Глава 7. Обоснование в науке

Когда мы произносим слово «объяснение», то невольно предполагаем процедуру приведения к ясности. Слово «обоснование», по аналогии, говорит нам о неких основах или основаниях. В науке такими основаниями являются нормы и идеалы научности. В одном из рассказов Х.Л.Борхес описывает молодого ученого, который занимался темой борьбы с тараканами. Наблюдая за ними, он заметил, что те прячутся в щели. Из этого ученый сделал вывод, что тараканы боятся света. Следующий шаг заключался в исследовании научной литературы по избранному вопросу. Ученый нашел древний трактат, где описывалась та же ситуация и сделан был тот же вывод – тараканы боятся света. Осталось обосновать метод борьбы с тараканами с помощью света. Что и сделал ученый. Борхес не без юмора показал пример псевдонауки, где наукообразие имеет место, но подлинной науки нет.

Среди идеалов и норм науки могут быть выявлены:

а) собственно познавательные установки, которые регулируют процесс воспроизведения объекта в различных формах научного знания;

б) социальные нормативы, которые фиксируют роль на­уки и ее ценность для общественной жизни на определенном этапе исторического развития, управляют процессом коммуни­кации исследователей, отношениями научных сообществ и уч­реждений друг с другом и с обществом в целом и т.д.

Оба аспекта идеалов и норм науки соответствуют двум аспектам ее функционирования:

- как познавательной деятельно­сти и

- как социального института.

Познавательные идеалы науки имеют достаточно сложную организацию. В их системе выделяют следующие основ­ные формы:

1) идеалы и нормы объяснения и описания,

2) доказательности и обоснованности знания,

3) построения и организации знаний.

В совокупности они образуют своеобраз­ную схему метода исследовательской деятельности, обеспечива­ющую освоение объектов определенного типа.

На разных этапах своего исторического развития наука со­здает разные типы таких схем метода, представленных системой идеалов и норм исследования. Сравнивая их, можно выделить как общие, инвариантные, так и особенные черты в содержании познавательных идеалов и норм. Если общие черты характеризуют специфику научной рацио­нальности, то особенные черты выражают ее исторические типы и их конкретные дисциплинарные разновидности. В содержа­нии любого из выделенных нами видов идеалов и норм науки (объяснения и описания, доказательности, обоснования и организации знаний) можно зафиксировать, по меньшей мере, три взаимосвязанных уровня.

Первый уровень представлен признаками, которые отличают науку от других форм познания (обыденного, стихийно-эмпирического познания, искусства, религиозно-мифологического ос­воения мира и т.п.). Например, в разные исторические эпохи по-разному понимались природа научного знания, процедуры его обоснования и стандарты доказательности. Но то, что науч­ное знание отлично от мнения, что оно должно быть обосно­вано и доказано, что наука не может ограничиваться непосред­ственными констатациями явлений, а должна раскрыть их сущ­ность, — все эти нормативные требования выполнялись и в ан­тичной, и в средневековой науке, и в науке Нового времени.

Второй уровень содержания идеалов и норм исследования представлен исторически изменчивыми установками, которые характеризуют стиль мышления, доминирующий в науке на оп­ределенном историческом этапе ее развития.

Так, при сопоставлении способов обоснования знания, господствовавших в средневековой науке, с нормативами исследова­ния, принятыми в науке Нового времени, обнаруживается изме­нение идеалов и норм доказательности и обоснованности знания. В соответствии с общими мировоззренческими принципами, со сложившимися в культуре своего времени ценно­стными ориентациями и познавательными установками ученый средневековья различал правильное знание, проверенное на­блюдениями и приносящее практический эффект, и истинное знание, раскрывающее символический смысл вещей, позволяю­щее через чувственные вещи микрокосма увидеть макрокосм, через земные предметы соприкоснуться с миром небесных сущностей. Поэтому при обосновании знания в средневековой на­уке ссылки на опыт как на доказательство соответствия знания свойствам вещей в лучшем случае означали выявление только одного из многих смыслов вещи, причем далеко не главного смысла.

Третий уровень, представлен как конкретизация установок вто­рого уровня применительно к специфике предметной области каждой науки (искусствознания, музееведения, истории, социологии и т.п.).

Специфика исследуемых объектов непременно сказывается на характере идеалов и норм научного познания, и каждый но­вый тип системной организации объектов, вовлекаемый в орби­ту исследовательской деятельности, как правило, требует тран­сформации идеалов и норм научной дисциплины.

Но не только спецификой объекта обусловлено их функцио­нирование и развитие. В их системе выражен определенный об­раз познавательной деятельности, представление об обязатель­ных процедурах, которые обеспечивают постижение истины. Этот образ всегда имеет социокультурную вымеренность. Он формируется в науке под влиянием социальных потребностей, испытывая воздействие мировоззренческих структур, лежащих в фундаменте культуры той или иной исторической эпохи.

Эти влияния определяют специфику обозначенного выше второго уровня содержания идеалов и норм исследования, который выступает базисом для формирования нормативных структур, вы­ражающих особенности различных предметных областей науки. Именно на этом уровне наиболее ясно прослеживается зависи­мость идеалов и норм науки от культуры эпохи, от доминирую­щих в ней мировоззренческих установок и ценностей.

В логике и методологии науки процесс оценки различных логических форм знания — ут­верждений, гипотез, теорий — в качестве компонентов системы научного знания с точки зрения их соответствия функциям, целям и задачам этих систем. В зависимости от понимания характера систем знания по-разному понимались и критерии обоснования. В логических моделях знания, опирающихся на средства формальной логики, зна­ние изображается как совокупность связанных между собой формальнологическими отношениями высказываний. При этом различаются два уровня обоснования:

1) логическое обоснование утверждений путем установления формальнологических отношений с другими высказываниями, определяющими истинность исходных; в конечном счете в так описы­ваемой модели должны существовать высказывания, являющиеся пределом всякого сведения и выступаю­щие как логический базис обоснования системы.

2) обоснование утверждений, относящихся к логическому базису, по самой природе рассматриваемой модели знания должно иметь нелогический характер и опирается на ту или иную гносеологическую концепцию: напр., непосредственная очевидность неэмпирического характера в теориях интеллектуальной интуиции (Декарт), эмпирическая очевидность, «непосредственно данное» (эмпиризм), акт соглашения (конвенцнонализм).

В некотором смысле можно утверждать, что сам традиционный дуализм логики и гносеологии в исследовании познания определяется вытекающим из такой модели разделением логического и внелогического обоснования. Если рассматриваемая модель претендует на роль модели знания в це­лом и таким образом выступает в функции гносеологической модели, то при любых гносеологических интерпретациях она тяго­теет к метафизически созерцательному взгляду на установление истинности логически исходного знания как на пас­сивный процесс восприятия некоторого готового и зара­нее данного — в интеллектуальной ли интуиции, в чувственном ли восприятии и пр. — содержания, внешнего по отношению к логической системе.

В понимании обоснования в истории науки о познании можно выделить две линии:

- обоснование как установление соответствия каким-то внешним по отношению к сис­теме знания условиям, которым данная система призвана удовлетворять;

- обоснование как установление того, что обосновываемый логический элемент может служить сред­ством функционирования или развития системы.

В обоих случаях, однако, объектом обоснования оказывается элемент системы теоретического знания, оцениваемый с точки зрения его применимости в данной системе, выполнения им функций, определяемых характером системы, а категория обоснования фактически охватывает всю совокуп­ность проблематики логико-методологического анализа в данной системе и тем самым выступает как центральная категория этого анализа.

Иногда обоснование понимают как регламентацию, эталонизацию продуктов любой познавательной деятельности, включая и выработку «идеального плана» практического действия. Объектом такого обоснования в принципе может выступать любой конкретный продукт умственного труда, выработка которого предваряет его непосредственное использование. Следовательно, обоснование выступает здесь не как оценка в системе знания, пусть и развивающегося, а как оценка в системе деятельности. С этой точки зрения обоснованию будет подвергаться научная гипотеза, выдвигаемая как средство предвидения ранее не наблюдавшихся фактов, или практическое решение о выборе места строительства предприятия, т. к. в обоих случаях пред­лагаются некоторые средства для будущего действия и важно знать, насколько уже имеющийся социальный опыт обеспечивает их соответствие (конечно, всегда приблизительное) целям их применения. Вопрос о критерии выделения объектов обоснования превращается в вопрос о структурировании познавательной деятельности, о закономерно­стях выделения его относительно самостоятельных звеньев.

В процессе научной деятельности ученый может применять такие процедуры обоснования, как дедукция, индукция, определение понятия, измерение и т.п.

Например, поскольку научная деятельность предполагает определенную подготовленность человека, овладение им рядом профессиональных навыков, то в обществе существуют системы обучения науке и проверки на степень такой обученности. Одной из таких проверок является ритуал защиты научной диссертации, в случае удачи выражающийся в получении ученой степени. Обосновываемое диссертационное исследование подобно измеряемому объекту, по отношению к которому Диссертационным Советом и оппонентами выясняется степень ее соответствия некоторым идеалам научности. Сама защита вполне напоминает некоторый частный случай социального измерения. Особенность этого социокультурного измерения диссертации состоит лишь в том, что здесь нужно быть не просто измеренным, но обнаружить достаточно высокую меру выражения в себе некоторого эталона научности. В такой очень распространенной в обществе процедуре обоснования определяется не столько истинность, или понятность, или измеренность, сколько – адекватность измеряемого объекта некоторому идеалу.

Обоснование имеет определенно выраженную структуру.

Во-первых, есть то, что обосновывается. Это дедуктивное заключение в дедукции; индуктивное заключение в индукции; определяемое понятие (дефиниендум) в определении; измеряемый объект в измерении; диссертация в защите диссертации. (Далее будем называть обосновываемое репрезентатом).

Во-вторых, в любой процедуре обоснования мы находим некоторые основания, выведением из которых или подведением под которые осуществляется обоснование репрезентата. Это дедуктивные посылки в дедукции; индуктивные посылки в индукции; определяющие понятия (дефиниенс) в определении; единица шкалы в измерении; эталон научности в защите диссертации.

В-третьих, можно говорить о самой процедуре обоснования как о некотором специфическом переходе от оснований к репрезентату. Такой переход можно называть актом обоснования. Это вывод заключений из посылок в дедукции; вывод заключений из посылок в индукции; представление дефиниендума через дефиниенс в определении; процедура соотнесения измеряемого объекта с элементом шкалы в измерении; оценка диссертации в защите диссертации.

В целом любую процедуру обоснования также можно было бы изобразить как двухуровневую структуру

А1, А2, …, Аn

В1, В2, …, Вm

где А1, А2, …, Аn – основания, В1, В2, …, Вm – репрезентаты, и в качестве акта обоснования выступает тот или иной вид перехода от оснований к репрезентатам.

Следует также заметить, что до проведения процедуры обоснования основания и репрезентаты находятся в двух разных состояниях. Если основания считаются чем-то несомненным, очевидным, необходимым (по крайней мере в рамках данной процедуры обоснования), то репрезентаты, наоборот, потому и подвергаются обоснованию, что они изначально рассматриваются как проблематичные, неочевидные, только лишь возможные. Первое состояние – состояние необходимости – будем далее называть L-статусом (от англ. Law - закон), а второе состояние – М-статусом (от англ. May - возможно). Более конкретно, нахождение в L-статусе некоторого состояния Х означает, что оно не может не быть, т.е. оно необходимо есть, исчерпывая собою некоторое пространство возможностей. Наоборот, нахождение в М-статусе дано тогда, когда состояние Х есть лишь одна из альтернатив, одна из возможностей в некотором более обширном пространстве возможностей.

Приведем примеры L-статусов:

Например, в случае защиты диссертации в максимальной степени L-статус выражается в наибольшем соответствии эталону научности. Быть в L-статусе здесь – то же, что быть научным, быть адекватным некоторому идеалу научности.

Если до проведения процедур обоснования репрезентаты даны в М-статусе, то после проведения обоснования они должны также перейти в L-статус – в этом, по-видимому, и состоит смысл осуществления различных процедур доказательства и обоснования. Можно сказать и так, что в процедурах обоснования должен переноситься L-статус с оснований на репрезентаты. Если нахождение состояния Х в L-статусе обозначить как Х¯L, то структуру процедур обоснования теперь более точно можно было бы представить в следующем виде:

А1¯L, А2¯L, …, Аn¯L

В1¯L, В2¯L, …, Вm¯L

Происходит переход не просто от оснований к репрезентатам, но – от оснований в L-статусе к репрезентатам в L-статусе. Процедуры обоснования – это трубки, по которым течет L-статус, распространяясь с оснований на репрезентаты.

Постоянно используя различные процедуры обоснования, научное мышление распространяет разные виды L-статуса (истинность, доказанность, понятность, измеренность, научность) с оснований на репрезентаты, с одних – более ранних – репрезентатов на другие. Так «энергия» L-статуса, как своего рода сила кристаллизации и догматизации мысли, распространяется на все большие пространства смыслов и состояний, пытаясь превратить бытие в нерушимый научный кристалл. Однако, если бы в научной деятельности действовала только эта сила обоснования, то рано или поздно наука закончилась бы, заморозив тотальной претензией на обоснования все знание. Процедурам обоснования должны противостоять в развитии научного знания некоторые обратные активности, которые можно было бы назвать процедурами антиобоснования. Для получения общего вида процедуры антиобоснования достаточно перевернуть структуру процедур обоснования. Если дана некоторая процедура обоснования

А1¯L, А2¯L, …, Аn¯L

В1¯L, В2¯L, …, Вm¯L

то в соответствие ей может быть поставлена следующая процедура антиобоснования

В1¯М, В2¯М, …, Вm¯М

А1¯М, А2¯М, …, Аn¯М

распространяющая М-статус с репрезентатов на основания и выражающая критическое отношение сознания к основаниям.

Замечательно, что система научного бытия не только постоянно кристаллизуется разного рода процедурами обоснования, но и постоянно «плавится» критическим устремлением научного духа, который все время ставит под сомнение то, что ранее считалось несомненным. Так – в постоянных затвердениях и расплавлениях – существует и развивается наука.

Процедуры обоснования очень важны в процессе формирования и развития научного знания. Однако в истории науки происходит развитие и самих процедур обоснования.

По мнению З.А.Сокулер*, в развитии западной рациональной мысли пройден этап так называемого «фундаментализма», когда структура процедур обоснования мыслилась как подведение представлений под некоторые незыблемые, раз и навсегда определенные, основания («начала») познания, играющие роль фундамента научного знания.

Фундаментализм предполагает, что:

1) Существуют абсолютные основания научного знания, которые никогда не подвергаются критике и всегда несомненны. Такие основания всегда даны в некотором первичном L-статусе.

2) Все остальное знание так или иначе обосновывается подведением под абсолютные основания. Здесь возникают уровни, связанные с порядком обоснования – какие-то знания могут быть сразу обоснованы из абсолютных оснований, какие-то – только с использованием тех знаний, которые ранее были обоснованы. Так возникает иерархия процедур обоснования, на вершине которой находятся абсолютные основания, а L-статус течет от них только в одном направлении.

Двумя разновидностями фундаментализма оказываются, по мнению З.А.Сокулер, эмпиризм и рационализм. Первый пытается свести знание к опыту, чувственно воспринимаемой реальности, второй – к разуму, но оба совпадают друг с другом в принятии единого линейного, или иерархического, отношения оснований и обосновываемого. В рационализме на вершине знания находятся некоторые высшие аксиомы или законы разума, которые от рождения присущи всем людям и являются совершенно очевидными. Это, например, закон тождества «А=А» и другие законы логики. В качестве акта обоснования в рационализме выступает дедукция, переносящая логическую истинность от аксиом к теоремам. Наоборот, в эмпиризме абсолютными основаниями знания являются некоторые первичные простые факты нашего чувственного опыта – ощущения и восприятия, а все остальное знание может быть получено на основе индуктивных обобщений из этих фактов. Таким образом, здесь основным актом обоснования является индукция. В обоих случаях мы получаем иерархическую систему обоснования знания с абсолютными основаниями на вершине и однонаправленным распространением L-статуса от вершин к подножию иерархии. Только иерархии рационализма и эмпиризма как бы перевернуты относительно друг друга – то, что находится на вершине в одной иерархии, принадлежит подножию другой иерархии. Если в рационализме на вершине находятся истины разума, внизу – отдельные чувственные факты, то в эмпиризме наоборот – истины разума являются самыми проблематичными видами знания, получаемыми в последнюю очередь как результат последних обобщений первичных чувственных фактов.

Но в любом случае традиция фундаментализма может быть представлена как убеждение в необходимости фиксации уровня некоторых неизменных оснований и осуществлении процедур обоснования только в связи с движением обоснования от этого фиксированного уровня по направлению ко всему остальному знанию.

На смену фундаментализму, по мнению З.А.Сокулер, с середины XX века приходит в современную западную философию науки критическое отношение к любым процедурам обоснования. Такое настроение мысли мы будем вслед за З.А.Сокулер называть «антифундаментализмом». По мнению З.А.Сокулер, первым ударом по фундаментализму оказалась революция в физике конца XIX - начала XX века, но «только кризис логического позитивизма привел к тому, что устои фундаментализма действительно зашатались. Чем далее, тем более очевидной становилась невозможность его защиты. В настоящее время мы являемся очевидцами становления новой – антифундаменталистской - парадигмы»**. Основополагающими в развитии антифундаментализма, по мнению З.А.Сокулер, оказались работы английского философа науки Карла Поппера и австрийского философа Людвига Витгенштейна.

Сходную точку зрения на развитие проблемы научной рациональности, если под рационализацией понимать разного рода процедуры обоснования, мы находим в работе «Наука и ценности»*** американского философа науки Ларри Лаудана. В развитии западной философии науки в ХХ веке Лаудан выделяет два основных этапа. Первый преимущественно пытался объяснить феномен удивительно распространенного в науке согласия (консенсуса) по основным проблемам научного познания. Возможность такого консенсуса связывалась философами, по мнению Лаудана, с существованием иерархической модели научной рациональности, включающей три уровня организации научного знания – фактуальный (включающий факты и научные теории), методологический (включающий разного рода методы научного познания) и аксиологический (ценностный, содержащий ценности, идеалы и нормы науки). Каждый последующий уровень выступает в этой модели как уровень оснований для предыдущего уровня. В конечном итоге последними основаниями научного знания выступают в этой модели аксиологические основания, и “поток” обоснования имеет здесь лишь единственное направление – от аксиологического через методологический к фактуальному уровню. Такого рода модель научной рациональности вполне соответствует идеологии фундаментализма. Итак, феномен научного консенсуса объяснялся философами в 30-50-х гг. ХХ века приверженностью ученых идеологии фундаментализма. Во второй половине ХХ века возникает “новая волна” философии науки, которая, по мнению Лаудана, ставит акцент рассмотрения на возможности возникновения научных разногласий (диссенсуса) и подчеркивает иррациональные моменты научной деятельности. Диссенсус возникает в этом случае как результат невозможности определить те общие основания и акты обоснования, использованием которых ученые могли бы образовать возможность общего пространства решения тех или иных спорных проблем.

Таким образом, антифундаментализм утверждает, что не существует абсолютных оснований научного знания, все может быть подвергнуто критике. В то же время, как и фундаментализм, он не видит возможности построения иной модели обоснования знания, кроме той, которая была развита в фундаментализме. Антифундаментализм только утверждает невыполнимость этой идеальной модели в реальном знании. В этом смысле антифундаментализм еще лежит в той же плоскости, что и фундаментализм. Он принимает те же идеалы, что и фундаментализм, но, в отличие от последнего, антифундаментализм утверждает невыполнимость этих идеалов в реальности.

Лаудан не считает этап антифундаментализма последним шагом в развитии представлений о процедурах научного обоснования. Он выдвигает собственную, так называемую “сетевую”, модель научной рациональности, предполагающую возможность распространения процедур обоснования и на аксиологический уровень. Причем, это обоснование ценностей достигается не за счет восхождения к еще более иерархически высокому уровню научной рациональности, что было бы простым расширением иерархической модели научной рациональности. По мнению Лаудана, ценности научного познания, являясь основаниями для фактуального и методологического уровней, в свою очередь могут подвергаться критике и обоснованию с точки зрения этих уровней. Возникает феномен “взаимного обоснования”, когда обоснование “течет” в обе стороны. Лаудан пишет: “Сетевая модель очень сильно отличается от иерархической модели, так как показывает, что сложный процесс взаимного разбирательства и взаимного обоснования пронизывает все три уровня научных состояний. Обоснование течет как вверх, так и вниз по иерархии, связывая цели, методы и фактуальные утверждения. Не имеет смысла далее трактовать какой-либо один из этих уровней как более привилегированный или более фундаментальный, чем другие”****.

Итак, существующий долгое время фундаментализм в проблеме обоснования научного знания сменяется во второй половине 20 века установкой антифундаментализма. Последний обнаруживает, что любые основания могут быть подвергнуты критике, т.е. в свою очередь могут быть подвергнуты процедурам обоснования. Но отсюда антифундаментализм делает вывод об отказе от процедур обоснования вообще, тем самым неявно солидаризируясь с фундаментализмом в принятии в качестве идеала обоснования фундаменталистского образа иерархической рациональности. И фундаментализм и антифундаментализм оказываются привержены одному и тому же идеалу обоснования научного знания, но второй лишь обнаруживает невозможность реализации этого идеала в реальности научного познания. Более радикальным – и потому не столь антипатическим – оказывается здесь подход Лаудана, изменяющего сам идеал научной рациональности, предлагающий рассмотреть вместо иерархической «сетевую» модель рациональности. В «сетевой» модели все основания теряют безусловный статус только оснований, все начала выступают и основаниями, и обосновываемым, возникает феномен «взаимного обоснования». Вместо образа антифундаментализма, столь ярко и безнадежно представленного К.Поппером в виде здания на сваях, вбитых в болото, возникает образ скорее сгустка живой массы, поддерживающего самого себя в невесомости и способного к росту в любом направлении.

Глава 8. Понятие теории

Каждый раз, когда методология приступает к анализу языка науки, она сталкивается со следующей спецификой теоретических знаний. Выясняется, что высказывания теоретического языка говорят непосредственно не о материальных предметах, с которыми мы оперируем в практике, а о связях и отношениях особых идеаль­ных конструктов, которые принято называть абстрактными объ­ектами. Отсюда, конечно, не следует, что теоретические знания не отражают действительность. Речь идет лишь о том, что такое отражение является опосредованным и осуществляется оно путем формирования системы абстрактных объектов научной теории.

Научная теория, как системати­зированная совокупность высказываний об определенной области объективной реальности или мышления, как правило, содержит высказывания, относящиеся как к отдельным положениям вещей, так и к классам положений (замкнутым или открытым). Высказывания, которые относятся к открытым классам и в силу этого отражают общую и существенную неизменную связь между элементами класса, мы называем также высказываниями о законе. Высказывания об отдельных положениях, поскольку они не вытекают из общих высказываний о за­коне, а возникают как результат непосредственного на­блюдения, эксперимента и т. п., мы будем называть эмпирическими высказываниями. К задачам научной теории относится как анализ эмпири­ческих ситуаций и вытекающих из них объективных закономерных взаимосвязей, так и предсказание ожидае­мых, реально возможных положений, перешедших в сфе­ру объективного, которое, с одной стороны, служит для ориентации деятельности людей и, с другой сторо­ны, может объяснить истинное содержание самой тео­рии.

Между объектами реальности, выде­ленными человеческой практикой, и системой абстрактных объ­ектов теории существуют более сложные связи. Известно, что лишь некоторые из теоретических объектов могут быть самостоятельно спроецированы на действительность. Большая же их часть соотносится с изучаемой предметной областью только косвенно, благодаря корреляциям с абстрактными объектами первого типа. Эта часть теоретических объектов получает свое оправдание толь­ко внутри теории, в системе смысловых связей и отношений ее высказываний. Уже отсюда можно заключить, что абстрактные объекты, составляющие смысл теоретических терминов и высказываний, не могут быть простым конгломератом не связанных между собой элементов. Они всегда образуют целостную систему.

Конструирование одних абстрактных объектов из других по правилам языка данной теории всегда должно удовлетворять прин­ципу целостности создаваемой системы теоретических объектов.

Каждый вновь вводимый объект, вступая в отношения с уже построенными теоретическими конструктами, должен согласовываться с ними. Он не должен вызывать появления у них таких новых свойств, которые были бы несовместимы с ранее задан­ными признаками. И это одно из основных требований, которое выполняется при развертывании содержания теории. Прежде всего, в содержании теории следует выделить корреляции фундаментальных абстракт­ных объектов, которые вводятся через ее постулаты и опреде­ления. Видоизменяя или элиминируя хотя бы один из таких объектов, мы сразу же видоизменяем всю теорию. Это показатель целостности.

В основании сложившейся теории всегда мож­но обнаружить взаимосогласованную сеть абстрактных объектов, определяющую специфику данной теории. Эту сеть объектов назовем фундаментальной теоретической схемой.

В содержании развитой теории, кроме ее фундаментальной схемы, можно выделить еще один слой организации абстрактных объектов, который обозначим как уровень «частных теоретических схем».

Рис. 1

Если рассматривать научную теорию в аспек­те внутренних смысловых связей ее терминов и высказываний, то мы наталкиваемся на весьма сложную организацию содержа­ния теоретических знаний. Здесь нет линейной цепочки абстракт­ных объектов, последовательно конструируемых один из другого. Скорее можно говорить о некоторых узловых системах таких объектов, вокруг которых формируются непосредственно относя­щиеся к ним «дочерние» конструкты. Своеобразным каркасом, сцепляющим все эти элементы в единую организацию, служат фундаментальная теоретическая схема и формирующиеся на ее основе частные схемы, входящие в состав научной теории.

В эмпирической схеме оказываются представленными все существенные характе­ристики объектов, взаимодействующих в реальном опыте. И в этом смысле она буквально является схемой такого взаимодейст­вия, изображающей типические черты той или иной конкретной экспериментально-измерительной ситуации. Но тогда по-новому предстает перед нами и природа теоретических схем. Каждой из них в принципе может быть поставлен в соответствие некоторый класс эмпирических схем. Следует учитывать, что схема задает не каждую данную в некоторый промежуток времени реальную экспериментальную ситуацию, а тип такой ситуации.

И с этих позиций теоретическую схему можно рассматривать как инвариантное содержание эмпирических схем. Но посколь­ку последние выступают как изображение типовых черт экспери­ментально-измерительных ситуаций, то под этим углом зрения необходимо рассмотреть и корреляции абстрактных объектов тео­ретической схемы. Тогда они предстают как своего рода идеализи­рованный эксперимент, снимающий существенные черты реальной экспериментальной практики.

Фундаментальные схемы, лежащие в основании развитой тео­рии, также можно истолковать как предельно идеализированное эмпирической зависимости из теоретического закона, но и «снизу», как содержание эмпирической зависимости, возникшей в результате статистической обработки данных наблюдений, благодаря чему эти две зави­симости и являются принципиально сопоставимыми. В процессе стати­стической обработки сравниваются между собой протоколы наблюдений. В результате таких сопоставлений все объекты, взаи­модействующие в опыте, оказываются определенными только по статистически инвариантным признакам.

На этой основе выстраивается эмпирическая схема, обобщающая класс определенных экспериментальных взаимодействий. Чтобы получить теорети­ческий инвариант, нужно заранее знать, что та или иная группа эмпи­рических схем образует класс. Этот класс легко установить «сверху», при редукции теоретических схем к эмпирическим. Но при движении снизу, когда переходят от одной эмпирической схемы к другой, вовсе не оче­видно, что они имеют общее содержание.

Познающему субъекту предмет исследования всегда дан не в форме созерцания, а в форме практики. Поэтому у него нет иного способа видения действительности, кроме как сквозь призму этой практики. Вот почему в содержании всех слоев науч­ного знания мы находим схематизированное и идеализированное изображение существенных черт практики, которое вместе с тем (а вернее, в силу этого) служит изображением исследуемой действительности.

Схемы, составля­ющие основу теоретического содержания языка эмпирических на­ук, имеют две неразрывно связанные между собой стороны:

1. они выступают как особая модель экспериментально-измерительной практики;

2. одновременно служат системным изо­бражением предмета исследования.

В эмпирических науках практика предстает, пре­жде всего, в виде экспериментально измерительных операций, вы­являющих устойчивые и повторяющиеся состояния природных процессов. Эти состояния, будучи предметом исследования эмпирической науки, в самом ее основании определяются системой про­цедур эксперимента и измерения, которые фиксируют отношения и свойства взаимодействующих в опыте предметов.

Связь языков между собой позволяет вводить соответствующие новым содержаниям объекты других уровней, благодаря че­му оказывается возможным прогнозировать практику, предсказы­вая результаты будущих экспериментов. По-видимому, в сложив­шейся теории эта связь различных слоев языка науки достигает­ся за счет особых форм языка, которые входят в состав теории и описывают способ редукции теоретических объектов к объектам нижележащих уровней. На наш взгляд, эти функции выполняет язык операциональных опре­делений.

Рассматривая природу теоретических схем на­уки, легко убедиться, что проецирование их на эмпирический ма­териал представляет такие схемы в качестве изображения соответствующей экспериментальной практики. Проекция же теорети­ческих схем на картину мира превращает ее в изображение пред­мета данной теории. Обе эти проекции условно можно изобразить следующим образом (см. рис. 2). Каждой из них соответствует описание объектов теоретической схемы в терминах особого язы­ка. С одной стороны — это предположения, обеспечивающие связь основных терминов теории с терминами, в которых формулиру­ется картина мира, принятая на том или ином этапе развития науки. С другой стороны — это операциональные определения, обеспечивающие связь теоретических терминов с эмпирией. Оба типа предложений входят в состав языка физической теории.

Всякая теоретическая схема вначале строится как «гипотетическая модель», которая затем накладывается «сверху» на опытные факты. Такое построение осуществляется за счет использования абстрактных объектов, ранее сформированных в сфе­ре теоретического знания и применяемых в качестве «строитель­ного материала» при создании новой модели.

Рис. 2

Процедура переноса абстрактных объектов из одних областей знания в другие и «монтаж» из них новых гипотетических схем характерны для науки. В плане логики исследования эта процедура целенаправлена следующими факторами.

Во-первых, выбор исходных абстрактных объектов и их мон­таж не произвольны, а во многом детерминированы принятой ис­следователем картиной мира.

Во-вторых, после создания модели происходит процесс адапта­ции ее к эмпирическому материалу, в ходе которого гипотети­ческая модель перестраивается и превращается в теоретическую схему. Начинается это движение с выбора картины мира, которая указывает, откуда заимствовать и как сочленять абстрактные объекты будущей модели. Картина мира способна сыграть эту роль прежде всего потому, что она вводит предварительное изображение предмета научного исследования.

Но кроме этого следует учесть, что в картине мира представлен одновременно и метод исследования. Если принять во внимание, что предмет познания задан в форме практики, то на картину мира мы можем смотреть как на онтологизированную схему объектов действительности, которые могут быть выявлены в рамках фиксированного типа экспериментально-измерительных процедур. Все, что не может быть дано в системе этого типа про­цедур, не принадлежит к предмету создаваемой теории, и должно остаться за ее рамками. В этом понимании ввести новую картину мира — значит ввести схему нового типа экспериментально-изме­рительной деятельности (новый метод), задавая новые предметы теоретического исследования в виде представлений о природе «как таковой».

Картина мира, задавая общие представления о структуре действительности, тем самым указывает, какие области науки име­ют сходные предметы исследования. Так возникает «подсказка», откуда черпать «строительный материал» для будущих гипоте­тических моделей. В то же время, выступая как схема измере­ния, картина мира подсказывает, как соединять абстрактные объ­екты теории. Ведь в создаваемой гипотетической конструкции абстрактные объекты должны быть скоррелированы таким образом, чтобы хотя бы «вчерне» соответствовать обобщаемой в тео­рии структуре измерительных ситуаций. В этом смысле физиче­ская картина мира задает своеобразную программу построения теории.

За­метим, что обусловленные картиной мира процедуры трансляции и монтажа абстрактных объектов могут протекать в двух вари­антах:

- По отношению к простым формам теоретического знания они осуществляются в виде переноса содержательно понятых терминов из одной теории в другую.

- Но, заимствуя аб­страктные объекты из других областей теоретического знания и перенося их в новую систему отношений, исследователь тем са­мым перестраивает исходные объекты, наделяя их новыми гипо­тетическими свойствами. В этом процессе может быть создана нетривиальная структура, изображающая новый объект исследо­вания. Но может произойти и разрушение абстрактных объектов, когда один определяющий их признак будет исключать другой, также определяющий. Поэтому после того как создана гипоте­тическая модель, начинается особый этап исследования, связан­ный с процедурой обоснования данной модели. Такое обоснование связано с адаптацией введенной «сверху» гипотетической конст­рукции к соответствующему эмпирическому материалу.

Обозначив операции перестройки абстрактных объектов как их конструктивное введение в теоретическую модель, подчеркнем, что такого рода процедура, по-видимому, представляет собой про­цесс построения операциональных определений. Она осуществляется и при создании развитой теории, с той только разницей, что здесь роль эмпирического материала берут на себя уже сами «частные теоретические» схемы.

В ходе своего обоснования объекты первоначальных гипоте­тических моделей, как правило, весьма радикально перестраива­ются; поэтому такие модели, становясь схемами теорий, приобре­тают иной смысл по сравнению со своим первоначальным вариан­том. Отсюда возникает необходимость проверить, согласуется ли созданная схема с той исходной картиной мира, на базе которой она была первоначально введена.

Здесь могут возникнуть следующие ситуации.

1. Теоретическая схема легко «проецируется» на картину ми­ра, не затрагивая ее основ.

2. Интерпретационная схема теории не согласуется с прежней картиной мира. Это наиболее интересный вариант, связан­ный с перестройкой картины мира. Здесь ее абстрактные объекты «проверяются на конструктивность» путем соотнесения с объекта­ми теоретических схем, которые играют для картины мира роль своеобразного эмпирического материала. Таким образом, процедура конструктивного введения объектов обес­печивает своеобразную «перекачку» знаний об эмпирически выяв­ленных особенностях физических процессов в картину мира. Тем самым картины мира также трансформируются по мере развития науки, хотя и медленнее, чем теории.

Следует отметить, что процедура конструктивного введе­ния абстрактных объектов является одним из важнейших методов построения теоретических знаний. Именно она в первую очередь гарантирует объективную ценность теоретических схем и их прин­ципиальную пригодность для предсказаний результатов опыта. И в свете сказанного представляется возможным сделать следую­щий методологический вывод.

Чтобы модель, лежащая в фундаменте теоретических знаний, предстала в качестве обоснованного содержания теории, нужно каждый ее абстрактный объект построить на базе мысленных экс­периментов, опирающихся на тот экспериментальный материал, ассимиляция которого предполагается в рамках создаваемой си­стемы знания. Именно этот методологический принцип всегда использовался при построении теоретических знаний.

Функции научной теории

Функции теории — это общие типы решаемых ею задач. К ис­следованию функций теории приводят анализ места научной тео­рии в человеческой деятельности, изучение влияния теории на прогресс науки, работа над проблемой соотношения теории и практики.

Теория представляет собой логически упорядоченную систему знания. Она включает в свой состав научные законы различных уровней. Наиболее общие положения, составляющие фундамент теоретической системы, носят название принципов или постула­тов теории. «Нижний» уровень иерархии научных законов составляют экспериментальные законы. Кроме принципов и экспериментальных законов, теория содержит поло­жения средней степени общности, которые связывают между собой ее «верхний» и «нижний» уровни (см. рис. 1).

Экспериментальные законы по своему логическому статусу — «полноценные» научные законы. К ним не относятся так называемые эмпирические правила, которые сопряжены с рядом ис­ключений (например, некоторые правила реакционной способности в химии). Экспериментальные законы не обязательно воз­никают путем обобщения данных опыта, а могут быть получены и дедуктивным путем: выведены из принципов теории.

Экспериментальные законы отличаются от других научных законов не менее, как двумя чертами.

Первая черта следующая: для каждого дескриптивного (нелогического) термина экспериментального закона можно указать, по крайней мере, одну выполнимую экспериментальную процедуру, реализация которой позволяет определить этот термин в терминах непосредственного наблюдения. В частном случае, когда экспериментальный закон выражен математическим уравнением, значения всех перемен­ных этого уравнения могут быть получены прямым измерением, без каких-либо дополнительных подсчетов. Иными словами, эти значения могут быть просто сняты с приборов. Теоретические законы (принципы теории и законы средней степени общности), вообще говоря, не обладают этим признаком. Они, как правило, содержат такие дескриптивные термины, которые не могут быть определены в терминах непосредственного наблюдения (напри­мер, «атом» в классической атомистике).

Вторая черта состоит в том, что эксперимен­тальные законы могут быть подтверждены непосредственным со­поставлением с данными опытов. Принципы теории (и другие теоретические законы) подтверждаются, как правило, косвенным путем. С экспериментом сопоставляются не сами эти положения, а выведенные из них экспериментальные законы.

Экспериментальные законы и принципы теории выполняют различные функции в научном исследовании. Экспериментальные законы обладают более узкой областью применения, нежели прин­ципы теории: они помогают планировать эксперименты и систе­матизируют их результаты в некоторой ограниченной области исследований. Принципы теории оказывают влияние на экспери­ментальные исследования через посредство экспериментальных законов: либо систематизируют уже известные законы, либо тем или иным способом благоприятствуют установлению новых экспериментальных законов.

Сформировавшаяся научная теория не представляет собой за­стывшую систему знания. Она непрерывно развивается (экстен­сивно развивается), стремясь включить в сферу своего примене­ния все новые и новые области исследований. По отношению к какой-либо теории экспериментальные законы могут быть разби­ты на два класса:

- класс экспериментальных законов, входящих и состав теоретической системы,

- класс экспериментальных зако­нов, лишь «окружающих» теорию.

Первые являются необходимым звеном в системе подтверждения теоретических принципов, вторые ассимилируются теорией в процессе ее экстенсивного развития. «Окружение» теории пополняется за счет новых эксперименталь­ных законов, установленных при помощи теории.

Экстенсивное развитие теории может рассматриваться как ее функционирование. Осуществление каждой функции теории пред­ставляет собой этап экстенсивного развития последней. Функции теории различаются по тому типу связи, которая возникает меж­ду теорией и экспериментальным законом в результате осуществ­ления этой функции.

Классификация функций теории

Рассмотрим три функции научной теории: предсказательную, описательную и объяснительную. Основу этой классификации со­ставляет выделение трех весьма общих познавательных проце­дур: предсказания, описания и объяснения.

Теоретическим предсказанием называется вывод из теории нового научного положения, которое может быть сопоставлено с результатами эксперимента и стать экспериментальным законом. Теоретическое предсказание не может основываться только на принципах теории. Часто в основание теоретического предсказа­ния подключаются гипотезы, которые первоначально не входили в состав теоретической системы (см. раздел «Научное предсказание»).

Описанием называется сообщение о некотором данном в наблюдении предмете, выполненное с такой степенью точно­сти, которая позволяет отличить этот предмет от других. Так же как и предсказание, описание состоит из двух частей: основа­ния и результата. Основанием описания является знание, накоп­ленное прошлым опытом человека, а результатом — знание о предмете, с которым человеку впервые пришлось столк­нуться. Основание опи­сания является моделью подлежащих описанию предметов. Ины­ми словами, знание о тех предметах, которые человек когда-то наблюдал, замещает на первых порах знание о тех предметах, с которыми человеку впервые пришлось столкнуться, и операции с первым типом знания дают возможность получить второй тип, т. е. описать эти предметы.

Достаточно сложные и общественно-значимые описания выполняются человеком на каком-либо языке. Язык представляет собой более высокий уровень моделирования мира, нежели систе­ма чувственных образов. Одним из «рацио­нальных зерен» гипотезы Сепира — Уорфа является утверждение о зависимости описаний от того языка, на котором они проводят­ся. Никто не может описывать природу в отрыве от того языка, который он впитывал с детства и на котором он получал образо­вание. Два описания одного и того же предмета, выполненные на различных языках, могут быть в чем-то различными.

Теоретическим описанием называется установление с по­мощью теории нового экспериментального закона, резюмирующе­го некоторую совокупность уже известных экспериментальных данных. Рассматривая теорию как языковую систему, теоретиче­ское описание можно определить как установление эксперимен­тального закона, сформулированного при помощи терминов слова­ря теории.

Теория в процессе описания выступает в качестве модели экспериментальных законов. Теоретическое описание связано с мысленным экспериментированием. Оперируя теоретическими по­нятиями, мы находим ту форму связи между эксперименталь­ными данными, которая составляет содержание того или иного экспериментального закона. Экспериментальный закон является моделью экспериментальных процедур: понимая эксперименталь­ный закон, мы уже знаем главное о путях и результатах соответствующего эксперимента. Теория же лишь косвенным образом моделирует эксперимент, предваряя в ходе описания те или иные экспериментальные законы.

Теоретические законы являются моделями возникших в результате описания экспериментальных законов: эти экспериментальные законы состоят только из тех элементарных высказываний, которые включают в свой состав теоретические законы.

Объяснением какого-либо положения называется установ­ление такого положения, в котором раскрывается сущность пред­метов, описанных первым положением. Мы будем учитывать два аспекта объяснения, соответствующие двум аспектам категории «сущность». Во-первых, объясняющее положение указывает тот способ, которым можно получить объясняемое; объясняемое положение выводится из объясняющего. Во-вторых, объясняющее положение служит моделью объясняемого. Нам достаточно знать объясняющее положение, и мы уже знаем главное в объяс­няемом.

Теоретическое объяснение, так же как и уже разобранные процедуры, состоит из основания и результата. Однако само осно­вание теоретического объяснения состоит из двух частей. Первая его часть (экспланандум, то, что объясняется) представляет со­бой экспериментальный закон. Вторая часть (эксплананс, то, что объясняет) состоит из теории и некоторого другого эксперимен­тального закона (или экспериментальных законов). Результат теоретического объяснения — установление особого отношения между объясняемым экспериментальным законом и теорией.

Это отношение опять же двойственно. Во-первых, в ходе объ­яснения устанавливается тот факт, что экспериментальный закон выводится при помощи теории. Во-вторых, теория в процессе объяснения выступает в качестве модели объясняемого экспери­ментального закона. Этот второй аспект объяснения представляет собой то, что обычно называют установлением физического смысла экспериментального закона. Объяснить явление значит дать упрощенную его схему, раскрыть его «механизм». Объяснение, как и описание, связано с проведением мысленных эксперимен­тов. Объяснить экспериментальный закон значит понять теорию как мысленное продолжение тех экспериментов, которые резюми­рованы этим законом.

Для экспликации теоретического объяснения не годится классическая теория дедукции. Здесь возникают парадоксы материальной импликации. Объяснение экспериментального закона неверной теорией нельзя признать истинным. Одним из средств экспликации теоретического объяснения может служить понятие сильного логического следования. Правила сильного следования должны удовлетворять следующим требованиям: высказывание А логически следует из высказывания В, если каждое логическое условие истинности В есть логическое условие истинности А и если в А входят только такие элементарные высказывания, которые входят в В.

Выделяя описательную и объяснительную функции науч­ной теории, мы имеем право не рассматривать в качестве само­стоятельной функции теории ее систематизирующую (обобщаю­щую) функцию. Действительно, теория может систематизировать результаты экспериментов двумя способами:

во-первых, она мо­жет служить моделью установления нового экспериментального закона (описательная функция теории);

во-вторых, может свести ряд экспериментальных законов в единую систему, объясняя каждый из них (объяснительная функция).

Первый вид обоб­щения часто называют индуктивным обобщением, а второй — дедуктивным.

Теоретическое объяснение занимает особое место среди функ­ций теории. Оно составляет фундамент теоретического предска­зания и описания. Чем более широкий круг явлений объясняет теория, тем больше уверенность исследователя в том, что, при­меняя теорию как инструмент описания и предсказания, он на­ходится на правильном пути.

Теоретическое предсказание и теоретическое описание, как правило, опережают теоретическое объяснение. Теория предска­зывает и описывает более широкий круг явлений, чем объяс­няет. Исследователь сначала получает некоторое новое положе­ние при помощи теории, а затем уже старается его обосновать. В процессе объяснения, как уже отмечалось, теория развивает­ся. Промежуточные положения, возникшие в ходе теоретического объяснения какого-либо экспериментального закона, сами могут служить основой для предсказания и описания. Объяснение об­наруживает пределы теории.

Объяснение теорией более широкого класса объектов в свою очередь увеличивает возможности ее предсказательного и описа­тельного применения. Здесь наблюдается своеобразная обратная связь: теоретические предсказания и описание ставят новые за­дачи перед теоретическим объяснением, а теоретическое объяснение стимулирует реализацию предсказательной и описательной функций теории.

Некоторые авторы выделяют также в качестве отдельной экспликативную функцию. Экспликативная функция научной теории в познава­тельно-теоретическом смысле нацелена на то, чтобы установить между данными в теории эмпирическими вы­сказываниями или высказываниями о законах такие от­ношения, которые позволят выводить одно высказывание из другого. Теоретическое объяснение есть процесс получения логического вывода (в особых случаях дедуктивного вывода), с помощью которого высказыва­ние об эмпирическом (установленном посредством на­блюдения, эксперимента и т. д.) или закономерном явлении может быть выведено из других, уже содержащихся в теории высказываний.

В гносеологическом плане объяснение соответствует переходу от простого описания положения дел в эмпирическом высказывании к его сущности, то есть лежащей в его основе объек­тивной взаимосвязи, или от сущности определенного порядка (сформулированной в высказывании о законе) к сущности более высокого порядка (сформулированной в высказывании о законе большей обобщенности). В то время как в эмпирическом высказывании или высказывании о законе утверждается, что данное положение дел существует или создано, объяснение должно отве­тить на вопрос, почему оно существует.