Глава 4. Объяснение

Объяснение представляет собой одну из важнейших функций научной теории и науки в целом. Понятие объяснения используется и в повседневном языке, в котором объяснить какое-либо явление означает сделать его ясным, понятным для нас.

Вопрос о том, что делает объяснение собственно объяс­нением или что делает его хорошим объяснением, оказывается весьма труд­ным, и может возникнуть необходимость в детальном исследовании не толь­ко логических свойств объяснения, но и контекста, в котором оно дается.

Идея «законов природы» начинает отделяться от исходно теоло­гической концепции примерно в XVII веке, когда современная западноевропейская наука делает свои первые успешные шаги. Остаются, однако, две «близнецовые» идеи – регулярности и необходимости. (Слова «регулярность, правильность», конечно, обнаруживают связь со словом «правило», и мы до сих пор говорим о том, что неодушевленные предметы «повинуются» законам, например закону всемирного тяготения). Регулярность означает, что вещи всегда ведут себя тем способом, который описы­вается законом; необходимость подразумевает, что они почему-либо вы­нуждены так себя вести. Ну а люди, которых, начиная с девятнадцатого века, принято называть учеными, открывают такие законы и используют их для описания или объяснения явлений природы.

Но как только философы принялись за анализ этих законов, идеи регулярности и необходимости перестали столь гармонично сочетаться друг с другом. С регулярностью особых проблем не возникало: любое исключе­ние из правил можно было объяснить особыми обстоятельствами. Но необходимость стала изрядной помехой. Самый очевидный ход заключался в том, чтобы анализировать необходимость в терминах природы вещей и следующих из нее тенденций. Однако стало ясно, что этот путь ведет либо к антропоморфизму – из-за уподобления неодушевленных предметов и явлений людям, принимающим решение что-либо сделать, – либо к тривиальному объяснению, не добавляющему ничего нового к исходному утвер­ждению о том, что некая регулярность имеет место быть. Классический образчик критики упомянутой тривиальности – ирония Мольера, вложившего в уста комического героя утверждение, что опий оказывает снотвор­ное действие на людей из-за присущей ему «снотворной силы» (virtus dormativa).

Социальные науки – это, скорее, потребитель, а не производитель законов. К тому же, конечно, для того чтобы служить адекватным объяснением, эти закономерности должны быть «понятны». Они должны обладать «смысловой адекватностью» наряду с «причинной адекватностью» (в смысле достаточной эмпирической обоснованности).

Особенность социальной теории заключается в том, что она куда более прямо и тесно связана с обыденными, «народными», основанными на здравом смысле теориями, чем продвинутое теоретизирование в естественных науках. Как справедливо подчеркивали социологи, подобные Зиммелю и Шюцу, теоретические конструкты социальных наук – это конструкты второго порядка, основанные на конструктах, задействованных в самой социальной жизни. Понятия социальной теории, та­ким образом, теоретичны на двух уровнях: во-первых, подобно понятиям естественных наук, на уровне научной практики, и, во-вторых, на уровне собственных теорий действующих относительно того, что они делают.

Субстрат и атрибуты объяснения. По своему субстрату, составу научное объяснение распадается на две части: (1) экспланандум — положение или совокупность положений, отображающих объясняемый объект, и (2) эксплананс — совокупность объясняющих положений.

Эксплаландум всегда известен (и притом как истинное положение) еще до начала процедуры объяснения.

В целом формула объяснения выглядит так:

Эксплананс (теории, законы, принципы) Объсняющее (средства)

Экспланандум (описываемое, наблюдаемое) Объясняемое

Объект (объективное в предмете) Явление Денотат (отсылка)

Эксплананс должен включать в себя по крайней мере одно общее утверждение и экспланандум должен логически следовать из эксплананса.

Структура объяснения. По своей структуре научное объяснение представляет собой вывод. Эксплананс и экспланандум свя­зываются в единое целое — объяснение — посредством отношения логического следования. Поскольку это отношение может быть не только дедуктивным (логически достоверным), но и индуктивным (логически вероятностным), постольку и научное объяснение мо­жет быть либо дедуктивным, либо индуктивным.

Структура научного объяснения лишь в сравнительно прос­тых случаях представляет собой «одноактный» вывод. Как пра­вило, она является более или менее длинной и сложной цепью выводов.

Из тех исследовательских процедур, с которыми объяснение тесно связано, мы здесь назовем и рассмотрим лишь одну — процедуру проверки законов и теорий. Ее тесная связь с объяснением обусловлена тем обстоятельством, что в ходе этой про­цедуры определяется значение истинности законов и теорий и, в частности, тех, которые входят в эксплананс объяснения. Тем самым проверка законов и теорий есть в то же время проверка объяснения, (по крайней мере, частичная).

Последняя характеристика обычно истолковывается относительно четко и определенно: научные законы и основанные на них объяснения проверяются путем прямой или косвенной эмпи­рической верификации или фальсификации. Действительно, в этих науках разработаны определенные технические средства проверки законов и объяснений. Наиболее из­вестным из таких средств является использование проверяемого закона для объяснения и предсказания единичных эмпирических объектов. В ходе подобных объяснений и предсказаний, основываясь на проверяемом законе (законах) и некоторой истинной эмпирической информации, теоретическим путем выводят новые гипотетические положения о некоторых единичных эмпирических объектах. В дальнейшем эти гипотетические положения проходят проверку в опыте. Если они оказываются истинными, то (по край­ней мере, частично) подтвержденным считается и проверяемый за­кон. Однако в науке существуют законы, принадлежащие к раз­ным теоретическим уровням, и не все из них могут непосред­ственно использоваться для объяснения и предсказания единич­ных эмпирических объектов. Для проверки научных законов, принадлежащих к высоким уровням теории, обычно строятся де­дуктивные системы, позволяющие путем ряда последовательных логических выводов переходить от высокоабстрактных законов ко все более конкретным — вплоть до таких, которые могут непо­средственно использоваться для объяснений и предсказаний еди­ничных эмпирических объектов. Тем самым законы высоких теоретических уровней получают косвенную эмпирическую проверку.

Виды объяснения

Дедуктивно-номологическая модель научного объяснения

Эта модель научного объяснения еще, по-другому, называется моделью охватывающего закона, или моделью Гемпеля-Оппенгейма (по имени авторов, впервые ее сформулировавших).

Процитируем здесь слова английского философа Карла Поппера, который писал об этой модели таким образом: «Дать причинное объяснение некоторого события значит дедуцировать его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями – начальными условиями»[11]. И, разъясняя это определение, Поппер приводит пример одного события, которое объясняется в физике: «Нить, к которой подвешен груз в 2 кг., разрывается». Для объяснения этого события физик будет использовать такой универсальный закон: «Для всякой нити верно, что если она нагружена больше предела своей прочности, то она разрывается». Теперь, чтобы окончательно объяснить разрыв конкретной нити, нужно применить универсальный закон к этой нити, наложив на закон некоторые конкретизирующие условия, которые называются начальными условиями. В нашем случае это будут, например, условия «Предел прочности данной нити равен 1.5 кг.» и «К данной нити подвешен груз 2 кг.», откуда можно сделать вывод, что «Данная нить нагружена выше предела ее прочности».

Такая модель объяснения предполагает наличие некоторой теории Т с языком L, в рамках которой формулируются универсальные законы и начальные условия. Объясняемое событие S должно быть выражено на языке L в виде некоторой формулы Е. Объяснить S означает теперь вывести формулу Е из некоторых универсальных законов L1,L2, …, Ln и начальных условий C1, C2,…,Cm, которые являются теоремами теории Т. Такая выводимость может быть изображена в следующей форме:

L1,L2, …, Ln

C1, C2,…,Cm

Е

Посылки выводимости (законы L1,L2, …, Ln и начальные условия C1, C2,…,Cm) называют экспланансом (тем, на основе чего проводят объяснение), формулу Е – экспланандумом (тем, что объясняется).

Каковы наиболее характерные особенности дедуктивно-номологического объяснения? Важнейшая из них, по-видимому, состоит в том, что оно придает необходимый характер объясняемому событию. В самом деле, дедуктивно-номологическое объяснение представляет собой логическое выведение объясняемого положения из некоторых посылок, и если эти посылки истинны, а их истинность — одно из условий корректности объяснения, выведенное положение необходимо должно быть истинно. Выражая это в других терминах, мы можем сказать, что при дедуктивно-номологическом объяснении некоторого события мы указываем причину или условия существования этого события, и если причина имеет место, то с естественной необходимостью должно существовать и ее следствие.

Мы связываем объясняемое событие с другими событиями и указываем на закономерный характер этих связей. Поэтому, если указанные законы справедливы, а условия их действия реально существуют, то обсуждаемое событие должно иметь место и в этом смысле является необходимым.

Вторая важная особенность дедуктивно-номологического объяснения, на которую следует обратить здесь внимание, тесно связана с первой. Общее утверждение, входящее в его эксплананс, должно быть законом природы, т. е. выражать необходимую связь явлений. В противном случае мы не получим объяснения. Вот почему при позитивистском истолковании законов природы как выражающих только общность, совместное сопутствие или сосуществование явлений и ничего более, дедуктивно-номологическая схема не дает объяснения. В этом случае она не придает необходимости объясняемому явлению.

Однако, истолковывая объяснение как подведение под закон, мы по-видимому очень далеко отходим от понимания. Причем этот отход имеет и оправдание: пусть житейское, ненаучное представление об объяснении соединяет его с пониманием; более строгое, научное определение понятия объяснения вовсе не обязано следовать за этим представлением и вправе отвлечься от его связи с пониманием. Если истолковывать понимание как интерпретацию, т. е. как придание, приписывание смысла вещам и событиям, то всякое подлинное дедуктивно-номологическое объяснение фактов, придавая объясняемым фактам необходимый характер, придает им вместе с тем новый смысл, т. е. новое понимание. Следовательно, дедуктивно-номологическое объяснение является одним из средств достижения понимания природы.

Рациональное объяснение

Суть рацоинального объяснения Дрея (по имени разработчика) заключается в следующем. При объяснении поступка некоторой исторической личности историк старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был разумным (рациональным). Рациональное объяснение стремится установить связь между убеждениями, мотивами и поступками. Задача данного объяснения — показать, что данный поступок был вполне разумным с точки зрения деятеля. Как известно, К.Гемпель пытался распространить модель дедуктино-номологического объяснения на социально-историческую область. В ответ на эту попытку канадский философ У. Дрей постарался показать, что в истории используются иные типы объяснений, в частности, тот, который он назвал "рациональным" объяснением.

В полемике между сторонниками Гемпеля и Дрея основным вопросом, всплывшим на поверхность дискуссии, стал вопрос об использовании общих законов в историческом объяснении. Дрей очень ясно выразил и обосновал мнение о том, что в реальных исторических объяснениях историки почти не прибегают к помощи законов, поэтому методологической реконструкцией этих объяснений не может быть дедуктивно-номологическая схема. Сторонники же Гемпеля настаивали на том, что всякое подлинно научное — в том числе и историческое — объяснение должно опираться на закон, следовательно, дедуктивно-номологическая схема объяснения универсальна.

Большая часть участников дискуссии по проблемам исторического объяснения в общих положениях, используемых историками при объяснении человеческих действий, видит все-таки не выражение причинно-следственных связей, а нормы, или правила, рационального действия. Дрей отвергает необходимость таких норм для исторического объяснения. И его отношение к этим нормам понятно, ибо в рациональные объяснения они вводятся для того, чтобы спасти применимость дедуктивно-номологической схемы в области истории.

Однако использование норм приводит к новым проблемам, связанным, в частности, с выяснением их природы. И это действительно так. Одно дело социальные нормы для отстоящего в прошлом общества. Другое дело нормы для общества, в котором проживает историк. Являются ли эти нормы нормами рационального действия, включаемые в историческое объяснение? Конечно же – нет.

В отличие от дедуктивно-номологической схемы, которая обосновывает необходимость объясняемого явления, рациональное объяснение обосновывает лишь возможность объясняемого поступка. Поэтому Дрей так упорно противится введению общих законов в историческое объяснение.

Хотя Дрею принадлежит та заслуга, что именно он одним из первых привлек внимание к особенностям объяснений в истории, его собственная модель рационального объяснения страдает, по меньшей мере, двумя существенными недостатками. Первый недостаток состоит в неясности понятия рациональности, на которое опирается эта модель. Историк не может руководствоваться тем стандартом рациональности, который принят в его время. Он должен реконструировать представления о рациональности людей изучаемой им эпохи. Более того, ему нужно установить, какими представлениями о рациональности руководствовался тот самый индивид, поступок которого требуется объяснить. Если принять во внимание то обстоятельство, что даже современные представления о рациональности весьма расплывчаты, то приходится признать, что историческая реконструкция понятия рациональности представляет собой весьма сложную операцию.

Второй недостаток заключается в существенной ограниченности области применения рационального объяснения. С точки зрения Дрея, объяснить некоторый поступок — значит показать, что он основывался на разумном расчете. Критики Дрея сразу же указали на то, что чаще всего люди действуют без всякого расчета — под влиянием импульса, желания, страсти. Поэтому модель Дрея может быть использована для объяснения сравнительно небольшого числа человеческих поступков, которые были предприняты после серьезного размышления. Однако даже и такие поступки опираются не только на соображения разума, но также и на голос чувства, поэтому рациональный расчет представляет собой лишь одну сторону того сложного побуждения, которым обусловлено каждое наше действие.

Вот эти довольно очевидные слабости рационального объяснения Дрея и привели к тому, что в дискуссиях по проблемам исторического объяснения оно уступило свое место телеологическому, мотивационному или, как мы в дальнейшем будем называть его, интенциональному объяснению. Последнее не связано с неопределенным понятием рациональности и охватывает гораздо более широкую сферу.

Интенциональное объяснение.

Существо интенционального объяснения заключается в указании не на рациональность действия, а просто на его интенцию, на цель индивида, осуществляющего действие. Например, мы видим бегущего человека и хотим объяснить, почему он бежит. Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид: он хочет успеть на поезд, поэтому и бежит. При этом нет речи об оценке рациональности его поступка и мы не спрашиваем даже, считает ли он сам, что поступает рационально. Для объяснения достаточно отметить, что его цель или интенция заключается в том-то и том.

Логической формой интенционального объяснения является так называемый "практический силлогизм". Г. фон Вригт так оценивает значение этой формы рассуждения для методологии общественных наук. Практическое рассуждение имеет большое значение для объяснения и понимания действия. Один из основных тезисов состоит в том, что практический силлогизм дает наукам о человеке то, что так долго отсутствовало в их методологии: подходящую модель объяснения, которая является подлинной альтернативой по отношению к модели охватывающего закона. С более общей точки зрения можно сказать, что подводящая модель служит для каузального объяснения и объяснения в естественных науках; практический же силлогизм служит для телеологического объяснения в истории и социальных науках. Деление выводов на теоретические и практические восходит еще к Аристотелю. Одна из посылок практического вывода говорит о некотором желаемом результате или о цели, другая посылка указывает на средства к достижению этой цели. Вывод представляет собой описание действия. Поэтому силлогизм и называется "практическим".

Примерная схема практического силлогизма выглядит следующим образом:

Агент N намеревается (желает, стремится) получить а.

N считает (полагает, осознает), что для получения а нужно совершить действие b.

N совершает действие b.

По-видимому, это одна из самых простых схем практического рассуждения. Ее можно усложнять, вводя в посылки указание на время, на отсутствие помех для действия, на отсутствие у агента других целей в этот момент и т. д. Однако все характерные особенности рассуждений данного типа представлены уже в этой простой схеме.

При обсуждении практического силлогизма как формы интенционального объяснения центральным вопросом стал вопрос о характере связи между его посылками и заключением. В дедуктивно-номологическом объяснении заключение следует из посылок с необходимостью. Эта необходимость опирается на причинно-следственную связь. Если посылки истинны, т. е. если существует причинно-следственная связь явлений и причина имеет место, то с естественной необходимостью должно появиться и следствие. Поэтому дедуктивно-номологическая схема может использоваться для предсказания. В интенциональном объяснении, имеющем форму практического силлогизма, посылки выражают интенцию субъекта, его желание достигнуть некоторой цели и осознание им средств достижения этой цели. Является ли интенция причиной действия? Некоторые авторы склонны отвечать на такой вопрос утвердительно. Если согласиться с этим и признать интенцию действующей причиной, то отсюда легко перейти к утверждению о том, что посылки практического силлогизма выражают причинно-следственную связь и заключение следует из посылок с необходимостью. Это сделает практический силлогизм разновидностью дедуктивно-номологической схемы объяснения.

Все это рассуждение выглядит довольно правдоподобно и трудно понять, почему же все-таки люди иногда не совершают тех действий, которые неизбежно обеспечили бы достижение поставленной цели. А это обусловлено тем, что человек — не только рациональное, но и нравственное существо, и его реальные действия опираются не на одни только рациональные соображения, но и на морально-этические установки. Именно поэтому встречаются случаи, когда для достижения поставленной цели рационально необходимо употребить некоторое средство, а человек вдруг останавливается и не совершает нужного действия: его удерживает нравственное чувство. Если учесть, что выбор средства определяется не только целью, но и нравственными представлениями субъекта, то принцип "переноса" интенции от цели к средствам следует признать ошибочным. Можно стремиться к некоторой цели, но одновременно отвергать средства, имеющиеся для ее достижения. В этом случае становится уже совершенно ясным, что в практическом силлогизме, посылки которого говорят о некоторой желаемой цели, а заключение описывает действие, приводящее к этой цели, вывод не является необходимым. Он может использоваться для объяснения уже совершенных действий, но его никак нельзя использовать для предсказания тех действий, которые еще не осуществлены.

Издержки полемики способны иногда породить впечатление, что защитники специфического характера объяснения в общественных науках вообще отрицают наличие законов, скажем, в истории развития человеческого общества, и их использование историками. Действительно, вопрос порой ставится так: либо дедуктивно-номологическая схема и признание законов, либо только интенциональное объяснение и отрицание законов. Конечно, эта исключающая дизъюнкция ошибочна. В целом позиция "интенционалистов" является гораздо более мягкой: отстаивая специфику интенционального объяснения по сравнению с дедуктивно-номологическим, они, как правило, согласны с тем, что и в сфере общественных наук во многих случаях при объяснении используются законы и дедуктивно-номологическая схема. В частности, историки широко используют естественнонаучные законы для оценки и критики исторических свидетельств, при реконструкции способов возведения сооружений древности, при анализе хозяйственной деятельности и ее результатов в древних государствах и т. п.

Однако свести историю к выявлению только необходимой, закономерной стороны событий прошлого значило бы превратить ее в социологию. История не только говорит о том, что должно было случиться, но и показывает, как это реально случилось. Ее интересует не только необходимая сторона исторических процессов, но и те случайности, которые сопровождали осуществление необходимого. Поэтому историк не может отвлечься от конкретных исторических личностей, деятельность которых была включена в то или иное историческое событие, от их мыслей и чувств, целей и желаний. При объяснении же поведения отдельных личностей дедуктивно-номологическая схема неприменима. В этих случаях понимание достигается с помощью иных видов объяснения, в частности, рассмотренных нами выше.