными условиями, стал демократичнее. Эта демократизация вкусов, присущая успешным торговцам и ремесленникам, стала развиваться еще с конца Средневековья в Кинки, когда деревенские старосты начали строить там свои дома. Вынужденные по долгу службы принимать военных и чиновников, они должны были устраивать парадные помещения, подобающие достоинству посетителей, в соответствии с этикетом и в подражание хорошему вкусу благородных классов.
С эпохи Муромати дом представителей знати состоял из двух частей. В северной части протекала повседневная жизнь, южная предназначалась для приемов и церемоний и открывалась в сад, скользящие перегородки изменяли ее размер и облик, в зависимости от того, хотели ли хозяева достичь впечатления большей или меньшей роскоши и пышности. Эта светская специализация комнат, выходящих на южную сторону, требовала определенных декоративных элементов в южном крыле. Главный элемент — токонома, или токо (само слово появилось в XIV веке), — ниша, в которую превратился ёсита — низкий столик, размещенный перед стеной, на которую была повешена картина. Тигайдана, или тана, этажерки, размещенные асимметрично, украшались одним или несколькими произведениями искусства малых форм по моде, пришедшей из Китая. Именно в XV веке, без сомнения, стало постепенно использоваться сочетание старинной двойной этажерки (никайдана) и маленького шкафчика (дзусидана ), затем чередование этажерок, как это можно видеть в наши дни. В то же время появился элемент, которым впоследствии стали называть тип зданий, что и сегодня еще характерен для современной японской архитектуры, — цукэ-сёин, или сёин. Первоначально так выглядела келья буддийского монаха: стол, вделанный в стену, и этажерки, прикрепленные к боковой перегородке. Токонома располагается между ними. Человек, работающий за столом, усаживается на корточках на циновки, сложенные стопкой на полу. Стол освещается через окно, затянутое тонкой бамбуковой решеткой. Со временем сёин превратился в парадную комнату, так что письменный стол для занятий и потолок обычно украшаются кессонами, последние обычно бывают тем более тонкой работы, чем богаче дом. Фусума, отделяющие сёин от остальных комнат, также изысканно декорированы.
Отделенные от веранды полупрозрачными раздвижными дверцами (сёдзи ) помещения с эпохи Эдо относительно освещены. Изобретение съемных деревянных ставен (амадо ), которые днем убираются в сундук, вделанный в стену, позволило освещать веранду сквозь череду внешних сёдзи (в наши дни сёдзи обычно застекляются). Таким образом, теперь в пасмурные дни холодных сезонов можно хотя бы относительно освещать дом, где когдато только в светлое время дня свет проникал в дом через внешнюю перегородку.
Столицы
Появление и обогащение буржуазии, любительницы красивых вещей, неизбежно привело к возникновению особого городского образа жизни. Ее размах был тогда большой новинкой. Из-за возраставшей плотности населения, сконцентрированного в Эдо, где по улицам еще сновали кортежи даймё, началось строительство многоэтажных домов. Возникла необходимость службы пожарной безопасности. Пожары были обычным явлением, да и сейчас еще не редкость в кварталах со старой застройкой, и столь часты, что пожар и теперь называют «цветком Эдо». Для борьбы с пожарами, ставшими настоящим стихийным бедствием, городская территория была разделена на зоны. Власти поощряли использование огнеупорных материалов — гипса для стен, черепицы для крыш. После больших пожаров 1656 и 1657 годов проблема пожарной безопасности стала особенно острой. Постепенно начинает использоваться черепица в форме буквы S (сангавара ): такая черепица была и более дешевой, чем черепица на старинных крышах, и оказалась достаточно эффективным способом покрытия: сангавара имела вогнутую форму, ее отдельные черепицы соединялись друг с другом полукруглыми элементами (хонговара ). Таким образом, хотя эти материалы все же были дорогими, что ограничивало их широкое использование, надежность защиты строений от пожаров повысилась. В течение XVIII века во всех домах вдоль больших проспектов Эдо стали соблюдаться противопожарные правила.
Эти усилия представляли собой фактически только начало благоустройства, так как и в наши дни в мире нет городов, подобных японским, только здесь люди крайне часто теряются в лабиринте улиц, расположенных без всякого плана, а дома всегда так тесно прижаты друг к другу, что легко могут возникать пожары. Построенный на островах эстуария Сумида и на болотистой равнине Мусаси (столь знаменитой в истории феодализма), современный Токио (древний Эдо) стал ближе к морю и осушил польдеры. Расположенный вокруг старого замка Ота Докан (XV в.), он получил со времен триумфа Токугава политическое значение. Современный императорский дворец возвышается на месте Нисимару, построенного в 1592 году по приказу Иэясу, который намеревался расположиться в нем после своей отставки. Дворец был расширен при Хидэтада, и вскоре он превратился в высокий роскошный донжон (Хонмару) семидесяти метров в высоту. Изящество крыш, приподнятых по углам и покрытых свинцовой кровлей, подчеркивалось (как это делалось обычно) благодаря тому, что углы кровли были украшены двумя позолоченными дельфинами, хвосты которых, казалось, били по воздуху. В 1657 году, однако, великолепное здание почти полностью сгорело; оно не было восстановлено, так как сёгуны всегда останавливались перед огромными расходами, которые потребовались бы для этого. Сегодня остались только внушительные рвы с водой, спокойные линии которых напоминают среди шума современного Токио о мгновениях прежнего величия.
Вокруг центрального правительства и даймё, которые сначала добровольно, а затем по принуждению отстраивали свои дома в столице, располагались религиозные, ремесленные и торговые сообщества. Чтобы предотвращать вероятные бунты, которые, впрочем, со второй половины XVIII века все равно вспыхивали, сёгуны поделили город на кварталы, где объединялись группы по профессиям. Кварталы перекрывались барьерами. Правительство хранило общий план города в тайне, для того чтобы облегчать действия полиции. Горожанин, выходя за пределы своего квартала, мог потеряться, а в качестве общих ориентиров служили храмы, монастыри, дома даймё, река (кава ), лес (мори), пруд (ик ) или рисовое поле (та), на которые еще и сегодня указывают топонимы. Ориентирами были рощи, поля, ручьи или болотца, которые встречались в Эдо; но с любого места была видна гора Фудзи, ирреальный туманный белый силуэт; сияющее божество в зависимости от погоды и времени суток. Однако последнее время гора Фудзи больше не защищает Токио — ее заволакивает смог и скрывают небоскребы.
Муравейник Эдо был, конечно, не похож на Киото, строго спланированный и разделенный на квадраты, которые простирались к югу от императорского дворца (Дай Дайри), расположенного на севере и занимающего ключевое положение. Как и старинный Нара, Киото строился по образцу императорских китайских столиц, город был не только административным и политическим центром, но и космогоническим символом, мандалой в трех измерениях. Будучи столицей дальневосточной страны иероглифов, город должен был отражать мироздание. В этом смысле можно утверждать без преувеличения, что Киото был «священным городом»; и хотя никакого чуда там не случилось, он считался выражением веры, а место его расположения обладало магической силой.
Кинкакудзи в Киото (буквально Золотой павильон) известен также как Рокуондзи. Он принадлежал дзэн-буддистской секте Риндзай. Сёгун Асикага Ёсимицу (1358–1408), вступая во владение собственностью бывшего высокопоставленного лица Сайондзи Кинцунэ (1171–1244) в 1397 году, построил это изысканное сооружение, которое после его смерти превратилось в храм. Расположенный у подножия гор, которые на севере закрывают место, где находится храм, он символизирует культуру, известную как «культура северных гор» (китаяма бунка), которая расцветает во времена большого эстета Асикага. Композиция Золотого павильона довольно непроста: первый и второй этажи построены в стиле, характерном для частного жилища, последний этаж решен в стиле храмовой постройки. Первый и второй этажи полностью были покрыты тонким слоем листового золота. Дворец Ёсимицу некогда представлял собой обширный ансамбль, впоследствии исчезнувший, и сам Золотой павильон был разрушен в пламени пожара 1950 года, в результате поджога (событие, которое вдохновило писателя Мисима Юкио на создание романа «Золотой павильон»). Современное здание является копией, завершенной в 1955 году. Расположенный на берегу озера, живописно усеянного островами, Золотой павильон представляет изумительное зрелище, отражаясь в его волнующихся водах.
Храмы и монастыри Киото располагались на окраинах города у подножия гор, опоясывающих с трех сторон центральную равнину, — трудности эпохи Нара заставили императора пытаться уничтожить непосредственное всевозрастающее влияние крупных монастырей. Киото, таким образом, иллюстрирует усилие, предпринятое для того, чтобы привести к гармонии сосуществование религиозных и светских лиц в городе, само расположение которого подчеркивает его двойное предназначение.
Сады
Неотъемлемая часть традиционного жилища — «японский сад» известен в той или иной форме (которая может оказаться и карикатурной), и его специфические элементы составляют множество символов, порождающих фантастические образы. Прежде всего в нем есть каменный или деревянный мостик, этот замечательный изогнутый мостик, кривизну которого иногда увеличивают, чтобы могла пройти лодка; или плоский мост, или мост, волнами проложенный от быка к быку (яцу-хаси ), или крытый мост, появившийся в XIV веке под влиянием архитектуры дзэн-буддизма. Переброшенный через воду или деликатно покоящийся на стоячих водах, мостик позволяет пройти без риска через зеркало озера — центральную часть сада любого размера. Японский пейзаж действительно невозможно себе представить без воды и в особенности — без моря. В этой стране, разорванной на острова и открытой волнам, идея восстановления гармонии берега — традиция, пришедшая из Китая и Кореи, — должна была приобрести особенную популярность. Принцип был доведен до крайности в Кавара-но-инь в Киото, резиденции Минамото-но Тори (822–895), куда ежедневно доставляли морскую воду, из которой выпаривали соль на горящих дровах, как это делали в маленьких прибрежных деревнях, расположенных в глубине заливов. Естественная теснота уже вызывает в памяти искусственную миниатюризацию садов. Начиная с IX–X веков японцы любят в садах воспроизводить знаменитые пейзажи, как, например, Мацусима — россыпь островов среди сверкающей глади моря; или Ама-но-Хасидатэ — длинная лента, покрытая лесами, тончайшая граница, брошенная между двумя морскими пространствами, увековеченная Сэссю; или озеро в форме сердца, как, например, в знаменитом Сайхёдзи в Киото.
Сады в Киото: пруд, где произрастают водяные растения, каменный мостик, покрытый патиной времени, кусты, деревья, ствол старого дерева с невероятными изгибами — именно это и составляет элементы традиционного японского сада.
Стало традицией включать в картину один остров или несколько островов, природные разновидности которых система-тазируются и копируются, например гористый остров (ямадзима) и равнинный остров (нодзима ); украшенный деревьями остров (морисима ) и прибрежный остров (исосима ). В японском варианте даосийской китайской легенды о Трех священных горах, на которых проживал за морями отшельник, владевший эликсиром долголетия, эти острова служили для лодочных прогулок, они могли стать приютом для музыкантов; символизм, таким образом, оставлял место и для праздника. Привлекали к себе внимание не только спящие воды озер, но и шумящие потоки водопадов. Начиная с X века японские мастера проявляли чудеса изобретательности при использовании естественной разницы в уровнях воды. Во времена Эдо в крайнем случае прибегали к помощи механизмов, как, например, в устройстве каскада Кёраку-эн в Токио, запечатленном для ТокугаваМицукини (1628–1701), и сегодня еще спокойная гавань, зажатая между гигантским железнодорожным комплексом и современным луна-парком, снабжена колесом, поднимающим воду.
Рождаемые водой и располагающиеся около воды, появляются наконец камни. Поистине не может быть настоящего японского сада без камней, игра света на неровной поверхности которых проявляется в легкой влажности или потоке частых дождей. Наследство Китая благодаря кисти Бо Цзюйи (772–846), поэта эпохи Тан, высоко ценимого в Японии во времена эпохи Хэйан, — интерес к камню, общая черта для всего мира иероглифов, приобрел в Японии, где его обрабатывают веками, особенную изысканность и представляет существенный элемент эстетики чайной церемонии. Камень в Японии не рассматривается как неодушевленная материя; впрочем, как синтоизм, так и буддизм одухотворяли все без ограничений. Любой материальный предмет может в любой момент стать вместилищем души, которая, пусть грешная и падшая, остается тем не менее душой. Кроме того, камень обладает неосязаемой крепостью доброго человека; отполированный и обработанный, он приобретает блеск и изящество культуры. Именно поэтому камень очень любили монахи. Распространенная мода на каменные сады и их сложный символизм, создание пейзажей с камнем (карэ-сансуй), как в Дайсэн-инь (1512), или движения камня (тораноковатаси), как в Рюондзи (1450), представляли собой древнее течение: с начала эпохи Хэйан существовала особая группа трудящихся монахов и ремесленников, занимающихся обработкой камня (искидатэ-сё ). Наконец, на всем Дальнем Востоке любовь к камню подпитывалась древними магическими даосийскими верованиями. Как выражение вечности камень сам является матрицей: самый известный китайский мифический царь Юй Великий родился от камня, и для того, чтобы он родился на свет, было необходимо вскрыть живот его матери; его сын Кии родился, как рассказывают, таким же образом.
Из камня изготавливают фонари. Японский фонарь (то) при всей своей материальной полезности содержит элемент тайны. Поставленный на краю дороги, он высоко поднят на опоре. Низкий, с резьбой на поверхности тяжелого колпака, гармонирующей с гладью вод, он поэтично называется «фонарь, предназначенный для того, чтобы смотреть на снег» (юкими-доро ). Самые старые фонари этого типа находятся во дворце Кацура (первая половина XVII века). Похожие фонари использовались для освещения ночных чайных церемоний, которые заканчивались утром. Вместилище огня, фонарь использовался не как обычный бытовой предмет, а прежде всего как воплощение красоты и знак присутствия душ предков. Фонарь появился в Японии вместе с буддистской архитектурой, его широкому распространению способствовало содружество буддизма и синтоизма. Он укрывал огонь, зажженный верующими, и вскоре стал частью религиозного ритуала. В числе жертвоприношений были и фонари; их качество говорило о вкусе и богатстве дарителя, количество фонарей свидетельствовало о состоятельности и набожности верующих. Эта длинная череда фонарей, установленных вдоль выложенной камнями дорожки, ведущей от ворот монастыря, как в монастыре Касуга в Нара, неспешно провожает паломника к центру священного места.
Выложенная камнем дорожка пересекает сад, это не символ пути, ведущего к славе, или простого жизненного пути, это намек на дорогу, тропинка, плоские камни которой брошены в траву на расстоянии друг от друга.
Символика японского сада иногда перегружена различными составляющими, из-за чего утрачивается момент некоторой загадочности, неожиданности. Однако то, что может показаться театральностью, всегда являет очарование для глаз, и сад задуман как динамичное, а не статичное видение. Архитектор и садовник не столько украшают пейзаж, сколько дополняют и раскрывают его, предопределяя ритм шагов прогуливающегося. Образ организованной природы снабжается поэтическим именем. Это имя вызывает воспоминания о каком-нибудь дальнем путешествии, например, в Кёраку-эн воссоздано Западное озеро, которое должно напоминать о путешествии в Китай. Прогулка в саду — тщательно просчитанное движение. К сожалению, теперь из-за рекламы некоторые нововведения оказываются просто катастрофическими, например в Рюондзи: почти по всему парку установлены гигантские камни, из-за утраты простоты знаменитый сад камней потерял здесь свое значение — отсутствует символ завершения пути. Не возникает цельного эмоционального восприятия, чувство дробится, вкус утрачивается, остается только недоумение.
Просторные сады для прогулок, которые украшают в настоящее время Японию, — это наследство Токугава. Несмотря на свои иногда значительные размеры, они ведут свое происхождение от сада, связанного с чайной церемонией (тянива ), и отличаются от пейзажных садов господских домов, предназначенных прежде всего для того, чтобы ими любоваться не выходя из дома. Сочетание концепции аристократической эстетики и концепции сада, связанной с чайной церемонией, особенно удачно в шедевре великого Кобори Энею (1579–1647), создателя, или, чтобы выразиться более точно и более определенно, вдохновителя, замечательного сада загородного дворца Кацура, летней резиденции императора в Киото. Кобори Энею принадлежал к семье незнатного даймё Оми. Его верность Иэясу обеспечила ему благосклонность сёгуна, который назначил его на официальную должность (фусими бугё). Из-за возвышения в новой администрации он, однако, не утратил дружеских отношений, которые у него были в среде аристократов Киото. Воспитанный на классической культуре, он еще и лично преуспел в традиционных искусствах, его тянуло к старой столице. Знаменитый мастер чайной церемонии, обладающий тонким вкусом, проявлявшимся в разных сферах культуры, он в особенности преуспел в архитектуре и устройстве садов. Ему единодушно приписывают создание загородного дворца Кацура, строгая и величественная простота которого свидетельствует о таланте и страстности архитектора, влюбленного в природу, которая его вдохновляла. По преданию, прежде чем начинать строительство, он поставил три условия: неограниченность в денежных средствах, неограниченность во времени, полная свобода действий. Благодаря уважительному соблюдению всех условий мастера родился шедевр.
Дворец Кацура в Киото был построен в 1620–1624 годах для принца Хатидзё Тосихита (1579–1629), младшего брата императора Гойодзэи, царствующего в 1586–1611 годах. Позже (1642–1647) сын принца Хатидзё Ниотада расширяет здания и сады; перестройки продолжились до визита отрекшегося от престола императора Гоми (царствовал в 1612–1629 годах) в 1658 году. Имя архитектора павильонов и садов неизвестно, ансамбль был задуман в стиле Кобори Энею, знаменитого мастера чайной церемонии. Сад включает три важные части: чайный сад (тянива ); главный чайный павильон (тясицу ); зеленый сад, где извилистая дорожка из камней на газоне ведет от одного здания к другому, постоянно открывая пейзаж: на этом газоне перед зрителями, располагавшимися на циновках внутри зданий, происходили игры с мячом; наконец, самое старое здание находится у кромки озера. Посреди озера два острова, на его берегах возведены искусственные скалы из песка и гальки, чтобы создать иллюзию естественного берега. Мосты и каменные фонари, дополняющие ансамбль, с тех пор служат образцом для японского искусства садов.
Есть ли еще что-либо более прекрасное, чем этот рукотворный гимн природе? Можно для сравнения вспомнить Версаль, хотя по духу он сильно отличается — рука человека воссоздает там природу, сглаживая и пересоздавая ее первообраз. Архитектурное решение ансамбля и философия пространственной организации облеклись в ненавязчивый символизм, поэтическую сентиментальность, которую любил больше всего принц, по заказу которого и создавался этот дворцово-парковый ансамбль. Конечно, с течением времени образы былого, может быть, утратили некоторую свою привлекательность для новых поколений, но пропорции ансамбля из деревьев, камня и линий остаются непреходящим образцом. Загородный дворец Кацура стал для своего времени революционным примером (причем примером превосходным) использования прямой линии в пейзажном саду. Контрастная композиция: в центре парка прямые линии каменных мостиков и тропинок напоминают о вмешательстве человека в природу, материалом для зданий, расположенных в определенном порядке, по преимуществу послужили именно необработанные стволы, которые раскрывают всю первозданную красоту дерева. Только в ансамбле дворца Кацура можно видеть столь гармоничное слияние архитектуры и природы.
Урок Мусо (1276–1351), безумца, влюбленного в природу, создателя садов Сайходзи (Кокэ-дэра ), настоятеля дзэн-буддистских монастырей Пяти Гор, не забыт. Гинкакудзи (Дзисёдзи ) — первый пример в XV веке архитектуры с сёэн, токонома и татами, которыми устланы все полы храма; и еще более Кинкакудзи (Рокуондзи ) — реставрированный памятник XIV века. Отмеченная строгостью дзэн-буддизма, эта архитектура воплотила зачарованную земную мечту о рае Амиды, где встречаются после смерти щедрые души. Это напоминание здесь, на бренной земле, о счастье в загробной жизни развивалось в XII–XIII веках, когда амидизм распространялся и становился модой, которая впоследствии превратилась в повседневность. Частные дома становились и культовыми центрами; в среде знати было модным возведение домашних храмов в центре роскошного сада. В Бёдоине или в императорском загородном дворце императора Тоба, ныне не существующем, постройки отражались в пруду. В воде, плескавшейся у основания дворцовых строений, отражаясь в текучей поверхности, удваивалось изменчивое небо. Созерцание сопровождалось радостью открытия: красота этой почти ирреальной архитектуры и ее отраженной копии разворачивалась перед посетителями в конце длинного пути; от острова к острову и от острова к храму искусная череда перспектив завершалась видом святилища. Это был апогей и одухотворенная сущность придворных садов, где молчаливая гладь озера и вод тихо струящейся реки, берущей в нем исток, оживляли протяженные пространства крытых симметричных галерей.
Старые метрополии
Созданные по образу религиозных сооружений, от которых их мало что отличало, императорский дворец и дома знати сохранили в эпоху Хэйан геометрическое равновесие построек в китайской манере, которой они подражали. Ансамбль жилища вельможи состоял из главного здания (синдэн ), в полдень там открывали двери; две крытые галереи соединяли его с восточной и западной стороны с двумя жилыми павильонами (тай-но-я ). От них две другие галереи простирались к югу и вели в сад и к пруду, северный жилой павильон (третий по счету) создавал контрапункт. Красный цвет колонн, окрашенная в серо-синий или зеленый цвет черепица придавали ансамблю величественный характер и выделялись на фоне мягких тонов пейзажа. Контраст между сдержанной, безыскусной манерой и горделивым блеском храмовых и официальных построек в истории известен давно. В 724 году был издан правительственный указ, предписывающий не только всем высокопоставленным служащим, но и всем гражданским лицам, достаточно богатым, чтобы позволить необходимые расходы, вместо скромных домов из нетесаного дерева и соломы выстроить для себя разукрашенные дворцы в китайском стиле. Но была ли потребность в таком законе? Блеска Нара, столицы, которая была выстроена по плану в подражание континентальному Чан-ань, оказалось достаточно для того, чтобы изменить традиции, испокон веков идущей от предков и сохранявшей черты доисторических сооружений.
В Японии между тем стили, как философии или религии, выживают и дополняются не разрушаясь. И фактически именно религия, больше, чем все остальное, оказала влияние на эволюцию архитектуры — ее идеи, преобразованные обстоятельствами, неприятно секуляризирующими религиозное чувство, иногда восхитительно одухотворяют повседневность. Наиболее удивительные из синтоистских монастырей, например, искусно представляют эволюцию скромных домов на сваях, с простыми лестницами, которые давали кров как царям эпохи Великих курганов, так и крестьянам эпохи Яёй. Древние монастыри, основанные раньше, чем началось активное влияние буддистской цивилизации, разделяются на типы. Самый знаменитый и самый древний храм Исэ был посвящен божественным предкам императорской семьи. Согласно «Нихонсёки», он был построен по той причине, что однажды сочли недопустимым, что боги и император живут и спят в одном месте; боги, таким образом, «переехали», как считается, в конце V или начале VI века. Устанавливаемый попеременно на двух равноценных пространствах, самый священный из монастырей периодически переносился из одного места в другое, то есть его демонтировали и восстанавливали. Пространство присутствия и пространство отсутствия (кодэнти) всегда отмечено невысоким столпом, символом, выражающим вечность жизненного цикла и синтоистскую веру в воскресение. Храм Исэ включает два священных здания, одно из них внутреннее святилище (Найку ), другое — внешнее (Гэку ),[32]последняя реконструкция которого была проведена в 1954 году. Храм состоит из нескольких дощатых домов на сваях, с тяжелой наклонной соломенной крышей. Сдержанный орнамент (тиги ) и величественно вздернутая верхняя балка (кацуоги ) напоминают о храбрости древних воителей, богатства которых захоронены в могильниках эпохи Великих курганов. Этот храм, форма которого соответствует форме доисторического амбара, представляет тип строения, называемый симмэй , характерной чертой его являются несущие колонны по внешней стороне стен.
Столь же древний и столь же важный храмовый комплекс Идзумо напоминает о беспощадной борьбе, в которой некогда противостояли соперники — воины Ямато и воины Идзумо, об этом рассказывают легенды. Если и после своего восстановления в 1744 году это сооружение остается наиболее значительным синтоистским монастырем Японии, то его изначально колоссальные размеры внушали идею о могуществе загадочной цивилизации Севера, цивилизации страны, «где скапливаются облака», которую Ямато должен был уничтожить, чтобы царствовать. Единственный из всех монастырей, он описан в «Нихонсёки»: «…веревка из коры шелковицы длиной в тысячу футов будет связана ста восьмьюдесятью узлами. Все опоры монастыря будут высокими и величественными… и все доски — широкими и прочными».
Известно, что святилище Идзумо, посвященное Окунинусино микото, более древнее, чем святилище Исэ. Ансамбль Идзумо был знаменит из-за размаха своих пропорций. Сохранившееся после многократных разрушений главное здание святилища было восстановлено в последний раз в 1744 году и уже не имеет былых своих размеров. Сохранилась, однако, существенная часть — простое четырехугольное помещение, к которому ведет крытая лестница. Говорят, что в октябре, когда пылают кленовые леса, боги собираются в Идзумо; октябрь для Идзумо — месяц «присутствия богов» (ками-ариджуки ), в то время как для остальной Японии это месяц отсутствия богов (каннадзуки ).
Он был, согласно документу X века, больше, чем поразительный зал Будды в Тодайдзи в Нара. Однако этот колосс действительно был плохо установлен, так как обрушивался семь раз в течение XI–XII веков. В 1248 году было решено его построить заново, но в меньших масштабах. Главное здание, квадратное в основании, поддерживалось девятью колоннами, расставленными в три ряда по три, что характерно для стиля тайса. Другая особенность ансамбля Идзумо — асимметричное расположение зданий внутри квадратной ограды. Он был восстановлен бездарно, без соблюдения первоначальных пропорций, утратив прекрасную гармонию и равновесие, которыми отличался. Однако большое количество балок (древесина из окрестного леса) помогли придать присущую ему величавость, исходящую из тех мифологических времен, когда неистовый Сусаноо повстречал гидру Идзумо:
Великолепная дорога, окаймленная колоссальными деревьями, виднеющимися, насколько хватает глаз, под верхушки гигантских торий подвешены огромные симэнава, вполне достойные могущества этой Богини небесных сил, символами которой они являлись. Но величие широкой дороги возрастало больше, не благодаря ториям и их символам, украшенным фестонами, а необычным деревьям, многие из которых, быть может, пережили не одно тысячелетие, — это узловатые сосны, чьи густые вершины теряются в сумраке. Некоторые мощные стволы окольцованы веревкой из соломы; эти деревья считаются священными. Огромные корни, видные в свете фонарей, широко раскинулись во все стороны, как драконы, которые ползут, извиваясь (Лафкадио Хёрн.
Отблески незнакомой Японии).
Лес всегда окружает и защищает в Киото алтари Камо, расположенные между горой Ками (Ксшияма) и рекой Камо (Камагава). Прекрасные храмы, созданные в стиле нагара, состоят из зданий с многоугольным основанием.
Три стиля — симмэй, тайса и нагара — символизируют синтоистский дух в той же мере, что и эстетическое влияние буддизма с его многоцветными архитектурными формами, заимствованными на континенте. Наследница традиций железного века, синтоистская архитектура использовала исключительно необработанное дерево, ее прообразом служила древняя хижина лесных цивилизаций. В китайской эстетике эпохи южного Сонг и в идеях чань-буддизма синтоизм открыл для Японии источник умеренности и любви к необработанному материалу. К интеллектуальной изысканности китайских вышивок на эту тему синтоистская концепция пространства добавляет особый вкус, обогащая подражанием растительному миру, проникновением в сердцевину образа охраняющего леса. Япония не играет в этом роль заинтересованного ученика; она разделяет здесь традиции лесных культур Северной и Юго-Восточной Азии. В этой стране, где с наступлением зимы завывает северный ледяной ветер, прилетающий из Сибири, синтоистское представление о естественном пространстве сохраняет воспоминание о тропическом зное и всегда одержимо идеей о всемогущей и непреодолимой естественной среде, дружественной и враждебной. Иногда, однако, воплощаясь в сооружениях, как, например, Симиоси в Касуга Хатиман, синтоизм проявляет себя более умеренно, используя яркий контраст красного цвета колонн и белизны саманных стен. В этот момент он уже урбанизирован, пронизан китайским духом, то есть применительно к Японии — буддийским духом.
Дата добавления: 2016-08-07; просмотров: 487;