Основные исторические этапы развития техники

Техника как один из существенных аспектов культуры, а, следовательно, и как одна из важнейших разновидностей творческой человеческой деятельности прошла в своем развитии долгий исторический путь, включающий в себя ряд этапов, среди которых можно, на наш взгляд, выделить четыре основных, а именно:

· этап зарождения техники,

· ремесленную технику,

· машинную технику и

· современную (информационную) технику.

Остановимся вкратце на основных характеристиках каждого из этих этапов.

(1) На первом из указанных исторических этапов техника носила еще сугубо случайный характер, т.е. была, говоря словами Х. Ортеги-и-Гассета, «техникой случая». И в самом деле, исторически первые средства или орудия, как подчеркивали Л.Гейгер и Л.Нуаре, случайно находились, а не изобретались преднамеренно. Следовательно, на самом раннем этапе своего существования первобытный человек еще не знал изготовления орудий в собственном смысле слова. Он тогда ограничивался лишь тем, что использовал случайные, преднаходимые естественные предметы в качестве средств для достижения своих целей. Так, например, пустая скорлупа служила ему, как отметил Л. Гейгер, первым заменяющим ладони сосудом, употребленным для питья. Подобно этому случайно находимые камень или кость убитого животного использовались им в качестве первых грубых «ножа», «топора» или «молота».

Отсюда можно заключить, что творческий потенциал первобытного дикаря проявился и реализовался скорее в применении его естественных органов (а соответственно, и естественных, еще не обтесанных предметов в качестве их прямого продолжения), нежели в создании и применении искусственных. И только по истечении огромного отрезка исторического времени, исчисляемого тысячелетиями, употребление случайно находимых естественных предметов в качестве орудий, становилось настолько постоянным, привычным, укоренившимся и автоматизированным актом, что древнейшие люди по аналогии и путем подражания «научились приготовлять орудия для целесообразного пользования ими». При этом необходимо учесть здесь два важных, отмеченных еще Л. Нуаре, обстоятельства:

«1) Примитивный инструмент служил для дополнения, воспособления и усиления физиологической деятельности, в которой он как бы бессознательно вовлекался.

2) Органическое преобразование, видоизменение, увеличение ловкости и силы производительного инструмента, т.е. человеческой руки, стало возможно лишь путем беспрестанного упражнения и медленного развития»⁴².

Далее, говоря о случайном характере техники на этапе ее зарождения, следует иметь в виду и то, что изобретение новых средств (естественно, после того, как древнейшие люди научились изготавливать орудия) происходило не преднамеренно, а чисто случайно. Древнейший человек, работая методом «проб и ошибок», случайно наталкивался на нужное решение и поэтому можно сказать, что новое средство, скорее, само «находило» человека, чем он — его.

Необходимо отметить и то обстоятельство, что на первом историческом этапе формирования и развития техники арсенал технических средств был весьма скромным, а набор операций (умений и навыков) по их изготовлению и применению был весьма простым, элементарным. Ввиду этого умением не только использовать, но и изготавливать эти простые и примитивные орудия фактически обладали все взрослые члены первобытного человеческого коллектива.

«Простота и скудность первобытной техники приводят к тому, — отмечает Х. Ортега-и-Гассет, — что связанные с ней действия могут выполняться всеми членами общины, т.е. все разводят огонь, мастерят луки, стрелы и т.д. Техника не выделяется из всевозможных занятий... Единственное разделение, происходящее на довольно ранней стадии, состоит в том, что мужчины предаются одним техническим занятиям, а женщины — другим...»⁴³.

Следовательно, можно сказать, что исторически первое разделение «технического» труда (а, впрочем, и труда вообще) имело скорее естественное, чем социальное происхождение, т.е. своим непосредственным основанием оно имело именно естественные различия между мужчиной и женщиной.

Все это говорит о том, что на исходном этапе существования техники человек еще не осознавал себя в качестве субъекта своей собственной деятельности, а, следовательно, и в качестве творца техники. И, в самом деле, дикарь, как известно, не выделяет себя из окружающей его действительности, он не противопоставляет себя природе, а, наоборот, его сознание как бы еще «слито» с миром. Он, как говорил Х. Ортега-и-Гассет, «еще не ощущает себя как homo faber»⁴⁴, поэтому техника принимается им как часть природы, с которой он пребывает в полном единстве.

Следует особо подчеркнуть и тот факт, что на первом историческом этапе существования техники, где и в процессе изобретения нового орудия безраздельно господствовал случай, темпы ее развития были крайне низкими. Именно поэтому этап зарождения и становления техники был самым длительным и продолжался, по-видимому, сотнями тысячелетий. Он охватывал собой весь доисторический период существования человечества и завершился только с появления древних цивилизаций в Месопотамии, Египте, Индии и Китае, где впервые начинает складываться новый этап в историческом развитии техники - этап так называемой ремесленной техники.

(2) На втором историческом этапе развития техники технические изделия становятся сравнительно многочисленными и намного разнообразными, а технология их изготовления — достаточно сложной. Именно поэтому уже не всякий человек может, как это было раньше, сам изготавливать необходимые для своей работы орудия. Более того, само использование некоторых особенно сложных орудий требует теперь соответствующей, более или менее серьезной, подготовки. Еще более серьезной подготовки и длительной выучки требует теперь занятие собственно ремеслом, т.е. изготовлением самих орудий и производством утвари и услуг.

Следовательно, можно определенно сказать, что развитие техники шло по пути дифференциации и узкой специализации технической деятельности, которые привели к образованию отдельной социальной прослойки, специально занимающейся этой деятельностью — прослойки ремесленников. Ремесленник, как справедливо заметил Х. Ортега-и-Гассет, соединяет в себе и техника, и рабочего. Он не только проектирует, т.е. идеально создает предмет своей деятельности, но и сам осуществляет свой проект, превращая его в материальный объект.

В связи с этим стоит одна из важнейших особенностей ремесла, отличающая его от других, более развитых форм технической деятельности, и заключающаяся в том, что при нем орудие труда еще выступает простым дополнением или придатком к человеку, который поэтому продолжает оставаться главным действующим лицом или «движущей силой» (К. Маркс) всего технического процесса. Данное отношение «человек - орудие» коренным образом изменится только впоследствии, при так называемой машинной технике.

Другое существенное отличие ремесла как особой формы технической деятельности состоит в том, что оно основывается не на науке, не на теоретическом расчете, а на традиционных знаниях, на передаваемых от поколения к поколению (от отца к сыну и т.д.) практических навыках и умениях. Это значит, что ремеслом можно было овладевать только эмпирическим путем, и именно поэтому оно и оставалось во власти традиции. Данное обстоятельство наложило сильные ограничения на всю изобретательскую деятельность. И, в самом деле, изобретение или техническое открытие на протяжении всего второго исторического этапа существования и развития техники оставалось редким событием и носило, как правило, тот же случайный непреднамеренный характер, что и раньше. Оно, как и прежде, осуществлялось главным образом методом «проб и ошибок», что, несомненно, явилось одной из причин низких темпов технического прогресса на этапе ремесленной техники. И хотя эти темпы существенно ускорились по сравнению с темпами развития «техники случая», но, тем не менее, они оставались настолько медленными, что второй исторический этап в развитии техники продолжался тысячелетиями и в историческом плане завершился лишь с наступлением эпохи Возрождения, а еще точнее — с началом эпохи Нового времени в Европе. Следовательно, только с наступлением Нового времени ремесленная техника исторически исчерпывает свои возможности и уступает место новому этапу в развитии техники - машинной технике.

В основе машинной техники лежит уже инженерная деятельность, которая, как более развитая форма технической деятельности, ориентируется на науку, на теоретическое и прикладное естествознание. Вот, собственно, почему она как историческая альтернатива ремесленной технике, в принципе, не могла сложиться раньше, чем начало формироваться и свободно развиваться естествознание. Тем более, что инженерная деятельность, как впрочем, и само естествознание, были вызваны к жизни, в конечном итоге, именно потребностями в развитии производительных сил, которые общество стало особо остро испытывать в Новое время вместе с завершением эпохи первоначального накопления капитала и началом эпохи буржуазных революций в странах Западной Европы.

Вместе с тем не следует, однако, забывать и того, что инженерная деятельность не могла появиться из «вакуума» и что она, как любое другое явление, должна была иметь свою предысторию. Поэтому «ростки» этой деятельности, ее исторические образы или, точнее, прообразы, можно найти не только в эпохе Возрождения, но и в античности. Правда, эти прообразы оставались тогда лишь чем-то эпизодическим, нетипичным, случайно существующим на фоне безраздельного господства ремесленной деятельности. Именно так следует, как нам представляется, оценивать, например, техническую мысль и вообще техническую деятельность Архимеда (ок. 287-212 до н.э.). Как повествуют исторические источники, он прославился, в частности, своими хитроумными техническими решениями и изобретениями при обороне осажденных римлянами родных Сиракуз. Именно благодаря использованию этих решений и изобретений и их практическому воплощению в оборонительных сооружениях и метательных машинах город смог оказать достойное сопротивление неприятелю. А поскольку «Архимед идеальнейшим образом сочетает технические дарования с практическими»⁴⁵ и большинство своих технических проектов производит на основе точных математических расчетов, постольку его деятельность в этом плане, несомненно, можно охарактеризовать как инженерную. Однако сам Архимед не считал себя техником или инженером. Он, наоборот, презрительно смотрел на то, что мы называли бы сегодня инженерным делом, как, впрочем, и на всякое другое практическое занятие, считая его грубым и недостойным свободных мужей. «Сам Архимед, — свидетельствует Плутарх, — считал сооружения машин занятием, не заслуживающим ни трудов, ни внимания; большинство их появилось на свет как бы попутно, в виде забав геометров...». Поэтому о вещах, приносивших ему славу, Архимед «не пожелал написать ничего, считая сооружение машин и вообще всякое искусство, сопричастное повседневным нуждам, низменным и грубым...»⁴⁶.

Причина столь нелестного отношения к практической деятельности и ее негативной оценки заключается в том, что она, якобы, не имеет никакого отношения к мудрости и поиску истины, которые превыше всего ставились античными мыслителями.

«... Из наук считается мудростью та, — подчеркивал Аристотель, — которая избирается ради нее самой и в целях познания, а не та, которая привлекает из-за ее последствии...» ⁴⁷.

Следовательно, с точки зрения античных мыслителей, истина выступает целью одной лишь теоретической деятельности (а, соответственно, и теоретического знания), тогда как предназначением практической деятельности (в том числе, и практического знания), оказывается лишь дело.⁴⁸

Традиция столь резкого противопоставления теоретической деятельности практической деятельности оказалась настолько сильной и живучей, что отход от нее в научно-познавательном творчестве всерьез наметился только в эпохе Возрождения, хотя в концептуальном плане она впредь сохраняет свою силу в идеалистической философии. Нет, конечно, сомнений в том, что с формированием протестантизмав качестве одного из основных течений в христианствеотношение к физическому трудув Европе начинает постепенно меняться. Однако, несмотря на это, указанная традиция продолжала все же действовать в виде сохранившего свое значение вплоть до XVII столетия противопоставления так называемых семи «механических искусств» («artes mechanical») семи «свободным искусствам» («artes lebirales»). Дело в том, что

· к «механическим искусствам» относили

o земледелие (agriculturia),

o охоту (venatio),

o мореходство (navigatio),

o ткацкое дело (textura),

o оружейное дело (armatoria),

o врачевание (medicina),

o театральное искусство (spectaculum), т.е.

главным образом различные виды практической, технической деятельности, тогда как

· к «свободным искусствам» причисляли только так называемые

o «тривиум» (грамматику, диалектику и риторику, среди которых ведущее место принадлежит диалектике как искусству мышления, т.е. логике) и

o «квадривиум» (геометрию, арифметику, астрономию и музыку, среди которых определяющее место отводилось математическим наукам),

которые, по сути дела, отождествлялись с науками, теоретическими знаниями и теоретической деятельностью вообще.

Первую серьезную попытку преодоления традиции, резко противопоставляющей теоретическую деятельность деятельности практической в эпохе Возрождения, мы находим в творчестве одного из самых выдающихся умов данной эпохи — Леонардо да Винчи (1452-1519), который в своей научной деятельности полностью реабилитировал опытное познание, практику вообще.

«Мои предметы, — говорил он, — родились из простого и чистого опыта, который есть истинный учитель...» ⁴⁹.

Дело в том, что именно опыт является источником достоверного знания, лишь он «не ошибается, а ошибаются только суждения наши»⁵⁰. Вот, собственно, почему те науки, «которые не порождены опытом, отцом всякой достоверности», объявляются Леонардом да Винчи пустыми и полными ошибок⁵¹.

Однако все это не означает, что он был сторонником одностороннего, абстрактного, иначе говоря, «плоского» эмпиризма. Как раз наоборот, признавая исключительную важность практической деятельности, он, все же, полагал, что практика без надлежащего основания (знания) слепа и похожа на кормчего, ступившего «на корабль без компаса и руля». Следовательно, только в единстве с теорией (наукой) практика становится действенной и плодотворной или, как фигурально выражается Леонардо да Винчи, «наука — капитан, а практика — солдаты»⁵².

Именно гармоничное сочетание Леонардом да Винчи в своем творчестве обоих аспектов деятельности - теоретического и практического — позволило ему стать не просто замечательным ученым, но и блестящим изобретателем. В своей многогранной творческой деятельности он не только предвосхитил целый ряд важнейших научных идей, получивших свое воплощение в дальнейшем развитии научного познания, но и разработал многочисленные технические проекты в гидротехнике, военном деле, судоходстве и других сферах. Однако много результатов своих научно-технических исследований и расчетов Леонардо да Винчи не решился опубликовать, оставляя их не просто в рукописном виде, но и написанными к тому же в обратном порядке, т.е. в зеркальном отображении. Он преднамеренно пошел на такую меру, по-видимому, опасаясь, как бы злой человеческий гений не воспользовался его различными изобретениями и практически применял их во вред человеку и роду людскому, тем более, что люди, по его мнению, изначально обладают злой природой.^53/[1]

Следовательно, многим научным и техническим достижениям Леонардо да Винчи суждено было оставаться неизвестными его современникам и ряду последующих поколений, пока они не получили широкую огласку после их опубликования. Не исключено, что именно данное обстоятельство послужило одной из причин того, почему начало нового естествознания (и науки вообще) стало ассоциироваться только с именем Галилео Галилея, который, по сути дела, продолжил путь, проложенный в научном познании Леонардом да Винчи.

Для научно-исследовательского метода Г.Галилея (1564-1642), как и для его творчества в целом, также характерно органичное сочетание (синтез) теории и практики. В методологическом плане он развивает дальше эмпирический метод, разработанный, в частности, основоположником итальянской натурфилософии — Бернардино Телезио (1508-1588) в противовес аксиоматическому методу аристотелевской натурфилософии (физики). Под данный метод Г.Галилей стремился подвести математическое основание. Не отвергая, а, наоборот, признавая всю важность аксиоматической составляющей научного метода, он, тем не менее, считал, что аксиомы должны, в конечном счете, опираться на чувственный опыт и привести путем математических преобразований к разработке гипотез, которые, в свою очередь, должны также проверяться тем же чувственным опытом. Следовательно, путь научного познания не просто начинается опытом, но и завершается им же. При этом сам опыт понимался Г.Галилеем сугубо механически, поскольку его содержание, в конечном итоге, сводилось им к механическому движению и математическим соотношениям.

«Никогда не стану от внешних тел требовать что-либо иное, — говорил Г.Галилей, — чем величина, фигуры, количество и более или менее быстрые движения».⁵⁴

И, тем не менее, именно благодаря своему экспериментальному методу Г.Галилей смог не просто заложить основы экспериментального естествознания, но и фактически положить начало инженерному дела. Он своими экспериментами и тонкими теоретическими расчетами не только однозначно показал полную несостоятельность остававшихся до тех пор незыблемыми положения аристотелевской динамики, но точно описал траекторию движения тел по наклонной плоскости, разработал теорию математического маятника и теорию свободного падения тел, установил законы инерции, сформировал классический принцип относительности, выводя соответствующую ему группу преобразования, и т.д. С другой стороны, развивая дальше традицию применения строгих теоретических расчетов для решения практических технических задач, он делает существенный шаг по пути формирования нового типа знания — научно-технического знания.

С философской точки зрения опытное познание, как и вся практическая деятельность человека в целом, были реабилитированы современником Г.Галилея, одним из основоположников философии Нового времени, английским философом Френсисом Бэконом (1561-1626). Ф.Бэкон считал природу объектом познания, ее исследование — задачей познания, а господство человека над ней — целью познания. В качестве истинного метода познания, а, следовательно, и кратчайшего пути, ведущего к истине, он в своем основном философском труде «Новый Органон» (1620) провозглашает индукцию и в связи с этим детально разрабатывает экспериментально-индуктивную методологию научного познания. Дело в том, что человек, согласно его точке зрения, не может непосредственно контактировать и взаимодействовать с природой иначе, как через свои органы чувств и при помощи своей чувственной деятельности, в результате которой он формирует и накапливает свой чувственный опыт. Вот, собственно, почему этот опыт и объявляется Ф.Бэконом конечным источником всякого знания, а потому наука должна быть, прежде всего, опытной наукой. Но это отнюдь не значит, что наука должна полностью отказаться от дедуктивного метода. Как раз наоборот, наука, представляющая собой рациональную переработку данных чувственного опыта, непременно должна апеллировать к силлогизму и оперировать им. Однако не следует забывать при этом, что силлогизмом можно безопасно пользоваться только после того, как первые исходные аксиомы были непосредственно выведены из опыта посредством истинной индукции.

В свете сказанного становится понятным, почему Ф.Бэкон выступал за союз созерцания и действия и настоятельно требовал, чтобы

«теория (contemplatio) и практика соединялись более прочными узами, чем до сих нор»⁵⁵.

Он был твердо уверен в том, что только такой союз или такое соединение могут содействовать реальной реализации цели науки, заключающейся «в обогащении человеческой жизни действительными открытиями» и таким образом обратить теорию в активное средство для установления и увеличения власти человека над природой. Следовательно, без познания законов природы, а, стало быть, и без подчинения этим законам человек не в состоянии побеждать ее и властвовать над ней.

«Знание и могущество человека совпадают, — отмечает Ф.Бэкон, — ибо незнание причин затрудняет действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом».

В деле господства над природой решающее место он отводил изобретениям, т.е. техническим открытиям и их практическому применению. Так, например, он считал, что те три великие открытия, которые не были известны древним, а именно:

· искусство печатания,

· применение пороха и

· мореходная игла (т.е. компас)

«изменили облик и состояние всего мира,

· во-первых, в деле просвещения,

· во-вторых, в делах военных,

· в-третьих, в мореплавании.

Отсюда последовали бесчисленные изменения вещей, так что никакая власть, никакое учение, никакая звезда не смогли произвести большее действие и как бы влияние на человеческие дела, чем эти механические изобретения»⁵⁶.

Однако вместе с тем не следует забывать, что «история искусства», т.е. «механическая и экспериментальная история» представляют собой лишь одну из составляющих «естественной истории» и что, следовательно, «ручейки технических экспериментов» должны, в конечном итоге, влиться «в море философии». Поэтому неудивительно, что общество в «Новой Атлантиде», целью которого

«является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным»⁵⁷

и управление которым принадлежит «Дому Соломона», т.е. сообществу мудрецов, рассматривается Ф.Бэконом не иначе, как высокоразвитая в техническом отношении структура. В связи с этим необходимо заметить, что, начиная именно с «Новой Атлантиды» Ф.Бэкона, высокий уровень развития техники становится неотъемлемым признаком почти всех предлагаемых впоследствии социально-утопических проектов.

Другой основоположник философии и науки Нового времени, французский философ Рене Декарт (1596-1650) не просто внес крупный вклад в развитие научного знания (в частности, он явился создателем аналитической геометрии), но и разработал альтернативную методологию научного познания, основанную, в отличие от бэконовской, на дедукции и рационалистической интуиции. Принципиальное расхождение Р.Декарта в методологических вопросах с Ф.Бэконом не помещало ему, однако, полностью согласиться с ним в оценке и признании практического значения науки как двигателя технического прогресса.

«...Вместо умозрительной философии, преподаваемой в школах, — писал он, — можно создать практическую, с помощью которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд, небес и всех прочих окружающих нас тел, так же отчетливо, как мы знаем, различные ремесла наших мастеров, мы могли бы, как и они, использовать и эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и властителями природы»⁵⁸.

Следовательно, Рене Декарт, подобно Ф.Бэкону, полагает, что можно стать повелителями и обладателями природы, только прислушиваясь к ней, т.е. познавая ее законы.

В познании сил природы и ее законов крупнейший шаг вперед сделал младший современник Р.Декарта, великий английский ученый Исаак Ньютон (1642-1727), который доводит, как известно, галилеевское исследование механического движения до логического конца и, тем самым, создает свою целостно-научную систему классической механики. В своих «натурфилософских» разработках он также стремился решать некоторые практические задачи. В этой связи интересно отметить, что ряд своих научных открытий он делал именно в ходе решения подобных задач, например, в области кораблестроения и в гидромеханике вообще. Поэтому можно с полной ответственностью полагать, что он далеко не был абстрактным (кабинетным) ученым, двигавшим науку вперед вне связи с решением практических проблем.

Тем не менее, новый тип знания — научно-техническое знание — получил более отчетливое обозначение именно в творчестве старшего современника И.Ньютона, голландского физика и математика (можно сказать, и инженера) Христиана Гюйгенса (1629-1695). Решая в духе Галилея проблему соотношения между реальным (материальным) объектом и объектом абстрактным или идеальным, Х. Гюйгенс пытался именно из соответствия между ними извлечь возможность искусственного создания, т.е. конструирования некоего третьего, технического, объекта. Так, например, изобретая свои знаменитые маятниковые часы с пусковым механизмом (1657), он фактически сконструировал их на основе результатов своих теоретических и экспериментальных исследований движения механического (физического) маятника. Поэтому можно сказать, что Х. Гюйгенс по-своему уже осознавал двойственную природу технического объекта, который одновременно является и природным, подчиняющимся естественным законам предметом и вещью, искусственно создаваемой человеком в целях удовлетворения определенных практических потребностей.

И все же потребовалось еще более столетия непрерывной эволюции производства и связанного с ней развития теоретического и практического естественно-научного знания, прежде чем начавшаяся в Англии в 60-х годах XVIII века^59/[2] и перекинувшаяся затем оттуда на европейский континент и в США промышленная революция не привела, в конечном итоге, к необходимости формирования отдельных технических наук. Важнейшей вехой на пути к этому последнему, более или менее интенсивно начавшемуся на рубеже XVIII и XIX вв., процессу, несомненно, служило такое замечательное техническое достижение, как изобретение Джеймсом Уаттом (1736-1819) паровой машины и универсального теплового двигателя, которые сыграли решающую роль в переходе к машинной технике, а, соответственно, и к машинному производству.

Переход от мануфактуры к промышленному производству, который ознаменовался, как отмечал К. Маркс, превращением средства производства из орудия в машину⁶⁰, привел к широкому внедрению в производство и использование в производственном процессе машинной техники. Это, в свою очередь, резко повысило спрос на инженерную деятельность, который уже не мог более удовлетвориться случайным образом. Время инженеров-самоучек проходит и появляется острая потребность в научно-методической, профессиональной подготовке инженеров. Подобного рода образовательная система исторически начинает внедряться с основания в 1794 году французским математиком и инженером Гаспаром Монжем (1746-1818) Парижской политехнической школы, тип обучения в которой, гармонично сочетавший в себе научно-теоретическую и технико-практическую подготовку слушателей, затем распространяется по всей Европе и в США. Именно через подобную форму обучения и начинается широкомасштабная подготовка профессиональных инженеров, деятельность которых, как отмечалось выше, явилась одним из основных условий функционирования и развития машинной техники.

Итак, машинная техника, как более высокий этап в историческом развитии техники, не могла складываться иначе, чем на строго научной основе, на базе теоретического и прикладного естествознания. Другой существенный признак машинной техники, отличающий ее от техники ремесленной, состоит в том, что мускульная сила человека как движущее начало всего технического процесса заменяется какой-либо из сил природы (например, силой животного, ветра, воды, пара, электричества и т.д.).

«В качестве машины средство труда приобретает такую материальную форму существования, — говорит К.Маркс, — которая обуславливает замену человеческой силы силами природы и эмпирических рутинных приемов — сознательным применением естествознания».⁶¹

Следовательно, в отличие от ремесленной практики, где человек, как было уже отмечено, продолжал оставаться главным действующим лицом и, как правило, основной движущей силой технического процесса, в машинной технике движущим началом этого последнего выступает уже преобразованная в машину сила природы. Это значит, что имевшая место в ремесленном производстве непосредственная связь человека с орудием разрывается и отношения между ними при промышленном производстве становятся опосредованными природными силами. В результате собственно техническая функция и функция сугубо исполнительная, которые ранее соединял в себе и одновременно выполнял один и тот же человек (ремесленник), оказываются теперь разделенными. И в самом деле, указанные функции в машинной технике выполняются уже разными людьми: инженерами (проектировщиками и конструкторами) и рабочими (исполнителями). Первые не имеют прямого отношения к собственно изготовлению и выпуску продукции, тогда как вторые не имеют отношения к составлению технической документации, в соответствии с которой производится продукция. Так техник и рабочий отделяются друг от друга.

При этом следует отметить, что ремесленник, трансформировавшийся в рабочего, отчуждается не только от своей технической функции, но и от своих орудий производства. Рабочий как носитель исполнительной функции при машинной технике впадает, таким образом, не только в функционально-техническую зависимость от инженера (техника), но (что более важно) и в трудовое рабство, в полную жизненную зависимость от капиталиста — владельца машин и других средств производства. Все это непременно приведет к трансформации рабочего из главного действующего начала технического процесса, каким он был в лице ремесленника, во второстепенное звено этого процесса, что, в частности, находит свое выражение в превращение его в простое дополнение или придаток к машине.

Внедрение машин в капиталистическое производство не просто сделало мускульную силу человека в производственном процессе излишней, что впоследствии привело к широкому применению в данном процессе менее оплачиваемого детского и женского труда, но и многократно увеличивало производительность труда. В результате этого сотни тысяч рабочих были вытеснены из производства и оказались выброшенными на улицу. Следовательно, с появлением машин орудие производства, как заметил К. Маркс, — «тотчас же становится конкурентом самого рабочего»⁶². Именно поэтому рабочие сначала направляли свой гнев и возмущение против машин, а не против их владельцев — капиталистов, и по всей Западной Европе покатилась тогда волна бунтов против машин, в ходе которой были публично сожжены или иным способом уничтожены сотни станков и других машинных механизмов, и которая получила впоследствии название «луддизма» (по имени легендарного подмастерья Лудда, первым, якобы, разрушившим свой станок).

История с массовыми увольнениями рабочих в связи с внедрением в производство принципиально новых технических разработок снова повторяется спустя несколько столетий с той разницей, что новая историческая волна таких увольнений оказалась связанной с автоматизацией производства, вместе с которой машинная техника перешла в качественно иную стадию своего развития. Данная стадия характеризуется рядом существенных признаков, позволяющих, как нам кажется, выделить ее в качестве отдельного исторического этапа в развитии техники вообще, который можно было бы назвать информационной техникой.

Среди всех существенных признаков информационной техники как нового этапа в историческом развитии техники, который начал складываться примерно с середины XX столетия, прежде всего, необходимо выделить следующие.

Во-первых, при информационной технике не только мускульная сила человека, но и его интеллектуальные способности заменяются природными силами, связями и процессами. Именно данное обстоятельство становится мощнейшим фактором дальнейшего ускоренного развития современной научно-технической революции. И в самом деле, достигнутые за последние 50 лет феноменальные успехи в создании и практическом использовании искусственного интеллекта не только позволили поднять технику на небывалую ранее высоту, но и открыли практически безграничные возможности для дальнейшего ускоренного технического прогресса.

Во-вторых, исходя из сказанного, можно полагать, что на информационном этапе своего исторического развития техника еще в гораздо большей степени становится «органом человеческого мозга» и «овеществленной силой знания» (К.Маркс). Это, в частности, находит свое выражение и подтверждение в превращении знания (как технического, так и научного) в непосредственную производительную силу общества и формировании, таким образом, «Большой науки» как синтеза науки, техники и самого производства.

В-третьих, в непосредственной связи с этим стоит и такой признак информационной техники, как всевозрастающая вовлеченность техники и науки в экономический оборот, их всеусиливающая коммерциализация. Данное обстоятельство, безусловно, создает дополнительные и по сути непреодолимые (без изменения существующей системы хозяйствования) трудности на пути подчинения современного научно-технического прогресса интересам всего общества, человечества в целом.

В-четвертых, информационная техника отличается, далее, более глубокой дифференциацией инженерной деятельности, в структуре которой достаточно отчетливо обозначаются границы между такими его элементами, как изобретение, проектирование и конструирование. Каждый из этих элементов превращается в относительно автономную сферу технической деятельности. И здесь дело не только в простом разделении функций или труда между самими инженерами, но и в том, что некоторые аспекты или функции проектирования, конструирования и даже собственно изобретательской деятельности «передоверяются» компьютерам, то есть их выполнение переходит от человека к машине.

В-пятых, участие и роль человека в непосредственном технолого-производственном процессе (и особенно, потребность в его исполнительных в данном процессе функциях) крайне минимизируются, что повлечет за собой такие серьезные последствия, как:

· крайне узкую специализацию занятого в технике и в производстве человека, а, следовательно, и его одностороннее интеллектуально-духовное развитие;

· превращение непосредственного исполнителя (профессионального рабочего) в незначительную частицу машинного механизма, по отношению к которому он еще в большей степени чувствует себя простым придатком («винтиком») и, таким образом, сильнее ощущает свою рабскую зависимость от техники как важный аспект своего отчуждения вообще;

· существенное пополнение рядов безработных, что, несомненно, обостряет социальную ситуацию и заметно усиливает социальную напря­женность и еще больше усугубляет отчуждение человеческой личности в современном обществе.

В-шестых, информационная техника еще больше и острее выявляет негативные стороны научно-технического прогресса. Дело в том, что темпы развития техники на современном этапе ее существования настолько ускоряются, что направленность, а, стало быть, и последствия этого развития чаще всего становятся непредсказуемыми. В связи с этим современный научно-технический прогресс приобретает в целом более угрожающий характер по отношению к человеку и вообще к существованию жизни на нашей планете. Дело здесь усугубляется еще и тем, что научно-техническое развитие в условиях свободного капиталистического предпринимательства фактически ничем, кроме рынка, не регулируется и, по большому счету, никем не контролируется.

Поэтому можно определенно сказать, что при капиталистической системе хозяйствования на самом деле действует так называемый технологический императив, согласно которому допускается производство всего того, что технически возможно производить. И, пожалуй, единственно действенное ограничение, налагаемое данной системой на этот императив - это интересы бизнеса (рынка) и потребность капитала в развитии. И в самом деле, если на тот или иной технический проект или техническую разработку появится здесь рыночный спрос, если они выгодны бизнесу, то они непременно и, невзирая ни на что, тут же реализуются. Однако об этом подавляющее большинство западных исследователей по философии техники предпочитают не распространяться. Они прямо игнорируют, как увидим в дальнейшем, данный важнейший аспект механизма функционирования и развития современной науки и техники, выявляющий собой одну из основных причин негативных последствий научно-технического прогресса, превращаясь, тем самым, в сознательных или бессознательных апологетов современного капитализма.

В заключение следует заметить, что научно-технический прогресс на современном информационном этапе своего развертывания уже привел к таким серьезным и масштабным, грозящим стать необратимыми, негативным изменениям среды обитания человека (загрязнению среды, невосполнимому истощению природных ресурсов и т.д.), которые не идут ни в какое сравнение с суммарным негативным воздействием на данную среду, оказанным человеческой деятельностью на протяжении всех предыдущих этапов развития техники вместе взятых. И действительно, отношение человека к природе никогда не было таким хищническим, а, следовательно, и столь губительным для этой последней, каким оно стало на этапе информационной техники. В свете этих фактов можно со всей определенностью и ответственностью заявить, что если человечество сегодня не найдет в себе мужества кардинальным образом изменить условия своего существования и взять под жесткий контроль свое дальнейшее научно-техническое развитие, то его, как и все живое на нашей планете, ждет неминуемая гибель.

ГЛАВА III.