НАУКА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ 7 страница

' Павленко А.Н. «Экологический кризис» как псевдопроблема // Вопросы философии, 2002. №7.

ру в соответствии с теми изменениями, которые сами же вносят в этот мир, и источники этого кризиса ле­жат внутри, а не вне человеческого существа, рас­сматриваемого как индивидуальность и как коллектив. И решение всех этих проблем должно исходить преж­де всего из изменения самого человека, его внутрен­ней сущности»!. Между тем, как показывает анализ дискуссионной литературы по проблеме человека, столь стремительно нарастающей в последние деся­тилетия, современная наука находится еще весьма да­леко не только от ее решения, но и от сколь-нибудь приемлемого единства в понимании ее сути. В насто­ящее время ощущается настоятельная потребность в дальнейшем продумывании самой сути проблемы че­ловека как целостного, единого во всех своих измере­ниях космобиопсихосоциального существа. В качестве важнейших этапов и связующих звеньев, способных объединить усилия представителей самых разных наук и научных культур (как естественно-научной, так и гу­манитарной) должна явиться дальнейшая углубленная проработка проблем гуманизма и научной рациональ­ности как высших ценностей европейской цивилиза­ции, а в современных условиях,— вне всякого сомне­ния,— и всего человечества². А это, в свою очередь, предполагает дальнейшее наращивание усилий по прояснению вопроса о самой природе разрыва, рас­кола двух культур — естественно-научной и гумани­тарной, его истоков, оснований, форм выражения, как непременного условия осознания возможных путей преодоления этого раскола.

Науки о природе и науки о культуре: конфликт двух культур — в чем его суть?

Как подчеркивают многие авторы, истоки раскола двух культур лежат глубоко в недрах процесса форми­рования европейской науки Нового времени, а неко­торые исследователи относят их даже к античности, к

' Печчеи А. Указ. соч. С. 14.

² Лебедев С.А. Концепции современного естествознания и философия // Концепции современного естествознания. М.,2004.

особенностям формирования первых научных и фило­софских программ древних греков. Наверное, это так и есть, но для наших целей нет необходимости углуб­ляться в столь далекие времена, поскольку действи­тельно масштабное и развернутое выражение этого раскола и четкое его философское осмысление проис­ходит на исходе XIX и в самом начале XX века. К это­му времени завершилось формирование того, что сей­час называется классической наукой. В основных об­ластях естествознания — физике, химии, биологии — были сформулированы фундаментальные обобщения (законы И.Ньютона в теоретической механике, урав­нения К.Максвелла в электродинамике, система эле­ментов Д.И.Менделеева в химии, теория эволюции живой природы Ч.Дарвина в биологии). Казалось, что все явления природы охвачены естественно-научным знанием, поняты в своем существе с единой точки зрения и выстроены в некоторую единую «картину мира». И что касается явлений природы, то казалось, что дело только за объяснением частностей и деталей конкретных явлений и в разработке практических, технологических приложений фундаментальных зако­нов. На повестку дня, как актуальная, встала задача исследования и объяснения в ТОМ ЖЕ СТИЛЕ и яв­лений человеческого мира, самого человека и продук­тов его деятельности, мира человеческой культуры. Вот это важно отметить: задача объяснения человека и че­ловеческой культуры НАУЧНО, читай — ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНО, т. е. теми же познавательными средства­ми и в рамках тех же познавательных установок, кото­рые продемонстрировали такую эффективность при изучении природы. Не случайно к этому времени по­явилось и получило чрезвычайную популярность це­лое направление в философии — позитивизм, предста­вители которого пытались теоретически обосновать не­избежность такого поворота гуманитарной сферы к научной (т. е. естественно-научной) методологии позна­ния. Начало этому, как известно, было положено еще в первой половине XIX века философией О.Конта, в рам­ках которой всем системам человеческого знания как бы предписывалось проходить определенные стадии

научной зрелости (от религиозно-мифологической к по­зитивно-научной), а все науки по степени их зрелости выстраивались в единую иерархию: от математики и астрономии до социологии и этики. Во второй полови­не XIX века это направление мысли получило мощное дальнейшее развитие в системе эволюционного нату­рализма Г.Спенсера, опиравшееся на авторитет эволю­ционной концепции Ч.Дарвина. Поскольку из теории Ч.Дарвина прямо вытекало, что человек со всеми его уникальными особенностями и способностями являет­ся прямым продуктом биологической эволюции, то Г. Спенсер и попытался одним из первых и вполне пос­ледовательно сделать все логические следствия для научного объяснения таких особенностей человека, как его социальность, этичность и т. д., исходя из дарви­новской концепции эволюции путем борьбы за суще­ствование и естественного отбора. Это направление мысли получило чрезвычайную популярность и авто­ритет во второй половине XIX века. В качестве приме­ра можно привести высказывание одного из самых известных и авторитетных гуманитариев этого време­ни — французского историка и философа И.Тэна: «но­вый метод, которому я стараюсь следовать и который начинает входить во все нравственные науки, — пи­сал он,— заключается в том, чтобы смотреть на чело­веческие произведения, и в частности на произведе­ния художественные, как на факты и явления, харак­терные черты которых должно обозначить и отыскать их причины, — более ничего. Наука, понимаемая та­ким образом, не осуждает и не прощает... Она посту­пает, подобно ботанике, которая с одинаковым интере­сом изучает то апельсиновое дерево и лавр, то ель и березу; сама она — нечто вроде ботаники, только ис­следующей не растения, а человеческие произведения. Вот почему она следует общему движению, которое в настоящее время сближает нравственные науки с на­уками естественными и, сообщая первым принципы, благоразумие и направление последних, придает им ту же прочность и обеспечивает за ними такой же успех»'.

' Тэн И. Философия искусства.— М.: Республика, 1996. С.13.

И вот в этих условиях перед гуманитариями и философами, интуиции которых претила такая установ­ка на превращение социальных и гуманитарных наук в раздел естествознания, встала серьезная проблема: а насколько обоснованы эти притязания естественно­научного метода на объяснение мира человеческой культуры и если эти притязания не обоснованы, то чем культура качественно отличается от природы, а науки о культуре (гуманитарные науки) от наук о природе (естественных наук) ? Чтобы сделать рассмотрение этих принципиальнейших вопросов более живым и пред­метным, ограничимся примером только двух выдаю­щихся представителей этого направления мысли — В.Дильтея и Г.Риккерта.

Одним из первых к рассмотрению этой проблемы обратился крупный немецкий историк и философ В.Дильтей (1833— 1911). В работе «Введение в науки о духе» он категорически противопоставил всю совокуп­ность наук, имеющих своим предметом социально-историческую реальность, названных им обобщенно «науки о духе», естествознанию или «наукам о приро­де». Логика его аргументации может быть изложена следующим образом. Исходно, говорит Дильтей, лю­бая действительность — будь то природная или соци­альная — дана нам постольку, поскольку она осознает­ся нами в виде наших переживаний. Но если естество­знание конституируется установкой на впечатления, идущие от внешнего мира (природы), то «науки о духе» конституируются благодаря переключению внимания нате психические события и действия, которые могут быть названы «внутренним миром человека». «Еще и не думая исследовать происхождение духовной сфе­ры, человек,— обращал внимание Дильтей,— обнару­живает в своем самосознании такую суверенность воли, такое чувство ответвенности за свои действия, такую способность все подчинить своей мысли и все­му противостоять в неприступной крепости своей лич­ностной свободы, которые и отделяют его от всей при­роды... И поскольку для него существует только то, что стало фактом его сознания, в этом его самостоятель-ном внутреннем духовном мире — вся ценность, вся

цель его жизни, а в создании духовных реальностей — весь смысл его действий. Так среди царства природы он творит царство истории, где прямо в гуще объек­тивной необходимости, какою предстает природа, бес­численными там и здесь проблескивает свобода»^!. Эти факты внутреннего опыта и являются материалом для построения гуманитарных наук или «наук о духе». «И пока никто не заявит, — говорит Дильтей,— что он в состоянии вывести всю совокупность страстей, кото­рую мы называем жизнью Гете, из строения его мозга и из свойств его тела,...самостоятельный статус подоб­ных наук не может быть оспорен. А поскольку все для нас существующее держится на этом внутреннем опыте и все, что для нас обладает ценностью или является целью, дано нам как таковое только в пере­живаниях наших ощущений и движений воли, то в вы­шеописанной науке залегают первопричины нашего познания, определяющие, в какой мере существует для нас природа, и первопринципы наших действий, объясняющие наличие целей, интересов и ценнос­тей,— основы всего нашего практического общения с природой². Но в соответствии с такой спецификой предмета гуманитарных наук ее метод также каче­ственно отличается от естественно-научного метода. Если в естествознании главным является объяснение, т. е. подведение явления под общий закон (или сово­купность законов), то в гуманитарных науках главным является понимание, т. е. умение видеть за события­ми движение ищущего человеческого духа. Проник­нуть в «переживание» исторического человека позво­ляет, по Дильтею, лишь то же «переживание» исследо­вателя. В основе исторического процесса скрывается, считает он, тайна и приоткрыть ее дано лишь подоб­ному же началу. Здесь творческая стихия в науке ведет беседу (диалог) с творческой стихией в человеке и его истории.

' Дилыпей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв.Трактаты. статьи, эссе.— М, 1987, С 115

'Там же. С. 117.

Другой вариант аргументации в защиту тезиса о полной автономии гуманитарных наук развил в те же годы один из лидеров баденской школы неокантиан­ства Г.Риккерт (1863— 1936). В отличие от Дильтея он предпочитал именовать гуманитарные науки не как «науки о духе», а как «науки о культуре» (почему для нас сейчас это несущественно). В работе, которая на­зывается «Науки о природе и науки о культуре», Г.Рик­керт также начинает с выражения резкого неприятия той мощной волны позитивизма и натурализма (т. е. попыток распространить естественно-научный метод и на сферу человеческой культуры), которая возникла во 2-ой половине XIX в., и с констатации того, что гу­манитарные науки (или науки о культуре) не имеют еще ясного сознания основ своей самостоятельности, автономности и независимости от естествознания. А поскольку принято различать науки как по предме­там, так и по методам, то он и предпринял попытку поиска решающего отличия «наук о природе» от «наук о культуре» как с материальной (т. е. предметной), так и с формальной (т. е. методологической, по методу) точек зрения.

Г.Риккерт обращает внимание, что естествознание конституировалось в единую область благодаря дости­жению единства в понимании сути того главного, что характеризует предмет его интересов, — природы. И это понимание наиболее кратко и точно, считает он, выразил в свое время И.Кант, определив природу как «бытие вещей, поскольку оно определено общими за­конами»». С этой точки зрения, говорит Риккерт, един­ственным понятием, которое логически противостоит природе, это понятие ИСТОРИИ как единичного бы­тия во всей его неповторимой индивидуальности. Ре­шающий же шаг в его аргументации заключается в том, что, с его точки зрения, исторический метод в собствен­ном смысле слова имеет место только в связи с поня­тием человеческой культуры. Главное же отличие куль­туры от природы заключается в том, что, если явления природы возникли как бы «сами собой», то явления культуры всегда продукты целенаправленной и цен-ностно-ориентированной человеческой деятельности.

«Как бы широко мы ни понимали эту противополож­ность, — пишет Г.Риккерт, — сущность ее остается неизменной: во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой-нибудь признанной челове­ческой ЦЕННОСТИ, ради которой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком; и наоборот, все, что возникло и выросло само по себе, может быть рассматриваемо вне всякого отношения к ценностям, а если оно и на самом деле есть не что иное, как природа, то и должно быть рассматриваемо таким образом!. «Легко показать, — продолжает он далее эту мысль, — что эта противопо­ложность природы и культуры...действительно лежит в основе деления наук. Религия, церковь, право, госу­дарство, нравственность, наука, язык, литература, ис­кусство, хозяйство, а также необходимые для его фун­кционирования технические средства являются, во всяком случае на определенной ступени своего разви­тия, объектами культуры или культурными благами в том смысле, что связанная с ними ценность или при­знается значимой всеми членами общества, илиеепризнание предполагается2. Так было найдено пред­метное основание для различения «наук о природе» и «наук о культуре».

Что же касается формального критерия, то вкрат­це оно сводится к следующему. Целью естественных наук является познание общих законов природы, по­этому ее метод может быть назван генерализирующим (обобщающим). Индивидуальное интересует естествоз­нание только в качестве представителя определенного класса явлений, только как определенный экземпляр ТИПА явлений. Историю же, напротив, интересует именно индивидуальное и неповторимое. История,каквыражается Риккерт, «не хочет генерализировать так, как это делают естественные науки». Но с другой сто­роны, она не может интересоваться всем и стремиться изобразить все события человеческой жизни — это

' Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре.— М.: Респуб­лика, 1998. С. 55. ——

² Там же. С. 55-56.

попросту физически невозможно. Следовательно, дол­жен существовать какой-то принцип выборки, отбора материала. И он действительно существует: из всей необозримой массы индивидуальных объектов и собы­тий историк всегда останавливает свое внимание толь­ко на тех, которые в своей индивидуальности вопло­щают определенные культурные ценности. Поэтому, как замечает А-Ф.Зотов, поясняя эту мысль Риккерта, «переход Цезаря через Рубикон есть, безусловно, ис­торическое событие, а переход через эту же реку ста­да коров таковым не сочтет никто»^!. Ясно, что в силу своей ЗНАЧИМОСТИ для всей последующей обще­ственной жизни человечества переход Цезаря через Рубикон стал явлением историческим. «Итак,— гово­рит Риккерт,— понятие культуры дает историческому образованию понятий такой же принцип выбора су­щественного, какой в естественных науках дается по­нятием природы как действительности, рассматривае­мой с точки зрения общего (законов). Лишь на основе обнаруживающихся в культуре ценностей становится возможным образовать понятие доступной изображе­нию исторической индивидуальности»². Но с другой стороны, становится ясным, что только человеческая культура представляет собой подлинно ИСТОРИЧЕС­КИЙ универсум, т. е. единственный в своем роде про­цесс последовательного созидания явлений и институ­тов, являющихся носителем определенных ценностей, процесс, который в этой связи и сам наполняется глу­боким смыслом и значимостью, чем он и отличается от просто эволюционных процессов, протекающих в при­роде, в том числе в эволюции живой природы.

Дав на этих двух примерах возможность прочув­ствовать живую ткань весьма продуманной аргумен­тации, сформулируем обобщенную картину тех основ­ных оппозиций, по которым, как выяснилось, происхо­дит раскол двух культур — естественно-научной и гуманитарной.

' Зотов А.Ф. Генрих Риккерт и неокантианское движение // там же. где Риккерт Г. С. 9. ² Риккерт Г. Указ. соч. С. 91.

По предметному основанию:

1) Если природа выступает в естествознании всегда в виде объекта познания, независимого от познаю­щего его субъекта, то в гуманитарной области субъект сам становится предметом познания са­мого себя.

2) Если природа внеисторична, то культура — это и есть исторический процесс созидания все новых и все более совершенных форм значимостей и смыс­лов.

3) Если природа есть царство необходимых законов, то культура — продукт деятельности свободного человека.

4) Если в природе господствует причинность, причин­ные отношения и взаимодействия, то культура есть продукт деятельности человека, преследующего всегда определенные цели и руководствующегося при этом определенными нормами, идеалами и ценностями.

5) Если, говоря предельно общим языком, природа есть сфера бытия (сущего), то культура— это прежде всего сфера должного, ценностно нагру­женного. По методологическому основанию:

1) Если целью познания в естественных науках явля­ется открытие и формулирование общих законов, то целью гуманитарных наук является познание ин­дивидуальных, всякий раз уникальных в своей не­повторимости явлений человеческой культуры.

2) Если главной операцией, с помощью которой по­стигаются конкретные явления природы в рамках естествознания является их ОБЪЯСНЕНИЕ (как ча­стных случаев общих законов), то главной опера­цией в сфере гуманитарного знания является ПОНИМАНИЕ культурно-исторических явлений путем постижения того смысла, носителями кото­рого они являются, методами диалога, эмпатии (со­чувствия, со-переживания), герменевтики (истол­кования, интерпретации) и др. Все эти оппозиции (а число их, видимо, можно -_ увеличить) стали предметом как тщательного анализа,

так и ожесточенных дискуссий в течение всего XX в. Их не мог обойти вниманием ни один сколь-нибудь крупный ученый-исследователь или философ, ни одно направление как в области специфически человековед-ческой проблематики (философская и культурная ант­ропология, этнография, этнология и пр.), так и в обла­сти теоретической культурологии. Из авторов, внесших наиболее значительный вклад в дальнейшее проясне­ние всей этой проблемной области еще в первой поло­вине XX в., заслуживает быть отмеченным прежде все­го Э.Кассирер (1874— 1945). В своей монументальной 3-х томной «Философии символических форм» и осо­бенно в некоторых последующих трудах («Логика наук о культуре», «Натуралистическое и гуманистическое обоснование философии культуры» и др.). Э.Кассирер, опираясь на труды своих предшественников (В.Диль-тея, Г.Риккерта, Э.Гуссерля и др.), во-первых, суще­ственно углубил понимание логико-методологической специфики понятий теории культуры (таких, как фор­ма, стиль, композиция и др.) на фоне и в сопоставле­нии с фундаментальными понятиями классического ес­тествознания (вещь, закон, причинность, пространство, время и др.), а, во-вторых, одним из первых (если не первым) выявил глубокие парралели между понятия­ми теории культуры и понятиями нового, только нарож­дающегося тогда неклассического естествознания (ре­лятивистские понятия пространства и времени, нео­днозначная, статистическая причинность в квантовой теории, понятие целостности живого в теоретической биологии, структуры (гештальта) в гештальт-психоло-гии и др.). Тем самым он с полным правом может рас­сматриваться как основоположник современного (как мы увидим далее) подхода и современного стиля рас­смотрения проблемы соотношения двух культур.

В 50-е — 60-е годы эта работа была продолжена, с одной стороны, в русле набиравшего тогда силу и по-пулярнось структурализма (К.Леви-Стросс и др.), а, с другой,— по линии дальнейшей разработки проблема­тики герменевтики как специфического метода гума­нитарных наук (Г.Г.Гадамер и др.). 70-е годы XX в. были отмечены новой развилкой. В это время, с одной сто­

роны, начинает набирать силу и популярность пост­структуралистское и постмодернистское движение (М.Фуко, Ж.Бодрийяр, Ж.Деррида и др.), представи­тели которого пошли по пути дальнейшей углубленной (но не всегда оправданной) проблематизации всей ан­тропологической и гуманитарной проблематики, а, во-вторых, складывается движение нового (эволюци­онного) натурализма, представители которого увидели в новейших разделах естественных и математических наук (кибернетика, теория информации, синергетика, социобиология, этология и мн. др.) мощный ресурс для обогащения научного инструментария при исследова­нии проблем человека, общества, культуры и т. д. Ре­зультаты, полученные именно в рамках этого второго, натуралистического направления, дают все основания говорить, что естествознание XX в. сделало решитель­ный шаг в направлении преодоления раскола двух культур. И главный парадокс состоит в том, что про­цесс этот идет в направлении, обратном по отношении к ожиданиям позитивистов XIX в. Они ведь, как мы те­перь знаем, ожидали, что по мере своего как бы «взрос­ления» социально-гуманитарные науки все более и бо­лее будут приобретать тот образ «настоящей науки», который приобрели к середине XIX в. все естествен­ные науки, т. е. освобождаться от всякого налета теле­ологии и аксиологии, этих, как тогда считалось, чисто мифологических и антропоморфических пережитков;

и что это даст возможность объяснять социальные и культурные явления и институты на основе чисто при­чинных взаимодействий и законов (вспомним И.Тэна). Нужно со всей определенностью подчеркнуть, что эти ожидания не явились полностью беспочвенными. Бо­лее того, они во многом оправдались. Но процесс раз­вития наук в XX в. приобрел значительно более слож­ный, неожиданный и интересный характер. Вскрытие причинных механизмов и формулировка законов фун­кционирования общественных явлений и артефактов культуры вовсе не потребовали отказа от понимания их как продуктов свободной творческой человеческой деятельности, наполненных глубоким смыслом и зна­чимостью. Более того, сами естественные науки по

мере вовлечения в орбиту своих научных интересов все более сложных и все более системно организованных объектов все чаще стали допускать в состав своих фун­даментальных теорий и объяснительных схем такие понятия, которые, как думалось раньше, являются ис­ключительной прерогативой наук о человеке и гума­нитарных наук, в том числе и понятия истории, цели, смысла, значимости, ценности и др. А это означает, что природа в естествознании конца XX начала XXI века вдруг обнаруживает черты, близкие человеку, челове­ческому миру, а научная картина мира, которая скла­дывается на наших глазах, включает в себя и природу, и человека, и культуру как органически взаимосвязан­ные части единого в своей основе целостного Универ­сума. Представляется, что развитие науки XX века (и здесь особое место принадлежит биологии) дает вес­кие основания считать, что раскол между естествозна­нием и гуманитарной сферой если и не преодолен, то во всяком случае решительно и неумолимо начинает преодолеваться. Этот процесс идет на самых разных уровнях общности и в самых разных формах: и на уровне чистой логики, когда, опираясь на известные результаты в области модальной и деонтической логик, делаются попытки доказательства ложности противо­поставления, скажем, объяснения пониманию (и наобо­рот) и, соответственно, естествознания гуманитарному знанию; и на более конкретном уровне построения те­оретических моделей возникновения, функционирова­ния и эволюции сложных систем любой природы в рамках кибернетики, теории информации, синергети­ки и других междисциплинарных подходов и направ­лений в науке 2-ой половины XX века; и наконец, на уровне теоретических идей и построений в рамках более специальных областей физики, биологии, куль­турной антропологии, психологии и т. д., (скажем, кван-тово-релятивистская космология и астрофизика, этоло-гия и генетика поведения животных и человека, соци-обиология, гуманистическая психология и т.д.), из которых выстраивается современная научная картина мира и человека, самым радикальным образом отлича-ющаяся от той, из которой исходили участники дискус­

сий по проблемам соотношения «наук о природе» и «наук о культуре» первых десятилетий XX века.

Пожалуй, самые радикальные и наиболее опреде­ленные и неоспоримые изменения в этой картине произошли по линии «внеисторическая природа — историческая культура». С объединением идей теории относительности и квантовой механики, физики эле­ментарных частиц и космологии в рамках теорий Боль­шого взрыва, расширяющейся и раздувающейся Все­ленной и других (что окончательно обрело свои очер­тания в рамках «стандартных» вариантов этих теорий лишь к середине 80-х годов XX века) все известные уровни структурной организации Универсума: от эле­ментарных частиц, атомов, молекул и молекулярных комплексов до звездных и звезднопланетных систем, от простейших органических молекул, самовоспроиз­водящихся химических гиперциклов до живых орга­низмов и биосферы в целом, от первых предгоминидов до человека и человеческого общества современного типа, от простых коммуникативных сигналов до чело­веческого языка, от первых проблесков сознания до наивысших продуктов духовной творческой деятельно­сти — все это предстает в современной картине мира как части единого в своей каузальной и номонологи-ческой основе Космоса и как последовательные этапы процесса его эволюционно-исторического развития, длящегося, приблизительно, 15 миллиардов лет. В пос­леднее десятилетие ушедшего века весь этот богатей­ший материал из различных областей естествознания XX века был подвергнут глубочайшей теоретической проработке с позиций синергетики, динамики нелиней­ных систем и теории информации. В работе В.Эбелин-га, А.Энгеля, Р.Файстеля «Физика процессов эволю­ции. Синергетический подход» представлен один из таких грандиозных опытов синтетического, междис­циплинарного подхода к теоретической реконструк­ции процесса эволюционно-исторического развития Универсума как единого целого по линии: космичес­кая эволюция (от Большого Взрыва до образования хи­мических элементов, на одном уровне, и звезд и пла­нет — на другом); химическая эволюция (вплоть до об-

разования сложных органических соединений); гео­логическая эволюция (образование структур земной коры, гор, воды и т.д.); возникновение и эволюция протоклетки; дарвиновская эволюция видов животных и растений; также экосистем живой природы; эволю­ция человека (развитие труда, языка и мышления);

эволюция общества; эволюция информации и обмена информацией (обогащение и хранение знания, разви­тие связи, науки и т.д.). «Исследование процессов эволюции, — формулируют свое кредо авторы, — принесли в физику новое мышление и новый метод работы, которые до того были достоянием только био­логических и общественных наук: историческое мыш­ление и исторический метод... Авторы настоящей книги убеждены, что перед эволюционными метода­ми открывается прекрасное будущее, и усматривают в их разработке основное назначение физики процес­сов эволюции»!.

Серьезные коррективы в классической трактовке природы научной деятельности произошли в науке XX века и по линии «объект —субъект». Первый се­рьезный удар по наивно-догматическому представле­нию классической науки о возможности (и даже не­обходимости) четкого проведения разграничительной линии между субъектом и объектом познания, как из­вестно, был нанесен копенгагенской интерпретацией квантовой механики. Хотя статус этой концепции в деталях до сих пор вызывает разногласия и обсужда­ется, основной урок, вытекающий из нее и сформули­рованный В.Гейзенбергом в словах: «Мы должны по­мнить, что то, что мы наблюдаем, — это не сама при­рода, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постанов­ки вопросов»², — вряд ли на сегодня может быть ос­порен.

С другой стороны, развитие психологии показало, что, вопреки сторонникам «понимающей психологии»

' См. Эбелинг, Энгель А., Файстель Р. Физика процессов эволю-ции. Синергетический подход. М., 2001. С. 10. ^г Гейзенберг В. Указанное сочинение. С. 27.

702

начала XX века (противопоставлявших ее «объясняю­щей психологии», ориентированной на методы и иде­алы научного познания естественных наук XIX века), внутренний, субъективный, душевный и духовный мир человека вполне доступен объективирующему научно­му познанию методами эмпатии и психоаналитической герменевтики. Так, выдающийся американский психо­лог, представитель гуманистического направления в психологии XX века К.Роджерс в статье «К науке о личности» подчеркивал: «Это направление ведет к НАТУРАЛИСТИЧЕСКОМУ (выделено нами), эмпатичес-кому, тонкому наблюдению мира внутри значений ин­дивида. Таким образом, вся сфера человеческих состо­яний в полном своем объеме открывается для исследо­вания...

Это течение содержит в себе истоки новой науки, которая не побоится заниматься проблемой личности — личности как наблюдателя, так и наблюдаемого, — используя как субъективное, так и объективное позна­ние. Оно проводит в жизнь новый взгляд на человека как на субъективно свободного, выбирающего, созда­ющего свое «Я», ответственного за него»¹.

Не менее напряженные и интересные дискуссии шли в XX веке и по линии других выделенных выше оппозиций: «необходимость — свобода», «причин­ность — телеология» (или, по другой терминологии, — «каузальность— целевой подход»), «фактическое— должное», а также оппозиции «объяснение — понима­ние», которая в известной мере интегрирует все пре­дыдущие оппозиции, выражает их в обобщенной фор­ме. Эта проблема оказалась в центре внимания специ­алистов по логике и философии науки в 60-х — 70-х годах XX в. В связи с тем, что в эти годы шел процесс интенсивного становления таких новых систем логики как деонтическая логика, логика норм и оценок, мо­дальная логика и др., появилась надежда на общее решение проблемы чисто логическими средствами. О стиле и возможностях этого подхода можно соста-