НОРМА: ОРИЕНТАЦИЯ И ПРОГРАММА ПОВЕДЕНИЯ

Посредством права субъект социального управления не просто информирует адресатов о должном, дозво­ленном или запрещенном поведении, о мерах принуж­дения. Стержнем правового воздействия на поведение людей является нормирование человеческой деятель­ности. По своей природе нормы права представляют собой качественно особое явление в ряду как команд, так и простых информационных сообщений. В них ин­формация сопряжена с волевой, «предписательной» при­родой права. В известной степени нормы — нечто про­межуточное между фактической информацией (большей частью выраженной дескриптивными суждениями) и

командами, приказами. С одной стороны, норма—опи­сание поведения, его связи с определенными условиями. Наличие гипотезы делает норму в определенном ас­пекте просто дескриптивным суждением. С другой сто­роны, норма предписывает поведение, следовательно, она сродни команде. Любую норму в принципе можно переформулировать в фактическое утверждение, но это будет искусственная конструкция. «Основная за­дача нормы не в описании определенного поведения или результатов этого поведения,—правильно пишет А. А. Ивин,—а в предписании этого поведения...»⁶⁷. Тем не менее норма—это не команда. Думается, ин­теграция положений теории права и теории информации позволяет выработать особое понятие — «информация — веление», отражающее своеобразие правовых норм.

Такая двойственная природа норм права имеет пер­востепенное значение при решении проблемы струк­туры правовой нормы, выделения норм различных ви--

ДОВ.

Правовые нормы являются разновидностью норм вообще. Следовательно, им присущи общие для всех норм свойства, во всяком случае логические. Но им присущи и некоторые особые свойства, вытекающие из специфики правового регулирования человеческой дея­тельности.

Представляется, что в наиболее широком смысле как норму можно рассматривать обусловленную внеш­ним объективным основанием логическую взаимосвязь каких-либо двух (или более) понятий, отражающую объективно существующую или искусственно создан­ную взаимосвязь реальных явлений. Норма именно по­тому есть мера чего-либо, что эта мера определена от­носительно чего-то другого.

Тот факт, что норма есть масштаб, мера чего-то, вносит в ее характеристику элемент долженствования, необходимости. Долженствование обусловлено и тем, что норма имеет внешнее объективное основание, которое придает ей особую логическую природу. Элемент дол­женствования, выраженный в норме логически, при­водит к тому, что любая норма так или иначе может быть завершена высказыванием типа «потому, что», «для того, чтобы» и т. п.

Вообще долженствование как неотъемлемое свой­ство норм не обязательно формально и словесно фикси-

руется. Нормы (в том числе правовые) большей частью внешне выглядят как фактические утверждения (на­пример, высказыванию «покупатель обязан передать деньги» вполне можно придать такую окраску: «поку­патель есть лицо, обязанное передать деньги...»). Дол­женствование отражает скорее не внешнюю, а внутрен­нюю, сущностную сторону норм, их предназначение. Нормы призваны регулировать поведение людей, побуж­дать их к определенному поведению (или воздержанию от него).

Таким образом, элемент долженствования, необхо­димости, императивности — неотъемлемое свойство норм вообще и норм права в частности. Поэтому нельзя од­нозначно решать вопрос о признании нормами, напри­мер, дефиниций, содержащихся в тексте нормативных актов и носящих характер фактического утверждения (многие определения, содержащиеся в Конституции, дру­гих законах).

Однако элемент долженствования еще не дает пово­да выделять правовые нормы (и иные социальные нор­мы) из норм вообще. Специфическим признаком право­вых норм (как и ряда иных социальных норм) являет­ся то, что в праве нормируются не меры вещества или его свойств (как в технике), не свойства, признаки или параметры системы (как в науке, языке, некоторых сферах жизни общества), а прежде всегоповедение лю­дей. Представляется, что именно это обстоятельство лежит в основе понимания природы и характеристики правовых норм как регуляторов поведения.

Как известно, право регулирует не просто поведение людей, а их поведение по отношению друг к другу. Поэтому кроме того, что поведение людей нормируется по отношению к фактам реальной действительности (описанным в гипотезе), оно нормируется еще, так ска­зать, внутри самой диспозиции. Поведение каждого из субъектов отношения нормируется не «само по себе» и не по отношению к какому-то третьему объекту внеш­ней среды, а по отношению к поведению другого лица. Другими словами, поведение одного лица (лиц), слу­жит «точкой отсчета» для поведения другого лица (лиц), для установления его масштаба, меры. Именно поэтому мера поведения в правовой сфере приобретает вид прав и обязанностей субъектов по отношению друг к другу. Исходя из этого в строгом смысле слова

нормой права можно считать лишь норму, прямо и недвусмысленно устанавливающую права и обязаннос­ти (запреты) сторон отношения.

Выше говорилось о функциях правовой информации. Формулировка прав и обязанностей (запретов), т. е. собственно «описание поведения»,—это и есть прог­раммная информация в ее, так сказать, наиболее чис­том виде.

Однако право в действительности информационно богаче, чем система простых логических конструкций. Его информационная насыщенность обусловлена преж­де всего характером объекта регулирования — самого поведения людей, имеющего много сторон, аспектов, проявлений. Взять хотя бы тот факт, что само по себе поведение человека не «одномерно» — оно имеет вре­менные, пространственные, иные количественные и ка­чественные характеристики, предметную направленность и т. п. Кроме того, на взаимное поведение людей как таковое накладывается пестрая сеть наслоений—яв­лений внешнего мира с их характеристиками, а так­же свойства, качества самих действующих субъектов и т. д.

Поскольку поведение людей регулируется во всех этих аспектах, постольку оно нормируется не только по отношению к поведению других лиц, но и, говоря условно, по отношению к предметам, свойствам и т. п. Напрашивается вывод о том, что в праве имеются нор­мы разных типов, одни из которых устанавливают пра­ва и обязанности, другие нет. Если это так, тогда воз­никает вопрос: о структуре каких норм идет речь в дискуссии? Ведь если дефиниции считать нормами, то нет смысла говорить о санкции, ибо такую норму в принципе нельзя нарушить, так как она ни к чему прямо не обязывает.

Конечно, можно создать довольно искусственную конструкцию, а именно: дефиниция подразумевает, что надо понимать определяемое понятие так-то и так-то. В этом ее обязывающий характер. Но вряд ли есть смысл в такой натянутой конструкции. Точно так же, казалось бы, лишено основания деление норм на уп-равомочивающие и иные, так как управомочивающая норма уже логически не может иметь санкцию для уп-равомоченного лица. Санкция может быть адресована лишь другому—обязанному лицу, но это уже не упра-

вомочивающая норма, ибо нарушить можно лишь обя­занность или запрет.

Между прочим трудности подобного рода возникают и из правильного по существу суждения о предостави-тельно-обязывающем характере всех норм права. Из­вестно, например, что далеко не все нормы устанавли­вают одновременно взаимные права и обязанности лю­дей. Часто встречаются нормы, устанавливающие од­ностороннее право или обязанность какого-то лица. Обычно утверждается, что в таком случае соответствую­щая обязанность или право подразумевается, точнее, ло­гически следует из формулировки. Между тем из форму­лировки, скажем, чьего-то права соответствующая обя­занность вовсе логически не следует. Между ними, как представляется, нет ни логической, ни каузальной связи. Связь между ними чисто нормативная; она, конечно, интуитивно ощущается в силу опыта и знания существа права, но объективной необходимости здесь нет. Обязанность, соответствующая праву, может быть, а может и не быть. Или по содержанию она может соответствовать, а может и не соответствовать субъек­тивному праву и т. д.⁶⁸.

Если следовать этой мысли, можно признать само­стоятельными такие нормы, где в одном случае фор­мулируется обязанность и норма снабжена санкцией, в другом — формулируется субъективное право и норма не снабжена санкцией. Между прочим подобное «дроб­ление» нормативного материала ближе к действительно­сти. Так, информации, содержащейся в предложении «каждый гражданин СССР... имеет право избирать и быть избранным», вполне достаточно для формирования соответствующего поведения не только без текстуальной формулировки корреспондирующей обязанности ^(напри­мер, запрета препятствовать осуществлению избиратель­ного права), но даже без знания о наличии таковой са­мим адресатом. Формулирования права избирать вполне достаточно для того, чтобы субъект шел на избиратель­ный участок и голосовал. Правда, в случае воспрепятст-вования осуществлению этого права в дело вступает обя­занность, но это уже иной вопрос и новое правоотно­шение.

Для формирования поведения одного конкретного адресата действительно может быть достаточно инфор­мации, содержащейся в формулировке одностороннего

5 Заказ 2091 65

права или обязанности, что, конечно, не является ос­нованием для сведения нормы к такой формулировке. Правовая норма—мера, масштаб взаимного поведения людей, поэтому в содержание нормы должны уклады­ваться характеристики поведения по меньшей мере двух адресатов.

В данной связи представляет интерес деление норм на управомочивающие, обязывающие и запрещающие. Если исходить из того, что нормы регулируют взаим­ное поведение людей, то не может быть, скажем, «просто» управомочивающей нормы—она к чему-то обязывает другого адресата. Точно так же обязываю­щие и запрещающие нормы. Тем не менее в самих наз­ваниях эти нормы различаются. Дело заключается, как правильно отмечается в литературе, в их социальном назначении⁶⁹.

Именно в рассматриваемом смысле характер нор­мы как управляющей информации выступает на первый план. Дозволение, как и запрет и обязанность,— не про­сто различные логические операторы. Правильно пишет Л. С. Явич, что с социологической (поведенческой) сто­роны их различие имеет существенное значение⁷⁰.

Любая норма права имеет предоставительно-обя-зывающий характер. Но дело в том, что с точки зрения «регулирующего заряда» нормы, дозволение или обя­занность (запрет) выступают в той или иной норме на передний план. В таком случае «обратная сторона» нормы (для дозволения—запрет, обязанность, и нао­борот) имеет как бы подчиненное значение. Поясним сказанное. Возьмем, к примеру, нормы, устанавливаю­щие конституционные права граждан. В информацион­ном аспекте первоначальное, основное назначение этих норм—информирование граждан, которым они адре­сованы в первую очередь, об их возможности, «поле выбора» вариантов поведения, поддержанных силой государства. Это информирование, способное служить непосредственным побуждением к активному поведению. «Обратная сторона» такой нормы—обязанность других лиц, органов государства не нарушать данного права, не препятствовать его осуществлению и т. д. и вдобавок обеспечивать возможность его использования. Хотя здесь и существуют одновременно два адресата (упол­номоченный субъект и обязанные субъекты), имеются, казалось бы, уравновешивающие друг друга право и

обязанность, все же обязанность играет здесь как бы служебную, подчиненную роль, главный, деятельный субъект здесь—лицо, обладающее правом. То же самое относится соответственно к обязывающим и зап­рещающим нормам.

Сказанное касается в большей степени норм, уста­навливающих или только право, или только запрет, или только обязанность. Наличие таких норм, где «об­ратная сторона» текстуально отсутствует, но подразуме­вается, и определяет во многом характер дискуссии о видах норм.

Однако в советском праве много норм, устанавли­вающих одновременно права и обязанности сторон от­ношения, причем и то и другое находит четкое словес­ное выражение в нормативном' акте (нормы граждан­ского, трудового и многих других отраслей права). Предоставительно-обязывающий характер таких норм выражен отчетливо, и вряд ли даже возникает'вопрос о том, какого вида эти нормы (обязывающие, управо­мочивающие и т. д.).

Текстуальное закрепление как содержания права, так и корреспондирующей ему обязанности объясняется характером регулируемых отношений. Если оно харак­теризуется достаточно сложным набором действий, со­держание и назначение которых не всем очевидны, тре­буется более подробное описание отношения. Очевидно, что чем более конкретизируется норма, тем чаще пра­вомочие и обязанность получают текстуальное подтвер­ждение применительно к каждому «нюансу» отношения (см., например, ст. ст. 33, 36, 41 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик).

Правомочие и обязанность, на наш взгляд, не имеют логической связи. Эта связь носит нормативный ха­рактер, сложилась исторически, обусловлена природой права как регулятора. Между тем наличие в том или ином случае права, соответствующего обязанности и наоборот, интуитивно очевидно для большинства людей, что объясняется, по-видимому, силой опыта. Однако не во всех случаях такая «интуитивная очевидность» спо­собна заменить соответствующую формулировку в тек­сте. Представляется, например, желательным указывать в тексте нормативного акта на обязанности органов го­сударства, соответствующие правам граждан. Это удач­но сделано, например, в Законе о статусе депутатов в

СССР, а также в Законе СССР об охране атмосферного воздуха и Законе СССР об охране и использовании жи­вотного мира.

Как известно, в тексте нормативного акта нормы изложены часто в форме дескриптивных (описатель­ных) суждений, не имеющих императивного характера. Например, следует ли из текста ст. ст. 83 (организация производственного обучения), 84 (льготы для рабочих и служащих, обучающихся в общеобразовательных и профессионально-технических учебных заведениях), 85 (льготы в связи с обучением в высших и средних спе­циальных учебных заведениях), 89 (рассмотрение тру­довых споров в районных, городских народных судах) и других статей Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде что-либо о правах и обязан­ностях? Такие нормы даже отдаленно не напоминают логическую структуру «если—то—иначе», не укла­дываются в нее даже в результате их «логической об­работки».

Видимо, искать в них эту структуру нет необходи­мости. Такие нормы не регулируют поведение непосред­ственно. Точнее, они соотносятся с поведением не сов­сем так, как нормы, прямо указывающие на права и обязанности субъектов.

Для норм, непосредственно устанавливающих пра­ва и обязанности, характерна более тесная, близкая связь с соответствующим поведением. Эти нормы непос­редственно содержат побуждение к действию, во вся­ком случае регулируют не просто характер и содержа­ние действий, а само возникновение и направленность соответствующего поведения.

Нормы, из которых права и обязанности прямо не вытекают, связаны с поведением по-другому. Они не касаются его зарождения, формирования, направлен­ности и т. д., а касаются лишь его предметного содер­жания. Поэтому даже психологически такого рода нормы (благодаря, конечно, и их внешнему, словесному вы­ражению) представляются как некая «справочная ин­формация», которая должна учитываться в поведении.

Думается, что различие норм в указанном аспекте имеет существенное значение. Использование того или иного способа изложения правил поведения зависит от характера регулируемых отношений. А они весьма разнообразны. Есть по меньшей мере две группы от-

д5 ношении, или видов деятельности. В одних случаях чуу на передний план выдвигается содержательная, «пред-$ метная^ сторона деятельности. Это — различного рода , процедуры, организационная деятельность (например, порядок работы службы быта) и т. п. Здесь деятель­ность имеет много деталей, нюансов, параметров, ко­торые придают соответствующему нормативному ма­териалу как бы справочный характер. При этом важны не столько принудительность, долженствование (а зна­чит, и не права и обязанности в их юридическом смыс­ле), сколько целесообразное, организованное поведение, элементарный порядок действий.

В других случаях важна именно «правовая» сторо­на вопроса—взаимные права и обязанности, возмож­ность предъявлять претензии, требовать защиты своего права (гражданско-правовые—вещные и личные от­ношение, трудовые, хозяйственные, семейные). Здесь прямое указание на права и обязанности просто необ­ходимо.

Тот или иной способ регулирования должен быть обоснован, хотя практика во многом и «сглаживает» недостатки того или иного способа. Этому служит опыт и знания большинства людей, привычка к специфике всего юридического (т. е. к тому, что любые статьи закона ведут, в конечном счете, к праву или обязан­ности), логическое мышление. Механизм восприятия и извлечения информации человеком еще не совсем ясен, но вполне понятно, что формулировка, например, ст. 85 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде, гласящей, что: «рабочим и служа-^ щим, допущенным к вступительным экзаменам... пре­доставляется отпуск», будучи изменена на другие, ска­жем, «рабочие и служащие имеют право на отпуск, а администрация обязана» или «администрация имеет право предоставить отпуск»—в информационном пла­не воспринимается однозначно, хотя перечисленные ва­рианты в юридическом отношении принципиально раз­личны.

В целом в указанном аспекте правовая материя иногда носит, так сказать, случайный характер. Тем не менее, будучи построенной логически не всегда строго, система правовых норм достаточно успешно справляет­ся со своей главной • задачей — регулированием пове­дения людей. Во многом, как кажется, «недомолвки»

права дополняются весьма богатым и развитым меха­низмом человеческого сознания (правосознания), за­пасом информации. Дальнейшее глубокое изучение как индивидуальной психологии и информационных аспектов сознания, так и данных социологических исследований по правовой культуре населения способно точнее опи­сать механизм усвоения и понимания правовых предпи­саний.

Несмотря на обрисованные выше некоторые различия правовых норм, в целом все нормы права выражаются логически в описании условий и действий (гипотез п диспозиций).

Какое место следует отвести дефинициям и им по­добным положениям, которыми изобилует нормативный материал? Думается, что считать их самостоятельными нормами было бы не всегда верно. К этому нет осно­ваний даже с логической точки зрения—дефиницию никак нельзя считать нормой. Тем не менее, дефиниции играют существенную, подчас решающую роль в регу­лировании поведения, хотя и не воздействуют на него непосредственно.

Представляется, что вопрос о природе дефиниций можно попытаться решить двояко. В первом случае де­финициям можно придать значение государственного веления в том смысле, что они самим своим наличием в тексте как бы обязывают понимать определяемое по­нятие именно так, как это сделал .законодатель, и соответственно строить свое поведение. Иными словами, дефиницию можно считать самостоятельной нормой. Но это, видимо, только осложняет дело, так как от­сюда следует целый ряд проблем: получается, что су­ществуют разного типа нормы—устанавливающие пра­ва и обязанности (программу поведения) и не устанав­ливающие таковых, или, напротив, право есть сово­купность норм и еще каких-то образований и т. д.⁷¹.

Более плодотворным кажется иное решение — с по­зиций информационного подхода к праву. Право пред­ставляет собой все же систему норм, устанавливающих взаимные права и обязанности субъектов. Дефиниции же можно рассматривать как своего рода «вспомога­тельную» информацию. Они уточняют, раскрывают по­ложения, являющиеся составными частями элементов нормы. По своему «адресу» дефиниции всегда могут быть прикреплены к той или иной норме, хотя «обслу-

у-.^ ясййаюта» много норм в силу общности понятий в раз­ных институтах, отраслях права. Дефиниции, уточняю­щие то или иное нормативное положение,—это, так сказать, декомпозированная норма, т. е. разложенная на составные смысловые части. Этому, кстати, и служит разбивка нормативных актов ,на отдельные текстуаль­ные элементы.

Наличие дефиниций характерно для права в отли­чие, скажем, от морали. По вполне понятным причинам в праве, как нигде, необходима четкость, однозначность, определенность всех нормативных положений.

Дефиниции имеют различный характер в первую оче­редь в зависимости от того, что они определяют. Отме­тим лишь один аспект их классификации — дефиниция может «обслуживать» либо гипотезу, либо диспозицию, либо санкцию нормы, или, иными словами, относится к

; ориентирующей, программной или прогностической ин-

^ формации.

® В тексте нормативных актов дефиниции располага-^; ются по-разному. В одних случаях они выделены в са­мостоятельную статью (например, ст. 11 Основ граждан­ского законодательства Союза ССР и союзных рес-• публик, ст. ст. 7, 13, 17 Основ уголовного законодатель­ства Союза ССР и союзных республик), в других—­вплетены в ткань статей, содержащих норму (например, ст.ст. 8, 14, 36 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, ст.ст. 23¹, 24, 27 Ос­нов уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик). То или иное их расположение обусловлено как соображениями логической связанности текста, ^< так и удобства изложения.