ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЦАРЕЙ МАКЕДОНСКОЙ ДИНАСТИИ. НОВЕЛЛЫ. КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА 2 страница

Нужно думать, что законодательный вопрос в конце IX и в начале X в. занимал внимание правительства, так как он вызвал усиленную деятельность между юристами того вре­мени. После упомянутых сводов царя Василия разработка продолжалась в двух направлениях: в составлении новых сводов, предпринимаемых правительством и частными лицами, и в издании законов по текущим вопросам време­ни. Что касается правительственных и частных сводов, то прежде всего сын и преемник Василия Лев VI сделал гро­мадное законодательное предприятие изданием своих «Василик». Следует, впрочем, сказать, что издание «Василик» (βασιλικα νομισμα) не есть личное дело Льва, а результат общих законодательных предприятий раннего времени, выразившихся как в изданных при царе Василии «Прохире» и «Эпанагоге», так и в новых подобных же предприяти­ях, появившихся при его преемнике. Служивший до сих пор свод законов Юстиниана (Соrpus juris), составленный на латинском языке, встречал большие затруднения для своего применения на Востоке и естественно заменяем был сборниками, сокращениями и разного рода руковод­ствами на греческом языке, в которых было множество от­личий, взятых из обычного права и из местных особенно­стей. «Очищение» (ανακαθαρσις) древних законов было глав­ной целью всех законодательных предприятий. Главная работа времени царя Василия, предпринятая с этой целью, не была при нем закончена, с 886 г. она была вновь продол­жена, может быть на более широких началах, под редакци­ей законоведа Симватия. «Василики» представляют собою греческую обработку юстиниановского права и древних переводов и толкований римского права, равно как новых актов по текущему законодательству (новеллы) до самых последних сводов (9). Хотя намерение законодателя состоя­ло в том, чтобы дать такой свод, который бы вполне удов­летворял потребностям империи и не заключал бы в себе утративших смысл и значение прибавок (περιττα και ανονηια), тем не менее жизнь постоянно выдвигала новые запросы, которые не находили себе легкого объяснения в действу­ющем законодательстве, а потому тот же Лев Мудрый дол­жен был издавать «Новые законы» по вновь возникавшим требованиям (10). В дальнейшем законодательная деятель­ность сосредоточивается на издании новелл, которыми как памятниками законодательства по текущим потребно­стям мы можем пользоваться в смысле исторического ис­точника. Прежде чем говорить о новеллах Льва Мудрого, находим уместным дополнить сведения о византийских сводах несколькими замечаниями о неофициальных сборниках. Наряду с упомянутыми выше сводами возника­ли попытки частного характера применить к потребнос­тям жизни древнее право: сюда относятся «частные прохиры», «эклоги и эпанагоги», «эклоги измененные» после издания «Прохира» и «Эпанагоги» и т. п. Появление подоб­ных сборников свидетельствует о значительном движе­нии юридической науки в византийской школе. В этой школе возникли, сборники «Сокращение законов» (около 920 г.), «Сокращение Василик», «Пира» (Пειра) в половине XI в. — последний сборник представляет собой незамени­мое пособие для ознакомления с судебной практикой, с администрацией и податной системой империи.

Юридическая производительность продолжается с значительным напряжением и после Македонской динас­тии. Главным выражением ее служит Шестикнижник Арменопула (XIV в.), которым византинизм продолжал свою культурную миссию на Востоке и после падения империи.

Возвращаясь к новеллам, находим уместным привести несколько мест из введения к изданным царем Львом VI новеллам.

«Разнообразие человеческих дел и сложность жизненных условий объясняют происхождение всяческих законов, которые своим обилием распростираются на все действия людей, и последние, посредством сопоставления их с законами, дают основание к различению добра от зла. Таким образом, законы служат как бы охранителями нашей жизни и врачами, которые, с одной стороны, затрудняют укоренение в жизни дурных привычек, с другой же — устраняют вредные последствия тех, которые незаметно проникли уже в общество, отсекая зло с корнем и не давая ему укрепиться. Но человеческие благоприятные и противоположные им течения, производящие полное крушение в делах и изменяющие счастливые состояния на бедственные и многое покрывающие забвением, /так что если бы начало их происхождения не было засвидетельствовано, то можно бы их считать несуществовавшими,/ нанесли зако­нном немалый вред, покрыв одни из них полным забвени­ем, другие же поставив во взаимное противоречие. При­чина же тому лежит в том, что частию сами законодатели не оставались верными прежним своим воззрениям, но вошли с ними в противоречие, частию же в том, что позднейшие законы не были согласны с более древними или по применению их, или по основному смыслу, вследствие чего в законах произошел значителъный беспорядок, принесший немалый вред делам. Почему, рассудив, что не следует пренебрегать этим и доставлять в беспорядке и смешении то, от чего зависит мир и спокойствие общественной жизни, мы решились подвергнуть законы самому тщательному расследованию и те из них, которые признали полезными для государства, сделав из них выборку, приказом царства нашего утвердили для настоящего времени и узаконили применение их к делам; что же касается тех законов, которые оказались неприменимыми, то одни из них, исключив своим приказом из свода законов, предали вечному забвению, другие же, которых мы не могли и вспомнить, подвергли амнистии и исключили подобно первым. Так как в действующем обычном праве оказа­лись некоторые положения, не лишенные основатель­ности и не противные здравому смыслу, то мы почтили их достоинством закона и перенесли из обычного права в сборник закона»[88].

Можно бы подумать при чтении приведенных слов, что законодателя снова занимают здесь те же общие за­труднения, которые вызвали появление «Эпанагоги» и «Василик», иначе говоря, что это введение может счи­таться общим местом, малопригодным для новелл. Но стоит ознакомиться с содержанием первой новеллы Льва, обозначенной именем магистра Стилиана, тестя его, чтобы понять, что новеллами именно придается сила закона обычному праву. Так, послав упрек Юстиниану за непоследовательность, причинившую много вреда судеб­ным учреждениям, законодатель продолжает:

«...да и по настоящее время частию вследствие позд­нейших узаконений, частию под влиянием местных обы­чаев, еще не получивших законного права и единст­венно почерпающих силу в угодливости толпе, воз­никают многие новшества, происходит путаница в применении закона и в делах чрезвычайное запущение и беспорядок[89].

И действительно, в новеллах Льва встречается немало отличий от обычного законодательства, и притом столько же в гражданском праве, как и в церковном.

Во многих отношениях Лев допускал радикальные мероприятия. Таков его закон о рабе, принявшем священ­ный сан без воли господина, которого он приказал воз­вращать в первоначальное состояние вопреки существо­вавшим гражданским законам (11), таковы в особенности его новеллы, изменявшие брачное право (12). Не входя в по­дробности обсуждения тех изменений, которые введены были в Церковь и в гражданское общество новеллами, мы ограничимся здесь изложением сообщаемых ими чрез­вычайно важных данных, выясняющих положение крес­тьянского сословия и знакомящих с общинным бытом среди византийских поселян. /Господствовавшее до по­следнего времени воззрение на византийские крестьян­ские и вообще землевладельческие отношения основыва­лось на авторитете Цахариэ Лингенталя. В своей истории Греко-римского права (13), которая пользуется большим и вполне заслуженным авторитетом, он сообщает интерес­ные выводы по занимающему нас вопросу. Именно, у не­го в первый раз в истории науки даны надлежащая поста­новка и освещение вопроса о деревенской общине. Даль­нейшее движение эта сторона изучения Византии получила в русской литературе (14), причем, как и естест­венно было ожидать, у нас подверглась рассмотрению проблема о крестьянской общине. Как уже было указано во Введении, в исторических обстоятельствах, содейст­вовавших появлению и сохранению общинного быта, проявляются существенные признаки византинизма, в котором история Византийской империи имеет свой от­личительный характер. Таким образом, здесь предстоит остановить внимание на судьбе крестьянской общины в государственной истории Византии и на роли свободно­го землевладения в истории его учреждений./

Историки и юристы, не отрицая значения славянско­го элемента в византийской истории с VI столетия, нахо­дят, однако, возможным ограничивать его действие только периодом до XI в. По мнению Цахариэ, свободное кресть­янское землевладение в Византии и славянская община па­дают в конце X в. или к началу XI в. Главные доказательства этой теории основываются на новеллах императоров X и XI вв. Существенный интерес этих законодательных актов заключается в том, что по ним можно изучать меры, при­нятые византийским правительством в защиту мелкого крестьянского землевладения против захвата крупных собственников/. Интерес, представляемый этими новелла­ми, усматривается из того, что они служат доказательством серьезного внимания правительства к нуждам сельского населения. Важно также то, что в новеллах упоминаются / именно те преимущественно области Малой Азии, куда на­правлялась славянская колонизация в VII—VIII вв. (фемы Фракисийская, Анатолика и Армениак).

Сословие властелей (δινατοι), или динатов, в X в. ока­залось весьма опасным врагом крестьянских общин и мелкого крестьянского землевладения. Пользуясь своим положением воевод, судей, сборщиков податей и перепи­счиков, эти динаты обнаруживали свое вредное действие на крестьянскую общину, особенно в качестве крупных помещиков: они разоряли крестьянские дворы, пользова­лись неурожаем, голодом, невзносом податей и т. п. и за­ставляли мелких землевладельцев, называемых в актах «убогими», продавать им свои участки, закладывать их, за­вещать и т. д. Вместе с этим свободные прежде крестьяне поступали в зависимое барщинное положение к помещи­ку, за которого закладывались, — факт, очень известный и хорошо иллюстрированный параллельными явлениями в Западной Европе и в русской истории. Опасность явля­лась столько же от помещиков, сколько и от того элемен­та, /который у нас называется кулаками,/ который вырос среди самой общины, именно, выделялись богатые крес­тьяне из среды самой крестьянской общины, которые, пользуясь дурным экономическим положением соседей, разоряли их, притесняли и побуждали уступать им свою собственность. /Была опасность, что большие властельские усадьбы поглотят мелкое крестьянское землевладе­ние./ Вот против этого-то зла и борются новеллы импе­раторов Македонской династии. /Чем его предупредить?/ Разумнейшие меры, конечно, должны быть экономические. Что же придумано императорами византийскими? Чтобы предупредить распадение крестьянской общины и обеспечить неотчуждаемость земельного имущества ее членов, установлен был закон предпочтения (προτιμησις), т. е. было определено, кто имеет право и кто не имеет пра­ва покупать крестьянские земельные участки. В этом за­коне предпочтения были даны значительные привиле­гии и изъятия в пользу самих членов крестьянской общины, чтобы они имели средства и возможность не упускать земель из своих рук. Главная мысль заключалась в том, чтобы устранить возможность перехода земельного иму­щества в другие руки помимо жителей той же общины, или, правильнее, волости (митрокомии). Но προτιμησις ва­жен по некоторым своим деталям: в нем указываются пять категорий лиц и отношений в этой митрокомии — и только после отказа всех лиц, входящих в митрокомию, имущество могло быть отдаваемо в чужие руки, предло­жено вольному покупщику.

/Новеллой Романа Лакапина от 922 г. обеспечивается за крестьянской общиной право на предпочтение при покупке недвижимой собственности во имя закона, за­прещающего продажу земельного участка в другие руки, «помимо жителей своей митрокомии» (15). В новелле пере­числяются пять категорий лиц, входящих в митрокомию, и только после отказа всех категорий обывателей митро­комии имущество может быть предложено вольному по­купщику. Эти категории суть: 1) семейная или родовая об­щина; 2) домохозяева-общники или крестьяне, сидящие на полном тягле; 3) обыватели общины; 4) соплательщики; 5) члены союзных общин. В продолжение 30 дней со времени заявления о продаже «предпочитаемый» должен уплатить цену имения и взять на себя участок. Если же он находится в извинительном отсутствии или малолетен, то за ним удерживается право на четыре месяца. Таким образом, право предпочтений действует или один месяц, или четыре. Вслед за этой частью, устанавливающей но­вые принципы для защиты общинного землевладения, идет другая, направленная против смут, разными спосо- бами угрожавших цельности общины. Именно, властелям воспрещается делать приобретения из общинного имущества посредством дара, завещания, покупки и най­ма, под угрозой отнятия противозаконно приобретенно­го имущества и пени в государственную казну. Но суровая действительность под влиянием холодной зимы, голода и моровой язвы усилила то движение, против которого направлена упомянутая новелла, так как богатые люди стали скупать у бедных их участки за ничтожную плату, даже за скудное прокормление./

Прекрасная по гуманным чувствам новела Романа Лакапина, изд. в 934 г., представляет собой исключительное явление между законодательными памятниками.

«Естъ люди, — говорит законодатель, — которые за­ботятся только о земных благах и временном благополу­чии, отказываясь таким образом от прав на небесные награды и забывая о дне судном. Такие люди... причина всех бедствий; отсюда происходят всяческие замеша­тельства, отсюда великие и долгие страдания и многие стоны бедных. Но за бедных вступается Сам Господь. Ес­ли же Сам Бог, возведший нас на царство, восстает на отмщение убогих, то как можем мы пренебречь своим долгом или вконец забыть о своей обязанности, когда именно от одних очей царских бедняк ждет себе здесь утешения. Итак, мы определяем, что во всех странах и областях, подчиненных нашей власти, каждый наш под­данный должен пользоваться без всякого стеснения до­ставшимся ему земельным участком. При обыкновенном ходе вещей имущество пусть передается законным обра­зом по наследству или по завещанию владельца его детям или родственникам. Если же вследствие каких бы то ни было обстоятельств представится необходимость про­дать всю свою землю или же только часть ее, то пусть покупка сначала будет предложена домохозяевам того же самого села или соседних полей и селений. Мы поста­новляем это не из ненависти к сильным, но из благораспо­ложения к бедным, ради защиты и ради общего блага. Ибо те, которые получили от Бога власть и возвысились славою и богатством, вместо того, чтобы взять на себя по­печение о бедных, смотрят на них как на свою добычу и досадуют, если им не удается проглотить ее как можно скорее. Итак, пусть никто впредь из высших граждан­ских и военных и церковных чинов ни сам лично, ни при помощи какого-либо посредствующего лица не осмелива­ется вступать посредством покупки, дара или каким другим путем в какое-либо селение или деревню, покупая в целости его земли или хотя бы часть ее, так как всякое такого рода приобретение будет считаться недействи­тельным и самое имущество со всякими улучшениями подлежащим безвозмездному возврату прежним владельцам, или их наследникам, или же, в случае неимения та­ковых, жителям того же самого селения... Крестьянское землевладение удовлетворяет двум существенным госу­дарственным потребностям, ибо с него вносятся казен­ные подати и исполняется воинская повинность. То и другое сократится, если сократится число крестьян... Недавнее общественное бедствие, наведенное на нас из­менчивостью времен или, скорее, посланное нам в наказа­ние за наши грехи, для многих было только удобным слу­чаем для собственного обогащения. Вместо того, чтоб оказать бедным, страдающим от голода, человеколюбие или сострадание, богачи спешили деньгами, или хлебом, или какими другими выдачами купить по дешевой цене зе­мельные участки несчастных... Итак, если кто из знат­ных лиц, которым запрещено было покупать или вообще приобретать имения бедных, сделался тем или иным спо­собом владельцем крестьянских участков в период време­ни от начала голода, тот должен бытьудален из них, по-\ лучив обратно внесенную им покупную сумму, причем право выкупа предоставляется или первоначальным вла­дельцам, или их наследникам и сродникам, или, в случае отсутствия таковых, соплателъщикам, или же, нако­нец, членам общины. Далее, естьлюди, по рождению при­надлежащие к сословию бедных, но по милости Божией достигшие лучшего положения в жизни. Мы считаем справедливым, чтоб они оставались при том наследстве, которое им сначала досталось; они не должны являться причиной бедствия своих соседей, разбойнически отни­мая у них имущество. Скорее им следовало бы, памятуя особенную к ниммилостъ Божию, оказывать благораспо­ложение к своим соседям. Если такие лица (властельского сословия) вступили во владение приобретенными ими имуществами ранее начала голода, то и ныне пусть ос­таются в этом положении с тем условием, чтобы более не приобретали соседних участков. Если же они оказыва­ются тягостными и несносными для соседей, причиняя постоянный вред убогим, то они должны быть изгнаны и подвергнуты лишению своей собственности. Что каса­ется вознаграждения, то в том случае, если продажа произошла свободно и по цене справедливой, должна быть возвращена покупщику уплаченная им сумма[90]. Но как мы слышали, что были люди, дошедшие до такой жадности к наживе, что захватывали земельные участки бедных за самую дешевую цену, то, если бы оказалось, что запла­ченная за имение цена вдвое ниже его действительной стоимости, покупщик лишается права на вознагражде­ние. Если кто из лиц чиновных и властных после издания настоящей нашей заповеди решится в чем-либо ее нару­шить и вкрадется посредством покупки или дара в сель­ские крестьянские земли, то наша воля состоит в том, чтобы такой человек был оттуда изгоняем без всякого вознаграждения, лишаясь всех своих издержек на улучше­ния и, сверх того, подвергаясь наказанию... Мы желаем, чтобы все эти постановления получили полную силу ради блага наших подданных, которое составляет предмет многих и постоянных наших забот».

Так как отмечаемое здесь социальное и экономичес­кое явление должно быть признаваемо самым выразитель­ным фактом византинизма, дошедшим в македонский пе­риод до своего кульминационного развития, то мы отме­тили его уже в введении (16) и там же ознакомили в кратких чертах с общими результатами гуманных мер, так, по-видимому, искренно и убежденно провозглашаемых и проводимых в жизнь целым рядом византийских царей. Нельзя скрывать того, что предпринятые меры не были в состоянии повернуть социальный и экономический строй, неумолимо направлявшийся против мелкой поземельной эбственности и имевший тенденцию дать преобладание рупной земельной аристократии. Как часто происходит в практической жизни, правительство при всей искреннеей доброжелательстве к бедным уже в XI в. стало разру­шать то, что созидало для них в X в.; хотя не может быть со­мнения, что новеллами в защиту мелкой поземельной соб­ственности был приостановлен тот процесс, к которому привело подобное же социальное и экономическое дви­жение на Западе при Каролингах. Борьба была серьезная, правительство не останавливалось перед самыми радикальными мерами: отменило сорокалетнюю давность и предоставило крестьянам отыскивать свои права, невзирая ни на какие сроки; возложило круговую ответственность на землевладельцев данной местности за несостоятельность мелких крестьянских собственников. Самые радикальные меры приняты были в этом отношении Василием II Болгаробойцей (976—1025). Изданная им по вступлении на престол новелла, посвященная занимающе­му нас вопросу, превосходит все, что известно между византийскими государственными актами, так как прекрасно передает настроение законодателя и реальную дейст­вительность конца X в. Передаем здесь в существенных чертах ее содержание (17).

«С тех пор, как мы получили самодержавную власть и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что властели, болея страстью приобрете­ния, находят явное поощрение своей страсти в сорокалетней давности и стараются то посредством подар­ков, то посредством присущей им силы и влияния мино­вать как-нибудь этот срок и затем получить уже полное право собственности над тем, что они дурным образом приобрели от убогих. Желая исправить такое зло, поставив в должные границы нынешних властелей, и воспре­пятствовать будущим следовать по тому же пути, мы издаем настоящий закон[91],

/Если верно то, что цель этого законодательства на­правлена к тому, чтобы закрепить за сельскою общиною землю, то, разумеется, весьма важное значение имеет ука­зание этих категорий лиц в первом, можно сказать юриди­ческом, памятнике этого законодательства. Теоретически говоря, эти категории лиц и отношений митрокомии по­казывают, из каких элементов состояла сельская община и в какой связи они находились. Подразумеваемое место в новеллах имеет громадное значение. По моему мнению, оно должно быть истолковано следующим образом. Если продается, вследствие запустения или для покрытия недо­имок, участок земли, то предпочтительно приглашаются к покупке следующие лица: 1) семейная или родовая общи­на; 2) домохозяева-общинники; 3) обыватели общины (бо­были, захребетники), т. е. лица, находившиеся в зависимо­сти от общины, случайно вошедшие в нее; 4) соплателыци-ки. Бывали случаи, что крестьянская община соединялась из нескольких деревень, поселков, хуторов, которые не имели особых административных и полицейских органов и тянули к главной деревне; эти поселки, отделившиеся от общины, но находившиеся в связи с нею по части админи­страции, сбора податей и т. д., и подразумеваются в 4-м термине; 5) члены союзных общин. Община, как известно, состояла не только из деревень, но и из нескольких общин, соединенных в одно целое в смысле уезда, у южных сла­вян — жупы. В продолжение 30 дней со времени заявления о продаже предпочитаемая категория должна уплатить це­ну и взять за себя земельный участок.

Если же предпочитаемое лицо находится в отсутст­вии, то продажа задерживается на 4 месяца. Динатам же воспрещалось делать приобретения из общинного имуще­ства посредством дара, завещания, покупки и найма, в про­тивном случае им угрожала пеня в казну и отнятие незаконно приобретенного имущества. Новеллы от Констан­тина Багрянородного до Василия Болгаробойцы (до нача­ла XI в.) все толкуют о крестьянской общине, основанием которой служил закон о 5 категориях. Но не только зако­нами о предпочтении императоры старались спасти сель­скую общину. По праву сорокалетней давности, господствовавшему в империи, динаты хотели отстоять свои захва­ты в сельской общине. Эта давность оказывала такую силу, что законные категории не достигали [?] указанной цели своей. Поэтому Василий Болгаробойца отменил этот за­кон давности: если бы крестьянская община стала искать прав на землю, то динаты изгонялись, несмотря на сорока­летнюю давность. Еще динаты, для удержания за собою земли, ссылались часто на дарственные грамоты, офици­альные записи и межевые планы, которые часто ими же фабриковались и благодаря которым много земельных участков крестьянских переходило в их руки; Василий Болгаробойца объявил их недействительными, как скоро дело шло о крестьянском участке, исключая только того случая, если динаты сошлются на писцовые книги. Да­лее, крупною мерою обеспечения собственности за крес­тьянской общиной была круговая порука властелей (αλληλεγγυον): если община оказывалась несостоятельной, то помещики отвечали за ослабевшую крестьянскую об­щину. Таким образом, видно, что законы византийских им­ператоров обеспечивали, а не ослабляли крестьянскую зе­мельную собственность.

Из рассмотрения новелл X в. мы убеждаемся, что, во-первых, в X в. в Византии господствовали также славян­ские общинные отношения, которые были принесены славянскими колонистами в VII в. и которые засвидетель­ствованы известиями о больших колониях в Малой Азии VI — VII вв.; во-вторых, что мелкое крестьянское землевла­дение было принято византийским правительством под охрану. После законов Исаврийской династии мы в пер­вый раз встречаем в жизни действие указанных правовых воззрений, которые новеллами императоров введены в го­сударственное византийское право. Таким образом, этиновеллы не только не уполномочивают делать заключение о падении мелкой земельной собственности или вообще славянского элемента, но, напротив, служат источниками, по которым можно изучать славянство вообще, и в частно­сти славянское право в византийском.

Указанные пять категорий семейных, родственных, финансовых и административных отношений не суть яв­ления только X в., а действуют в течение всего времени су­ществования Византийской империи. Следовательно, где встречается указание на προτιμησις, там мы можем видеть следствие или влияние славянских учреждений. Но учас­тие славянской общины заметно не только в гражданском строе Византии, но и в военном устройстве империи. Ина­че и быть не могло. Славянские колонии в М. Азии были организованы таким образом, что они обязаны были вы­ставлять отряд войска в византийскую службу. Быть не мо­жет, чтобы население, доставляя такой важный контин­гент военных сил, не оставило следов своего устройства и быта в военных законах Византийской империи. Поэтому в тесной связи с крестьянским землевладением должна быть изучаема и организация военных участков; а послед­няя может быть изучаема, между прочим, из рассмотрения новелл ее de fundis militaris X и XI вв. Любопытно, что орга­низация военных участков в Византии была копией участ­ков гражданских, т. е. военное землевладение было орга­низовано по типу крестьянского землевладения. То обсто­ятельство, что в истории военного землевладения Византии мы усматриваем аналогию с крестьянским зем­левладением, весьма важно как само по себе, для военной истории, так и для нашего вопроса. Если славянская общи­на обязывалась выделять из себя отряды военных людей, то спрашивается, как же было организовано это дело? В способе этой организации мы находим прямой источник для изучения бытовых славянских отношений и а рriori должны полагать, что беда, посетившая в XI в. крестьян­ское землевладение, не могла не коснуться и военных уча­стков. Динаты, посягавшие в X в. на крестьянские мелкие участки, скупали в свои руки и военные участки. Следовательно, для устранения опасности с этой стороны импера­торы должны были прибегать к тем же мероприятиям, ка­кие приложены были для охраны крестьянской общины вообще. В одной из новелл Константина Порфирородного есть такое место:

«Если у внесенных в списки стратиотов есть наслед­ники, то они сообразно со степенью родственной близос­ти имеют право преимущественной покупки (т. е. воен­ных участков). Если же ближайшие родственники не мо­гут или не хотят этого сделать, то право переходит на более отдаленных родственников. Если же их нет, то на складчиков и сокопейщиков, за отсутствием же и тако­вых на недостаточных стратиотов-соплательщиков, дабы они могли восполнить недостаток средств и опра­виться. Если же и таковых не окажется, то право выку­па переходит к соплателъщикам-крестьянам, чтобы не пропадала, по крайней мере, поземельная подать».

Если теперь вспомнить 5 прежних категорий общин­ных отношений и сопоставить эти разряды, то увидим, что военная община была организована по образцу крес­тьянской, что византийское правительство предохраня­ло военные участки от возможности попасть в руки чуж­дых общине людей тем же, чем предохраняло прежде крестьянские участки, — словом, что военная община растворяется в конце концов в крестьянскую. Один рек­рут приходился на определенное количество семей и дворов, это были складчики и сокопейщики — военная и финансовая единица.

На чем же основывается заключение о падении мел­кой крестьянской собственности в Византии? Ответ один: на недостаточной оценке и понимании объема и содер­жания понятия общины и на преувеличении значения тех разрушительных сил, которые подкапывались под ее бла­госостояние. Исследователи считали категории случай­ными и не видели тут градации отношений. Древняя об­щина не представляла такой мелкой единицы, какую мы видим в русских памятниках XVI — XVII столетий. Все хо­дячие представления об общине созданы из наблюдений над общиной уже искалеченной. Община раздробилась, значительные части отпали от нее, 5-й категории уже нет; но в тип крестьянской общины, изучаемой по византий­ским источникам, входили все категории. Таким образом, получаются следующие выводы: 1) земельные отношения очень строго организованы; община поставлена в воз­можность держать земельную собственность в своих ру­ках, 2) экономически община поставлена так, что при ос­лаблении одной деревни экономические недостатки ее поддерживаются другими. Эти общины со всеми подраз­делениями представляются телами очень широкими и ор­ганизованными различно. По памятникам видно, что иные общины заключали от 30 до 40 деревень, поселков и даже городов — комитуры (жупы). Значит, они не могли сделаться жертвами алчности динатов; такую общину не­легко было сломить. Неправильный вывод о падении об­щинной земельной собственности нужно приписать еще преувеличенному мнению о разрушительных силах, дей­ствовавших в X в., — о динатах. Византийское правитель­ство резко вооружалось против динатов, которые откупа­ли крестьянские земли. Но эти динаты были в сущности сродни крестьянской общине: в X в. замечаются экономи­ческие неравенства и появление богачей-кулаков среди самой общины, которые во имя экономического перевеса в качестве старшин получали возможность одерживать и экономический и политический верх над общиной. В но­веллах упоминаются даже имена таких разбогатевших кулаков. Это начало живуче всегда, во все века, но оно не может угрожать полным разрушением общины; оно ре­зультатом своим имеет выделение из крестьян крупных сил, которые, однако, при известных условиях могут раз­лагаться в ту же крестьянскую общину. Собственно гово­ря, относительно X и XI вв. должно прийти к тому выводу, что византийское законодательство обставило крестьян­скую общину и земельные отношения в ней законами нормальными, подвело их под действие государственно­го права и тем облегчило возможность продолжать нор­мальное развитие.