Португалия в конце XIX – начале XX вв. 1 страница

С начала XVIII в. Португалия испытывала экономическую и политическую зависимость от Англии. В соответствии с существовавшими торговыми договорами Португалия экспортировала в Англию вина, а Англия экспортировала в Португалию изделия своей текстильной промышленности. Торговые договоры, служившие своеобразным отражением союза португальской винодельческой аристократии с английской аристократией (текстильными фабрикантами), давали значительные преимущества англичанам и способствовали гибели португальской текстильной промышленности – единственной отрасли промышленности, получившей развитие в Португалии.

Однако начиная с 1870 г. нарождающаяся португальская буржуазия предпринимает попытки (в ряде случаев, успешные) избавиться от импорта английских тканей. Для того, чтобы создать благоприятные условия для местной текстильной промышленности, португальское правительство ограничило ввоз в страну готовых текстильных изделий, увеличив импорт шерсти и хлопка, служивших сырьём для португальских текстильных мануфактур. Одновременно Португалия пошла на диверсификацию торговых партнеров, заключив торговые соглашения с Францией, Германией, Австрией, Испанией и другими странами, а также ввела протекционистские тарифы[1]. В то же время началось бурное развитие и других отраслей промышленности – прежде всего горнодобывающей, кожевенной, строительство железных и шоссейных дорог. Если в 1852 г. в Португалии было не более 218 км дорог с щебёночным покрытием, то в 1884 г. их уже насчитывалось 9155 км, а в 1900 г. Дорожная сеть составила 14230 км. Быстро увеличивалась также протяженность железных дорог в стране. В 1856 г. она составила лишь 36 км, в 1892 г. - 1888 км, в 1902 г.- 2381 км, в 1912 г. – 2974 км. В 1894 г. Португалия вышла на десятое место в мире по густоте железнодорожной сети на 1 кв. км. Развитие транспортных коммуникаций в значительной степени способствовало промышленному развитию и росту капиталистических производственных отношений[2]. Так если в 1853 г. Португалия не располагала ещё паровыми машинами для промышленных целей, в 1840 г. их было 4 с общей мощностью в 79 лошадиных сил, то в 1850 г. число паровых машин удвоилось, а в 1881 г. португальская промышленность располагала паровыми машинами с общей мощностью в 9087 л.с., а в начале нашего века это число удвоилось[3]. У Португалии к тому времени был сравнительно сильный торговый флот и около 3 тыс. км железных дорог, связанных с сетью испанских железный дорог.

Правда, по сравнению с другими странами Западной Европы промышленное развитие Португалии было незначительным. Например, если в начале 1900-х годов мощность португальской промышленности составила 11 тыс. л.с., Бельгия (территория которой была в два раза меньше португальской) имела промышленность мощностью в 729 тыс. л.с[4].

Однако число фабрик в Португалии быстро росло. В 1822 г. их было лишь 1031, в 1881 г. – 1350, а накануне Первой мировой войны было более 5000 фабрик. Число рабочих было в 1822 г. 15 тыс., в 1881 г. – 189 тыс., а накануне войны – 200 тыс[5].

Период предпринимательской горячки был непродолжительным. Он характеризовался учреждением многочисленных, но быстро лопавшихся спекулятивных компаний, акционерных обществ и т.д. Для того, чтобы поддержать отечественную промышленность, правительство прибегало к бесчисленным займам и вводило всё новые налоги, которые ложились непосильным бременем на обнищавшее крестьянство, итак уже жившее на грани голодной смерти. Кроме того, механизация сельского хозяйства привела к сокращению использования крестьян-сезонников, а колебания мировых цен, капиталистическая концентрация производства, сокращение пахотных земель из-за расширения площадей, предназначенных для виноградоводства, шелководства и пастбищ для скота, привели к разорению части крестьянства и возникновению «избыточного» населения в деревне. Своеобразной формой протеста против этой системы угнетения и эксплуатации явилась массовая крестьянская эмиграция, главным образом в Бразилию. С 1872 по 1900 г. из Португалии эмигрировало около 580 тыс. человек, с 1904 г. число эмигрантов достигло 35 тыс. человек ежегодно[6]. С 1870 до 1930 г. из Португалии эмигрировали 1,5 млн. человек[7]. Португалия, по выражению К.Маркса, страдала не только от развития капиталистического производства, но и от «недостаточности» этого развития. Отражением противоречивости этого развития явился быстрый рост ростовщического капитала, появление большого числа эфемерных акционерных обществ. Если в 1852 г. было только два анонимных общества с капиталом в 500 конто, то в 1882 г. их было уже 257 с капиталом в 118 млн. конто. Если в 1872 г. было лишь 15 банков, то в 1875 г. их стало уже 51. В конце XIX банковская активность в основном сводилась к предоставлению ссуд, ростовщичеству и другим операциям кредитного характера. Позже к этому добавились помещение денег под проценты от эмигрантов, различные спекуляции и т.п.

Капиталистическое развитие Португалии осуществлялось прежде всего за счет внешних займов. Для развития промышленности, модернизации транспортной инфраструктуры, реформ административного аппарата, для отмены феодальных прав и привилегий, гражданских войн нарождающаяся и быстро набирающая силу португальская буржуазия нуждалась в деньгах. Поэтому золото, прежде поступавшее в королевскую казну из Бразилии, теперь (с середины XIX в.) заменили внешними займами. В 1890 г. государственный долг Португалии равнялся 573 тыс. конто, причем две трети этой суммы составлял внешний долг. Ссуды начали предоставляться Англией с 1850 г. и особенно возросли, когда началось строительство железных дорог. В 1910 г. государственный долг Португалии составлял более 797 тыс. конто[8].

Усиление налогов и английские займы не смягчили, а усугубили экономические и финансовые трудности страны. С помощью внешнего кредита в стране пустили глубокие корни английские, германские и французские компании, установившие полный контроль над наиболее важными, ключевыми отраслями хозяйства. Они, в частности, прибрали к рукам горнодобывающую промышленность, транспорт и дорожную сеть, электроэнергию, табак, текстильную промышленность, мукомольное производство и т. п[9].

Политика правительства привела страну к катастрофе. Государственный долг рост с невероятной быстротой, сделав положение Португалии похожим на положение крестьянина, попавшего в кабалу к деревенскому ростовщику. Начиная с середины XIX в. в течение 40 лет дефицит государственного бюджета увеличивался ежегодно в среднем на 8 млн. мильрейсов. Очень дорого обходилось содержание армии и флота, выплата процентов по займам, огромные расходы шли на королевский двор, широко использовавший право получения авансов из казны за счёт цивильного листа, а также казнокрадство[10].

В 1892 г. португальское правительство, испытывавшее серьёзные финансовые трудности, объявило о государственном банкротстве. Это имело своим следствием сокращение суммы ежегодно выплачиваемой по займам на две трети. АНГЛИЯ И Германия предложили Португалии новые займы, чтобы она могла выйти из финансового кризиса. Однако Лиссабон предпочёл обратиться в 1897 г. к Франции с просьбой о предоставлении займа.

В передовых кругах Лиссабона и Порту появились республиканские тенденции, представители буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции развернули активную пропаганду, ратуя за обновление экономической и политической жизни страны, за избавление её от подчинения английскому капиталу и от паразитических элементов[11]. Однако вплоть до начала XX в. Республиканское движение имело сравнительно низкую социальную базу, охватывая лишь интеллигенцию, и будучи оторвано от широких народных масс. В то же время постепенно в среде рабочих, ремесленников и мелкобуржуазной интеллигенции сформировалось социалистическое движение, одним из наиболее популярных лидеров которого стал член I Интернационала, прудонист, поэт Антеру ди Кентал. В 1872 г. Поль Лафарг и эмигрировавшие в Португалию испанские социалисты создали в Лиссабоне первые социалистические группы. В 1875 г. была основана Португальская социалистическая партия (окончательное её оформление произошло на Лиссабонском конгрессе в 1877 г.)[12].

Рост рабочего класса и его тяжелое материальное положение способствовали усилению республиканского движения в стране в начале XX в. На выборах в 1900 г. за республиканцев было подано лишь 3856 голосов, а в 1906 г. они получили уже 13204 голоса и тогда же провели в Лиссабоне 4 депутатов в парламент во главе с Афонсу Кошта. Но всё же партия не имела массовой базы в стране, она оставалась буржуазно-интеллигентской организацией. В 1902 г. имели место республиканские волнения в армии и флоте. В 1906 г. республиканцы возглавили новое восстание моряков. Стремясь любыми мерами подавить республиканское движение король Карлуш I (1889-1908) поручил формирование кабинета Жуану Франку, снабдив его диктаторскими полномочиями. В январе 1908 г. были распущены муниципальные советы, закрыты все газеты, кроме тех, которые отражали мнение правительства. Начались массовые аресты. Однако эти реакционные меры натолкнулись на упорное сопротивление широких слоёв населения, возглавленное республиканцами. Был организован заговор с целью свержения монархии, одним из участников которого был отец нынешнего президента Португалии Мариу Соареша, республиканец-либерал, которого правительство Ж.Франку заключило в тюрьму в Вила Висоза[13]. 1 февраля 1908 г., когда Карлуш I и наследник престола Луиш Филипп возвращались из Вила Висоза в Лиссабон, в их экипаж была брошена бомба и они были убиты, а принц Мануэл был ранен[14]. В.И. Ленин в статье «О происшествии с королем португальским» писал: «Мы жалеем о том, что в происшествии с королем португальским явно виден ещё элемент заговорщического, т.е. бессильного, в существе своем не достигающего цели, террора при слабости того настоящего, всенародного, действительно обновляющего страну террора, которым прославила себя Великая Французская Революция… Но до сих пор в Португалии удалось только напугать монархию убийством двух монархов, А не уничтожить монархию.» Ленин предсказал возможность того, что «республиканское движение в Португалии поднимается ещё выше»[15]. Это предвидение полностью сбылось.

После гибели Карлуша I и Луиша Филиппа на престол взошёл 19-летний Мануэль II (1908-1910 гг.). Он пытался с помощью уступок сбить накал революционной борьбы: объявил амнистию участникам республиканского восстания во флоте в 1906 г., отменил изданный Ж. Франку декрет, увеличивший цивильный лист на 1 млн. франков и т.п.

Португальский историк Ж. Амаду так описывал его деятельность: «Не имея политического опыта, не будучи подготовлен к власти, король не сумел уничтожить хаос, который его окружал. Впрочем, кризис был настолько глубоким, что без полного обновления принципов и институтов никто не смог бы его предотвратить. Лучшим доказательством этого была слабость короля Карлуша. Король Мануэль пытался быстро добиться примирение враждующих сил. Но те, кто называл себя защитниками монархии, не мыслили прийти к согласию, будучи разделенными своей мелочной борьбой, амбициями и завистью. А республиканская пропаганда росла, расширяя сферу своего влияния»[16].

4 октября 1910 г. в Лиссабоне вспыхнуло восстание, уже два года подготовлявшееся республиканцами и поддержанное армией и флотом. Король бежал через Гибралтар в Англию. 5 октября 1910 г. в Лиссабоне была провозглашена республика и было создано временное правительство во главе с доктором Теофиму Брага. Он был крупным ученым-филологом, труды которого о португальской литературы были широко известны в кругах интеллигенции.

Вскоре было созвано Учредительное собрание, подготовившее первую республиканскую конституцию Португалии, которая вошла в силу 20 августа 1911 г. Согласно конституции в стране было введено республиканское парламентcкое государственное устройство. Главой исполнительной власти стал президент, избиравшийся на 4 года, а законодательной властью стал парламент, который мог сменить президента и распустить правительство. Политическое руководство страной осуществляла партия, имевшая большинство в парламенте. В.И. Ленин отмечал, что Португальскую революцию 1910 г. «придётся, конечно, признать буржуазной» и подчеркивал, что «народной» она «не является, ибо масса народа, громадное большинство его активно, самостоятельно, со своими собственными экономическими и политическими требованиями, в ней заметно не выступают»[17].

Революция 1911 г. мало изменила положение трудящихся масс Португалии и её колоний. В стране сохранились феодальные отношения, господство помещиков-латифундистов не было свергнуто, хотя им пришлось теперь делить политическую власть с буржуазией. Католическое духовенство сохранило свое политическое, экономическое и идеологическое влияние, поскольку церковь не была отделена от государства. В государственно-административном аппарате сохранили свои позиции монархические чиновники. Многие политические институты времен монархии были сохранены. Революция 1910 г. не внесла радикальных изменений в характер производственных отношений в стране, не изменила её социально-экономической структуры, не стимулировала её промышленного развития, не ликвидировала свойственные Португалии формы «финансовой и дипломатической зависимости»[18].

Углубился финансовый кризис в стране. Эксплуатация трудящихся в метрополии и колониях резко усилилось. Был увеличен налоговый пресс. Рабочий день остался неограниченным, рабочее законодательство не было разработано. Кое-что было сделано только в области просвещения и культуры. Была проведена реформа начального образования, были созданы специальные школы для подготовки учителей, реорганизованы средние, технические и высшие учебные заведения, открыты университеты в Лиссабоне и Порту[19].

Период «относительного либерализма».

Когда в 1914 г. разразилась Первая мировая война, Португалия заявила о готовности выступить на стороне Антанты. Однако Англия отклонила это предложение, не желая делиться с Португалией плодами победы в войне.

В конечном счете, в 1916 г. Англия под нажимом Франции согласилась на участие Португалии в войне. Португальская армия (в составе которой было много солдат из африканских колоний) воевала в 1917 г. во Франции на стороне Антанты[20].

Еще до этого 23 февраля 1916 г. были реквизированы германские суда, находившиеся в португальских портах.

За участие в Первой мировой войне Португалия по Версальскому миру 1919 г. получила незначительную территорию на восточном побережье Африки к югу от реки Ровумы, известную под названием «треугольник Кионга», ранее входившую в состав Германской Восточной Африки.

Период с 1920 по 1926 гг. был самым неспокойным в истории Первой республики. В одном только 1920 г. сменилось восемь Кабинетов министров.

19 октября 1921 г. имела место печально знаменитая «Кровавая ночь», когда был убит ряд видных политиков, в том числе Антониу Гранжу, председатель правительства, которое было свергнуто в тот день демократической революцией.

Партии обвиняли друг друга в причастности к этому преступлению, которое вызвало волну протестов по всей стране[21].

Экономическая, социальная и финансовая ситуация в стране была исключительно тяжелой. «Только диктатура может нас спасти», – таково было широко распространенное мнение в начале 1920-х годов.

Правительство Демократической партии, возглавлявшееся Антониу Мария да Силвой, находилось у власти почти два года, что казалось недопустимо долгим сроком другим партиям, стремившимся сменить демократов у руля правления страной.

В это время Португалия переживала острейший политический и экономический кризис, который сопровождался рядом стачек и восстаний. Анархо-синдикалистская Всеобщая Конференция труда была неспособна создать крепкую организацию рабочего класса. Коммунистическая партия Португалии возникла только в 1922 г. и ее влияние на рабочий класс было еще крайне незначительным.

28 мая 1926 г. генерал Гомиш да Коста, пользовавшийся поддержкой военно-диктаторского правительства Испании, поднял восстание в городе Брага. К восстанию быстро подключились все войска северной части страны. Захватив власть в Португалии, генерал Гомиш да Коста ликвидировал демократическое правительство и разогнал парламент. Но уже через несколько недель при участии Англии Гомиш да Коста был свергнут, и власть была захвачена другим генералом – Кармоной, связанным с банковским капиталом страны. Антиправительственное восстание 1927 г. было жестоко подавлено. В 1928 г. Кармона стал президентом республики[22].

В связи с тяжелым финансовым положением правительство обратилось к Англии, которая предоставила заем, как обычно, на основе определенных уступок в колониях. Англии были предоставлены привилегии в порту Бейра в Мозамбике сроком на 90 лет. Особые преимущества были предоставлены в Лоренсу-Маркише и Южно-Африканскому Союзу. К 1929 г. 40% расходной части государственного бюджета Португалии составляли расходы по уплате долгов Англии. Около 1/3 всех государственных средств страны расходовалось на армию, флот и полицию[23].

В 1930 г. началась фашизация государственного строя Португалии. В апреле и в июле 1930 г. по всей стране прокатилась волна арестов оппозиционных демократических деятелей. 31 июля правительство, поставившее все оппозиционные партии фактически вне закона, созвало совещание, на котором было заявлено об образовании правящей партии – Национального союза.

В 1932 г. президент Кармона передал всю полноту власти в стране профессору Оливейре Салазару, назначенному премьер-министром и бывшему до этого (с 1928 г.) министром финансов.

Профессор Жозе Эрману Сарайва, автор «Истории Португалии», пишет: «О результатах Первой республики судили по-разному. По мнению одних, это был полностью негативный период, который заменил власть демагогией, дезорганизовал государственный аппарат, сделав его неспособным решать реальные проблемы, способствовал обнищанию страны, замедлил экономический прогресс, усугубил полуколониальную зависимость в отношении Англии и свелся к безответственной парламентской болтовне, прерывавшейся кровавыми эпизодами.

По мнению других, это была эпоха плодотворного и творческого подъема, когда был осуществлен первый опыт демократического правления, народ проявил заинтересованность к политическим процессам, были предприняты обновляющие шаги в сфере семейного и образовательного законодательства. Первая республика мужественно защитила заморские владения от алчности великих держав ценой вступления в Первую мировую войну и обеспечила формирование цивилизованного прогрессивного политического менталитета, проявленного интеллектуалами, которые объединялись вокруг журнала «Сеара нова».

Радикальный антагонизм этих интерпретаций отражает непреодоленные идеологические конфликты, препятствующие формированию целостной оценки, свободной от предвзятого отношения»[24].

15 миллионов в колониальной тюрьме.

Ангола была крупнейшей по территории колонией Португалии. Ее площадь составляла 1247 тыс. км². Население (к 1967 г.) – 5 млн. человек, из них 94% составляли африканцы и 6% – португальцы.

Вся хозяйственная жизнь Анголы была подчинена интересам правящего класса метрополии. Она была сориентирована на экспорт кофе, алмазов, нефти и других товаров, в которых нуждалась экономика Португалии.

Ангола поставляла метрополии большую часть потребляемого ею сырья и в то же время поглощала большую часть экспортируемой ею промышленной продукции.

Главной отраслью экономики этой колонии было сельское хозяйство, на долю которого приходилось 80% стоимости валовой продукции. Основными товарными культурами были кофе, сахарный тростник, хлопок, кукуруза, сизаль, масличная пальма.

Все лучшие земли принадлежали плантаторам-португальцам. Они владели около 1,5 млн. Га плодородной земли, в то время как африканское население, во много раз превышающее европейское имело лишь 1,8 тыс. Га худших земель.

Огромные земельные массивы (несколько сот тысяч гектаров) были заняты под кофейные плантации, которые принадлежали португальцам. Так, например, в округе Амбоин – одном из главных центров выращивания кофе, – из 31 тыс. Га только 1 тыс. Га принадлежала африканцам.

Как правило, крупными и средними земельными собственниками были португальские поселенцы, португальские и иностранные компании, а мелкими собственниками – африканцы.

Распределение валового дохода продукции сельского хозяйства между европейцами и африканцами было крайне неравномерно.

В мае 1949 г. один португальский агроном провел исследование распределения доходов в районе Казенго – одном из главных центров производства кофе в Анголе. Оно показало, что только 36% всех доходов приходилось на африканское население.

Прибыльность европейских хозяйств объяснялась не столько тем, что они располагали некоторым количеством современного сельскохозяйственного инвентаря, сколько высокой степенью эксплуатации дешевого труда африканцев.

Африканские хозяйства были специализированы главным образом на производстве продуктов питания для собственных нужд и лишь иногда производили небольшое количество продуктов для продажи. Основу питания на севере страны составлял маниок, на юге – кукуруза. Те африканские хозяйства, которые в принудительном порядке заставляли выращивать хлопок и другие экспортные культуры, нещадно эксплуатировались при помощи основанной на произволе и обмане закупочной системы.

В глубинных районах хозяйства африканцев часто имели натуральный характер, там практиковались крайне отсталые методы земледелия. Единственным орудием труда служила мотыга. Сохранялось естественное разделение труда, свойственное ранним общественным формациям: мужчины вырубали лес, подготавливали почву для посева и занимались охотой; женщины вскапывали землю, выращивали сельскохозяйственные культуры и собирали урожай.

Натуральные хозяйства африканцев, основанные на общинной собственности на землю, постепенно разлагались под ударами развивающегося капиталистического производства. Закон, обязавший каждого мужчину старше 16 лет платить денежный налог от 180 до 300 эскудо, выбросил значительную часть прежде независимых африканских производителей на рынок труда.

В результате в Анголе наблюдалось сложное и своеобразное переплетение различных общественно-экономических укладов, включая патриархально-родовой, феодальный, мелкотоварный и капиталистический. К концу 1960-х годов последний приобрел доминирующее значение не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве.

Но наиболее развитые формы и внушительные масштабы получило развитие капитализма в промышленности.

В 1964 г. общая сумма инвестиций, вложенных в промышленность (исключая горнодобывающую), оценивалась в 3 млн. конто. В этом же году в Анголе насчитывалось более 3 тыс. промышленных предприятий, на которых работали 62,5 тыс. человек.

Однако в общем экономическом балансе страны удельный вес промышленности был значительно меньше, чем сельского хозяйства. Многие важные отрасли промышленности практически отсутствовали. Наиболее развитыми были две отрасли – горнодобывающая и обрабатывающая промышленность.

Горнодобывающая промышленность (особенно добыча нефти и железной руды) развивались очень быстрыми темпами.

В середине 1960-х годов горнодобывающая промышленность имела инвестированный капитал около 4 млн. конто, из которых 1,2 млн. были вложены в добычу алмазов, остальные – в добычу нефти, железной и марганцевой руды и фосфоритов.

Горнодобывающая промышленность почти полностью находилась в руках иностранного капитала.

Компания «Диаманг» (Компаниа душ диамантиш де Ангола) имела исключительное право на разведку и добычу алмазов на территории, составлявшей 81% площади Анголы. На этой территории «Диаманг» был «государством в государстве» и распоряжался материальными и человеческими ресурсами совершенно бесконтрольно.

«Диаманг» был дочерней компанией «Де Бирса», который в свою очередь был филиалом «Англо-Америкэн Корпорейшн оф саут Африка», президентом которой был знаменитый миллиардер Гарри Оппенгеймер. Специальные декреты, изданные в 1969 г., санкционировали контракты, заключенные португальским правительством с «Диамангом», по которым последний получил исключительные права на разведку и добычу алмазов и других драгоценных камней на всей территории Анголы.

Но главным районом добычи алмазов был северо-восточный угол округа Лунда. Имея штаб-квартиру в Дундо, «Диаманг» осуществлял фактический суверенитет над этим районом, контролируя наем рабочей силы, школы, медицинские учреждения и даже имея свои вооруженные силы.

Добыча нефти в Анголе началась в июле 1952 г. после заключения правительством колонии контракта с «Карбонанг» (Компаниа де Комбустиваиш ду Лобиту). «Карбонанг» являлся дочерней компанией бельгийской компании «Петрофина». В 1955 г. была добыта нефть южнее Луанды в Бенфика, а в конце того же года «Карбонанг» получил лицензию на строительство нефтеперерабатывающего завода. В 1957 г. «Карбонанг» был переименован в «Петрангол» (Компаниа Консессионариа де петролеус де Ангола), в которой 45% капитала принадлежала «Петрофина».

В конце 1968 г. американская компания «Галф ойл» начала добычу нефти в анклаве Кабинда. Была создана дочерняя компания «Кабинда галф ойл», принадлежавшая американским владельцам. До 1967 г. «Галф ойл» вложила в разведку нефти в Кабинде около 800 000 конто. В 1968 г. она инвестировала в добычу нефти более 1 млн. конто.

«Диаманг», «Петрофина», германская фирма Круппа являлись безраздельными хозяевами огромных природных богатств Анголы и получали от их эксплуатации баснословные прибыли.

Наличие в Анголе разных социально-экономических укладов определило сложную и своеобразную социальную структуру ангольского общества. Европейцы – это колониальные чиновники, судьи, офицеры, помещики, промышленная буржуазия, а также рабочие, учителя, врачи.

Африканское население Анголы можно было разделить на две группы: эксплуатируемые трудящиеся (батраки, вольно-наемные, «законтрактованные») и собственники (родоплеменная верхушка, землевладельцы, сельская буржуазия).

В группе африканцев-собственников относительно многочисленный слой составляли африканцы-землевладельцы. Некоторые африканцы имели сравнительно большие плантации кофе – размером от 100 до 300 Га.

Большинство ангольских крестьян, владевших мелкими земельными участками, представляло собой так называемых независимых производителей, не эксплуатировавших чужого труда. Фактически же они подвергались эксплуатации со стороны крупных плантаторов и сельскохозяйственных компаний, у которых они были вынуждены арендовать сельскохозяйственный инвентарь, семена, мельницы и т.д.

В результате удельный вес африканского сектора по производству сельскохозяйственной продукции значительно уступал удельному весу европейского сектора, хотя в сфере производства в середине 1960-х годов были заняты 4,6 млн. африканцев и всего лишь 172 тыс. европейцев.

Так в 1959 г. на европейский сектор приходилось 65 800 тонн кофе, а на африканский – только 22 тыс. тонн (то есть около трети общего объема производства), а в 1961 г. соответственно 97 307 тонн и 20 793 тонн.

Все это свидетельствовало о растущей конкуренции между двумя социально-этническими слоями населения Анголы и об экономическом наступлении, которое вели европейские поселенцы на позиции африканцев. Эти изменения были связаны также с постоянно увеличивавшейся иммиграцией европейского населения, сгоном африканцев с земли и ростом численности наемных рабочих из разорившихся мелких крестьянских собственников.

Беспощадная эксплуатация со стороны плантаторов, иностранных компаний и скупщиков, необходимость платить денежный налог – все это заставляло африканцев уходить из деревень в города. Этому, по свидетельству протестантского миссионера Т. Окумы, способствовали также «истории, рассказываемые вернувшимися из Лобиту и Луанды…, о больших возможностях получить там работу… Они уверяют, что портье или курьеры зарабатывают не менее 400 эскудо в месяц. Обычно же рабочий в деревне счастлив, если ему удается заработать половину этой суммы[25]».

Другая причина массовой миграции в города – стремление избежать контракции (вербовки) на принудительные работы. По свидетельству того же Окумы, многие африканцы бежали в города после того, как племенные вожди получали от колониальных властей предписание подготовить определенное количество африканцев («контрактадуш») для принудительных работ на строительстве мостов, дорог, зданий и т.п. Многие искали спасения в городах от долгов плантаторам и торговцам.

Таким образом происходил процесс размывания африканского крестьянства: значительная его часть, разоряясь, пополняла ряды растущего класса наемных рабочих.

Соотношение между африканскими и европейскими рабочими в середине 1960-х годов составляло 8:1 на крупных предприятиях и 3:1 на мелких предприятиях. Белых рабочих было примерно 11 тыс., а рабочих-африканцев – приблизительно 49 тыс.

Средняя заработная плата европейца составляла, по официальным данным, 36 756 эскудо в год. Рабочие-африканцы получали в среднем 8340 эскудо в год или 23 эскудо в день, то есть в четыре с лишним раза меньше, чем европейцы.

По данным Т. Окумы, несколько лет проживавшего в Анголе, европейские квалифицированные рабочие зарабатывали в три с лишним раза больше, чем квалифицированные рабочие-африканцы за ту же работу.

Особую группу африканского населения составляла национальная интеллигенция. В связи с необходимостью иметь помощников из местного населения в различных областях административной и хозяйственной деятельности (клерков, переводчиков, телеграфистов, счетоводов и т.п.) колонизаторы вынуждены были создать для небольшой части африканцев некоторые возможности получения среднего образования. Это привело к появлению небольшого слоя образованной африканской элиты. Это имело своим результатом ломку родоплеменных институтов.