ЧЕЛОВЕК В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

Личность

Persona

Христианская этика действительно препятствовала свободному проявлению самопознания личности: superbia считалась тягчайшим из грехов.Христианство поставило индивида в непосредственное отношение к Богу, воплотившемуся в человека. Но эта связь Бога и человека должна была выражаться в сыновней покорности и смирении. Христианский «персонализм» находился в конфликте с индивидуализмом.

Понятие, которое нельзя обойти при изучении средневековой личности, - persona.

С утверждением христианства внимание теологов сосредоточилось на идее персоны Бога. В христологических спорах, в напряженной дискуссии об ипостасях божественной Троицы термин persona получил новые значение и смысл. Rationalis naturae individua substantia («нерасчленимая разумная субстанция»), persona signi'ficat id, quod est perfectissimum in tota natura, scilicet subsistens in rationali natura («персоной называется совершеннейшее во всей природе, т.е. заключающееся в разумной природе») - эти определения «персоны» принадлежат соответственно Боэцию (VI в.) и Фоме Аквинскому (XIII в.). Но еще и на исходе средневековья теологи продолжали рассматривать «персону» в связи с рассуждениями о Боге (Николай Кузанский, XV в). На уровне богословского дискурса persona оставалась понятием, далеким от человека. Тем не менее то, что человек вылеплен по образу и подобию Бога, как наиболее совершенное его творение, ради которого и сотворен мир, равно как и то, что Христос есть Сын человеческий, объединяющий в себе оба начала, Бога и человека, не могло не возвышать человека и не приобщать его к Богу.

В церковном постановлении 30-х гг. XIIIв. читаем: Baptismate homo constituitur in ecclesia Christi persona... («Посредством крещения в церкви Христовой становится человек персоной...»). Persona — не природное человеческое состояние, не homo carnalis, не homo naturalis; это качество человек приобретает не в силу физического рождения, а в результате социально-религиозного приобщения к церкви и, следовательно, к социуму.

«Персонализм» христианства устремлен и к Богу, и к человеку, и средневековый «сократизм» («познай самого себя») означал: самоуглубление есть путь к Богу; следовательно, самопознание — не цель, но средство для достижения высшей цели.Теология не перерастала в антропологию, и вся проблематика человека и его личности рассматривалась sub specie Dei.

Вместе с тем, в отличие от античной философской традиции, интерес которой концентрировался на общем, многие средневековые мыслители углубляются в вопрос о соотношении общего с индивидуальным, причем последнему придается самостоятельное значение. Эта тенденция нашла наиболее четкое воплощение в номинализме(Оккам и др.). Однако проблема «индивидуации» обсуждалась на абстрактном уровне, обычно не затрагивая уровня антропологического. Человеческое самосознание еще не накопило достаточно сил для того, чтобы прорваться в систему понятий теологов.

Не менее показательно и то, что, когда, наконец, подобный прорыв совершился(хотя бы на момент, не изменив коренным образом системы понятий) и «персоной» был обозначен человек как таковой, в антропологическом смысле понятия (ибо слово persona акцидентально могло иметь значение «некто», «кто-то»), - этот прорыв был сделан не в эзотерическом богословском сочинении, содержание которого могло раскрыться лишь для ограниченного круга интеллектуалов, а на «периферии» церковной литературы, в произведении, адресованном и образованным, и невеждам, и даже в первую очередь последним - idiotae, illitterati. Попытку нового осмысления человеческой личности, разумеется, опять-таки в ее отношениях с Творцом, но такого осмысления, которое сосредоточено на человеке и его персоне, мы находим у Бертольда Регенсбургского, немецкого францисканца, проповедовавшего между 1250 и 1272 гг. Сознание Бертольда, обращавшегося к огромным толпам верующих, тем не менее, было ориентировано на личность Если в литературе более раннего периода общество изображается в виде единства, расчлененного на массовидные «сословия» (ordines), то Бертольд видит в нем совокупность индивидов; они образуют иерархию служб, должностей, статусов, профессий, причем эта иерархия состоит из отдельных лиц, каждое из коих соотнесено как с Богом, так и с социумом. Риторика его проповедей в свою очередь опирается на обращение к личности. Бертольд видит перед собой не безликую массу, но индивидов, с которыми ведет задушевную беседу; он темпераментно борется за спасение их душ. Между проповедником и паствой существует «обратная связь», сквозь его речи доносится голос толпы, состоящей из отдельных лиц, особенности которых он не упускает из виду.

Знаменательно, что интерес к индивиду обнаруживается не в теологии, а на уровне, доступном пониманию рядовых верующих, — в проповеди и изобразительном искусстве. (((серия статуй донаторов в Наумбургском соборе Петра и Павла, скульптурные «портреты» Эккехарда, Уты)))

Средневековой «антропологии» удается подойти к новой проблематике в плане ментальности, а не в плане религиозно-философских понятий. В проповедях Бертольда Регенсбургского эта ментальность прорывается в тексты; но затем нить вновь обрывается. Приходится говорить не о постепенном развитии личности или «открытии индивидуальности», но скорее о серии прорывов, сопровождавшихся «откатами», возвращениями к традиции. Понять историю человеческого индивида в эпоху средневековья можно, лишь преодолев эволюционистский подход.