Предмет философии и ее место в современной культуре 16 страница

«Спекулятивная философия, - читаем мы в работе «Процесс и реальность», - это усилие создать связанную систему логически необходимых общих идей, посредством которых каждый элемент нашего опыта может быть объяснен».

Частные науки освещают специфические аспекты реальности, внутренняя связь которых поддерживается этим усилием. Философия и наука неотделимы.

«Одна помогает другой. Задача философии - работа над согласованием идей, соединя­ющихся вслед за конкретными фактами реального мира... Наука и философия взаимно критикуют друг друга, поставляя одна другой материал для воображения. Философская система должна уметь растолковать конкретные факты, от которых абстрагируются науки. А науки затем находят собственные принципы в конкретных фактах, представляемых философской системой. История мысли есть поэтому история неудач и успехов этого совместного предприятия»¹²¹.

¹²¹ Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. - М., 1990.

Уайтхед пытался осуществить всесторонний синтез классической философии с новейшими достижениями естествознания. В своей «философии процесса» он высказал целый ряд плодотворных диалектических идей - о взаимосвязи единого и многого, о процессе как субстанции мира, об органических саморазвивающихся системах, о единстве противоположностей и т.д. Считал, например, что Вселенная есть деятельное самовыражение присущего ей разнообразия противоположностей - свободы и необходимости, многообразия и единства, несовершенства и совершенства и др. Все противоположности, по его мнению, входят как элементы в природу вещей и навсегда остаются там. «Принцип процесса», согласно Уайтхеду, устанавливает, что действительность есть становление, всякая объективность есть возможность для становления.

Не только жизнь человечества, по мнению Уайтхеда, но и вся история Вселенной есть процесс. Если объектом механистической философии, подчеркивал он, были статические элементарные частицы, то теперь науку интересует совокупность связей, рождающихся из их отношений интенциональности со всей Вселенной. Под эгидой философии процесса переплелись понятия математической физики, биологии, психологии и социологии.

Традиционные понятия физики, понятия энергии и атомизма, переосмысленные в духе открытий теории относительности и квантовых представлений, вдруг обнаружили существенное сходство с биологическими понятиями организма, среды, эволюции. Атомы суть организмы, эти организмы становятся и отмирают, превращаясь в строительный материал для новых организмов. Но только атомы эти - суть «происшествия», нечто более элементарное, чем физические атомы, которые в его системе понятий имеют уже совсем иную онтологическую структуру, - структуру «общества».

В философии Уайтхеда мы имеем дело с возрождением диалектической традиции в истории мысли. Его философия диалектична от начала и до конца, и диалектику в ней можно констатировать чуть ли не в каждом шаге анализа. Уайтхед, пожалуй, самый последовательный сторонник диалектического мышления в немарксистской философии XX столетия. У него диалектика рассматривается не как метод мышления, а как закон формирования Вселенной, в которую полностью погружен субъект. И в этих определениях единство противоположностей встречается не как исключение, но как наиболее адекватная характеристика и самой действительности, и адекватного мышления.

Самый главный урок, который преподнес Уайтхед своим современникам и потомкам, сформировавшимся в условиях антагонизма позитивистского метафизического нигилизма, с одной стороны, и иррационалистического субъективизма, с другой, состоит в том, что философская традиция при надлежащем ее обновлении становится фактором прогресса в нашей сегодняшней жизни так же, как и в прошлом.

Метафизические «приключения» абсолютно необходимы людям, когда будущее стучится в их двери, а люди не могут его распознать, довольствуясь повторением привычных способов мышления и действия. Но тяготение к привычному, бездумному повторению прошлого есть несомненный признак неизбежного регресса. Опасно окостенение традиций, но не менее пагубно и анархическое пристрастие к разрушению всего старого. Нужно нечто более сложное, считал Уайтхед: необходим порядок, пронизанный новизной.

Философия процесса Уайтхеда стимулировала методологический поиск, оказавший значительное влияние на современный стиль научного мышления.

Пересмотр онтологических и методологических оснований классической физики способствовал также созданию новой идейной атмосферы, в которой зарождались новые научные направления, в частности кибернетика¹²².

7.4. Феноменология

Феноменология - одно из наиболее распространенных, влиятельных и слож ных философских течений в философии ХХ в.¹²³. Основателем его был не­мецкий философ Эдмунд Гуссерль¹²⁴.

Одна из центральных проблем, над которой размышлял Гуссерль, - про­блема кризиса современного европейского мира и кризиса науки. Еще во вто­рой половине XIX в. позитивные науки господствовали над всем мировоззре­нием человека, и, казалось, обещали ему «процветание». Однако уже на рубеже XIX - ХХ вв. произошел сильнейший поворот в оценке наук. Он касается, по мнению Гуссерля, не их научности, но того, что они вообще значили и могут значить для человеческого бытия

Это обусловлено тем, считал Гуссерль, что исключительная власть науки оставляла в тени важнейшее обстоятельство, которое является решающим для «подлинного человека»: односторонние «фактические науки» создают только «фактического человека». В ответ на наши жизненные запросы эти науки ниче­го не могут нам сказать, ибо они принципиально оставляют в стороне те про­блемы, которые имеют жизненное значение для современного человека - вопро­сы о смысле или бессмысленности человеческого существования. Ведь сегодня, подчеркивает Гуссерль, даже науки о духе, рассматривающие человека «в его духовном бытии», «в горизонте его историчности», понимают движение к стро­гой научности как заботливое исключение из сферы рассмотрения всех вопро­сов о «разумности» или «неразумности» деятельности человечества, они стара­ются делать только «фактические» высказывания.

Гуссерль осознает недостаточность традиционной рефлексивности - обез­личенной, направленной на достижение общего и универсального знания. Он полагает, что это произошло главным образом потому, что вера в универсаль­ную философию потеряла свое значение. Была разрушена «вера в абсолютный разум», из которого мир получает свой смысл, вера в смысл истории. В итоге философия теряет столь существенное для неё личностное измерение, замыкает­ся в стерильной атмосфере автономного теоретического опыта, угрожающего потерять реальную значимость для человеческой жизнедеятельности. А кризис философии означает кризис всех наук нового времени как ответвлений фило­софской универсальности.

¹²² Например, А. Рапопорт отмечал, что: «в то время, как организмическая концепция, предложенная Уайтхедом и другими философами, которые придерживаются такой же точки зрения, была вряд ли чем-то большим, чем простым пониманием проблем, которые возникли вследствие понимания непригодности механистической концепции, кибернетика явилась конкретным примером того, как, оставаясь в рамках строгих критериев, принятых в физической науке, могут быть развиты системные понятия». См.: Исследования по общей теории систем. - М., 1969. - С. 28.

¹²³ Крупнейшие центры феноменологии - Архивы Гуссерля в г. Лувене (Бельгия) и г. Кельне (ФРГ), Международный ин-т перспективных феноменологических исследований и образования (США).

¹²⁴ Эдмунд Гуссерль (Husserl) (1859-1938) пришел в философию из математики: получил математическое образование под руководством К. Вейерштрасса, в 1883 г. защитил диссертацию. Постепенно его научные интересы смещаются в область философии. Побудительным мотивом к философствованию было его желание связать понятия, принципы математики и математической логики с деятельностью человеческого сознания. В 2х томной работе «Логические исследования» он стремился построить, опираясь на новейшие достижения математики и математической логики, философско-гносеологическое учение о научно-теоретическом познании. Основные работы Гуссерля - «Логические исследования», «Философия как строгая наука», «Кризис европейской науки и трансцендентальная феноменология».

Для Гуссерля важнейшая задача философии - обращение к исходным смысло­вым проблемам культуры, наделение их конкретным смысловым звучанием. Не наука и научное познание сами по себе, но смысл науки для человека и человеческого общества - такова, по Гуссерлю, основная задача феноменологического анализа¹²⁵.

Согласно гуссерлевской точке зрения, образу «подлинной рациональнос­ти» и «подлинной философии» в целом не отвечает европейская рационалисти­ческая философия нового времени. Не отвечает критериям и принципам «под­линности» и научное мышление этого периода, взятое в форме теоретического «самоосмысления». Рационализм (понятый как вера в разум, науку и составля­ющий живой нерв европейской философии начиная с эпохи Ренессанса) Гус­серль называет наивным и «объективистским»¹²⁶ . Наука и мир научного позна­ния по сути дела не рассматривались, говорит Гуссерль, в их предпосылках, в их генезисе, ибо предполагались известная независимость и верховенство науки по отношению к «донаучному миру», сфере обычного жизненного опыта, из кото­рого наука - согласно исходным установкам традиционного рационализма -скорее высвобождается, чем проистекает.

Гуссерль критикует философию нового времени за то, что она сузила дей­ствительные рамки и значение познания, отождествила последнее с частным явлением - познанием научным. Между тем, говорит Гуссерль, познание - если мы возьмем его во всей его широте, которая включает разум и неразумное, не-созерцаемое и созерцаемое и т. д., - охватывает всю сферу суждения, предика­тивную и допредикативную, различные акты веры и т.п. Каждый познаватель­ный процесс содержит в себе момент, связанный с желаниями и устремлениями; имеет позитивно-ценностную ориентацию. Таким образом, Гуссерль требует рассматривать познание как момент, аспект совокупной человеческой деятельно­сти, направленной на практические цели.

Науки пытаются понять мир «сам по себе», рассматривая природу и чело­века как объекты, отвлекаясь от интерсубъективных условий, при которых эти объекты попадают в поле теоретических интересов и становятся доступными. В забвении европейской наукой своей жизненномировой основы, своих истоков Гус­серль видит основную причину ее кризиса. Этот кризис раскрывается как своего рода плата за те успехи, которых науки добились как раз за счет замещения жиз­ненно-мировых реалий логико-математическими предметами (физикализм), в рамки которых уже не вмещаются запросы исследований мира и человека.

Кризис европейской науки Гуссерль связывает с забвением жизненного мира как смыслового фундамента науки: в мире науки ученый проходит мимо своей субъективности, смысловой корреляции между предметами и направляет вни­мание только на связи между предметами¹²⁷. Поэтому необходимо переосмыс­лить

¹²⁵ Феноменология (буквально - теория феноменов или явлений) - стремится описывать события и действия такими, какими они являются.

¹²⁶ Гуссерль в своей критике "научного объективизма" нападает на след весьма важной проблемы. Он чувствует, что "кризис науки" XX в., приметы которого он во многом правильно описывает, не может быть понят при изолированном рассмотрении самого научного знания и его " ограниченностей" (по этому пути шла философия в начале века). Гуссерль смутно осознает, что кризисная ситуация коренится в тех связях, которые существуют между наукой и другими сферами человеческой деятельности.

¹²⁷ Сама по себе эта линия критики логицизма оправдана. В полной мере она была развита еще у Маркса, в его критике идеалистической философии, превратившей науку, в особенности логику, в " масштаб отчужденного мира".

теоретическую практику человека исходя из ее жизненно-мировой основы, что, по Гуссерлю, возможно только на пути отказа от физикализма и перехода к трансцендентально-феноменологической установке. Жизненный мир в такой установке раскрывается как горизонт, определяющий все возможности действия субъективности, т. е. в своем трансцендентальном значении.

Задача феноменологии, утверждал Гуссерль — раскрытие смысла предмета, затемненного разноречивым мнением, словами и оценками. Это и будет основой рационализма нового типа.

Важно отметить, что феноменология Гуссерля продолжает традицию ев­ропейского научного развития, в котором философия, так же как и наука, пре­следует рациональность как цель. При этом «философия как строгая наука», по мнению Гуссерля, обеспечивает поддержку науке в условиях кризиса наук. Уси­лия феноменологии по спасению научных аспектов в самой науке состоят в от­крытии и детальном изучении жизненного мира как смыслообразующего осно­вания наук и их внутреннего стремления к разуму.

Возврат к «жизненному миру», поясняет Гуссерль, означает оправдание сфе­ры Doxa, ибо жизненный мир есть не что иное, как мир простого мнения (Doxa), к которому по традиции стали относиться так презрительно. В силу этого «жиз­ненный мир» является, по Гуссерлю, основой всякого объективного познания. Он вообще является «предданным», он есть «горизонт», предпосылка всякой действительной и возможной практики. Он является «донаучным» в том смыс­ле, что всегда дан до науки и продолжает в этом своем основополагающем зна­чении существовать и в эпоху науки. Гуссерль заявляет, что факт науки нельзя брать как нечто само собой разумеющееся.

Научное познание следует рассмотреть в его происхождении, в его зависи­мости от других форм человеческой сознательной жизнедеятельности. Забвение того, что восприятие и «жизненный мир» - основа научного познания, лишает науку гуманистического содержания. Гуссерль видит задачу феноменологии в том, чтобы придать ценность исконному, изначальному праву этих очевиднос-тей в обосновании познания по сравнению с ценностью объективно-логических очевидностей и разработать на этой основе особый феноменологический метод.

Феноменология стремится описывать используемые нами повседневные вещи так, как они обнаруживаются перед нами. Так, карандаш, которым я пишу, феномено­логически описывается только так, как он используется в этом контексте, а не как некоторая совокупность атомов. Феноменология противостоит одномерной стандартизации, основанной на научной онтологии, т. е. теории, согласно кото­рой только понятия естественных наук схватывают вещи такими, какими они являются на самом деле. При этом важно отметить, что феноменология не вы­ступает против естественных наук. Она критикует только философскую тео­рию, согласно которой действительность может быть схвачена исключительно естественнонаучными понятиями.

Гуссерлевский лозунг «Назад, к самим предметам!» означает высвобожде­ние сознания и предметного мира из причинных и функциональных связей меж­ду ними, воссоздание непосредственно смыслового поля, поля значений между сознанием и предметами. С самим фактом существования человеческой субъек­тивности в мир приходит совершенно новая особая реальность - смысловая реаль­ность. Можно даже сказать, что появление в мире человеческой субъективнос­ти само по себе есть проявление заложено в мире смысла.

Человек не просто произвольно привносит этот смысл в мир, а словно впервые его выявляет, дела­ет видимым, реальным¹²⁸. Человеку, таким образом, ничего в его деятельности не предзадано, кроме самой человеческой ситуации - быть конституирующим смысловым центром мира, обладать этим миром в своих субъективных формах.

По замыслу Гуссерля, феноменологическая редукция (отказ от высказываний относительно причинно-ассоциативных связей переживаний) и эпохе (воздержание от высказываний) и есть выдвижение на первый план смысловой связи сознания и мира и просмотр сквозь нее всех многообразных отношений человека и мира.

Предмет (вещь) является, однако смысл (значение) предмета не является, но переживается. Постижение смысловых связей Гуссерль называет «созерца­нием сущностей», где каждая сфера анализа сознания - изучение смысловых оттенков восприятия, памяти, фантазии, сомнения, актов воли и т. д. - сравни­ма по обширности с естествознанием. Феноменологический метод противосто­ит дедуктивно-расчленяющему методу естественных наук.

Один из основных принципов феноменологии - смысл (значение) не может быть передан другим или принят от других в «готовом виде», как материаль­ный предмет: предметы, знаки, символы - лишь средства трансляции смысла, который конституируется (и интерпретируется) субъективностью.

Понимание Другого как «вчувствование» возможно только на основе аналогии с временным потоком своего собственного опыта. Другой конституируется при этом не только как природно-телесно-психический феномен, но как субъектив­ность, конституирующая свой собственный смысловой мир, и как трансценден­тальная субъективность, конституирующая, в свою очередь, субъективность Дру­гих. Мир, который мы обнаруживаем в сознании, есть интерсубъективный мир (мир для каждого), т.е. пересечение и переплетение объективированных смыслов. Ведь объективность мира, по Гуссерлю, состоит не в его независимости от субъек­та и человеческого сознания, а в его общезначимости, т. е. в его общем значении для всех, обязательности для каждого субъекта. При такой постановке вопроса, пра­вомерной лишь в границах теоретического отношения к миру (наука), объектив­ность мира равнозначна его интерсубъективности, т. е. всеобщности и безусловно­сти предметных значений бытия для всякого субъекта («конкретный объективный мир всегда существует для нас как мир человека и культуры» - Гуссерль).

Специфика феноменологии как философского течения состоит в отказе от любых идеализаций в качестве исходного пункта и принятие единственной предпо­сылки - возможности описания спонтанно-смысловой жизни сознания (Гуссерль) или истолкования фундаментальных структур человеческого существования (Хай-деггер), возможности, укорененной в самом сознании и человеческом бытии.

В учении о «жизненном мире» Гуссерль затронул важнейшую и интерес­нейшую философскую проблему, смысл которой можно определить следующим образом. Действительность всегда воспринимается не как некая «вещь в себе», а как смысловая картина сущего, осмысленно. Восприятие всегда опосредовано определенными структурами сознания. Оно связано с потенциалом уже пережи­того опыта и усвоенного знания, в соответствии с которыми человек ориенти­руется в мире сущего, в мире вещей; узнает и дифференцирует их предметное многообразие, оценивает, расчленяет, отождествляет, различает, сравнивает.

С другой стороны, наука и научное познание являются одной из сфер социально-исторической практики человечества.

¹²⁸ См.: Налимов В.В. Спонтанность сознания. - М., 1992.

Поэтому научное мышление в каж­дую данную историческую эпоху вовсе не является «самоданным» и «самодос­таточным». Напротив, оно во многом определяется другими областями челове­ческой практики, вступает с ними в активное взаимодействие. Задача социаль­но-исторического истолкования науки и научного познания связана с широким и систематическим исследованием, во-первых, социальной сущности научного познания, общественно-исторических функций науки как социального инсти­тута и, во-вторых, с анализом научного знания различных исторических эпох в широком контексте социально-практической преобразующей деятельности¹²⁹ .

Вместе с тем следует отметить, что поставив вопрос о соотношении наук с фундаментальными сферами человеческого практического опыта, Гуссерль свел его к гораздо более узкому и производному вопросу о связи двух типов созна­ния, двух форм духовной ориентации. В результате действительная взаимозави­симость между миром науки, теории и сферой практического, жизненного опы­та была истолкована как зависимость научного познания от более значимого, более высокого по достоинству способа «донаучного», точнее «вненаучного» сознания, состоящего из суммы непосредственных «очевидностей».

Феноменология имеет определенные точки соприкосновения практически со всеми течениями современной западной мысли и некоторыми школами древней и современной восточной философии. Существенная близость обнаруживается там, где на первом плане оказывается проблема значения, смысла, интерпретации, там, где анализ подразумевает несводимость значения к тому, что не является значением или смыслообразующим актом. К позднему гуссерлианству с сочувствием обраща­ются все те, кто не удовлетворен далеко идущим позитивистским самоограничени­ем философии. Это, прежде всего, философы, которые признают неискоренимость из философии «вечных» вопросов - о бытии, сущности человека и т. п. Многие из представителей современной метафизической и онтологической тенденции стре­мятся опереться на Гуссерля. И не в последнюю очередь - религиозные философы, представители томизма, сторонники религиозного экзистенциализма, которые, как правило, высоко оценивают вклад Гуссерля в современную философию.

Варианты феноменологии различаются прежде всего исходной точкой опи­сания фундаментального круга «человек - сознание - бытие». Для Э. Гуссерля -это естественная установка, жизненный мир и трансцендентальная субъектив­ность, для М. Хайдеггера - вопрошающее о бытии человеческое бытие- в-мире, для Ж.П. Сартра - свобода, которая конституирует действие, для П. Рикёра -воля, «реинтеграция сознания в теле и тела в сознании».

7.5. Герменевтика

Возникновение герменевтики¹³⁰ как особого философского течения последней трети ХХ в., в центре внимания которого - проблемы понимания и интер­претации текстов, раскрытие смыслов, оказало определенное влияние на разви­тие методологии не только гуманитарных, но и естественных наук.

¹²⁹ В значительной мере такая постановка задачи характерна и для марксистской философии, которая еще в конце Х1Х - начале ХХ вв. обосновывала значение исследования познания и сознания (в том числе научного познания) как социально обусловленных феноменов.

¹³⁰ Сам по себе термин "герменевтика" и соответствующее ему основное понятие возникли в глубокой древности. Как известно, в древнегреческой мифологии посредником между богами и простыми смертными был Гермес. Он должен был истолковывать людям повеление богов, а богам просьбы людей. Отсюда и ведет свое происхождение термин "герменевтика", первоначально означавший искусство толкования изречения оракулов, древних текстов, знаков смысла чужого языка и т.п. В средневековье герменевтика была неразрывно связана с теологией, с толкование сочинений "отцов церкви".

Основателем герменевтики Нового времени считают немецкого философа и теолога Фридриха Шлейермахера (1768-1834), который заложил основы герменевти­ки как общей теории интерпретации. Он рассматривал герменевтику как метод всех наук о духе (гуманитарных наук), доказывая, что с помощью психологического «вжи­вания» можно проникнуть во внутренний мир авторов древних текстов, любых исто­рических деятелей и на этой основе реконструировать исторические события, понять их более глубоко, чем их осознавали сами участники этих событий.

Позднее, в конце Х1Х в., философская герменевтика разрабатывалась немец­ким философом Вильгельмом Дильтеем (1833-1911), который особое внимание уде­лял исследованию сущности процесса понимания. Последний он рассматривал как «переживание» в смысле схватывания скрытых смыслов человеческого существо­вания на его исторически переломных этапах. При этом он тоже считал, что герме­невтика - методология гуманитарного познания: «Природу объясняем, а дух пони­маем». В лице Дильтея герменевтика соединилась с «философией жизни».

Однако только в конце ХХ в. все более отчетливо осознается неправомерность противопоставления наук о духе и наук о природе, понимания и объяснения. По­этому к герменевтике как философии понимания обращаются философы науки.

Наиболее известные представители герменевтики - Ханс Георг Гадамер (1900-2002), Поль Рикёр (р. 1913), Жак Лакан (1901-1981), Карл Отто Апель (р. 1922) и др. Не анализируя подробно все аспекты герменевтики как философ­ского направления, отметим только те из них, которые имеют значение для раз­вития философии науки.

Основу процесса познания всегда составляет «предварительное понимание», заданное традицией, в рамках которой, по мнению Гадамара, только и можно жить и мыслить. Читающий текст всегда имеет некий проект: даже самый не­посредственный смысл читается в свете определенных ожиданий. Однако изна­чальный проект не может не пересматриваться по мере проникновения в текст. «Предпонимание» можно исправлять, корректировать, но освободиться от него полностью нельзя (не существует реально «нулевой точки отсчета»). Т.е. про­цесс познания и исторического, и естественнонаучного не является абстрактно-безразличной констатацией всего, что попадает в наше поле зрения, как счита­ют позитивисты. Исследователь всегда подходит к изучаемому предмету, тек­сту с точки зрения заранее заданной традицией, «предрассудками» культурной традиции. И именно они, а не рационально-логические моменты определяют сущность человеческого мышления, считает Гадамер.

Он отклоняет традиционно негативное отношение к предрассудку как к чему-то, чего нужно избегать, чего необходимо стыдиться. Исторический ана­лиз этого понятия, пишет он, показывает, что только благодаря Просвещению понятие предрассудка получило привычное для нас отрицательное значение. Га-дамер анализирует предрассудки как идеи, вплетенные в культурную традицию, догадки, предположения. Он очищает их от негативного элемента. Предрассуд­ки необходимо не отбросить, а осознать, учесть и избавиться только от отрица­тельных предрассудков¹³¹.

¹³¹ Ф. Бэкон говорил об "идолах", стреноживающих разум человеческий, сбивающих его с пути истинного. Он разработал методику самоочищения ума, наведения ментального порядка и дис­циплины (в латинском смысле этого слова). Действенность бэконовского анализа Гадамер при­знает, но мотивы этого признания противоположны тем, что имел в виду сам Бэкон. По Бэкону, однажды обнаружив "идола", необходимо беспощадно изгнать его из нашего разума. Гадамер вносит поправку принципиального свойства. Убедившись в наличии " идолов", мы должны встать на путь последовательной и тщательной их ревизии и, если необходимо, отказа от некоторых предрассудков.

Разумеется, когда вместо нашего собственного суждения появляется авто­ритет, он становится источником предрассудков в прямом смысле слова. Но ведь никто не может отрицать, что авторитет в ряде случаев - надежный источ­ник истины. Этого не желали видеть просветители, что спровоцировало ниги­лизм в отношении к авторитету как источнику познаний. Между традицией и разумом Х.Г. Гадамер не видит абсолютного контраста. Реставрация или созда­ние все новых, начиненных предрассудками традиций, - это романтическая (хотя в основе просветительская) вера в корни, перед силой которых разум должен хранить молчание. На самом же деле традиция есть не что иное, как момент свободы и самой истории. Самая прочная из традиций не исчезает, и все же она нуждается в постоянной культивации и адаптации.

Идея «предпонимания» выражает в своеобразной форме убеждение в соци­окультурной детерминации любого познания. Действительно, горизонт пони­мания всегда исторически обусловлен и ограничен. Беспредпосылочное пони­мание - независимо от того, идет ли речь об изучении истории или об изучении природы, - является, в сущности, фикцией. Основываясь на культурной памяти, интерпретатор делает предположение. Лишь последующий анализ текста и кон­текста покажет, насколько верен первый проект. Если текст оказывает сопро­тивление, рождается второй проект, и так до бесконечности, поскольку беско­нечны возможности герменевтики. Изменения, более или менее существенные, в сфере предпонимания дают повод для прочтения заново, поэтому новые ин­терпретации текста не иссякают.

Бесспорно, у Гадамера есть все основания утверждать: человек, чтобы понять то или иное явление действительного мира истории или истолковать историчес­кий документ («текст», по терминологии приверженцев герменевтики), должен обладать определенного рода «историческим пониманием», «предпониманием»; он должен понять историческую ситуацию, в которой живет и действует, должен уяснить имеющиеся в нем самом «предрассудки», должен стремиться понять ис­торические обстоятельства, в которых развертывались события прошлого, то есть «вжиться» в «текст», «чувствовать» его и лишь на этой основе истолковы­вать, интерпретировать, оценивать исторические факты, события и процессы. То есть к истине исследователь должен идти, ведя постоянный «диалог» с «тек­стом», с окружающим сегодняшним миром и миром истории.

По Гадамеру, настоящее понимание является не только репродуктивным, но всегда производительным отношением. Оно требует постоянного учета всех ис­торических обстоятельств, сближения и слияния «горизонтов» интерпретатора и автора текста. Только осознание интерпретатором собственной исторической обусловленности, проникновение в историческую ситуацию, которая подлежит пониманию, указывает он, содействует преодолению как его собственной парти-кулярности, так и партикулярности текста, приводит толкователя к образованию нового, более общего, более широкого, более глубокого «горизонта».