И НА МОРЕ. СОЛУНЬ. МОРСКИЕ ПОХОДЫ ИМЕРИЯ

Македонская династия преимущественное внимание сосредоточивала на Западе; главный центр тяжести и для Василия I, как и для его преемников, лежал в западных провинциях. Это столько же объясняется состоянием арабского вопроса на Востоке, как и итальянскими дела­ми и национальным и религиозным движением среди славян Балканского полуострова. Восточный калифат представлял в это время арену для честолюбивых домога­тельств разных искателей приключений, под влиянием коих калифы быстро сменяли один другого. Областные правители пользовались этим для личного возвышения и часто достигали самостоятельности. Так, в Египте утвер­дилась в это время династия Тулунидов, получившая гро­мадное значение в истории североафриканских облас­тей, равно как в предприятиях арабов на Средиземном море и по его сирийским побережьям. Но с раздроблени­ем Багдадского калифата на мелкие самостоятельные группы мусульмане в конце IX в. не представляли уже грозной опасности для восточных пределов империи. По отношению к Востоку царь Василий, кроме того, мог обеспечить свое положение союзами и соглашениями с местными народными элементами, для которых распро­странение мусульманского могущества представляло не меньшую, чем для греков, опасность. Прежде всего Васи­лий признал справедливым и полезным исправить боль­шую политическую ошибку царицы Феодоры, которая в целях религиозной пропаганды и для торжества идеи православия усиленными преследованиями и кровавыми гонениями вынудила приверженцев павликианского учения — сектантов Армении и сев.-вост. областей империи — покинуть отечество и перебраться в пограничную арабскую область, где, будучи заслоном между империей и калифатом, они обратились в верных союзников мусульман против империи. Павликиане под предводитель­ством Карбея и его преемника Хрисохира нанесли гре­кам много вреда и долго держали малоазиатские фемы в постоянном страхе. Центром их политического и воен­ного могущества была крепость Тефрика у верховьев Ев­фрата близ фемы Колония. Когда в битве с имперскими войсками в 863 г. погиб предводитель павликиан, то принявший после него власть Хрисохир еще с большей сме­лостью начал делать набеги на империю (1), доходя до Никомидии и Никеи и подвергнув опустошению фракисийскую фему, где, между прочим, нанес оскорбление религиозным чувствам греков, осквернив храм Иоанна Богослова. Для царя Василия представлялось настоятель­ной необходимостью установить мирные отношения с павликианами и обеспечить империю от их набегов. С этой целью в 869 г. отправлено было из Константинопо­ля в Тефрику посольство во главе с Петром Сицилийским, которому было поручено договориться с павликианами насчет мира и вручить им дорогие дары. Пробыв около девяти месяцев в пути, Петр в 870 г. возвратился к царю и принес весьма неутешительные вести, хотя и успел хоро­шо ознакомиться с учением павликиан и написать их ис­торию (2). Между прочим, он доносил о том, что павликиане находятся в сношениях с болгарами и стремятся обра­тить их к своему учению, а это слишком близко касалось существенных интересов империи. Но хуже всего было то, что Хрисохир заявил притязания на малоазиатские провинции и похвалялся тем, что скоро лишит царя Ва­силия его владений. Таким образом, с весны 870 г. откры­лась война с павликианами, причем сам Василий стал во главе многочисленного войска, отправившегося на Теф­рику. Но поход не был удачен, Василий был разбит и чуть не попал в плен. Разрушив несколько близлежавших кре­постей, он должен был возвратиться в Константинополь, между тем как Хрисохир стал вновь опустошать визан­тийские области и дошел до Анкиры, захватив в плен множество народа и обогатившись военной добычей (872). Тогда император послал на восточную границу своего зятя Христофора, тогдашнего доместика схол, ко­торый имел больше успеха, он одержал победу над павликианами и разрушил до основания Тефрику. Большой за­слугой Христофора нужно признать и то, что он не огра­ничился одержанной раз победой, но повел дело систематически, нанося павликианам удар за ударом на всей занятой ими территории и разрушая их города, из коих упоминаются Таранта и Локана. Дальнейшей зада­чей византийского предводителя было захватить Хрисохира, которому удалось спастись бегством при взятии Тефрики византийцами. В этом отношении оказали ему со­действие стратиги ближайших фем — Армениака и Харсиана, с помощью которых доместик Христофор ок­ружил преследуемого им Хрисохира в равнине Зоголоин близ Сиваса (Севастия). Несмотря на отчаянную защиту и геройство преданного Хрисохиру человека по имени Диаконицы, в этом ночном деле близ Сиваса павликиане по­теряли свои военные силы, а их предводитель был обез­главлен. Царь Василий, внимательно следивший за ходом военных дел на восточной границе, был чрезвычайно до­волен полученными известиями, поспешил из Малой Азии на европейский берег Мраморного моря и совер­шил по случаю победы триумфальный въезд в Констан­тинополь. Этот въезд описан в придворном журнале и со­хранился в сочинении внука Василия, царя Константина Порфирородного (3).

Победа над павликианами не должна быть рассмат­риваема как событие внутренней политики. Напротив, это был значительный успех во внешней политике, близ­ко затронувший интересы мусульманского элемента. В те­чение IX в. арабы продвинулись далеко на запад, прежние границы с Персией — Дара и Нисиби — давно уже были забыты и отошли к мусульманским владениям. Теперь гра­ница между византийскими и арабскими пределами, часто, впрочем, нарушаемая и поддающаяся то в одну, то в другую сторону, шла по горам Тавра на юге до фемы Ликанда, затем проходила в восточном направлении и, ос­тавляя во власти мусульман Малатию, или Мелитену, на­правлялась к юго-восточному берегу Черного моря по границе Армении. Несомненно, арабам принадлежали здесь многие исконные византийские области, постепен­но подвергавшиеся колонизации турецкими племенами. Малатия-Мелитена, составлявшая наиболее вдавшийся в византийские провинции укрепленный мусульманский город, бывший столицей самостоятельного эмира, кото­рый оказывал поддержку павликианам, была теперь пер­вой и естественной целью византийского правительства после срытия Тефрики и уничтожения павликианских го­родов. И тем настоятельней было не медлить осуществле­нием этой цели, что часть павликиан перебралась из ви­зантийских областей в арабские и нашла защиту у мусуль­ман. Таким образом, на весну 873 г. решен был новый поход на Восток, имевший целью мусульманский погра­ничный город Малатию, до которого теперь доходила граница между греками и арабами.

Прежде чем приступить к осаде Малатии, царь Васи­лий, сам принявший на себя главное начальство над вой­ском, решился овладеть другими пограничными крепостя­ми и, смотря по надобности, сровнять их с землей или ук­репить их. Таковы были Запетра и Самосат на Евфрате, часто упоминаемые в истории войн империи с персами и арабами. При взятии Запетры в руки победителей доста­лась богатая добыча и освобождено было много христиан, томившихся в плену; без особенных затруднений взят был и Самосат, большой город на Евфрате. После этих воен­ных успехов царь подступил к Малатии, которую, впрочем, предстояло брать осадой. Здесь ожидали царя большие не­приятности: прежде чем началась правильная осада горо­да, арабский вождь Ахмед ибн-Мохаммед ал-Кабус нанес грекам поражение и убил одного из главных воевод Васи­лия, патрикия Насра (4). Испытав неудачу в этом предприя­тии против Малатии, царь Василий опустошением занятой прежде павликианами области вознаградил себя за по­несенное поражение и при возвращении в столицу назна­чил себе триумфальный въезд.

Граница между арабами и византийцами, как сказано выше, шла по горам Тавра. Здесь возникло несколько ук­реплений, имеющих назначением защищать дорогу че­рез Киликийское ущелье из Тианы в Таре. Особенное зна­чение получило здесь укрепление Лулу, построенное гре­ками, но отнятое у них арабами и вновь сильно укрепленное (5). Защита этого важного пограничного ук­репления вверена была славянам, давно уже поселенным в Малой Азии, которые с переходом местности под власть арабов сохранили за собой права и обязанности, соединенные с охраной этой важной позиции, находясь в непосредственной зависимости от эмира Тарса. Нужно думать, что славянская колония пользовалась известны­ми привилегиями и денежными субсидиями от арабского пограничного правителя, который не всегда исполнял свои обязательства и лишал славянских граничар идуще­го им содержания. С своей стороны царь Василий обеща­нием славянам новых привилегий и денежных выдач ста­рался привлечь их на сторону Византии и побудить к сда­че крепости. Но так как названная крепость имела чрезвычайно важное значение, то калиф Мутамид нашел необходимым сменить прежнего правителя Тарса, кото­рый возбудил своими действиями недовольство славян, и назначить на его место Ахмеда ибн-Тулуну, основателя правящей династии в Египте. Вместе с этим Египет и Си­рия подпали под власть египетских Тулунидов и состав­ляли до 905 г. одно княжество. Но временный успех ви­зантийской политики в горах Тавра сопровождался даль­нейшим движением против мусульман. Вслед за Лулу на сторону Византии переходит другое пограничное укреп­ление, Мелдос, или Милос. Можно думать, что военное предприятие против арабов не ограничивалось указан­ными местами, но шло по всей границе. Так, находим ука­зание на одновременные с этим действия византийских отрядов в прежней области павликиан, близ Тефрики, где был взят город Катаватала и др. Эти успехи, относящиеся к 877 г., доставили грекам некоторое преобладание на восточной границе и позволили Василию решительней выступить против арабов в ближайшие годы. В 878 г. бы­ло сделано арабами нападение на Южную Каппадокию (фема Анатолика). Хотя страна была опустошена и много людей было взято в плен, но греки напали на неприятеля, обремененного добычей, и нанесли ему полное пораже­ние. Сам предводитель захвачен был в плен и послан в Константинополь, а из всего 4-тысячного отряда спас­лось не более 600 человек. В 879 г. византийские пред­приятия распространяются еще далее. Жизнеописатель Василия говорит по этому поводу:

«Но его не столько радовали приобретенные через другихуспехи, напротив, он сожалел, что не собственны­ми трудами и опасностями воздвигает трофеи. Поэто­му, взяв с собой старшего сына своего Константина, что­бы его, как благородного львенка, приучить к убийству врагов и дабы он под его руководством усвоил законы во­енной тактики и привык без страха встречать опаснос­ти, отправился с ним в сирийский поход» (6).

Остановившись на некоторое время в городе Кеса­рии, у горы Аргея, он отправил часть войска вперед, а сам остался во главе всех собранных сил и приступил к ре­шительным действиям против арабов. На этот раз Васи­лий имел значительный успех, ему сдалось несколько крепостей, а эмиры Аназарба и Мелитены искали спасе­ния в бегстве. Наместник Ахмед ибн-Тулуна, по имени Сима, имевший пребывание в одной из пограничных крепостей, может быть в Лулу, потерпел поражение и сдался грекам. Предводитель одного из византийских отрядов, Андрей, наиболее отличившийся в этом походе, награжден был саном патрикия и должностью домести­ка схол. По возвращении из этого счастливого похода царь Василий был свидетелем в Константинополе собы­тий, сопровождавших восстановление патриарха Фотия. Но личного участия в деяниях Собора 879—880 гг. он не принимал, между прочим, и потому, что неожиданно по- терял своего сына Константина, с которым совершал по­ход на Восток. Эта потеря причинила царю много огор­чений, которые лишили его обычного душевного равно­весия и энергии. Тем не менее малая война на Востоке, по-видимому, не прекращалась, будучи перенесена не­сколько на север, в Месопотамию, и Василию еще раз пришлось лично предпринять поход в те места. Главное внимание привлекала к себе Малатия: пока она находи­лась в руках арабов, империя не могла быть спокойна. Стратегическое положение этого города прекрасно ука­зано у арабского писателя Кодамы (7). Это единственная крепость, которая вдается клином в неприятельскую страну; тогда как другие укрепления отделяются горны­ми проходами или ущельями, одна Мелитена располо­жена прямо в неприятельской области. Итак, летом 882 г. Василий снова предпринял поход к Малатии с целью ли­шить арабов весьма выгодного положения, занятого ими по отношению к империи[69]. Но и на этот раз предприя­тие не имело удачи, потому что на помощь Малатии яви­лись арабы из ближайших укреплений, главным образом Мараша, или Германикии. Чтобы лишить таким образом Малатию подкреплений со стороны ближайших мест, занятых арабами, Василий сделал опыт обходного дви­жения, для чего нужно было оставить обычную военную дорогу и прокладывать новый путь по горным местам. Перейдя реку Сарос, царь Василий занял Кукуз, откуда по дороге, которую нужно было проводить через дремучие леса и где лежали города Каллиполь и Падасия, напра­вился к Германикии, но город оказался достаточно защи­щенным и требовал правильной осады. Не будучи в со­стоянии предпринять осаду, Василий подошел к Адате, но точно так же и здесь арабы защищены были город­скими стенами и не давали открытого боя. Ввиду при­ближения зимнего времени царь должен был прекра­тить поход и возвратиться в столицу. В Кесарии, близ горы Аргейской, до него дошло известие о некоторых успехах, одержанных предводителями отдельных отрядов у Лулу и Колонии. Это подало предлог при возвращении в Константинополь совершить триумф, как будто действительно поход сопровождался победами.

Что это было далеко не так, показали ближайшие со­бытия. Все предыдущие походы не достигали определенных результатов и не давали ожидаемого спокойствия на восточной границе. Почти каждый год весной арабы делали наезды на византийские области и уводили в плен толпы мирного населения. Так случилось и в 883 г., когда эмир пограничных сирийских областей Халаф ал-Фергани сделал неожиданное нападение на имперские обла­сти и одержал блестящую победу над византийскими по­граничными войсками. По этому случаю придворные константинопольские круги стали обвинять стратига пограничных войск патрикия Андрея, не имевшего при дворе связей, как славянина по происхождению, что он не стоял на высоте понимания своих задач и интересов империи: одни ставили ему в вину, что он не отнял у ара­бов Тарса, другие же клеветали на него перед царем, что он поддерживает партию царевича Льва и изменяет Ва­силию (8). Вследствие составившейся в столице интриги Андрей был лишен военного командования, и на его ме­сто был назначен малоизвестный Стиппиот, который с большим войском в 100 тысяч в сентябре 883 г. напра­вился к Тарсу, где в то время сосредоточивались силы си­рийских арабов. Но Стиппиот имел против себя опытно­го вождя в лице евнуха Язамана, который 14 сентября ночью напал на византийский стан и нанес грекам страшное поражение. Были убиты в этом ночном деле сам Стиппиот и стратиги фем Каппадокии и Анатолики, весь лагерь и богатая добыча достались победителю. Это было последнее военное дело на Востоке в царствование Василия. Легко можно заключить из рассмотренных со­бытий, что восточные дела далеко не были благоприят­ны для империи. Хотя арабы при Василии не двинулись за пределы установленной границы, но эта граница была уже на византийской территории и не обеспечивала империю против кавалерийских наездов арабских отря­дов. Настала крайняя необходимость озаботиться поды­сканием местных средств, которые можно было бы вы­ставить против арабов. Что Василий и в этом отношении отдавал себе полный отчет, доказывается завязавшимися при нем сношениями с армянами. В конце своей жизни (885) царь Василий отправил основателю династии Багратидов Ашоту царскую корону, заключив с ним друже­ственный договор и относясь к нему с изысканной лю­безностью, как к возлюбленному сыну (9).

Если в западной части Средиземного моря империя имела еще твердые опорные места и стоянки в Греции, Южной Италии и частию в Сицилии и таким образом могла поддерживать до известной степени свое полити­ческое влияние, то в восточной его части, почти вполне окруженной мусульманскими владениями, византий­ские морские суда почти совсем были вытеснены араб­скими. Самым чувствительным ударом здесь было завое­вание острова Крита испанскими арабами при царе Ми­хаиле II (825). Империя несколько раз делала тщетные попытки возвратить себе этот остров, но он оставался под властью мусульман до 961 г. Владея морскими суда­ми, критские арабы наводили ужас на приморские владе­ния империи и наносили громадный вред морским сно­шениям и торговле. В 862 г. критские арабы дошли до Македонии, здесь они пристали к острову Афону и огра­били Ватопедский монастырь; в 872 г. они проникли в Адриатическое море и опустошили берега Далмации; да­же острова Эгейского моря, где империя постоянно име­ла морские силы, не были в безопасности от арабских пиратов с Крита. Афонская гора опустела под страхом новых нападений арабов. Хотя знаменитый в царствова­ние Василия адмирал Никита Орифа нанес арабам боль­шое поражение при Херсонисе фракийском, но это по­будило их лишь перенести свои действия на более отда­ленные области. Скоро затем (ок. 880 г.) от арабских корсаров пострадали западные части Пелопонниса и ближайшие острова. Мефона, Пилос, Патры и Коринф подверглись хищению и грабежам, когда на помощь явился тот же Орифа с флотом. В Саронийском заливе, отделенный от неприятельского флота небольшим перешейком (Истм), византийский адмирал привел в исполнение смелый план, достойный сказочного героя. Он перевел свои корабли через коринфский перешеек по сухому пути и явился перед неприятелями, которые ни­как не ожидали его так скоро, и притом с этой стороны. Критские арабы потерпели на этот раз полное поражение и обязались платить дань царю Василию (10). От крит­ского эмира был в зависимости остров Кипр, который, находясь поблизости к сирийским владениям мусуль­ман, естественно служил посредником между критскими и сирийскими арабами и делал для Византии почти не­возможным всякое движение в этом направлении. Весь­ма вероятно, что поход эмира города Тарса с 30 больши­ми кораблями к берегам Греции, относящийся прибли­зительно к 880 г., стоит в связи с рассказанным выше походом. Но как Никита Орифа дал внушительный урок критским арабам, так стратиг Пелопонниса Иниат хоро­шо приготовился встретить эмира Османа и при помо­щи известного греческого огня уничтожил его флот.

Наряду с указанными фактами нужно рассматривать попытку Византии овладеть Кипром. Этот остров нахо­дился с VII в. под властью арабов, но пользовался исклю­чительными привилегиями. Им, собственно, владели арабы и греки сообща: местное население поделено бы­ло между теми и другими и платило поземельный налог поровну грекам и арабам. Можно сказать, что на Кипре вследствие такого порядка отношений установилось очень мирное сожительство пришельцев с местными элементами. Со времени завоевания Крита испанскими арабами в 825 г. положение на Средиземном море силь­но изменилось в пользу арабов, которые в постепенном расширении своего влияния обратили внимание на важ­ное значение Кипра. Но и царь Василий не менее того оценивал военное значение этого острова и, пользуясьсимпатиями местного греческого населения, успел овла­деть Кипром и ввести на нем византийское фемное уст­ройство. Стратегом на Кипре назначен был армянин Алексей, который и держал Кипр в течение семи лет". Но затем арабы снова завладели островом и владели им до времени знаменитого Никифора Фоки. Что касается хронологии этих событий, то здесь можно делать лишь приблизительные догадки. Точкой отправления должно быть письмо патриарха Фотия к правителю Кипра Ставракию, написанное не раньше 878 г., когда Фотий вто­рично сделался патриархом. Несомненно, что в это вре­мя остров находился еще под властью империи, ибо Фо­тий обращается к Ставракию как к лицу, состоящему на службе империи (12).

Для иллюстрации отношений между христианами и мусульманами, равно как, в частности, для истории Кипра, имеется несколько весьма любопытных черт в письме пат­риарха Николая Мистика к эмиру Крита (13). Хотя Вселен­ский патриарх слишком много лестного говорит о самом эмире и о мусульманстве, но это следует объяснять рито­рическими требованиями и до известной степени прини­мать условно.

«Две власти, — пишет патриарх, — сарацинская и римская, превосходят всякую земную власть и блиста­ют, как два великих светила на тверди небесной. И уже по одному этому нам нужно относиться друг к другу об­щительно и братски и не чуждаться и не лишать себя того единения, которое совершается путем письменных сношений, по той причине, что нас разделяют образ жизни, нравы и религия». Переходя затем к положению острова, находившегося во власти эмира, патриарх про­должает: «С тех пор, как киприоты заключили с сараци­нами мир и стали данниками вашего могущества, до на­стоящего времени они жили под охраной договоров, и ни­кто из ваших предков, правивших сарацинским народом, не нарушал договоров и не причинял киприотам никакого зла; но принимавшие попеременно власть в добром и справедливом расположении к отеческим постановлениям относительно управления подвластными народами и во внимание к тому, что скреплено письменными акта­ми, свято хранили и соблюдали постановления предков, не вводя никаких новшеств».

Не касаясь пока тех частей этого письма, которые ри­суют положение острова в начале X в., ограничимся сде­ланными выдержками, которые достаточно выясняют тот род совместной жизни, в который входили христиане и мусульмане и который объясняет союзы и нередко об­щность предприятий мусульман и христиан против хрис­тианских стран и городов. То, что наблюдается на Кипре, происходило и на Западе, в Южной Италии и Сицилии, и на Востоке. Понять успехи распространения мусульман­ской власти было бы невозможно, если бы не предпола­гать у арабов уменья примирять подчиненные народы со своим господством.

Для христианской империи на Востоке мусульман­ский вопрос — независимо от того, были ли представите­лями мусульманства арабы, или сельджуки, или османские турки, — всегда оставался очередным, требовавшим сосре­доточения в этом направлении всех материальных сил. Бывали периоды ослабления арабского напора, когда воз­никали смуты в самом калифате, но неизменным оставал­ся дух насильственного распространения ислама и завое­вательное движение против христиан. В конце IX и к нача­лу X в. обнаруживается в калифате и подвластных ему владениях новая сила, которая стремилась разрушить сдерживавшие мусульман преграды и положить конец христианской империи. Ввиду того что сын царя Василия далеко не обладал военными дарованиями и что при нем чрезвычайно неблагоприятно для Византии сложились обстоятельства на Балканском полуострове вследствие войны с болгарами и появления с ордой угров страшной военной силы, мусульманам удалось в нескольких местах получить значительный успех над христианами и поста­вить Византию в самое критическое положение.

Византийская империя с течением времени сделалась доступной для своего самого серьезного противника совсех сторон: мусульманский мир мог одновременно угро­жать ей и с суши и с моря, для его враждебных действий от­крыта была восточная, и южная, и западная границы. И что всего печальней, владея островами Критом, Кипром и Си­цилией, мусульмане держали под постоянной угрозой Гре­цию, острова Эгейского моря и Архипелага и, наконец, прибрежные области. При этих условиях была постоянная опасность, что империя с ее столичным городом окажется совершенно отрезанной от своих заморских владений и от провинций, из которых она черпала свои материаль­ные средства. В X в. как будто возобновлялись те же усло­вия, какие имели место в VIII в. Чтобы представить в надле­жащем свете отношения империи к мусульманам, мы должны прежде всего расчленить рассмотрение этого во­проса по двум главным линиям, по которым шли нападе­ния мусульман.

Главное гнездо арабского движения из Сирии было в Тарсе, близ которого не дальше как в 883 г. имперское войско потерпело страшное поражение от евнуха Язамана, назначенного эмиром в пограничной с Византией об­ласти. Летние набеги начинаются снова с 886 г., и от них страдает как фема Анатолика, так и Харсианская (14). Но в 891 г. здесь намечается новый план движения, рассчитан­ный на прочное завоевание. Арабы направляются по юж­ному берегу Малой Азии, очевидно пользуясь морскими судами, которые доставили большую известность Язаману. Хотя он умер в этом походе, но бывшие после него правители сирийской пограничной области при деятель­ной помощи египетских Тулунидов повторяли походы в южные области Малой Азии. Когда в 896 г. назначен был обычный обмен пленными на реке Ламус, то число полу­чивших свободу мусульман оказалось 2504 души, нужно думать, что столько же было освобождено и христиан. Ря­дом с известиями о сухопутных военных делах сохрани­лись известия и о действиях арабского флота. Так, в 898 г. евнух Рагиб встретился с греческим флотом у берегов Малой Азии и почти уничтожил его. Весьма вероятно, что этим поражением следует объяснять громадный перевес на море в ближайшие затем годы, какой имели мусульма­не над греками. Нельзя не придавать значение тому об­стоятельству, что мусульмане последовательно шли малоазийским побережьем, поддерживая с моря сухопутные отряды; все ведет к предположению, что империя не име­ла здесь в это время достаточных морских сил. В первые годы X в. арабы были полными господами в восточной части Средиземного моря и могли позволить себе те сме­лые предприятия, о которых предстоит нам говорить. Главнейшая роль принадлежала в этих событиях мор­ским силам критских арабов, которые действовали по со­глашению с правителями Сирии.

Прежде всего в 890 г. арабы сделали смелый набег на фему Анатолику и осадили крепость Мисфию близ ны­нешнего озера Бей-Шехер, или Карали. Так как этот по­ход слишком удалял арабов от их базы в Сирии, то визан­тийский стратиг Никифор Фока, получивший уже боль­шую известность своими заслугами в Южной Италии и ввиду крайне опасного положения дел на Востоке назна­ченный во главе малоазиатских фем, сделал обходное движение от Тианы к Адане чрез Киликийское ущелье и завладел большой добычей и пленниками, опустошив окрестности Аданы. Тогда мусульманский отряд, ушед­ший далеко в фему Анатолику и стоявший под Мисфией, поспешно снял осаду и удалился к горным проходам в надежде встретить Никифора. Но византийский полко­водец избрал другой путь для отступления и возвратился через Кесарию, избежав таким образом приготовляв­шейся ему засады. Один из его подвигов в этом походе указан как образец военного искусства в «Тактике» Льва Мудрого (15).

Можно думать, что присутствие Никифора Фоки на театре военных столкновений с сирийскими арабами не­сколько приостановило дальнейшие их успехи на суше. Немало благоприятствовало империи и то, что калиф Му-тадид, подозревая, и не без основания, измену в Тарсе, при­казал заключить в темницу правителя пограничной облас­ти Афшина и истребить стоявшие в гавани корабли, на которых арабы совершали свои походы на приморские об­ласти империи.

Но грозное значение мусульманского вопроса пред­ставляется в настоящем освещении с точки зрения мор­ских набегов, против которых столь прославленный ви­зантийский флот не был в состоянии принять надлежа­щих мер. В IX в. Средиземное море далеко уже не было внутренним морем империи, имперский флот не имел свободного плавания во всех направлениях, в особенно­сти в восточной части, где критские корсары и сирий­ские эмиры почти безраздельно господствовали над вод­ными сообщениями. Нужно принять во внимание, что во­обще состояние морского дела в Византии стоит в связи с переходом власти над бассейном Средиземного моря в руки арабов. Запущенное в первый период империи мор­ское военное дело обращает на себя внимание со второй половины VII в., когда император Константин II (642— 668) сознал всю опасность для империи со стороны раз­вивающегося арабского флота. Утверждение арабов в Аф­рике (647) и первые попытки их занять положение в Си­цилии выдвинуло для империи настоятельную задачу завести флот. Ясно было, что если арабы получат точку опоры в Сицилии и Южной Италии, то Греция окажется вполне доступна их нападениям, Адриатика и далматин­ское побережье ускользнут из непосредственного влия­ния Византии. С начала VIII в. открываются нападения арабов на Сицилию. Основатель Исаврийской династии, по-видимому, не придавал серьезного значения флоту, вследствие чего в IX в. империя должна была поступиться в пользу арабов Критом и Сицилией. В западной части Средиземного моря Византия еще удерживала до извест­ной степени господство на море, к этому побуждал ее по­литический интерес — южноитальянские владения и противодействие Западной империи, здесь она опира­лась, кроме того, на помощь флота Венеции. Царь Васи­лий I, поставивший своей главной задачей борьбу с му­сульманами, не мог не заботиться об усилении морских сил, но мы лишены возможности составить понятие о морском флоте в царствование основателя династии. (Нельзя теперь сомневаться в том, что имперский флот не ограничивался судами, поставляемыми морскими фемами: Кивиррэотами, Эгейской и Самосом. Стратиги фем Сицилии и Эллады имели в своем распоряжении местньй флот; должно думать, что центральное правительство располагало специальными судами, стоявшими близ Константинополя. Что в распоряжении правительства были достаточные резервы, доказывается тем, что в 853 г. была составлена эскадра в 300 судов для военного похода в Египет. Так как устройство фем в Кефалонии, Драче и Никополе относится к концу IX в., то можно думать, что вместе с этим положено основание для флота в западных частях Средиземного моря. Действие морских судов от­мечается во второй половине IX в. в Сицилии. Когда ара­бы осадили Рагузу, к ней был послан адмирал Никита Орифа, заставивший неприятеля снять осаду. Вообще продолжительная деятельность этого адмирала, отличав­шегося значительными успехами на море, сама по себе говорит об императорском флоте, независимо от отря­дов фемных судов. В этом же смысле следует объяснять договор двух императоров, Людовика II и Василия, по ко­торому последний обязывался содержать в Италии 200 кораблей[70]. Все эти данные свидетельствуют о том, что Ви­зантия имела и в IX в. морские силы, но что они не были достаточны для одновременных действий на разных во­енных театрах.

Переходя затем к изложению событий, последовав­ших в первые годы X в., мы можем повторить современ­ное известие, что «теперь нет острова, нет города и такой страны, где бы неприятели не производили опустоше­ний» (16). Самое опасное заключалось в том, что непри­ятель господствовал в Архипелаге и пытался стать твер­дой ногой при самом входе в Дарданеллы. Южная Македония и фема Эллада, несмотря на приморское положе­ние обеих областей, сделались беззащитными и станови­лись легкой добычей смелого неприятеля. Живыми крас­ками описывается бедственное положение Южной Гре­ции в жизнеописании св. Петра, епископа Аргивского, слава которого доходила и до арабов (17). Критские пираты, ведя разбойническую жизнь, говорится в житии, делали высадки на островах и нападали ночью на города и селе­ния, расположенные на берегу, и грабили жителей; тех, кто сопротивлялся, без пощады убивали, а тех, кто без борьбы сдавался, уводили в плен. Житие св. Петра, так же как Димитрия Солунского, имеет большое значение в ис­тории занимающих нас отношений, ибо и в последнем некоторая часть чудес должна иметь отношение к IX в. В первые годы X в. критский и сирийский флот арабов дей­ствовал по взаимному соглашению, почему имел значи­тельный перевес на всей доступной ему водной области. Самыми крупными событиями, характеризующими это время, должны быть названы: высадка на Лемносе, сопро­вождавшаяся большим опустошением и многочислен­ным полоном; движение в Пагасейский залив и взятие значительного торгового города Димитриады и, нако­нец, осада и разграбление второго по важности, торгово­му значению и крепким стенам византийского города, богоспасаемой Солуни.

Весьма важная роль выпала в этих событиях на долю Льва Триполита, уроженца города Атталии, принявшего мусульманство и сделавшегося, как это часто бывало с ренегатами, ревностным приверженцем нового веро­учения и заклятым врагом прежних единоверцев — хри­стиан. Одним из первых предприятий Льва было нападе­ние на отечественный его город Атталию в июне 904 г. Это нападение так хорошо было соображено, что город, лежавший у морской гавани и имевший торговое и воен­ное значение, сдался арабам прежде, чем правительство успело подать ему помощь. Приняв во внимание, что Атталия составляла одну из важнейших морских стоянок и что от нее был близкий переход к Дарданеллам, можем понять, как смел был сделанный Триполитом шаг и как основательна была ходившая тогда молва, что он похва­ляется взять самый Константинополь. Чтобы предупре­дить это движение и успокоить столицу, царь послал часть царского флота, очевидно стоявшего близ столи­цы, под начальством друнгария Евстафия, который, од­нако, не решился идти против Триполита и предоставил ему спокойно войти в Геллеспонт и приблизиться к Аби­досу, который был ключом всех морских укреплений и заключал в себе главное таможенное управление импе­рии. Когда и этот город оказался в руках мусульман, по­хвальба Льва Триполита становилась почти реальным фактом, так как его флот шел вперед и находился при входе в Мраморное море. При такой обстановке в пер­вый раз выдвигается имя протасикрита Имерия, кото­рый получил приказ принять меры к отражению непри­ятельского флота. Трудно понять, однако, намерения ви­зантийского адмирала: он прошел Мраморное море и Геллеспонт, не встретив врага, и сделал движение на вос­ток, по направлению берегов Малой Азии, между тем как неприятель оставался на севере, близ Македонии. Не го­воря уже о том, что Имерий оставлял таким образом без­защитным вход в Геллеспонт, он давал возможность Льву Триполиту избирать любой пункт для нападения в Маке­донии и на островах Архипелага. Арабский вождь пре­красно воспользовался обстоятельствами, дававшими ему полную свободу, и вступил в Салоникский залив, где находился большой, густонаселенный и богатый город Фессалоника, оказавшийся в это время лишенным над­лежащей защиты.

/Выше была уже речь о положении города и об его важном значении в торговом и финансовом отношении (18), что придавало ему большую славу и ставило его на первое место после Константинополя./ Как показывают сохра­нившиеся в Солуни до настоящего времени важные архео­логические памятники, между которыми церковь св. Ди­митрия с недавно открытыми превосходными мозаиками, часть коих относится к VIII — IX вв., занимает одно из пер- вых мест, умственная жизнь, искусство и литература стоя­ли здесь на высоком уровне и делали Солунь густонаселен­ным и просвещенным городом, имевшим в занимающее нас время до 200 000 жителей. И тем не менее Солунь не была подготовлена к неприятельской осаде, как это легко понять из прекрасного описания последовавших событий, принадлежащего современнику и солунскому жителю Ио­анну Камениате, произведением которого здесь и вос­пользуемся (19).

«Выше мы объяснили, — говорит писатель, — как ве­лик и широк по объему был город. С суши он был окружен крепкой и толстой постройки стеной, которая была снабжена передовыми укреплениями, башнями и зубца­ми, так что с этой стороны для жителей не было при­чины к опасениям. Но южная сторона, обращенная к морю, находится на равнинном месте илишена средств обороны. Следует думать, что строитель этой крепос­ти, не предполагая возможности нападения со стороны моря, оставил без внимания южную часть города, обра­щенную кморю. По преданию, сохранившемуся до наше­го времени, город не был защищен с этой стороны с са­мых отдаленных времен и только из страха по случаю нашествия Ксеркса сделан был небольшой высоты вал, который остался и до сих пор, и никому не приходило в голову, что с этой стороны может угрожать опас­ность. Ибо хотя часто и очень сильные войны выдержи­вал город со стороны варваров и соседних славян, кото­рые употребляли всяческие наступательные средства и в бесчисленном множестве, как песок, устремлялись на него, тем не менее сухопутное нападение легко было от­ражаемо и опасность предотвращаема была вследст­вие сухопутных укреплений и всегдашней помощи, ока­зываемой городу всеславным мучеником Димитрием. По вышесказанным причинам не было для города поводов к, опасениям. Ибо с тех пор, как славяне приняли святое крещение и сопричислилисъ к христианскому народу, прекратились смуты и меч потерял свою убийственную энергию, а в окрестных странах был мир и тишина.

Когда мы находились в таком состоянии, прибыл к нам быстроходный вестник от Льва, благочестивого царя, предупреждающий о походе варваров, т. е. противных агарян, и повелевающий со всею поспешностью воору­жаться. От него мы узнали, что к царю явились пере­бежчики из самих варваров и выдали намерение вождей их. План неприятелей был ударить всей силой на Солунъ, так как их уверяли многие захваченные в плен греки, что Солунь не защищена стеной со стороны моря и лег­ко может быть взята с кораблей. По получении этой ужасной вести во всем городе началось смятение, всех объял страх и смущение; стали совещаться, что пред­принять для собственной безопасности, как пригото­виться к защите против врагов и выступить против них. Но мы никак не нападали на хорошую мысль, так как не имели военной опытности и не знали, с чего на­чать. Умы всех главным образом смущало то обстоя­тельство, что была негодна стена, на которую ожида­лось нападение неприятеля. Итак, совещались о приня­тии мер к тому, чтобы обезопасить стену и привести ее в лучшее состояние. Но это решение не одобрил тот, кто принес от царя печальное известие. Он назывался Петроной и носил чин протоспафария. Ему приказано было остаться несколько времени в городе, чтобы по­дать необходимое содействие и помощь в делах. Он при­советовал другой, очень разумный, решительный и спа­сительный план, но его расстроили наши грехи, уготов­лявшие нам гибель. Ученый этот муле и приобревший большой опыт в делах, сообразив, что если бы он озабо­тился постройкой стены, то доставил бы много труда гражданам, а пользы нимало не принес этим, придумал другой способ защиты — и, смотри, какой остроумный и пригодный.

Видя, что южная часть города вся окружена морски­ми водами и что в случае нападения неприятелей с этой стороны они легко достигнут желаемого, так как ника­кого сопротивления не будет им оказано со стороны сте­ны в силу ее незначительной высоты, неприятели же с кормы кораблей могут, как с возвышенности, поражать тех, которые находились бы на бойницах, Петрона при­думал следующее. Он советовал устроить заграждение и некоторую искусственную засаду, которая бы была при­крыта водой, это заграждение в одно и то же время слу­жило бы защитой для города и препятствием неприяте­лю. С восточной и западной стороны города было много вытесанных из одного камня погребальных памятни­ков — это было старое кладбище живших здесь эллинов; свозя их и погружая в море особенным способом, который самим им был изобретен, располагая их в воде в извест­ном порядке в небольшом расстоянии один от другого, со­здал этимморское небывалое укрепление, поистине более крепкое и надежное, чем высокая стена, выстроенная на суше. И если бы осуществлено было это предприятие, оно доставило бы городу всю безопасность, так как корабли не могли бы ни в каком случае приблизиться и нанести вред, но по нашему нерадению проект этот затормозил­ся и не был приведен в исполнение.

Ибо, когда это подводное заграждение доведено было уже до середины опасного места и мы начинали успокаи­ваться и отбросили страх, прибыл некто другой, также посланный царем, устранивший сейчас же Петрону и при­нявший на себя все попечение о городе. Это былЛев, назна­ченный стратигом всей области и получивший в свои ру­ки всю военную власть. Он за лучшее рассудил оставить начатое дело и приступить к возведению стены. Поэтому тотчас же по прибытии дал людям из городского дима, снаряженным на работы по заграждению, другое назна­чение, приказав им сносить необходимый материал для строителей, и таким образом многочисленностью рабо­чих рук и обильной доставкой материала заботился осу­ществить задуманное предприятие. Постройка стены пошла с значительным успехом. Но чем больше поднима­лась стена до той высоты, какая казалась необходимой, чтобы противостоять замыслам врагов, тем сильнейшие опасения мы, граждане, питали насчет недоконченной части ее. Ибо никоим образом нельзя было успеть вывести стену на всем протяжении, которое нужно было защитить, наступление же варваров ожидалось со дня на день, а наша постройка не дошла еще до середины опасного места, с которого можно было нанести вред».

К несчастию, Лев не мог окончить предприятия, так как вследствие падения с лошади впал в тяжкую болезнь, которая воспрепятствовала ему следить за работами. Сменивший его стратиг Никита обратился к исполнению но­вых проектов для защиты города.

Стратиг Никита, на которого перешла задача военной защиты города, принял экстренные меры к усилению во­енных людей в городе. В ближайших окрестностях Солуни жили славянские племена, пользовавшиеся некоторой свободой внутреннего самоуправления и стоявшие в зави­симости от стратига стримонской фемы. Это были искус­ные стрелки, и своим искусством и численностью они могли оказать городу важную услугу на случай нападения арабов (20). Далее писатель сообщает, что к славянам были отправлены письма с приглашением прибыть в город в надлежащем вооружении[71], но что они весьма холодно от­неслись к предложению солунской администрации и яви­лись в малом числе и плохо вооруженные. Как бы ни было скудно известие Камениаты по мотивам, которые бы объ­ясняли отношение славян к военному начальнику Солуни, но необходимо его исчерпать во всей полноте, чтобы из­влечь некоторые полезные заключения. Прежде всего важ­но отметить, что военный начальник Солуни обращается непосредственно к славянским коленным старшинам, а не к византийской администрации[72], это хорошо усматрива­ется из того, как наш писатель объясняет неудачу сделан­ного к славянам обращения.

«Это объясняется, — говорит он, — тем, что стояв­шие над ними начальники были лукавы и негодны, более соблюдали личные выгоды, чем общественную пользу, обыкновенно строили козни ближнему и легко поддава­лись на подкуп. Что касается стратига стримонской фемы, который должен был иметь под рукой постоянно готовых на войну людей, то он под разными предлогами медлил сбором и посылкой вспомогательного отряда, так что к нему несколько раз обращался стратиг Солуни Ни­кита с побуждениями и с угрозами, что в случае какого несчастия с городом на него падет вся ответствен­ность. Но начальник стримонской области настоял на своем и не дал городу ожидаемой от него помощи,

Утром 29 июля 904 г. разнесся слух, что непри­ятельский флот находится уже близ города. Этот слух поднял на ноги все население; все спегиили к стенам и во­оружались чем могли. Не успели еще занять мест на стенах, как сарацинские корабли показались в заливе с распущенными парусами, направляясь к стенам. Бросив якорь близ города, сарацины стали изучать укрепления и знакомиться с положением города и с силами греков. Сам Лев Триполит тщательно присматривался к при­морской стороне города и выбирал более удобное место для нападения. И так как часть залива оказалась недо­ступной вследствие произведенных морских загражде­ний, то необходимо было отыскать такое место, по ко­торому можно было бы подойти к самому городскому укреплению и начать к нему подступ. Когда оказалась возможность подойти к берегу, арабы начали делать попытку к высадке, но их встретили греки множеством стрел, причинявших большой урон неприятелю». При этом писатель считает необходимым заметить, что прибывшие из окрестностей славяне поставлены были на самых важных местах, а «с ними никто не может равняться по искусству стрелять в цель и ничто не мо­жет противостоять силе их стрел».

В течение этого дня арабы делали всевозможные по­пытки захватить хотя бы часть стен, так, они бросались в море с деревянными лестницами и выплывали на берег, но их встречала туча стрел и заставляла поспешно спасаться бегством.

На следующий день вся храбрость греков и искусство союзников их, славян, должны были уступить настойчивости арабов. Им удалось сделать вылазку и поставить метательные машины, под защитой которых арабские охотники могли подняться на стены, но это предприятие не со­провождалось ожидаемым успехом, ибо арабы были сброшены с деревянных лестниц. На третий день осады предположено было сделать общий приступ. На этот раз осаждающие имели полный успех. Они во множестве высадились на берег и овладели стеной, после чего сопро­тивление сделалось бесполезным. Мусульмане рассеялись по улицам города и начали беспощадное истребление населения и грабеж.

«Когда варвары увидели, что стены остались без защитников и что всеобщее бегство сделало для них весьма легкою дальнейшую задачу, то высадились с ко­раблей и завладели стенами и дали знать своим това­рищам о совершившемся. Тогда со всех кораблей сошли варвары с обгшженными телами, имея только легкое прикрытие на пояснице, смечами в руках. Ворвавшись в город, они перебили всех, кто оказался близ стены и кто не у спел спастись бегством, а потом рассеялись по улицам. Городское же население, разделенное на многие части, волновалось и было в угнетенном состоянии, не находя средства к спасению и выхода из затруднения. Тогда горожане казались подобными лодке без руля, ко­торую бросают волны по разным направлениям. Муж­чины, женщины и дети представляли жалкое зрелище: льнули один к другому, давая друг другу последнее цело­вание. Там можно было видеть старика отца, обнявше­го своего ребенка и горько над ним плакавшего, там муж расставался с любимой женой, в другом месте ок­руженные детьми родители в горьких слезах ожидали разлуки. Короче сказать, всюду раздавался плач и бес­порядочный крик, как будто стадо овец, запертое и приготовленное на убой, издает смешанные звуки. Од­ни думали спастись в своих домах, другие предпочита­ли улику, иные бежали в церкви, некоторые же спешили к городским воротам».

Все население, за исключением весьма немногих, ко­торые успели бежать за город и спастись в окружающих горах, частию подверглось безжалостному истреблению, частию захвачено было в плен. По отношению к спасшей­ся от меча варваров части населения у И. Камениаты нахо­дим такое замечание.

«Это было весьма ограниченное число защитников западной части залива, да еще те, что тайно убежали к акрополъским воротам и спасли свою жизнь, пока еще не наступила опасность: это были славянские старшины, заранее умыслившие это и захватившие ключи от тех ворот[73]. Им бы следовало, так как они предвидели крайнее бедствие, всякому желающему предоставить возмож­ность выхода, тогда бымногие из ушедших ранее нападе­ния варваров избегли бы смерти. Они же, соблюдая лишь собственные выгоды, приотворяли немного ворота и вы­ходили небольшими группами, оставляя одного у ворот, чтобы запереть их снова. На всякий же случай у них был придуман коварный предлог для объяснения бегства — это будто бы по приказанию стратига они выходят для встречи стримонских союзников».

Собственная судьба автора записки о взятии Солуни также весьма трогательна. Он вместе с отцом и двумя бра­тьями, желая спастись бегством из города, пришел к воро­там слишком поздно, когда варвары уже завладели всеми выходами. Весьма любопытно сделанное им замечание, что им удалось спастись в одну башню впятером и что все пятеро принадлежали к клиру[74]. Когда убежище их было открыто, они вступили в переговоры с арабами и купили себе жизнь денежными подарками и обещанием выдать еще большую сумму. Будучи представлены самому Льву Триполиту, они вместе с другими захваченными в плен солунцами присуждены были к отправке в Таре, где обыкно­венно происходил обмен пленными между арабами и гре­ками. В числе других попался в плен и стратиг Никита и один из воевод славянской окрестной страны[75]. Особенное внимание в описании Камениаты уделяется евнуху Родофилу, который незадолго перед тем был послан царем в Южную Италию с значительной денежной суммой для войска. Остановившись по дороге в Солуни, он неожидан­но захвачен был рассказанными событиями. Ему удалось, однако, накануне взятия города отослать денежные суммы к стратигу стримонской фемы, поручив ему сохранять эти деньги до исхода войны. Когда и его взяли в плен, предво­дитель арабов спросил его: «Куда ты девал два таланта, ко­торые ты должен был доставить в Сицилию?» Родофил объяснил, что деньги отправлены к стратигу Стримона, но что он доставит гораздо большую сумму, если только даро­вана будет ему жизнь. Триполит в бешеном гневе приказал его жестоко бить и замучил до смерти.

Собрав в богатом городе огромную и ценную добычу и имея множество пленных, арабский вождь сделал распо­ряжение о доставке всей добычи на корабли. Здесь все складывалось без разбора: золото, серебро, драгоценные одежды и ткани, которыми наполнены были суда. Плен­ных было такое множество, что об них никто не мог поза­ботиться, и положение их было весьма тягостное. На деся­тый день страшного хозяйничанья в Солуни, 9 августа 904 г., дан был приказ к отступлению. Но Триполит как буд­то еще не был доволен причиненными городу страдания­ми, перед уходом он приказал предать его огню и разруше­нию и, только получив в виде выкупа те два таланта, о кото­рых говорено выше, отменил жестокое распоряжение. Арабский флот, нагруженный добычей и пленниками, которых при поверке на Крите оказалось 22 тысячи, возвра­щался с большой осторожностью, боясь встречи с импера­торскими судами. Значительная часть пленников высаже­на была в Крите и раскуплена в рабство местными жителя­ми, а флот спешил до осенних бурь добраться до гаваней на Кипре и в Сирии.

Разорение Солуни произвело сильное впечатление на современников и заставило византийское правитель­ство обратить серьезное внимание на недостатки в орга­низации флота и на отсутствие хороших оборонитель­ных сооружений в больших приморских городах. При­помним, что арабы взяли в это время два города, Атталию и Солунь. Уже в царствование Льва оба эти города соста­вили предмет особенных попечений правительства: так, укрепление Атталии поручено было Евфимию, а Солунь была снабжена приморскими стенами, как это засвиде­тельствовано надписью, при царях Льве и Александре во время стратига Льва Хитцилака (21). Несомненно, следует поставить в связь с указанными морскими несчастиями и исключительные меры, принятые Львом для поднятия морских сил империи в ближайшие за тем годы. Подразу­меваемые здесь меры должны быть рассмотрены не­сколько ниже в связи с историей походов Имерия, теперь же нам остается сказать несколько слов о ближайших по­следствиях похода Льва Триполита.

В половине 905 г. начались переговоры с сирийскими арабами об обмене пленными. После того когда установ­лены были обычные правила, началась фактическая пере­дача; но снова произошли недоразумения, вследствие ко­торых греки и арабы разошлись в разные стороны, не окончив обмена. Уже спустя три года, летом 908 г., снова греческие и арабские пленники были приведены к реке Ламус, здесь выкуплено было 3000 мусульман, по всей ве­роятности, тогда же получила свободу уцелевшая часть солунских пленников.

Известия о служебной карьере асикрита, впоследст­вии патрикия и логофета дрома, Имерия в высшей сте­пени скудны, между тем с этим именем соединяется гроадного значения факт — поднятие морского могущества Византии до такого положения, на котором оно стояло в течение X в. и которое впоследствии дало империи преобладание над арабами на море. В первый раз имя Имерия мы встречаем во время движения Льва Триполита по Эгейскому морю. Хотя ему было поручено действовать против неприятельского флота, но на этот раз, по неизвестным причинам, византийский вождь оказался ниже своей задачи и, как мы видели, допустил Мусульманский флот совершить разграблением Солуни неожиданное и небывалое еще в истории империи дело. Правда, он сохранил бывшие под его начальством ко­рабли, и, конечно, из опасения встречи с ним мусуль­манский флот принимал крайние меры предосторожности на обратном пути из Солуни осенью 904 г. Как можно видеть из последующего, Имерию не было вме­нено в вину случившееся; напротив, не больше, как че­рез два года он снова в звании логофета дрома постав­лен был во главе флота, имевшего целью войну с араба­ми. Притом на этот раз предполагалось совместное действие флота и сухопутного войска против сирий­ских арабов и критских (22). Хотя план соединенных дей­ствий не удался, так как греческий стратиг Андроник от­казался явиться на условленное место, тем не менее Имерию удалось одержать над мусульманским флотом блестящую победу, помеченную днем памяти апостола Фомы[76] (6 окт. 906 г.). С этих пор в отношениях империи к мусульманам начинается большой поворот, который можно обозначить так: империя начинает наступатель­ное движение против восточных арабов. Настроение современника по отношению к этому столь крупному в то время вопросу рисуется в письме Арефы, митрополи­та Кесарии, к дамасскому эмиру (23).

«Что вы хвалитесь, будто, пользуясь особенным Божиим расположением, воюете и завладеваете светом, то что скажете, если напомним... как Андроник истре­бил вас 18 тысяч на одном месте. Где была ваша вера, ког­да Имерий уничтожил и истребил целое ваше войско? Впрочем, уповаем, что время ваше исполнилось и вы окончательно погибнете».

До погибели было еще далеко. Но действительно, им­перия собиралась с силами, чтобы разорить самое опас­ное гнездо морских разбойников, утвердившихся на Кри­те, и подорвать таким образом силу сирийских арабов, ко­торым всегда подавали руку помощи из Крита. С этой целью, с одной стороны, завязаны были непосредствен­ные сношения с калифом ал-Муктафи, которые сопровож­дались благоприятным разрешением некоторых погра­ничных недоразумений и привели к окончанию споров по обмену пленными (24). Эта важная миссия возложена была на высокого государственного деятеля при Льве Мудром, ма­гистра и патрикия Льва Хиросфакта, который два года ос­тавался на Востоке и удачно выполнил возложенное на не­го поручение. В то же самое время правительство занима­лось организацией морских и сухопутных сил и подготовляло большую экспедицию против мусульман. Во главе этого громадного, как сейчас увидим, предприятия поставлен был Имерий. Ему был поручен не только цар­ский флот, но, по-видимому, все морские силы, какими только располагали организованные для этой цели при­морские фемы. Морской поход Имерия, имевший целью критских и сирийских арабов, заслуживает внимания не по результатам, которые вообще были весьма плачевны, а по той исторической обстановке, при которой он состоял­ся, в особенности же потому, что это был один из весьма немногих военных актов империи, который может быть тщательно изучен по его материальным средствам и по тем внутренним, невидным для внешнего наблюдателя пружинам, которые заставили устремиться к одной цели на морских судах десятки тысяч военных людей с военны­ми запасами и продовольствием, оцениваемыми в милли­оны рублей. Как был предусмотрен сбор войска, как соби­рались рекруты, откуда и какое содержание шло на офицеров и простых матросов, какие были суда и сколько экипа­жа могли они вмещать — все подобные данные сохранились до настоящего времени в официальных отчетах и до­кументах, вошедших в труд Константина Порфирородно­го, сына царя Льва (25). Но прежде сообщим некоторые данные о ходе дела. За недостатком точных хронологиче­ских указаний поход Имерия весьма трудно приурочить к определенному времени, почему разные исследователи помещали его на протяжении от 902 по 910 г. Принимая в соображение, что отмеченный период истории Византии представляет особенный интерес по отношению к Руси, так как тогда начались договорные отношения между Ви­зантией и нашими предками, мы не можем не остановить­ся на более или менее близких к действительности догад­ках. Благодаря новому свету, проливающемуся на изучае­мый период из арабских источников, и сопоставлениям, сделанным в недавнее время в русской литературе (26), полу­чилась возможность относить поход Имерия к 910 г., а по­ражение его арабами у Самоса к 911 г. Вместе с этим полу­чается иной взгляд на многие события того же времени, остававшиеся прежде в тени. Царь Лев долго готовился к войне с арабами и внимательно всматривался в современ­ные отношения, чтобы найти себе союзника даже между самими мусульманами. Так, послы императора в 907 г. бы­ли в Африке и вели переговоры с Зиядат-Аллахом, кото­рый, находясь во вражде с сицилийскими арабами, мог быть полезным союзником Византии за ее обещание по­мочь ему в западной части Средиземного моря. Но еще важней была забота разъединить на время критских и си­рийских арабов. С этой целью на Крит было отправлено особое посольство, но эта сторона дипломатических сно­шений не принесла ожидаемых результатов: критские ара­бы в решительную минуту стали действовать вместе с си­рийскими. Удачней были переговоры с киприотами, по­следние были на стороне Византии и приняли на себя задачу держать надежных соглядатаев в городах сирийско­го побережья и извещать империю о планах и намерениях сирийских арабов.

Кипр был на стороне греков, и поэтому с началом экспедиции летом 910 г. Имерий прежде всего сделал вы­садку на этот остров. Хотя мусульмане оказали сопротив­ление, но местное население было к нему расположено и сообщало ему важные известия, приходившие сюда из Египта и Сирии. Для Имерия пребывание на Кипре было весьма выгодно в том отношении, что позволяло следить за различными областями калифата и давало возмож­ность предупредить соединение флотов, могущих прибы­вать из Египта, Тарса и Африки. Первый удар был нанесен сирийскому побережью, где была взята крепость Ал-Куббе и важный город Лаодикея. Но это движение к сирийскому побережью имело для Имерия роковое значение. В это время Кипр снова перешел во власть арабов, причем рене­гат Дамиан, начальник арабов, жестоко мстил убийствами и пожарами кипрским христианам, поддерживавшим Имерия. Действия мусульманского флота на Кипре поме­шали Имерию, и он в 911 г. начал отступление к островам Архипелага, куда преследовал его мусульманский флот под предводительством Льва Триполита и упомянутого Дамиана, и у острова Самоса нанес ему страшное пораже­ние. Византийский адмирал едва спасся от плена, большая часть кораблей была потеряна, и все обширное и обду­манное предприятие, которым занят был царь Лев в по­следние годы жизни, пошло прахом. Военная карьера Имерия была закончена, так как преемник Льва, брат его Александр, заключил его в монастырь, где он и умер (27). Воспоминание по постигшей Имерия потере флота при Самосе долго оставалось в памяти греков. Хотя для прави­тельства вопрос о критских арабах не переставал иметь жизненное значение и оно сознавало настоятельную не­обходимость покончить с этим вопросом, но урок, полу­ченный в 911 г., долго сдерживал военных людей. Лучшим свидетельством этого служат слова историка (28) по поводу новых предположений организовать экспедицию против критских арабов при царе Романе П.

«Когда царь Роман, движимый ревностью по Боге и руководясь советами паракимомена Иосифа, собрав повсюду военные корабли с жидким огнем и отборным войском фракисийской фемы, из Македонии и славянских колен, предполагал отправить их в Крит, члены сената, ему преданные, выражали неудовольствие по поводу этого предприятия, напоминая царю о бывших при его предшественниках издержках и планах и неудачах, сопряженных с громадными расходами. В собенности памятно было, как при блаженной памяти царе Льве и Константине подобное же предприя­тие стоило громадных потерь деньгами и людьми. Вы­ражалось опасение и морских бурь, и соединения сарацинских флотов Испании и Африки и народного поверья, что, кто отнимет у арабов Крит, тот будет царствовать над ромэями».

Известное под именем Константина Порфирородного сочинение «Об обрядах византийского двора» не может быть рассматриваемо в качестве произведения, действительно ему принадлежащего. Это есть сборник разного рода актов, хранившихся в царской канцелярии и в многочисленных приказах; между прочим, в этом сборнике находим следы придворного журнала, в кото­ром записывались события, касающиеся царей и их ин­тимной жизни, приемов иностранцев и торжественных выходов. При Константине благодаря проявленной им инициативе к собиранию древних архивных материа­лов часть их, к большому счастию для исторической на­уки, была прочитана и переписана и таким образом мог­ла сохраниться для потомства. Между прочим, во 2-й книге сборника, в главах 44 и 45, находим материалы, имеющие специальное отношение к военному делу, именно к двум критским походам Имерия и Никифора Фоки, из коих последний (в 961 г.) наконец подчинил Византии этот остров. Чрезвычайная важность сохра­нившегося здесь разнообразного материала позволяет проникнуть в самое существо дела и войти в малейшие подробности военного искусства, насколько оно зави­сит от материальных причин. Попытаемся сообщить не­сколько выводов на основании цифровых данных, какими, впрочем, характеризуется всякий деловой и финан­совый отчет.

Экспедиция Имерия не должна была воспользовать­ся всеми морскими силами империи, но, без сомнения, в походе участвовала значительная часть приморских фем. Подсчет военных людей, посаженных на суда, дает свыше 50 тысяч, считая здесь гребцов и военных людей, в числе коих были кавалеристы, и, между прочим, 700 человек русских, которые здесь упоминаются в пер­вый раз на службе империи. Все это громадное число военных людей размещено было на морских судах, при­надлежащих по своему составу 1) к царскому флоту и 2) к областному, или фемному, флоту. Первый участво­вал в походе поставкой и снаряжением 100 военных су­дов: 60 дромонов и 40 памфил. На дромонах на каждом судне было по 230 гребцов и по 70 военных людей; на памфилах на одной половине было экипажа по 160, а на другой — по 130. Присоединив сюда 700 русских вои­нов, будем иметь на царский флот 24 500[77] моряков. Что касается провинциального флота, или фемного, он уча­ствовал в экспедиции меньшим количеством судов и людей, можно думать даже, что и вообще он был слабей царского. Четыре фемы, организованные для обслужи­вания потребностей морской войны, представлены здесь в следующих цифрах: 1) кивиррэотская с 31 ко­раблем, из коих 15 дромонов и 16 памфил, на них всего экипажа 6760; 2) остров Самос с 22 кораблями, из них 10 дромонов и 12 памфил, всего экипажа 4680 человек; 3) эгейская фема представила 7 дромонов и 7 памфил с экипажем в 3100 человек; 4) фема Эллада выставила 10 дромонов с 3000 экипажа. Следовательно, провинци­альный флот представлен был в числе 77 судов, и всего экипажа на нем было 17 540 человек. Кроме того, при­влечены были к набору в этот поход некоторые отделы войск и некоторые азиатские фемы с той целью, чтобы составить отряд конной службы. Сюда вошли полки фракисийской фемы, схоларии и македонцы всего в числе 1037 человек, и по 1000 рекрут из фем фракисийской и севастийской, кроме того, 500 новобранцев в феме Анатолике — всего 4037[78]. Независимо от упомянутых частей привлечены были к службе в этом походе мардаитов числом 5087. Таким образом, всего привлечено было в поход, как сказано выше, больше 50 тысяч, хотя в изданном тексте данный итог не согласуется с нашим, давая 47 тысяч с небольшим.

Затем по приводимым в сборнике Константина актам получаем до известной степени возможность коснуться двух соединенных с тем же походом вопросов: системы рекрутской повинности и финансовых расхо­дов, сопряженных с поставкой армии на военное поло­жение. Постановка этих вопросов делается возможной вследствие некоторых указаний в занимающем нас мате­риале на зависимость принимаемых на военную службу людей от земельного их обеспечения и на существова­ние в империи так называемых стратиотских, или воен­ных, участков, владельцы коих обязаны были к разным видам службы, смотря по финансовой квалификации участка. Военно-податные участки в фемах есть не толь­ко особенность византийского земельного хозяйства, но вместе с тем характерная черта изучаемой нами эпохи. Поэтому необходимо сделать здесь несколько указаний, хотя бы исключительно с методологическими целями, в применении к сборнику «Об обрядах византийского двора». В сборнике не имеется прямых данных о том, как, собственно, происходил набор военных людей для царского флота, точно так же можно лишь выставлять предположения насчет появления в этой экспедиции 700 русских. Но зато для провинциального флота сохра­нилось несколько ценных указаний. Прежде всего в трех морских фемах дело поставки военных людей лежало на обязанности военных начальников этих фем, или стратигов: «стратиг такой-то фемы принял на себя поставить» или «обязался поставить»[79]. Количество требуемых с каждой фемы людей, конечно, стояло в зависимости от числа судов, каким каждая фема участвовала в экспеди­ции, но, кроме того, при наборе нужно было считаться с семейным и имущественным положением крестьянско­го населения. Для выяснения этого обстоятельства име­ется несравненный по точности акт в том же отчете (29) по критской экспедиции.

«Протоспафарий Федор Пантехни принял подряд (εδεξατο) или «получил приказ» отправиться в фемуАнатолику и произвести перепись в селении Платаниаты с тем, чтобы с жителей этого места и с