Временные церковные управления на территориях, занятых белыми

В условиях гражданской войны, перекроившей своими фронтами почти всю территорию бывшей Российской империи, при невозможности регулярной связи с церковным центром, находившимся в Москве, в различных областях страны, занятых белыми армиями, стали возникать органы церковного управления, временно осуществлявшие власть над несколькими епархиями. Еще до указанного выше постановления патриарха Тихона и Синода от 18(5) мая 1920 г. в Сибири и на юге России были созданы временные органы по управлению епархиями, не имевшими связи с центром.

Первым было образовано сибирское временное Высшее церковное управление (далее — ВВЦУ). В ноябре 1918г. в Томске состоялось Сибирское церковное совещание, в котором участвовали 13 архиереев, возглавлявших епархии Поволожья, Урала, Сибири и Дальнего Востока, а также 26 членов Всероссийского Собора из духовенства и мирян, оказавшихся на этой территории, не подконтрольной советской власти и занятой впоследствии войсками адмирала А. В. Колчака. Почетным председателем совещания был избран митрополит Казанский Иаков (Пятницкий), а председателем— архиепископ Симбирский Вениамин (Муратовский). В обращении к пастве участников совещания отсутствовали политические оценки положения в стране, а сам созыв совещания объяснялся тем, что вследствие гражданской войны «Сибирь и весь восток православной России оказался отрезанным от Москвы и пребывающих в ней Всероссийского святейшего патриарха и при нем Высшего церковного управления. Прекращение общения со святейшим патриархом для нас началось с мая месяца настоящего года и неизвестно, когда оно может быть восстановлено...». Исходя из необходимости организации и регулирования церковной жизни на этих территориях, отрезанных от высшей церковной власти, совещание образовало Высшее временное церковное управление (ВВЦУ) во главе с архиепископом Омским Сильвестром (Ольшанским). Руководящее ядро в ВВЦУ Сибири помимо председателя составляли: епископ Уфимский Андрей (Ухтомский), архиепископ Симбирский Вениамин и профессор П. А. Прокопьев.

Некоторые члены ВВЦУ были весьма отрицательно настроены по отношению к советской власти. Однако их резкие выступления «против большевизма» делались отнюдь не с «контрреволюционно-монархических позиций», требовавших простого возврата к старому режиму. Так, епископ Уфимский Андрей в статье «О власти императорской и советской», написанной еще в мае 1918г., считал, что Советская власть вновь утверждает деспотизм как форму государственного управления и потому направлена против народа - и Церкви.

По настоянию «Верховного правителя Сибири» А. В. Колчака местонахождение ВВЦУ было определено в Омске и оно «сношалось с правительством не непосредственно, а через министра исповеданий», которому вменялось в обязанность «направлять деятельность ВВЦУ». А. В. Колчак, разделявший идею устройства в России государства на теократических началах, рассчитывал, что Православная Церковь, соединенная с авторитарной системой власти, близкой настроениям русского крестьянства, поможет ему стабилизировать и контролировать политическую ситуацию в Сибири. Адмирал полагал, что идея защиты православия и исконных духовных национально-патриотических традиций может привлечь на его сторону не только крестьянство, но и всю нацию. В связи с этим он говорил: «Ослабла духовная сила солдат. Политические лозунги, идеи Учредительного собрания и неделимой России больше не действуют. Гораздо понятнее борьба за веру, а это может сделать только религия».

По подсчетам новосибирского историка И. Эйнгорна, из 3,5 тыс. священнослужителей, находившихся на территории, занятой войсками адмирала А. В. Колчака, около 2 тыс. человек составляло военное духовенство, бывшее в армии «сибирского правителя». В атеистической литературе сложилось искаженное представление о так называемых «полках Иисуса и Богородицы», создание которых приписывалось сибирскому ВВЦУ и, в частности, епископу Уфимскому Андрею. Важно подчеркнуть, что миф о боевых частях монахов и священников был создан уже после окончания гражданской войны, а в 1919 г. журнал «Революция и церковь» писал об этих полках как об обычных военных формированиях, отличавшихся от других подразделений нашитым на мундире восьмиконечным крестом: «Солдаты этих полков, как описывают очевидцы, наряжены в особую форму с изображением креста. Впереди полков идут (неизвестно, добровольно или в порядке мобилизации) с пением молитв и лесом хоругвей облаченные в ризы и стихари служители культов. Состоят эти полки из наиболее темных, фанатично настроенных солдат колчаковской армии».

Таким образом, это был лишь один из элементов белой пропаганды, пытавшейся вдохновить солдат с помощью религии. Поскольку христианскому духовенству воспрещено владение оружием, церковная печать рассматриваемого периода не преминула бы так или иначе осветить боевые действия клира. Однако в церковной прессе содержались сведения лишь о проповеднических отрядах, руководимых главой ВВЦУ архиепископом Омским Сильвестром.

Следует отметить, что часть духовенства не поддерживала А. В. Колчака. Например, в декабре 1919г. в Иркутске местные православные священнослужители содействовали успешному восстанию эсеров против режима существовавшей там власти.

К концу 1919г., когда Красная Армия теснила колчаковцев все дальше в глубь Сибири, ВВЦУ переместилось в Иркутск и действовало здесь до 20января 1920 г.. После разгрома войск Колчака части членам ВВЦУ удалось эмигрировать в Шанхай и Харбин (впоследствии они примкнули к Карловацкому Синоду), другие же, как например, архиепископ Омский Сильвестр, архиепископ Симбирский Вениамин и епископ Уфимский Андрей остались на родине и были арестованы в феврале 1920г. в Новониколаевске. Их обвиняли в пособничестве Белой Армии и антисоветской пропаганде. Вскоре же после ареста, 26 февраля архиепископ Сильвестр умер, а архиепископ Вениамин и епископ Андрей выступили с заявлением, в котором писали: «Мы не способны ни по характеру нашей церковной деятельности, ни по личным нашим наклонностям ни к какой противоправительственной ни явной, ни тем более тайной агитации и к существующей власти относимся вполне лояльно, почему и обращаемся с просьбой о нашем освобождении и прекращении наших дел». На основании этого заявления дело епископов было прекращено. Епископ Андрей был освобожден из-под стражи и «направлен в Уфу с тем, чтобы он там находился под надзором своих верующих, которые, в случае нарушения принятых на себя обязательств, будут отвечать как соучастники».

Инициатором оформления Высшего временного церковного управления на юго-востоке России выступил протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шавельский. Характеризуя положение Православной Церкви на юге России в конце 1918 — начале 1919 г., он отмечал, что «высшей церковной власти в крае не было. Связь с патриархом порвалась. Каждая епархия жила своей жизнью. Вопросы, превышающие компетенцию епархиальной власти, или решались на свой страх епископами, или оставлялись без разрешения... Получилось странное явление: огромная территория, почти весь юго-восток России, с несколькими епархиями оказалась без высшей церковной власти, которая одна могла бы и направлять, и исправлять церковную жизнь».

Эти аргументы были положены в основу доклада протопресвитера Георгия Шавельского А. И. Деникину в начале февраля 1919г. «О необходимости организовать высшую церковную власть». 2 марта А. И. Деникин подписал письмо на имя архиепископа Донского Митрофана (Симашкевича), которого он просил «созвать совещание из епископов территорий [имеется в виду территория, занятая Добровольческой армией.—А. К.] и членов епархиальных советов по два от каждой территории». Протопресвитер Георгий Шавельский, с согласия А. И. Деникина, сообщил архиепископу Митрофану, что, кроме указанных в письме от 2 марта лиц, «следует вызвать на совещание еще всех, пребывающих в Одессе, архиереев и членов Всероссийского Церковного Собора, находящихся на территории, занятой Добровольческой Армией». Однако предполагавшееся в Новочеркасске совещание не состоялось — в городе разразилась эпидемия тифа и не было свободных помещений для его участников.

Совещание удалось провести лишь в конце апреля 1919г. в Екатеринодаре, в помещении Кубанского епископа Иоанна (Левицкого). В нем участвовали: митрополит Одесский Платон (Рождественский), архиепископы Таврический Димитрий (Абашидзе) и Екатеринославский Агапит (Вишневский), протопресвитер Георгий Шавельский, а также члены Всероссийского церковного Собора (например, князь Е. Н. Трубецкой) и другие известные священнослужители и общественные деятели². Совещание постановило «признать неотложно необходимым учреждение органа Высшего церковного управления на территории действий Добрармии» и обратилось к старейшему архиепископу Ставропольскому Агафодору (Преображенскому) с просьбой «созвать областной церковный Собор в самый ближайший срок».

Этот Собор было решено составить «из всех находящихся на территории Добровольческой армии епископов и членов Всероссийского церковного Собора, присоединив к ним по члена от каждого епархиального совета, как уже выбранного епархиями для завершения церковных дел». Кроме того, было решено включить в состав Собора 5 делегатов от военного духовенства, а также представителей «от командования Вооруженными Силами юга России». Совещание также просило Главнокомандующего Вооруженными Силами юга России А. И. Деникина «ассигновать на расходы 50 000 рублей». С 3 мая в Екатеринодаре под председательством протопресвитера Георгия Шавельского начались заседания Предсоборной комиссии, подготовившей, по выражению ее председателя, «весь материал для соборной работы».

Перед открытием Собора в мае 1919 г. из Екатеринодара начал свое шествие по Кубани многолюдный и красочный крестный ход. Основное постоянное ядро его составляли 200—500 человек, к которым в станицах и городах примыкали и сопровождали до следующего населенного пункта тысячи людей. Этот крестный ход обошел 17 крупнейших станиц с населением в несколько тысяч человек каждая, 2 монастыря, десятки церквей³. По описанию печати, «процессию открывали дети, несшие кресты из живых цветов. Народ также держал букеты цветов и зажженные свечи. Затем двигался, колыхаясь, лес хоругвей... Далее шли по в ряд "богоносицы-женщины", неся в руках святые иконы... Ряды "богоносцев" заканчивались "Голгофой" — огромного размера деревянным крестом с изображением на нем распятого Христа. За иконами шли два хора певчих... Далее попарно шло духовенство — в золотых облачениях с крестами в руках и букетами цветов... Сопровождала шествие многотысячная масса верующего народа, набожно крестясь и молясь. У каждого храма шествие останавливалось для служения краткой литии и осенения народа крестом и окропления святой водой. На каждой остановке произносилась проповедь».

Примечательно, что крестный ход не сопровождался никакими политическими лозунгами и призывами. Епархиальные власти рассматривали его предназначение в том, чтобы «нести народу мир, духовный покой и моральное объединение враждующих между собой партий». По просьбе епархиальных властей кубанский атаман разослал по станицам следующий приказ: «1) Народная душа измучена всеми пережитыми ужасами политической борьбы. Она жаждет найти себе духовное утешение. 2) Такое утешение дух человека может найти только в религии. 3) Отцы миссионеры подняли на себя великий подвиг пойти по всей Кубани со святынями и проповедью мира и братского объединения.) Народ и власть должны пойти им навстречу в этом великом святом деле и оказывать им радушный прием и всяческое содействие в деле проведения в народе добрых начал христианской нравственности».

19 мая в Ставрополе открылся церковный Собор, заседания которого продолжались до 24 мая 1919г. В Соборе участвовали епархиальные и викарные епископы, клирики, миряне по выборам от Ставропольской, Донской, Кубанской, Владикавказской и Су-хумо-Черноморской епархий, члены Всероссийского Поместного Собора, оказавшиеся на территории, занятой войсками генерала А. И. Деникина, а также представители от военного духовенства и командования Вооруженными Силами юга России. Своим председателем Собор избрал архиепископа Донского Митрофана. Товарищами председателя были избраны архиепископ Димитрий, протопресвитер Г. Шавельский и князь Е. Н. Трубецкой.

Приветствуя «Поместный собор юга России, подымающий меч духовный против врагов Родины и Церкви», генерал А. И. Деникин выразил надежду, что Церковь будет освобождена от большевистского плена. Следует, однако, отметить, что некоторые обращения к Собору, носившие откровенно шовинистический погромный характер, были отвергнуты большинством его членов. Так, не получило поддержки составленное членами Екатеринодарского братства Святого Креста во главе с протоиереем В. Востоковым воззвание, в котором предлагалось «объявить по войскам зов бороться прежде всего за гонимую Святую Церковь и за спасение распятой революцией России от жестокого ига еврейско-масонских организаций»

Принятое Собором обращение к всероссийской пастве выражало позицию прямой поддержки Белого движения. «Героическое, победоносное движение к центру России Добровольческой армии, казачьих войск, — подчеркивалось в этом обращении, — поддерживаемое мощным, неудержимым движением войск адмирала Колчака, генерала Юденича и славных западных союзников русского народа, вселяет в души всех верующих русских людей чувства горячего упования с Божией помощью скорого избавления наших братьев, тяжко страдающих под игом большевизма в центральных губерниях России».

«Считаясь с невозможностью непосредственных сношений освобожденных местностей с патриархом Тихоном», Собор решил «впредь до восстановления правильных деловых сношений с патриархом Тихоном, Священным Синодом и Высшим Церковным Советом установить Временное церковное управление для епархий, уже освобожденных и постепенно освобождаемых Вооруженными Силами на юге России». В этом решении Собора также подчеркивалось, что «Временное высшее церковное управление сим получает всю полноту церковной власти в указанной местности и пользуется ею, пока не состоится... освобождение нашего святейшего патриарха Тихона, коему и будет дан отчет во всем совершенном от его имени на благо святой нашей матери — Православной Российской Церкви».

В ВВЦУ Собором были избраны: председателем архиепископ Донской Митрофан, товарищем председателя — архиепископ Таврический Димитрий, членами: протопресвитер Г. Шавельский, профессор-протоиерей А. П. Рождественский, граф В. В. Мусин-Пушкин и профессор П. В. Верховский. «На Соборе самый вопрос о бытии ВВЦ, — вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, — вызвал несравненно меньше споров и трений, чем другой, попутный вопрос: где быть ВВЦУ». Сам протопресвитер Георгий Шавельский «считал важным, чтобы ВВЦУ было там, где Главнокомандующий. Это необходимо было для возвышения власти последнего, а следовательно, и для прочности ее». Принятое Собором определение фактически означало, что «ВВЦУ будет там, где захочет Главнокомандующий». Первые заседания Высшего временного церковного управления «происходили в Екатеринода-ре, с переходом же Ставки в Таганрог — иногда в Таганроге, чаще же в Новочеркасске».

Заседания ВВЦУ проходили ежемесячно и длились по 3—4 дня. По свидетельству протопресвитера Георгия Шавельского, главное внимание ВВЦУ было обращено «на устроение и усовершенствование разных сторон церковной жизни», касавшихся богослужения, проповеди, переустройства учебного и воспитательного дела в семинариях и т. п., «а прочим делам отводилось второе место, наградным же — последнее». Большая часть указов ВВЦУ была принята по инициативе и при активном участии профессора Ростовского университета П. В. Верховского.

Сравнивая работу дореволюционного Синода, Высшего Церковного Совета при патриархе Тихоне и Высшего временного церковного управления, в которых Георгию Шавельскому поочередно довелось заседать (в Синоде полтора года и полгода в ВЦС), протопресвитер писал, что наибольшее удовлетворение он получил от своего участия в ВВЦУ под председательством 73-летнего архиепископа Донского Митрофана. «Наш председатель, — вспоминал Георгий Шавельский, — сразу же внес в заседания ВВЦУ спокойствие, серьезность и деловитость, а мы все прониклись самым искренним и глубоким к нему уважением. Между членами ВВЦУ сразу установились драгоценные для дела: солидарность, единодушие, полное доверие друг к другу, не нарушавшиеся ни разу за все время его существования, хотя камней преткновения на его рабочем пути было много».

В конце августа 1919г. в Таганрог прибыл освобожденный под давлением союзников из польского плена Киевский митрополит Антоний (Храповицкий). Он был включен в состав юго-восточного ВВЦУ в качестве его почетного председателя. По свидетельству протопресвитера Георгия Шавельского, «вступление митрополита Антония в состав ВВЦУ не изменило ни курса, ни характера деятельности последнего». Вскоре митрополит уехал в Киев на свою архиерейскую кафедру и фактически до декабря 1919г. не принимал никакого участия в работе почетно возглавляемого им учреждения.

В начале декабря 1919 г. при ВВЦУ был учрежден беженский комитет «для попечения о бежавших с севера священнослужителей, теперь наводнивших Дон и Кубань». В январе 1920 г. только в одном Кавказском монастыре (Кубанская епархия) их собралось около 120 человек. Положение большинства из них было трагическое. Они бежали, бросив все свои пожитки, и теперь нуждались во всем. На помощь беженцам-священнослужителям Главнокомандующий «русскими освободительными силами на юге России» генерал А.И.Деникин выделил в декабре 1919г. 1 млн. 800тыс. рублей, которые были переданы в церковно-беженский комитет при ВВЦУ. К январю 1920г. почти половина этой суммы — 800 тыс. рублей — была роздана архиереям, в то время как «рядовым» священнослужителям указанный комитет выдавал весьма скудные единовременные пособия: «семейным священникам... лишь по 1000 руб., а одиноким по 500 руб.» В уже упоминавшемся Кавказском монастыре беженцам-священникам было отведено помещение с выбитыми окнами, без отопления. Подобными примерами Георгий Шавельский невольно опроверг свое же утверждение о «принципиальности» в работе ВВЦУ, «в силу которой главное внимание обращалось на общецерковные нужды», а не на личные интересы священноначалия.

Особое место в деятельности ВВЦУ занимали меры по поддержке Белого движения. По замечанию протопресвитера Георгия Шавельского, юго-восточное Временное высшее церковное управление опередило все общественные выступления в том, что оно первое поддержало А. И. Деникина в его стремлении признать адмирала А. В. Колчака «Верховным правителем». На заседании июня 1919 г. оно постановило: «Поминать на всех богослужениях во всех церквах, после Богохранимой Державы Российской, Благоверного Верховного Правителя».

Кроме беженского комитета при ВВЦУ в 1919г. также был образован церковно-общественный комитет во главе с архиепископом Евлогием (Георгиевским). Как показывает само название комитета, ему предстояла «разработка назревших вопросов церковно-общественной жизни и осуществление их».

Основной вопрос в то время, по воспоминаниям протопресвитера Георгия Шавельского, состоял в том, «как остановить все растущее под влиянием наших неудач на фронте разложение тыла». В первой половине января 1920г. архиепископ Евлогий на совещании из наиболее видных священнослужителей, находившихся тогда в Екатеринодаре, поставил задачу «содействовать успокоению все более волнующегося Кубанского казачества», на которого «теперь возлагали последние надежды». Совещание приняло решение разослать проповедников по разным станицам, и в первую очередь в сборные мобилизационные пункты. Для этой цели были намечены способные проповедники. Но на другой день почти все избранные отказались, сославшись на нездоровье или на семейные обстоятельства. «В действительности же они, — вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, — учли все неблагоприятные обстоятельства, с которыми соединялось проповедническое странствование по станицам...казачество было возбуждено против Добровольческой Армии, деморализовано грабежами на фронте, прониклось революционной психологией и враждебно относилось ко всякому, кто пытался склонить его на другую сторону. Само собою понятно, что призыв проповедника к защите фронта и к самопожертвованию мог сопровождаться не радостными для него возможностями».

Однако сам протопресвитер Георгий Шавельский все же предпринял в конце января — начале февраля проповедническую поездку по некоторым станицам Кубани. «Была ли какая-либо польза от этой моей поездки?» — спрашивал себя протопресвитер много лет спустя и отвечал, «что не было никакой... моя поездка была, быть может, самоотверженным... но бесполезным исполнением долга».

Протопресвитер Георгий Шавельский сделал из этой поездки и другой, весьма примечательный вывод, что местное кубанское духовенство в массе своей было равнодушно к политике вообще и, в частности, к патриотическим призывам белых. Кроме того, даже если бы это духовенство и захотело помочь белым, оно было неспособно оказать нужное для Добровольческой Армии влияние на станичников. «Сытое сверх меры, — вспоминал протопресвитер о кубанском духовенстве, — обеспеченное всякими благами, оно, за немногими исключениями, не шло дальше требоисправлений и совершения очередных богослужений. Проповедь, духовное и вообще культурное воздействие на паству, — это как будто не входило в круг обязанностей станичных священников, оправдывавшихся большим количеством чисто приходской работы, т. е. треб».

Как и в царской армии, в «Вооруженных Силах юга России» имелись военные священники. По данным Б. П. Кандидова, уже к началу 1919г. в армии генерала А. И. Деникина было более 500 священнослужителей. Они не только несли службу как армейские священники, часть их участвовала в походах и боевых операциях в качестве военных командиров². Анализ мемуаров Георгия Шавельского, вступившего 27 ноября 1918г. в должность «протопресвитера Добровольческой армии и флота», позволяет существенно скорректировать эти сведения.

«Прямого дела по моей должности, — вспоминал протопресвитер, — было очень мало. Число священников в Армии не превышало 50. Ездить по фронту не представлялось никакой возможности, так как части были очень разбросаны и раздроблены. Но косвенного дела оказалась уйма. Я в Добровольческой Армии стал единственной инстанцией... к которой обращались со всеми недоразумениями, сомнениями, неурядицами, касавшимися церковного дела». Подведомственные Георгию Шавельскому 50 армейских священников не могли оказать заметного влияния на разлагавшийся в результате «грабежей, спекуляции, нахальства и бесстыдства дух армии». Подробно описывая эти «печальные явления» в главах с характерными названиями «Недуги Добровольческой армии» и «Закат Добровольческой армии», протопресвитер отмечал широко распространенное в офицерской среде индифферентное отношение к вере и Церкви. Так, на собрании Союза офицеров тыла и фронта 5 марта 1920 г. в Новороссийске слово было предоставлено митрополиту Антонию. «Офицеры слушали его небрежно; некоторые повернувшись к нему спиною, закурили папиросы».

По наблюдению протопресвитера Георгия Шавельского, «общее развращение» дошло до того, что даже некоторые военные священники участвовали в спекуляции, «остановить которую не было возможности». Вызванный к протопресвитеру в связи с обвинением в спекуляции бывший священник 2-го конного полка Кир Жевахов цинично спросил протопресвитера Георгия Шавельского: «Да вас-то что удивляет? Размер суммы? У меня теперь есть более двух миллионов рублей... В июле я взял двухмесячный отпуск, купил в Петровске две тысячи пудов керосину, по 100 рублей за пуд. Этот керосин отвез в Чугуев и продал там по 800 рублей пуд».

Объясняя причины слабого влияния Временного высшего церковного управления на ситуацию на юге России, протопресвитер Георгий Шавельский писал: «Недостаток средств, невозможность без средств сорганизовать нужные исполнительные органы, наконец, краткость времени существования ВВЦУ [всего 8 месяцев. — А. К.] не позволили ему развернуться, как хотелось бы, и достичь всех нужных результатов».

После взятия советскими войсками 8 января 1920г. Ростова-на-Дону «ВВЦУ лишилось почти всех членов, ибо архиепископ Митрофан, епископ Арсений и профессор Верховский остались на местах, первый в Новочеркасске, второй в Таганроге, третий в Ростове, а проф. прот. Рождественский, тяжко больной, был эвакуирован, граф же Мусин-Пушкин выбыл в Крым». Остались только протопресвитер Георгий Шавельский и митрополит Антоний, выехавший в начале декабря 1919 г. в Екатеринодар для управления Кубанской епархией. После поражения войск А. И. Деникина протопресвитер Георгий Шавельский выехал в Болгарию. Россию также покинули архиепископ Евлогий и ряд других архиереев, находившихся в разгар гражданской войны на юге страны.

После эвакуации белых в Крым ВВЦУ, бывшее на грани распада, возродилось в значительно обновленном составе при правительстве барона П. Н. Врангеля. В ВВЦУ вошли: архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе), архиепископ Полтавский Феофан (Быстрое), епископ Севастопольский Вениамин (Федчен-ков), ставший представителем ВВЦУ в Совете министров при бароне П. Н. Врангеле, и известный ученый-экономист и богослов, профессор-протоиерей С. Н. Булгаков ³. По сведениям В. А. Алексеева, с марта 1920 г. этот орган возглавлял архиепископ Таврический Димитрий.

С отставкой А. И. Деникина и назначением на пост Главнокомандующего Русской Армией (так стали называться остатки «Вооруженных Сил юга России») П. Н. Врангеля епископ Вениамин в ответ на предложение последнего согласился возглавить военное духовенство. ВВЦУ назначило владыку «епископом армии и флота».

По воспоминаниям владыки Вениамина, возведенного впоследствии в сан митрополита, за шесть месяцев правления Врангеля в Крыму ВВЦУ несколько раз пыталось «сделать что-нибудь внушительное, особое для поднятия духа». «Прежде всего выписали Курскую чудотворную икону Божией Матери... Когда пароход прибыл в Севастополь, то навстречу иконе вышел чуть ли не весь город, человек около семисот тысяч, преимущественно рабочие люди. Подъем был необычайный!» Сначала икону принесли в Большой дворец — резиденцию П. Н. Врангеля, а потом начались службы по всем храмам. Затем икону повезли в Ялту и другие города. «Народ массами встречал ее».

Владыка Вениамин так объяснял в своих мемуарах этот религиозный подъем: «За три года революции люди намучились и хотели чуда». Однако на фронте, куда икона была доставлена в отдельном вагоне, у солдат, «среди которых теперь были уже и мобилизованные селяки, и даже пленные красноармейцы», появление чудотворной иконы не вызвало ожидавшегося подъема боевого духа.

Вторым важным событием в религиозной жизни были так называемые «дни покаяния». По постановлению ВВЦУ на 25(12) — 27(14) сентября 1920 г. было назначено всеобщее покаяние в грехах. «Эти три дня, — вспоминал владыка Вениамин, — в городе Севастополе денно и нощно... шли богослужения и исповеди. А на праздник Воздвижения Креста Господня причащались. Настроение было молитвенно покаянным. Но к концу этих дней я получил от какого-то ревнителя благочестия жалобное письмо: «Владыка, где же наше начальство? Почему никого не видно в храмах? Неужели лишь рабочим нужно каяться, а не им?».

Особая роль в «днях покаяния» отводилась распространению среди «мирян и воинства», в том числе и красноармейцев, написанного С. Н. Булгаковым «Послания Временного высшего церковного управления на юго-востоке России православному русскому народу», в котором, в частности, говорилось: «Многими тяжкими грехами осквернился народ наш в недобрые годины мятежного лихолетья и смуты: бунт и измена, пролитие крови и братоубийство, безбожие и осатанение, богохульство и кощунство, разбой и лихоимство, зависть и хищение, блуд и растление, празднолюбие и празднословие». Послание осуждало «учение безбожное» и его «лукавых лжеучителей, которые лестью обманули народ, чтобы затем поработить». В заключение послание призывало «всех православных русских людей к покаянию и единению».

В это же время, по воспоминаниям владыки Вениамина, «экзальтированный и самомнительный проповедник» протоиерей В. Востоков предложил «устроить грандиозный крестный ход, чуть ли не в миллион человек, и пойти с молитвами на север. И вот тогда-де проснется же совесть, и люди примирятся». «Не крестовый поход врангелевского воинства сокрушит это дьявольское царство, — говорил в одной из проповедей В. Востоков, — а крестный ход всего крымского духовенства, с иконами вместо пушек и хоругвями вместо винтовок... Увидев это священное шествие, красноармейцы, благочестивые русские крестьяне, благоговейно снимут шапки, вонзят штыки в землю и падут ниц перед святыми иконами. Не пролитием крови сокрушится богоненавистная большевистская власть, а силою Креста Господня».

ВВЦУ «благоразумно отвергло этот фантастически-сентиментальный проект». Примечательно, что слух о таком походе «какими-то путями распространился по селам». Некоторые «селяки» спрашивали у владыки Вениамина: будет ли этот крестный ход? «Видимо, измучившись, они хотели, — делал вывод епископ,— какими угодно путями добыть мир. Или хоть помечтать о нем».

После поражения генерала П.Н.Врангеля архиепископ Димитрий остался в России, а два других члена ВВЦУ — архиепископ Феофан и возглавлявший военное духовенство епископ Вениамин — эмигрировали.

Органы печати и пропаганды Белого движения провозглашали, что их армии сражаются за поруганную веру и за отмщение оскорблений церковных святынь. Однако вера христианская, по свидетельствам современников, поругаема была и участниками Белого движения. Епископ врангелевских «армии и флота» Вениамин вспоминал следующее. «Один полковник, командир танка, совершенно спокойно рассказывал, что он был ранен уже четырнадцать раз, а завтра выйдет на сражение первым... Но он в тот вечер, накануне смерти, совершенно открыто, почти цинично, насмешливо заявил, что ничуть не верит в Бога. Бывшие с ним офицеры нимало не смутились его заявлению, будто и они также думали.

Я, по новости, пришел в ужас. Тогда чем же они отличаются от безбожников-большевиков? Выхожу на улицу. Встречается в военной форме солдат — мальчик лет 13—14. Бывали и такие. С кем-то отчаянно грубо разговаривает. И я слышу, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога, и Божию Матерь, и всех святых. Я ушам своим не верю. Добровольцы, белые — и такое богохульство! Боже, неужели прав Рябушинский? "Мы белые большевики, мы погибнем!"

После того, как наша армия заняла северную часть Таврической губернии, я невдалеке от фронта, под прекрасным зеленым бугорком сидел с одним весьма благочестивым офицером... Мы, конечно, говорили о том, что же будет.

И вдруг он сказал такую фразу, я запомнил ее точно:

— Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов — большевиков?

Сам Врангель в приказах твердил, что "святое дело нужно делать чистыми руками". Значит, была же нечисть!

Везде матерная брань висела в воздухе... Генералы говорили, будто бы без этой приправы не так хорошо слушают солдаты их приказания. Да и привычка въелась глубоко в сердце и речь».

Среди участников Белого движения были, конечно, верующие люди, но едва ли не большинство составляли лица, равнодушные к религии. Характеризуя религиозно-нравственное состояние белых, владыка Вениамин писал, что «у многих эта вера была прохладная, как проявление традиции, старого быта ушедшего строя и, конечно, противоположение безбожным большевикам... А попадались и открытые атеисты...».

В своих мемуарах владыка Вениамин признавал, что «авторитет Церкви вообще был слабый... Голос наш дальше храмовых проповедей не слышался. Да и все движение добровольцев было, как говорилось, патриотическим, а не религиозным. Церковь, архиереи, попы, службы, молебны — все это для белых было лишь частью прошлой истории России, прошлого старого быта, неизжитой традиции и знаком антибольшевизма, протестом против безбожного интернационализма. А горения не было ни в мирянах, ни в нас, духовных. Мы не вели историю, а плелись за ней... потому не имеем никаких оснований жаловаться на паству, по пословице "Каков поп, таков и приход"». Признание слабости авторитета Церкви привело владыку Вениамина лишь к единственному выводу, что «мы [священнослужители и, прежде всего, члены ВВЦУ. — А. К.] не могли сделать ничего особенного в пользу победы над красными, хотя мы и желали этого». Аналогичный вывод, как отмечалось выше, был сделан Георгием Шавельским, «протопресвитером Добровольческой армии и флота».

Таким образом, «не религия двигала белых» и не Православная Церковь могла воодушевить к борьбе участников этого движения, которые, по словам владыки Вениамина, вдохновлялись «старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью, а еще ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе».

Сознавая такое положение, руководители Белого движения, формулируя его цели, не включили в них задачу защиты веры. «По старому обычаю говорилось: «За веру, царя и Отечество». Хотели включить первую формулу и теперь, но, как рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин как «честный солдат» запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивой пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта. «Такая откровенность делает честь прямоте генерала, но она показывает, — писал владыка Вениамин, — что в Белом движении этого религиозного пункта не было, а если пользовались им, то в качестве антибольшевистской пропаганды».

Генерал П. Н. Врангель, выпустивший, подобно генералу А. И. Деникину, свое обращение «За что мы воюем», включил в него пункт, гласивший «за поруганную веру и оскорбленные ее святыни». Комментируя это, владыка Вениамин писал, что П. Н. Врангель снова вставил этот пункт не потому, что был более религиозен, чем А. И. Деникин, «а потому, что этот пункт казался и более патриотичным, и отличал белых от красных безбожников, и более привлекал народ». Однако, по мнению того же владыки Вениамина, это обращение никак не отразилось на массах — «к этому пункту привыкли еще в дореволюционное время и не обращали на него особое внимание».

Таким образом, несмотря на то, что временные органы церковного управления, образовавшиеся на территориях, занятых белыми, открыто их поддерживали, а многие подведомственные им священнослужители видели в белых правительствах преемников и наследников былой российской государственности, «симфонии» между белыми и Церковью не существовало.

Во-первых, как уже отмечалось выше, патриарх не благословил вождей Белого движения. Патриарх Тихон не допускал, чтобы Церковь оказывала предпочтение какой-либо из враждующих сторон, так как и белые, и красные, а равно и зеленые и прочие — все они были в большинстве своем православными по рождению. Следует подчеркнуть, что высшая церковная власть, находившаяся в Москве, не имела в условиях разделенности страны фронтами гражданской войны полной и достоверной информации о церковной деятельности и акциях политического характера временных церковных управлений «белого» духовенства, которые неоднократно заявляли, что отчет о своей работе представят патриарху после восстановления нормального с ним общения.

Во-вторых, с одной стороны, религиозно-нравственный уровень Белого движения не позволил его руководителям включить «религиозный пункт» в официальную идеологию и придать самому движению освободительный характер. С другой стороны, поддерживавшие Белое движение ВВЦУ не могли оказать ему эффективной помощи вследствие слабого авторитета Церкви у участников движения. Среди недавних студентов, адвокатов, учителей, гимназистов и чиновников, одевших форму белых армий, было немало равнодушных к Церкви лиц, встречались и откровенные атеисты.

В-третьих, многие священнослужители, оказавшиеся на территориях, занятых белыми армиями, вовсе не являлись сознательными и убежденными сторонниками Белого движения. Часть духовенства сочувствовала этому движению лишь потому, что «белая власть» была хотя бы формально «верующей» в отличие от «безбожной» советской власти, развернувшей гонения против религии и Церкви. Местные священники нередко были, как показано выше, глубоко аполитичны и даже неспособны повлиять на политические настроения своей паствы. Среди духовенства также существовали, по воспоминаниям владыки Вениамина (Федченкова), опасения (и не без основания), особенно усилившиеся к исходу Белого движения, жесткой расправы за всякую поддержку белых, за любые действия, выходившие за рамки обычной церковной деятельности: специальные молебны для войск, участие в белой печати, произнесение «политически окрашенных проповедей», благословение белых вождей и т. п.. Кроме того, многие архиереи, клирики и миряне бежали к белым не столько по своим политическим убеждениям, сколько вынужденно, спасаясь от красного террора и «ужасов чрезвычайки».

Особенно тяжкая участь постигла тех священнослужителей, которые оказались на территории, переходившей в результате поражения белых войск под контроль советской власти. Материалы «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем Вооруженными Силами на юге России» содержат многочисленные факты надругательств над христианскими святынями, разграблений церковного имущества и насилий в отношении священнослужителей. Одна только лояльность духовенства белым властям рассматривалась красными как контрреволюционное преступление. Так, с весны 1918 г. в городах и селениях Ставропольской епархии «при производстве обысков особенно тщательно таковые производятся у священнослужителей местных храмов, причем эти обыски повторяются по многу раз у одних и тех же лиц, сопровождаются часто вымогательством денег, по большей части полным разграблением имущества, вплоть до снимания вещей, надетых на обыскиваемых, и всегда глумлением над священнослужителями и членами их семей... Объясняются эти обыски обыкновенно розыском пулеметов или иного оружия или же производятся без предъявления каких-либо распоряжений центральной власти... Обыски эти производятся обычно проходящими большевистскими воинскими частями».

В деле «О злодеяниях большевиков в отношении Церкви и ее служителей в Ставропольской епархии», подготовленном «Особой комиссией...», отмечалось, что «аресты священнослужителей православных церквей производились почти везде, где появлялись и задерживались хотя бы на несколько дней красноармейские части...», эти «аресты в лучшем случае кончались заключением в тюрьму, а в худшем — смертью, причем и в том, и в другом случае священнослужители подвергались беспримерным оскорблениям и издевательствам. Обычно предъявлялись обвинения в «контрреволюционности», в приверженности «к кадетам» и «буржуям», в произнесении проповедей, осуждающих советскую власть, в служении напутственных молебнов проходившим частям Добровольческой армии, в погребении «кадетов» и т. п., и этого было достаточно, чтобы предать служителей Церкви смерти с жестокими мучениями». По данным «Особой комиссии...», лишь на небольшой части Ставропольской епархии в 1918 г. было убито 32 священника, диакона, 3 псаломщика и один ктитор.

В «сообщении о гонениях большевиков на Церковь в Донской области» «Особая комиссия...» отмечала, что здесь «значительное количество священнослужителей поплатилась своей жизнью только за то, что они являлись представителями Церкви». Так, 23 мая 1918 г. в станице Тишанской красноармейцами был захвачен псаломщик Иоанн Мелихов и увезен из станицы. На следующий день был найден его совершенно раздетый труп с массой штыковых ран и отрезанным половым органом. 2 июля 1918г. был расстрелян красноармейцами священник Успенской церкви хутора Самсонова Павел Вилков. Труп был брошен в яму. Хоронить было запрещено, и только через несколько дней семье удалось тайно выкупить труп казненного. Священнику вменялось в вину, будто он стрелял из окна в красноармейцев. После казни штаб красноармейцев, разобрав дело, вынес письменное постановление, что П. Вилков был расстрелян без вины. Священник Петропавловской церкви при станции Зимовники Михаил Рукин 5 июля 1918 г. был убит красноармейцами. Похороны убитого «происходили под шум насмешек и угроз по адресу вдовы».

Многих священнослужителей перед казнью подвергали изощренным пыткам. В октябре 1918 г. 72-летний заштатный священник Павел Калиновский, проживавший в Ставрополе, был запорот плетьми за то, что его внуки были офицерами. Священнику села Соломенского Ставропольской епархии Григорию Дмитриевскому перед убийством шашками отрубили нос и уши. В Полтаве в один день посадили на кол 18 монахов. Красноармейцы, заняв станицу Мигулинскую, устроили в местной церкви «венчание священника с кобылой». К морде лошади, приведенной в церковь, подносили крест, как бы давая прикладываться. Гремел оркестр музыки. Священника и его жену заставляли плясать. В конце концов священника расстреляли.

В Юрьеве в ночь с 13 на 14 января 1919 г. был зверски замучен епископ Ревельский Платон (Кульбуш). Он был арестован в алтаре церкви во время всенощной вооруженными красноармейцами, вошедшими в Царские врата. Узника поместили в подвале Дворянского кредитного банка, который красные использовали как тюрьму. Здесь епископа подвергали всяческим издевательствам. Так, владыку заставляли в течение двенадцати дней носить под конвоем через весь город пятипудовые мешки. По свидетельству очевидцев, изнуренный владыка падал под тяжестью ноши. После ухода красных из подвала было извлечено 19 трупов, среди которых были останки двух протоиереев (Н. Бежаницкого и М. Блейве), лютеранского пастора и епископа Платона. Осмотр трупа епископа обнаружил одиннадцать ран: семь штыковых на груди и четыре пулевых — два на груди, одна на левом плече и одна под правым глазом — последняя от разрывной пули. Кроме того, на правом виске была ссадина, как бы от нанесенного кулачного удара.

В одной только Харьковской епархии за 6 месяцев — с декабря 1918г. по июнь 1919г. — погибло 70 священнослужителей. В Воронежской епархии после занятия ее территории красными войсками в декабре 1919 г. было расстреляно 160 священников. За короткое время в Кубанской епархии убили3 священника.

Обобщая сведения о случаях насилия и террора в отношении духовенства на территории, неоднократно переходившей в ходе гражданской войны и к красным, и к белым, «Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем Вооруженными Силами на юге России», отмечала, что «в этих казнях обращает на себя внимание ненужная, часто садистская жестокость». Расстрелять, уничтожить человека считалось недостаточным. Обычно истязали свою жертву при жизни и глумились над его телом после смерти. Как общее правило, расхищали одежду, запрещали хоронить и бросали в свалочные места. Это делалось не потому, что данные лица в чем-либо особенно провинились. Если были признаки обвинения, они обычно сводились к расплывчатому обвинению в «кадетстве» и «противобольшевизме». Всецело они были направлены против духовенства именно как против священнослужителей. Считалось необходимым «убрать попа», «убить попа как собаку», «похоронить по-собачьи».

Анализ собранных «Особой комиссией...» материалов позволяет заключить, что в прифронтовых областях основная часть случаев насилия и террора духовенства была допущена военнослужащими и сотрудниками частей Красной Армии, а не представителями местных органов советской власти. Жестокость, свойственная вообще войне, была присуща как красной, так и белой армии. Однако в бессудных расправах воевавших на стороне советской власти над священнослужителями проявилась бесцельная и бесконтрольная, порой граничившая с садизмом, жестокость, в значительной степени вызванная официальной пропагандой и агитацией войны со «старым миром», к которому были причислены и все священнослужители как «контрреволюционеры в рясах».

При наступлении Красной Армии вместе с белыми уходили не только подлинные «контрреволюционеры в рясах», но подчас и те из священнослужителей, которые боялись быть заподозренными в нелояльности к советской власти. Учитывая, вероятно, это обстоятельство, Священный Синод и Высший Церковный Совет рекомендовали епархиальным советам «при всяком оставлении в связи с происходящими военными событиями священниками своих приходов... вопрос этот решать в каждом отдельном случае особо, в зависимости от условий каждого дела». Епархиальные советы и архиереи, епархии которых находились на территории ведения боевых действий или в прифронтовых областях, самостоятельно принимали решения «о назначении лиц для исполнения пастырских обязанностей в приходы, оставленные своими священниками, ушедшими при наступлении Красной Армии». Так, 14(1) мая 1919г. Самарский епархиальный совет постановил, что «священноцерковнослужительские места числятся за ушедшими, вследствие военных обстоятельств, в течение 4-х месяцев со дня их ухода... По истечении указанного срока места их считаются праздными и временные их заместители остаются на постоянное жительство на приходе с правом получения полного дохода. Ушедшим же священноцерковнослужителям, по возвращению их в Самарскую епархию, предоставляется право занять новые места».

События революции и гражданской войны оказались причиной эмиграции из России сотен тысяч людей, считавших себя по вероисповеданию православными христианами. Как отмечалось выше, покинули епархии многие священники, связавшие свою судьбу с Белым движением или опасавшиеся репрессий за свою лояльность к белым. Таким образом, с окончанием гражданской войны встал вопрос об организации церковной жизни за рубежом.

После разгрома и эвакуации белых в Константинополе оказались архиерея, бывшие членами юго-восточного ВВЦУ. Согласно принятому при его образовании положению, ВВЦУ было создано только на время гражданской войны и его юрисдикция распространялась лишь на территорию, контролировавшуюся «Вооруженными Силами на юге России». Мысль об учреждении эмигрантского церковного управления подал епископ Вениамин (Федченков). Митрополит Антоний (Храповицкий) согласился возглавить делегацию к патриаршему местоблюстителю митрополиту Досифею (Доротеусу), который 2 декабря 1920 г. разрешил иерархам-эмигрантам учредить в Константинополе Временное высшее русское церковное управление за границей (ВВРЦУ) под председательством митрополита Антония. В указе патриаршего местоблюстителя особо подчеркивалось, что это церковное управление должно признавать верховную власть Константинопольского патриарха, который сохранял за собой все судебные прерогативы. По замечанию Д. В. Поспеловского, в этом документе, а также в актах ВВРЦУ того времени нигде не говорилось о том, что эмигрантское учреждение является продолжением церковного управления юго-востока России. Только гораздо позже Карловацкий Синод выдвинул этот аргумент в доказательство своей каноничности.

В 1921 г. ВВРЦУ, не испросив и не получив отпуска от Вселенского патриарха, переехало в Сербию, где обосновалось в местечке Сремски Карловцы. Глава управления митрополит Антоний начал действовать так, как если бы его прерогативы не были ограничены со стороны Константинопольской Патриархии. В июле 1921 г. он составил положение, на основании которого в ноябре того же года был созван первый эмигрантский собор духовенства и мирян. В этом документе выражалась юрисдикционная подчиненность Московскому патриарху и отмечалось, что все постановления этого собора будут переданы Тихону на утверждение². Следовательно, канонический статус ВЦУ был двусмысленным: образовано оно было как учреждение, подведомственное Константинопольской Патриархии, а само себя стало считать идентичным Временному высшему церковному управлению на юге России и оставшимся в подчинении Московского патриарха.