Артаксеркс и позднейшие события 14 страница

Тут были книги по буддизму, которые включали в себя проповеди, описания обрядов, ритуалов, заклинания и молитвы, биографии свя­тых, трактаты по истории буддизма Индии, Тибета и других стран; много книг по тибетской медицине, привлекающей сейчас к себе международный интерес; сочинения по географии разных стран, в том числе и по "мистической географии буддизма"; описание путе­шествий в далекие страны, книги по астрологии, философии, мантике. Значительную часть собрания представляли книги индийского происхождения, то есть переводы с санскрита и других индийских языков, но было также много и оригинальных тибетских сочинений.

В европейской буддологической литературе активный интерес к бону проявился в 60-х годах XX века, что прежде всего было связано с оккупацией Тибета Китаем в 1959 г. и огромной волной эмиграции из "Страны Снегов", в составе которой было много не только буддийских, но и бонских лам, ученых и переводчиков. Если до той поры европейские исследователи, с большим или меньшим успехом, с трудом проникали в заснеженные твердыни Тибета, то теперь сам Тибет вместе с Далай-ламой вышел на встречу с нами. Произошло вынужденное, драматическое столкновение совершен­но различных культурных архетипов — своего рода информацион­ный "ноосферный шок", непредвиденный отказ от императивной киплинговской модели противостояния Запада и Востока, обуслов­ленный временем переход к диалогу. И в этом диалоге проблеме религии бон суждено было всплыть и занять свое место в истории тибетской и мировой цивилизации.

Еще задолго до первой буддийской проповеди бон был на протяжении столетий центральной религиозной доктриной Тибета. Трудно представить себе, чем был этот добуддийский бон. И тем более отважной представляется попытка Б.И. Кузнецова проникнуть в его тайну. Ведь со времен Падмасамбхавы (VIII в. н.э.), пламенного проповедника буддизма в Тибете, бон во многом слился с буддиз­мом и был им отчасти заслонен.

С живыми носителями религиозной традиции бона сталкивались немногие исследователи Тибета. Из русских ученых одним из пер­вых на бон обратил серьезное внимание мой незабвенный учитель Ю.Н. Рерих во время знаменитой Центральноазиатской экспедиции (1923—1927) семьи Рерихов.

"Бон — сложное учение, в котором древние шаманистские представления горной Азии, — писал он — совмещаются с поверьями и обычаями населения Северо-Западной Индии. Восходит ли этот культ природы к индоевропейской древности или, как мне кажется, к доарийскому пласту, пока еще трудно сказать что-либо опреде­ленное. Существуют два течения религии бон: первое отличается поклонением силам природы и сопровождается ритуалами шаманиз­ма, некромантией и иногда жертвоприношениями (ныне вместо лю­дей в жертву приносят овец, коз, а также изображения святых); второе представляет собой реформированный бон, или бон, приспо­собившийся к буддизму".[63]

Судьбе было угодно сделать так, что экспедиция Рерихов во время тяжелейшей зимовки на Тибетском плато в районе Хор ока­залась поблизости от бонского монастыря Шаругон. Благодаря сво­ему знанию наречий тибетского языка и уникальным личным чело­веческим качествам Ю.Н. Рерих был допущен в книгохранилище этого бонского монастыря. Там он обнаружил бонский "Ганжур" (Священное Писание) в ста сорока томах и бонский "Данжур" (Свя­щенное Предание) в ста шестидесяти томах. Причем, заглавие каж­дого текста давалось на трех языках: на собственно тибетском, на языке шаншун или также на "Языке Богов Свастики". Два последних языка до сих пор не поддаются полной расшифровке и переводу. Первые страницы рукописей были писаны золотом на плотной чер­ной бумаге. По свидетельству Ю.Н. Рериха, бонцы не признавали печатных текстов.

По сути дела, Ю.Н. Рерих был одним из первых русских востоко­ведов, до Б.И. Кузнецова, серьезно заинтересовавшимся религией бон. Из западных исследователей одним из первых о боне загово­рил англичанин Аустин Уоддель, увлеченный киплинговской "воен­ной игрой" освоения неизведанных земель и побывавший в Тибете в 1903—1904 гг., еще в начале XX века. Затем последовали работу А. Франке, X. Хофмана, Д.Л. Снельгрофа и Дж.М. Рейнольдса[64]. Эстафету Ю.Н. Рериха в отечественном востоковедении в части изучения бонской проблематики принял Б.И. Кузнецов. Его отдель­ные статьи на эту тему стали появляться в периодической печати с середины 70-х годов и легли в основу рассматриваемой монографии.

Поразительна широта и глубина источниковедческой базы Б.И.Кузнецова. Для обоснования своих выводов он привлек целый комплекс источников по бону. Многие из них были прокомментиро­ваны и переведены им впервые. Они, как показал автор, являются во многом извлечениями из еще более древних и заслуживающих доверия источников. Методический анализ позволил Б.И. Кузнецову обнаружить место возникновения религии бон! Вопреки версии Дж. Туччи и Р.А. Стейна относительно тибетской родины творца Вели­кого Бона — Учителя Шенраба, автор, сопоставив тибетские источ­ники с другими, доказал, что родиной может быть только Иран!

Такой неожиданный вывод Б.И. Кузнецов сделал на основании остроумного и тщательного анализа древней географической карты из Тибетско-шаншунского словаря, составленной свыше двух тысяч лет тому назад. Разобравшись в сложной семантике географических названий, несмотря на то, что они относились к глубочайшей древ­ности, он отождествил их с местами, хорошо известными из древней истории и географии. Древняя карта была расшифрована и взята как ключ к тибетским источникам по бону.

Вторым ключом стало определение местоположения столицы древнего Ирана — Пасаргад, расположенной в самом центре древ­ней страны. Согласно древней карте, около нее к северу распола­галась "Священная девятиэтажная гора бонской свастики", имевшая прямое отношение к культу Солнца, Огня и Света. В центре Пасар­гад находилась гробница царя Кира — основателя Персидской мо­нархии. Согласно Тибетско-шаншунскому словарю, сам основатель бона, Учитель Шенраб, родился, по преданию, во дворце Пасаргады. в городе Янпачан. Своим рождением переместил сюда "Центр Бо­гов" (Б.И. Кузнецов). В том же словаре Иран отождествлялся c легендарной, загадочной, исчезнувшей, взыскуемой многими в те­чение веков страной — Шамбалой!

Надо принять во внимание, что древняя география была совер­шенно отлична от современной тем, что непременно включала в себя, кроме реальной топонимики, и умозрительные, то есть воображаемые ориентиры. Каждая древняя система умозрения неизмен­но имела свой мистический "Центр Мира", которому и подчинялась реальная география и картография. Таким мистическим оккультным "Центром Мира" для бона, как показал Б.И. Кузнецов, был древний Иран с центром в Пасаргадах. Поэтому и место рождения Шенраба указывалось во дворце Пасаргады, рядом с могилой Кира и "Свя­щенной Горой Свастики". География, мифология и метафизика свя­заны здесь воедино.

В качестве сравнения вспомним среднековые христианские карты Обитаемого мира (Orbis terrarum) эпохи до и после Крестовых по­ходов. В центре царит неизменно Иерусалим со своей святыней — Гробом Господним! География реального исторического простран­ства соединена на древних картах с "виртуальной географией" про­странства мистического. Интересно отметить, что такой же характер мышления присущ и древним тибетским медицинским атласам, где реальные обширные познания причудливо пересекаются с метафи­зическими умопостроениями буддийской религии[65].

Для расшифровки карты Б.И. Кузнецов привлек Л.Н. Гумилева. Результатом их сотрудничества стала совместная статья о древней тибетской картографии [46, с. 88—101].

Для развития концепции происхождения бона им были исполнены еще три важных тибетских источника.

1. "История буддизма" тибетского историка Таранатхи (родился в 1575 г.);

2. "Биография Шенраба" ("Зермиг") — "Ключ к собранной драго­ценной традиции", восходящая, по мнению ученого, к VII—VIII вв.;

3. Трактат настоятеля бонского монастыря Манри-Лабран ламы Нима-Тандзин-Бангьяла (род. в 1812 г.) под хитроумным названием "Праздник узрения подробного изложения хронологии учения, пу­чок из пяти (деревьев) "лика", освещающий (рассеивающий) сомнения".

Это последнее сочинение Б.И. Кузнецов полностью перевел в качестве образца бонской исторической литературы. Два же предыдущих использовались им лишь частично в его собственном переводе, а отчасти — в изложении. Эти три источника в соединении с вышеупомянутой древней тибетско-бонской картой мира дали возможность ученому завершить историческое открытие.

Б.И. Кузнецов первым доказал иранские истоки религии бон. И из этого доказательства проистекают далеко идущие следствия.

Давайте заглянем с ним еще раз в глубины прошлого и сопоставим последовательность событий. Когда буддизм впервые проник в Ти­бет в VII в. н.э. при тибетском царе Сронцзангамбо. предполагалось, что он встретился там с языческим поклонением духам природы и первобытным шаманизмом. Такое мнение впервые высказал еще английский исследователь А. Уоддель в начале XX в. Оно не вызы­вало серьезных возражений вплоть до 60—70-х годов настоящего столетия. Но так ли это было на самом деле? Что, если буддизм встретил на заснеженных твердынях Тибета не первобытный шама­низм, а стройную систему целостного религиозного мировоззрения, со своей глубокой метафизикой, пантеоном богов, с независимой и оригинальной концепцией бытия? Если это так (а Б.И. Кузнецов до­казывал именно это), то становится совершенно понятно, почему тибетский буддизм во всех его разновидностях приобрел со време­нем столь оригинальные неповторимые черты!

Согласно "Биографии Шенраба" ("Зермиг"), верховным божест­вом Шенраба являлся "Мудрый Бумкхри", которого называли также "Царь Бытия". Б.И. Кузнецов доказывает, что "тибетская трактовка этого имени по сути соответствует иранскому "Мазде Ахуре", т.е. "Мудрому Господу". В тибетских текстах Мудрый Бумкхри ассоци­ируется с небом, живет в бирюзовом доме страны "Колеса Великого Света". Это божество является тибетской копией иранского Ахурамазды.

В "Биографии Шенраба" (согласно Б.И. Кузнецову) много раз повторяется одна и та же формула: "Бон — это Бог (Iha), рожденный из центра юндрун (бонской свастики), бон — это жрец (gshen), рожденный из центра юндрун", т.е. бон соединяет в себе божество и жреца. Известно, что свастика являлась символом Солнца и Света у всех индоевропейских народов. В древней иранской традиции ее лучи направлены, как правило, против часовой стрелки: например, на золотых персидских монетах — дариках.

Главными богами религии Шенраба были "Мудрый Бумкхри" (Ахурамазда), Бог-жрец "Белый Свет" (Митра) и богиня Сатриг (Астарта-Анахита) — Мать Вечной Сферы. Число второстепенных божеств не поддается учету. Религию бон отличал прозелитизм: любой человек мог свободно принять эту веру. Да и любое божество любой религии могло быть почитаемо бонскими жрецами.

Религию Шенраба бон Б.И. Кузнецов связывает с родственным ему маздаизмом до его реформирования Зороастром. "Одна из основных концепций маздаизма, — пишет он, — заключалась в том, что все народы на Земле верят в одних и тех же богов, хотя называют их по-разному". Данные истории и археологии подтверж­дают, что подобная религиозная концепция действительно сущест­вовала во времена иранского царя Кира Великого (VI в. до н.э.) и что все первые Ахемениды, вплоть до Ксеркса, следовали ей. Уни­версальность традиционного маздаизма и оправдывала претензии его на то, чтобы стать всемирной религией. Маздаизм оказал огром­ное, ныне почти забытое влияние на судьбы различных народов Евразии! Но, пожалуй трудно согласиться с Б.И. Кузнецовым в том, что "маздаизм стал всемирной религией". Скорее его можно на­звать одной из "мировых проторелигий", аналогом которому в. за­падной части Ойкумены был в первые века нашей эры родственный ему митраизм, столь широко распространенный в Риме и целом ряде владений Римской империи. "В лице Митры, — писал замеча­тельный русский историк Востока Б.А. Тураев, — Иран был готов к духовному господству над человечеством"[66]. Но ни митраизм на Западе, ни маздаизм и бон на Востоке так и не стали мировыми религиями. На Западе, в Римской империи, митраизм был побежден христианством (IV в. н.э.), а на Востоке его старшие братья — маздаизм и бон — были побеждены исламом в Иране (VII в. н.э.) и буддизмом в Тибете (VII—IX в. н.э.).

Почему же это произошло? Почему многовековая система маздаизма-зороастризма и родственного ему митраизма-бона не выдер­жала столкновения с новой метафизической и исторической реаль­ностью? Не потому ли, что буддизм и христианство провозгласили своим главным принципом Великий Принцип Сострадания и Любви к людям? "Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она", — проповедовал Будда под деревом бодхи, поворачивая "Колесо Уче­ния".[67]

Иное случилось в Иране: "Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в Последний День" — провозгласил Мухаммед (Коран, 9.29). С этой сурой Корана арабы вторглись в 634 г. в Иран и тысячелетняя традиция великой религии, культуры и государствен­ности рассыпалась в прах. Победа ислама в Иране и на всем Ближнем и Среднем Востоке вызвала волну эмиграции тех, кто не был согласен насильно менять свою исконную веру. Часть маздаистов-зороастрийцев ушла на Восток, в предгорья Гиндукуша, Гималаев, на Памир и в Тибет. Они шли древними проторенными караванными горными тропами Великого Шелкового Пути, пересекавшего Памир, откуда шли дороги в Тибет в бассейн Тарима.[68]

Проходя с археологической разведкой (от Московского университета) по одному из отрезков легендарного пути в 1957 г., мне удалось обнаружить в Ишкашимском районе Западного Памира, на крутом склоне реки Дарай-Абхара (правый приток Пянджа) развали­ны круглого сооружения из древних каменных плит. После раско­пок, нахождения там останков человеческих костей, оказалось воз­можным отождествить его с "Башней молчания" маздаистов-огнепоклонников. которые всегда изолировали тела своих покойников, дабы не осквернять ими Священную Землю, как бы возвращая их Солнцу, порождающему жизнь.[69]

Год спустя в низовьях долины Вахана. где перекрещиваются древние пути, ведущие через Памир в Индию, Китай, Афганистан и Пакистан, один из местных горцев-исмаилитов указал мне место, где лежала тяжелая каменная плита с выбитой на ней стилизованной "процветшей свастикой", вписанной в разделенный на четыре части квадрат. Лучи свастики выступали за стороны квадрата, и лопасти ее загибались в направлении против часовой стрелки. Эта композиция, которую мне удалось зарисовать, сопровождала также какие-то стертые временем вписанные в квадрат знаки. Ближе к верховьям Ваханской долины, на высоте свыше трех тысяч метров над уровнем моря, на уступах Ваханского хребта, рядом со снежными громадами Гиндукуша. сохранились каменные развалины грандиозной крепо­сти. Она существовала с начала нашей эры и контролировала стра­тегически важный Ваханский отрезок Великого Шелкового Пути. Эта крепость, процветавшая в Кушанское время начала нашей эры, которую мне трижды удалось обследовать (в 1956, 1957 и 1958 гг.) носит название "Ямчун-кала", у местных горцев она известна и как "Замор-и-Оташ Параст", в переводе: "Замок Поклонников Огня". То есть маздаисты огнепоклонники, по-видимому, появились на Пами­ре и сопредельных ему районах Тибета задолго до прихода сюда сынов ислама.

Помню, какое волнение вызвал у меня полу стертый древнейший индо-иранский символ, знак воли к свету, рожденный на заре человеческой цивилизации, знак высшей милости Бога, непостижимой сложности бытия, света Солнца и святости Древа Жизни. Позднее он был известен на всем Востоке, откуда, по-видимому, перекоче­вал позднее на геральдические щиты Запада и именовался как "сломанный крест". Фашизм, Гитлер, кровавая бойня второй миро­вой войны в XX столетии придали свастике смысл, прямо противо­положный первоначальному, дискредитировали ее религиозно-ми­фологическую символику. Но здесь, затерянная в горах Памира, она сохранялась еще в своем первозданном незамутненном облике.

По преданию, завоеватель половины мира Чингис-Хан носил сва­стику, знак Солнца, на своем перстне из черного сапфира. В буд­дийских доктринах она воплощала вечно и безостановочно враща­ющееся "Колесо Времени" и жизни, смену рождения и смертей, в конце концов, как бы выразился В.И. Вернадский, "вечности и всюдности бытия" или, как писал А.Л. Чижевский, "подлинного бес­смертия".

Б.И. Кузнецов, не задаваясь целью трактовать символ, мог использовать его как индикатор, то есть сделать умозаключение, что некогда свастика пришла в Тибет вместе с боном. Увидев свастику в горах Памира, задолго до знакомства с работой Б.И. Кузнецова, я теперь, через тринадцать лет после его смерти, прочтя еще раз замечательную рукопись, смог по-настоящему оценить глубину его научной проницательности.

Остается лишь пожалеть о том, что силы человеческие не беспре­дельны. Б.И. Кузнецов не успел в работе охватить весь комплекс культурологических проблем, связанных с боном. Однако о них следует хотя бы бегло упомянуть:

1. Эсхатология бона и ее связь с кочевым героическим эпосом о Гэсэре и легендами о Шамбале;

2. Связь бона с иранским зерванизмом как древнейшим учением о Времени;

3. Различные формы добуддийского и после буддийского бона в Тибете;

4. Традиционный Священный календарь бона в аспекте его иранобуддийских параллелей;

5. Эволюция взаимоотношений бона и буддизма в Тибете (в догматическом, обрядовом и социальном плане) от древности до наших дней.

В связи с последней проблемой не могу не упомянуть замечания. Ю.Н. Рериха (в разговоре со мной) на эту тему, незадолго до его скоропостижной кончины в 1960 г. На вопрос, в чем состоит главное различие между буддизмом и боном, он сказал, что когда им этот же вопрос был задан одному бонскому ламе в Тибете, тот ответил: "Как Вы, изучивший доктрину Будды, можете интересоваться боном и спрашивать об этом? Эти учения несовместимы друг с другом".

"И эта разница такова: буддизм — религия спасения, бон — учение силы и самоосвобождения. Буддист спасает и слабого, бонцу до этого нет дела". (В.М.М.)

Если бы Б.И. Кузнецов ограничился анализом того, откуда пришел в Тибет бон, в чем его суть и какова его роль в генезисе тибетско-буддийской цивилизации, то это уже было бы крупным вкладом в отечественное и мировое востоковедение. Однако он пошел даль­ше: сделав попытку объяснить, каким образом Учитель Шенраб и его ученики, правоверные последователи маздаизма, могли очутить­ся в Тибете и сопредельных с ним районах за тысячу лет до того, как там прозвучала первая проповедь Будды? Для чего он привлек три источника: "Историю буддизма" тибетского историка Таранатхи (нач. XVII в.); Библию (Книгу Эсфири), а также известную антидэвовскую надпись персидского царя Ксеркса, высеченную на каменных плитах в Персеполе и в Пасаргадах, написанную на древнеперсидском, эламском и вавилонском языках и датируемую 486—480 гг. до н.э. Эта надпись направлена против поклонения иранским местным богам — дэвам. Там есть такие строки: "ПО ВОЛЕ АХУРАМАЗДЫ Я РАЗРУШИЛ КАПИЩА ДЭВОВ И Я ПРИКАЗАЛ: "ДЭВАМ ДА НЕ ПОКЛОНЯЮТСЯ". ТАМ, ГДЕ ПОКЛОНЯЛИСЬ ДЭВАМ, Я СТАЛ ПО­КЛОНЯТЬСЯ СВЯТЫМ АХУРАМАЗДЕ И АРТЕ..."[70]

Из этой красноречивой надписи следовал вывод о религиозной реформации, проведенной в Иране Ксерксом. Документ свидетель­ствует о расправе над местными верованиями, о прекращении ре­лигиозной политики прозелитизма и о превращении веры ахеменидских царей в подобие государственной "карательной" религии. Окончательно этот процесс, по-видимому, завершился при его сыне Артаксерксе I (465—424 гг. до н.э.), когда в Иранском государстве был введен единый зороастрийский солнечный календарь, очень близкий по своей структуре солнечному календарю древнего Егип­та.

Сделав решительную попытку уничтожить культ многобожия, религиозная реформа Ксеркса, как это можно заключить, из древних богов оставила двух: Митру и Анахиту, которые, пережив века, остались в священных зороастрийских книгах ("Младшая Авеста") и вошли в мистерии эллинистического мира.

Акция Ксеркса сопровождалась разрушением святилищ древнеиранских богов — дэвов. Особенно сильно пострадали древние индоиранские боги в Восточном Иране и в западных частях Индии, подвластных тогда Персидской монархии. Жестокая акция Ксеркса не могла не вызвать сопротивления жречества — маздаистских магов, с которыми в лице мага Гауматы боролся еще его отец Дарий I. Известная исследовательница зороастризма Мэри Бойс отметила, что религиозно-реформаторские акции Ксеркса были "не­сомненно направлены против соплеменников-иранцев"[71]

На кого же мог опираться Ксеркс в своей "антидэвовской рефор­ме?"

Для ответа на этот вопрос Б.И. Кузнецов обращается к Библии (Книга Эсфири). "Согласно этой книге, — пишет он, — царь, по совету Мардохея, издал указ отдавать на смерть в руки иудеев "всех сильных в народе и области, которые во вражде с ними, детей и жен, а имение их разграбить" (Книга Эсфири, VIII, 11). И действи­тельно, только в Сузах было казнено около тысячи человек, а общее количество убитых превышало семьдесят пять тысяч (Книга Эсфири, IX, 1 —16). Если сопоставить эти сведения с законом Ксеркса против дэвов, то можно предполагать, что речь шла об одной и той же акции.

Эти данные подкрепляются третьим источником — "Историей буддизма" тибетского историка Таранатхи (нач. XVII в.), где речь идет о поголовном истреблении Ксерксом в первую очередь именно иранских жрецов, а также и брахманов, которые, как известно, почитали одних и тех же дэвов. Общее число убитых (двенадцать тысяч человек) относится, как полагает Б.И. Кузнецов, почти цели­ком к индийским жрецам. Автор также считает, что Ксеркс только потому и смог занять столь значительное место в "Истории буддиз­ма" Таранатхи, что своей деятельностью в Западной Индии он подготовил почву для последователей учения Будды.

Пытавшийся завоевать весь тогдашний мир иранский царь Ксеркс стремился ускорить вращение "Колеса Времени" массовыми человеческими жертвоприношениями, наполнив древнеперсидскую солнечную свастику противоположным ей смыслом. Поистине, все возвращается на круги своя.

По аналогии невольно приходит на память знаменитая монотеистическая религиозная реформа фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), сопровождавшаяся уничтожением традиционных местных бо­жеств Египта, и жестокими гонениями на жречество (ок. 1400 г. до н.э.). Причины этого уникального и разрушительного эпизода, равного которому не было во всей многотысячелетней египетской ис­тории, остаются до сих пор неразгаданными. Даже всеведущая Библия ничего не говорит нам об этом.

Некоторый свет проливают сведения! птоломеевского историка Манефона (сохраненные Иосифом Флавием), сближающие евреев с гиксосами и поклонниками единого Атона, во имя которого и была произведена эта реформа[72]. Вопрос о том, связан ли исход евреев из Египта с крахом реформы Эхнатона или он произошел раньше, с падением владычества гиксосов (ок. 1500 г. до н.э.), остается пока без ответа.

В качестве курьеза упомянем, что в 1990 г. в Лондоне вышла книга Ахмеда Османа "Моисей и Эхнатон", где автор пытался доказать, что пророк Моисей и фараон-реформатор Эхнатон представляют собой одну историческую личность. Кстати, факт сходства единобо­жия Моисея и Эхнатона отметил еще отец психоанализа Зигмунд Фрейд в своей последней работе "Моисей и монотеизм". Воистину, как сказал поэт: "Таинственны законы отражений в магическом кристалле бытия". Интересно, что бы сказал Фрейд о реформах Ксеркса?

Вот в какие исторические дебри увела нас великая муза истории Клио — муза всех искателей прошлого. Б.И. Кузнецов тоже при­надлежал к их числу. Он ощущал глубинную связь исторических и культурных процессов, их взаимообусловленность, их ориентиро­ванность на высшие ценности, являющиеся отправными точками для носителей любых архетипических традиций. В контексте его мысли именно бон выступает как древняя культура добуддийского Тибета до того, как индийский буддизм, а также другие индийские и китай­ские новшества были введены в Центральном Тибете.

Может быть, самым драгоценным наследием этой культуры в Тибете явилась самобытная, великая тибетская медицина. Мы уже ссылались на недавно вышедший фундаментальный труд "Атлас ти­бетской медицины" под ред. Ю.М. Парфионовича и Д.Ю. Буткуса. Рассмотрение "мандал", приводимых в Атласе, убеждает в том, что тибетская медицина базировалась также в первую очередь на древ­ней религиозной традиции бона.

Директор Института по изучению бона Дж.М. Рейнольде пишет: "Согласно традиции бонпо, учения и практики бон-осуществления (пневматологической и энергетической, медицины — А.Н.Э.) пришли в Тибет не с юга, из Индии, а из страны Шаншун, что к западу от Тибета, куда, в свою очередь, в более отдаленные времена они пришли из страны Тазиг, или из Иранской Центральной Азии. Древ­нее царство Шаншун было расположено в окрестностях легендар­ной горы Кайласы, или Гангчен Тизе, в Западном Тибете и до VIII в. это была независимая страна (Дж.М. Рейнольде. Институт по изучению бонпо. — "Гаруда", 1992, № 2, с. 48). Из Шаншуна, согласно традиции бонпо, и происходило высшее учение — бон, известное как юндрун-бон — традиция вечной мудрости, привнесенная как откровение Буддой по имени Тонпа Шенраб Миво задолго до Будды Шакьямуни. Все это органично согласуется с выводами, к каким пришел Б.И. Кузнецов. Расхождение пока имеется только в области абсо­лютной хронологии событий на исторической шкале времени, но не в их трактовке.

Здесь уместно вспомнить и официальную точку зрения на бон Его Святейшества Далай-ламы XIV, освятившего Своим авторитетом признание этого учения "Пятой школой тибетской духовной культу­ры" (В.М. Монтлевич. Корни. — "Гаруда", 1994, № 2. с. 1).

В своем анализе развития мировой научной мысли Владимир Иванович Вернадский вычленял экспериментальную науку от зна­ния, основанного на эмпирическом обобщении. К такому знанию, относится, скажем, геология, география, палеонтология, археология, частично медицина и, конечно, история. История невоспроизводима в опыте, она базируется на "эмпирическом обобщении", на скрупу­лезно углубленном и вдумчивом анализе некогда происходивших событий, анализе под определенным углом зрения и в контексте определенной парадигмы, связанной с культурной традицией. Чем исследование больше включает источников, чем глубже их изучает, тем остроумнее сопоставляет, тем более значимым является умо­заключение.

Труд Б.И. Кузнецова, относящийся к давно унесенным ходом Времени событиям, отличает глубина и продуманность эмпирическо­го обобщения, его доказательность. Из разрозненных фактов, логи­чески правильно подобранных друг к другу, возникает мозаика былых жизненных картин, невольно перекликающихся с пережива­емым временем, отдаленным от прошедшего веками. Это вклад в общечеловеческое самосознание, мучительно эволюционирующее в борьбе архетипов на торных путях всемирной Истории.

А.Н. Зелинский.

[1] Здесь и далее первое число в скобках означает номер источника, приведенного в разделе "Литература" данной работы.

[2] Факсимиле этой географической карты опубликовано вместе с ин­терпретацией всех географических названий и нанесением их на совре­менную географическую карту. — См. [44, с. 88—101].

[3] В фигурных скобках дана нумерация к цифровой реконструкции карты (с. 30). Поскольку в рукописи карта отсутствует, то и карта, и ее цифровая реконструкция приводятся по [46, с. 88—101].

[4] Тибетское слово до-рин (длинный камень) означает каменный столб или обелиск, покрытый надписями.

[5] Мера длины; один пагцад (парсанг?) около 7 км. (Тиб. Dpag tshad, санскр. yojana - 14,5 км.— См. Словарь Рериха. Т. 5. с. 209).

[6] Мера длины; примерно 900 м.

[7] Юн-друн — бонская свастика, лучи которой изгибаются влево и идут против движения часовой стрелки.

[8] В тибетской транскрипции ба (современное чтение wа) может пе­редавать только гласный звук, так как по правилам тибетской орфогра­фии буквы, обозначающие гласные, самостоятельно, без согласных, употребляться не могут.

[9] Типичное тибетское окончание ма после слога од (свет) могло появиться, образовав новое по значению слово, по той причине, что слог од выступает обычно или в сочетаниях с другими словами, или как дополнение к глаголу. Таким образом, возможной реконструкцией на основе тибетской транскрипции может быть вариант гьялду.

[10] Тиб. Балсо (Алсо) от Элиша? Последнее является древним названи­ем Кипра.

[11] Подробное описание этого сочинения с указанием на все имеющиеся переводы см. [39, с. 91—92].

[12] На тибетской карте видно, что мифический океан на юго-западе подходит близко к Египту.

[13] В европейской науке принято считать, что нирвана, то есть уход Будды из этого мира, имела место около начала V в. до н.э. Одна га наиболее распространенных датировок нирваны — это 480 г. до н.э.