Священный Синод и Высший Церковный Совет в 1918—1920 гг. 2 страница

В рапорте на имя патриарха от 5 ноября (23 октября) 1918 г. архиепископ Иоасаф (Каллистов), управлявший Московской епархией, доносил о «полном отсутствии средств в Московском епархиальном управлении на удовлетворение насущных неотложных потребностей. Бывшее в прошлом сентябре месяце епархиальное собрание обязалось на средства епархии содержать епархиальный совет, уплачивать в течение полугода полное содержание преподавателям и служащим ликвидированных духовно-учебных заведений, открыть и содержать пастырско-богословские курсы, выдать попечительству о бедных духовного звания 80 000 руб. на содержание призреваемых в приютах до ликвидации попечительства, выплачивать пенсии бывшим служащим духовно-учебных заведений, жалованье миссионерам и пенсии их семьям, содержание архиерея и служащих при них... На удовлетворение этих нужд средств никаких не имеется. Между тем множество лиц, которых епархия обязалась содержать, обращаются с настойчивыми ходатайствами об уплате им денег».

8 ноября (25 октября) 1918 г. соединенное заседание Синода и ВЦС, рассмотрев просьбу архиепископа Иоасафа «о выдаче из сумм, имеющихся в распоряжении Высшего церковного управления, ссуды в размере 75 000 руб.», постановило «в испрашиваемом заимообразном отпуске из средств ВЦУ на содержание Московского епархиального управления отказать за отсутствием средств».

Ненамного лучшим было материальное положение и в других епархиях, оказавшихся в пределах Советской республики. Согласно представлению Владимирского епархиального управления от 9 мая (26 апреля) 1919г. в ВЦУ, поступавшие в епархиальную казну взносы «недостаточны для покрытия епархиальных нужд, а епархиальный свечной завод национализирован».

1 августа (19 июля) 1919г. Синод и Высший Церковный Совет в «соединенном их присутствии под председательством патриарха слушали представленную канцелярией ВЦС докладную записку о состоянии епархиально-церковной жизни, составленную по данным протоколов чрезвычайных епархиальных собраний клириков и мирян 1918г.». Хотя эти протоколы поступили только из 17 епархий, они содержали достаточные сведения для выводов о материальном положении Православной Церкви в Советской республике. Из всего разнообразия вопросов, обсуждавшихся на епархиальных собраниях, в докладной записке были выделены следующие, как «имеющие для всей Российской Церкви значение»: «епархиальная казна; мероприятия по обеспечению духовенства средствами содержания; способы оказания помощи бедным лицам духовного звания». Такое положение осложнялось тем, что уже 25(12) октября 1918г. ВЦУ констатировало, что «общецерковной казны фактически нет».

Основные источники формирования общецерковной казны были определены еще Поместным Собором, который при этом исходил из следующего. Свечной доход долгое время занимал одно из первых мест в источниках денежных поступлений Церкви Синодального периода. Обороты петербургского и московского епархиальных свечных заводов в 1908 г. достигали 2 млн. руб., по другим епархиям ежегодные обороты свечных заводов составляли по 300—500 тыс. руб.. В 1913 г. Синод получил 16 млн. руб. чистой свечной прибыли, что составляло 38,6% от всех денежных поступлений, исключая доходы монастырей⁵. В приходе церковных денежных сумм и капиталов Петроградской епархии за 1915 г., достигавшем 3 млн. 135 тыс. руб., чистая свечная прибыль составляла 1 млн. 186 тыс. руб., т. е. более трети.

2 декабря 1917г. Собор постановил «установить с 1 января 1918г. с выпускаемых из епархиальных, монастырских и других церковных свечных заводов церковных свеч особый сбор по пять руб. с пуда... Взимание сбора возложить на свечные заводы, а дело заведывания сим сбором сосредоточить в центральном комитете епархиальных свечных заводов». В этом постановлении центральному комитету епархиальных свечных заводов также предписывалось выдать «на нужды Собора в 1918 г. до двух миллионов руб. и одного миллиона на содержание служащих Св. Синода». Однако уже в апреле 1918 г. центральный комитет епархиальных свечных заводов заявил «о невозможности по состоянию средств» исполнить указанное выше определение. 23(10) апреля ВЦУ постановило: «распространить установленный для текущего года 5-рублевый попудный сбор на 1919г.; 2) настоятельно предложить правлениям епархиальных заводов незамедлительно внести непосредственно в комитет как числящиеся в правлении долги комитету, так и 5-рублевое попудное обложение свеч в 1917 г.». Выполнить это распоряжение в условиях начавшейся национализации церковных и монастырских имуществ, включая свечные заводы, было уже невозможно. Примечательно, что в Москве национализация церковной недвижимости началась с реквизиции 3 февраля 1918г. епархиального свечного завода⁴. По сведениям «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем вооруженными силами на юге России А. Деникине», с 1918 г. «во многих епархиях захватываются свечные заводы, дающие главный источник существования епархии, и окончательно разграбляются».

К 18(5) октября 1918 г. в счет 5-рублевого попудного свечного сбора на нужды Высшего церковного управления поступило лишь 118951 руб. 71 коп. К 19(6) октября по счетам счетного отдела ВЦС, было «сумм, состоящих в распоряжении Высшего церковного управления 183 911 руб. 53 коп. и билетами 200». Этих сумм не хватало даже на важнейшие общецерковные дела, большая часть средств на которые была уже истрачена. Так, 19(6) октября ВЦУ постановило «ввиду недостатка средств и установления особого контроля со стороны правительства за всеми выходящими вновь изданиями печатание Соборных деяний временно приостановить и посему образование особой Комиссии при Высшем церковном управлении для дальнейшего дела печатания изданий признать излишним».

25(12 ) октября ВЦУ констатировало, что установленный Собором денежный попудный свечной сбор, имевший целью образование общецерковной казны, до сих пор почти не поступал из епархий, так как за счет его назначалось содержание служащим в духовно-учебных заведениях. «Инструкция Комиссариата юстиции от 30 августа по применению означенного декрета 23 января, одним из пунктов которой предусматривается отобрание в распоряжение советских учреждений и епархиальных свечных заводов,— подчеркивалось в постановлении ВЦУ, — делает еще менее вероятным поступление указанного сбора в будущем». Оценивая перспективы общецерковной казны, ВЦУ прогнозировало, что «при современных же условиях нет оснований и вообще рассчитывать на ее образование, по крайней мере в ближайшее будущее время».

В 1919 г. положение с поступлениями в общецерковную казну сумм от 5-рублевого попудного свечного сбора заметно не улучшилось. Так, согласно представлению митрополита Новгородского Арсения на имя патриарха Тихона от 7 мая (24 апреля) 1919г., «совет народного хозяйства, взявший в свое заведывание Новгородский епархиальный свечной завод, отказывает в каких бы то ни было взносах со свечного завода на епархиальные и общецерковные нужды». Новгородский епархиальный совет разрешил «причтам и старостам церквей покупать свечи и прочее, что прежде приобреталось на свечном заводе, там, где они найдут это более удобным и выгодным для себя», а также предоставил «благочинническим округам или приходским советам самим устанавливать цену на продаваемые церковные свечи, чтобы иметь возможность внести на общецерковные нужды те деньги, которые теперь не поступают со свечного завода».

13 сентября (31 августа) 1918 г. Собор учредил «в целях усиления средств общецерковной казны особый церковный сбор под наименованием "церковная лепта", производимый повсеместно в период с 1-го октября по 21-е ноября включительно». 27(14) декабря Синод и ВЦС решили «не отлагать производство сбора до следующего очередного срока [с 1 октября до 21 ноября 1919 г. — А. К] ввиду необходимости пополнения общецерковной казны» и назначили «в 1919 г. для производства учрежденного Священным Собором особого церковного сбора под наименованием "церковная лепта" период времени с 15(28) февраля до 1(14) июня».

Важным источником пополнения общецерковной казны, по замыслу высшей церковной власти, должен был стать 5% сбор с валового годового дохода монастырей. Однако и здесь возникли большие затруднения. Во-первых, как отмечалось в предшествующей главе данной работы, за годы гражданской войны общее количество монастырей уменьшилось более чем вполовину. Кроме того, они постоянно находились под угрозой закрытия. Материальное положение многих из действовавших обитателей в результате осуществления национализации монастырских имуществ было крайне тяжелым. Так, управлявший Тверской епархией епископ Старицкий Серафим (Александров) в донесении на имя патриарха от 29(16) сентября 1919 г. следующим образом характеризовал состояние подведомственных ему монастырей: «У Кашинского Сретенского монастыря в 1918 г. изъяты земли, леса, все лучшие корпуса с кельями, весь лесной материал, заготовленный в большом количестве для нужд монастыря, пчеловодная пасека, весь сельскохозяйственный инвентарь, все запасы продовольствия и даже заготовленные на посев семена ржи, овса и льна... Церковных доходов ввиду отсутствия свеч [свечной завод к этому времени был национализирован. —А. К. ], лишения печь просфоры на продажу по церквам города и его уезда, вследствие невыдачи муки на это, едва хватает на самое скромное поддержание храмов. Кроме того, сестрам обители предъявляется требование выселиться в 2-х недельный срок, а здания монастыря предназначены для нужд отдела социального обеспечения, вследствие чего монастырю грозит совершенное разорение... Что касается Шестаковского монастыря, то все лучшее из монастырского хозяйства реквизировано и обитель в материальном отношении крайне стеснена. Не имея ни хлебных, ни денежных запасов, монастырь терпит острую нужду и не в состоянии не только внести 5% налог, но и прокормить сестер обители, которым также предъявлено требование о выселении из монастыря».

10 октября (27 сентября) 1919 г. ВЦУ постановило освободить оба указанных выше монастыря от уплаты в общецерковную казну 5% сбора с их валового дохода за 1918 г.. Подобного рода постановления Высшему церковному управлению приходилось принимать и в отношении монастырей ряда других епархий. Например, в представлении Новгородского епархиального совета в феврале 1919г. в ВЦУ сообщалось о «критическом положении Филиппо-Ирапской пустыни Череповецкого уезда, Кирилло-Новоезерского и Валдайского Иверского монастырей, лишившихся всех статей, по которым получались доходы». 27(14) февраля Новгородский епархиальный совет докладывал ВЦУ о «невозможности для настоятелей и настоятельниц» монастырей Тихвинского и Череповецкого уездов внести 5% с валового дохода «на общецерковные нужды».

Исследователи, касавшиеся экономического положения монастырей в первой четверти XX в., неоднократно отмечали, что собственные доходы православных обителей могут быть определены лишь приблизительно. Если денежные пособия монастырям от государства в 1913 г. составляли40 тыс. руб., то сумма ежегодных монастырских доходов достигала к тому времени 20 млн. руб.. Скопленные монастырями капиталы оценивались в 1913 г. в 65,6 млн. руб.. Монастыри-землевладельцы вели собственное хозяйство, а также сдавали землю в аренду (на 1 января 1917 г. сдавалось в аренду 276 тыс. десятин). Сводных данных о монастырском сельском хозяйстве нет, но в литературе имеются отдельные яркие примеры. Согласно мнению ряда исследователей, в целом доходы от монастырского сельского хозяйства до 1918г. даже в тех случаях, когда оно велось на высоком агротехническом уровне, составляли отнюдь не главную долю по сравнению с другими источниками. По подсчетам В. Д. Дервиза, от сельского хозяйства Троице-Сергиева Лавра получала в предреволюционные годы не менее 3% общих доходов. В структуре доходов таких крупнейших монастырей как Александро-Невская и Троице-Сергиева Лавры за 1915—1917 гг. первое место занимала арендная плата за земельные участки, жилые дома и др. строения, т. е. доход от недвижимых имуществ, а второе — продажа свечей. Свечное производство традиционно, вплоть до 1918г., было высокодоходной отраслью монастырского хозяйства и вместе с продажей свечей служило одним из главных источников, приносивших прибыль.

Таким образом, национализация советской властью епархиальных и монастырских свечных заводов повлияла самым отрицательным образом на оба указанных выше основных источника общецерковной казны.

9 апреля 1919 г. Народный комиссариат юстиции постановил, что разрешенные властью добровольные сборы-складчины верующих можно производить «лишь на нужды определенного храма, часовни, молитвенного дома». Сборы же в общецерковную казну или епархиальную кассу были признаны незаконными. Однако реализовать это требование в условиях гражданской войны и становления аппарата советской власти на местах было по существу невозможно. Духовенство и миряне фактически полулегально продолжали делать на общецерковные и епархиальные нужды специальные сборы, а также отчисления от различных церковных доходов.

Ограниченность в источниках пополнения общецерковной казны непосредственным образом отразилась на материальном положении высшей церковной иерархии. По утвержденному ВЦУ 21(8) мая 1918г. «Положению об обеспечении епархиальных и викарных архиереев», их годовой оклад был определен в размере 7 500 руб. (или 625 руб. в месяц) из сумм 5% сбора с валового дохода монастырей, поступавшего, как уже отмечалось, в общецерковную казну. Нерегулярное и весьма ограниченное поступление в общецерковную казну этих сумм, предназначенных на содержание преосвященных епархиальных и викарных, приводило не только к задержкам в выплате назначенного им оклада, но нередко и к тому, что прибывшие в Москву в ВЦУ и по различным делам архиереи не имели даже средств, чтобы затем вернуться в свои епархии. Например, в декабре 1918 г. в Высшее церковное управление поступило прошение епископа Якутского и Вилюйского Евфимия (Лапина) «о выдаче ему какой-либо части содержания, следуемого за 1918 г. по должности епископа Якутского». Владыка Евфимий пояснял, что «будучи лишен возможности после окончания занятий Св. Собора выехать из Москвы в епархию и не получая ниоткуда и никакого содержания с 8 сентября текущего года», он испытывает «острую нужду в деньгах для уплаты революционного налога».

Следует также отметить, что установленный высшей церковной властью в мае 1918 г. годовой оклад епархиальным архиереям за весь период гражданской войны ни разу не повышался, в то время как цены, особенно на продовольственные продукты, как отмечалось в одном из постановлений ВЦУ, «непрерывно и чрезмерно возрастают». Например, в октябре 1919г. любой из правящих архиереев мог купить на свое месячное содержание в 625 руб. только фунт постного масла или три фунта манной крупы.

По замечанию Д. В. Поспеловского, «с введением карточной системы на снабжение питанием в годы военного коммунизма духовенство определяется как паразитный класс, физическое существование которого становится теперь возможным благодаря жертвенности верующих». Согласно пункту 14 циркуляра Наркомюста по вопросу отделения Церкви от государства, опубликованного в «Известиях» от 5 февраля 1919 г., верующим не запрещалось «производить добровольные сборы-складчины... на содержание служителей культа».

Быт архиереев в первые годы советской власти составлял разительный контраст с условиями их жизни и архипастырского служения в дореволюционной России. Протопресвитер Г. Шавельский, хорошо знавший условия жизни и умонастроения высшей церковной иерархии в предреволюционный период, вспоминал: «У нас, как ни в одной из других православных церквей, епископское служение и вся жизнь епископа были обставлены особенным величием, пышностью и торжественностью. В этом, несомненно, проглядывала серьезная цель — возвысить престиж епископа и его служения. Несомненно также, что пышность и торжественность всей архиерейской обстановки неразумными ревнителями величия владычного сана, — с одной стороны, самими честолюбивыми и славолюбивыми владыками, — с другой, у нас — часто доводились до абсурда, до полного извращения самой идеи епископского служения. Они делали наших владык похожими на самых изнеженных и избалованных барынь, которые спать любят на мягком, есть нежное и сладкое, одеваться в шелковистое и пышное, ездить— непременно в каретах... Внешний блеск и величие часто скрывали от толпы духовное убожество носителя высшего священного сана, но компенсировать его не могли. Мишура всегда останется мишурой, как бы ни подделывали ее под золото. И один наружный блеск внешней обстановки епископского служения не мог дать того, что требуется от настоящего епископа... В конце же концов, жестоко страдала из-за нее Церковь» V Далее протопресвитер Г. Шавельский писал о том, что отмеченные им черты жизни архиереев вели к оторванности их «и от своей паствы, и от своего клира». При этом он делал следующую оговорку: «Имел наш епископат, конечно, и достойных представителей».

Высшие церковные иерархи (митрополиты, архиепископы и епископы) не только вели такой же обеспеченный образ жизни, как и верхи господствующих классов, но и нередко приобщались к новейшим способам обогащения. Об этом свидетельствует характерный случай, о котором рассказывал в узком кругу Волынский епископ Евлогий (Георгиевский). В 1899г. на юбилей одного из маститых иерархов съехалось свыше 20 архиереев. О чем же они говорили, отслужив молебен и собравшись на трапезу? Не было сказано, вспоминал владыка Евлогий, «ни одной живой мысли, ни одного горячего слова о положении Церкви, упадке веры». Но зато рассказчик, самый молодой из собравшихся, «был поражен, с какой опытностью и знанием дела велись рассуждения о курсе железнодорожных облигаций, о наиболее верном помещении капиталов». Естественно, что при таком положении далеко не все из владык имели нравственный авторитет среди клира и мирян.

Изменения общественного положения, условий жизни и архипастырского служения епископата, наступившее в период революционных потрясений и гражданской войны, значительно повлияли на настроения, охватившие в те годы широкие круги верующих, — стремление материально и морально поддержать гонимую Церковь и ее священнослужителей. Вот как описывает одна из почитательниц патриарха Тихона настроения верующих в начале 20-х гг. «в день храмового праздника у Словущего Воскресения, что в Барашевском переулке в Москве». «Утро серое, неприглядное. Моросит дождь. Вот подходит с Покровки архиерей. Ряса его внизу забрызгана грязью, в руке он несет круглую коробку со своей митрой. В толпе снимают шапки, его обступают, и все тянутся к нему за благословением. Но и это, к моему удивлению, происходит тихо и мирно. А владыка старается никого не обойти своим благословением, и лицо его также спокойно и радостно.

«Какая разница, — думается мне, — когда наши епископы разъезжали в нарядных каретах, их так не встречали. А если и собирались кучки зевак, то главным образом для того, чтобы полюбоваться на запряженную цугом и разукрашенную золочеными гербами митрополичью карету и бриллиантами на его клобуке. А теперь... смиренно они [архиереи.—А. К] ходят пешком во всякую погоду. Никаким внешним великолепием они не окружены, а с каким почетом и благоговением встречает их народ... Отошли от них все блага мирские, и сами они стали не от мира сего...».

Особой проблемой, многократно обсуждавшейся на заседаниях ВЦУ, была судьба духовно-учебных заведений, оказавшихся в невыносимо тяжелых для их дальнейшего существования условиях. Почти все из них фактически закрывались советской властью как духовно-учебные заведения и передавались в ведение Народного комиссариата просвещения. Осенью 1918г. высшая церковная власть отмечала, что «после отобрания духовно-учебных заведений и других капиталов духовного ведомства и состоявшегося 23 января декрета Советской власти об отделении церкви от государства, с прекращением отпуска из казны кредитов на духовно-учебные нужды, Высшее церковное управление лишилось всех тех источников, на которые относилось прежде содержание духовно-учебных заведений, в том числе духовных академий». Для выдачи лишь до 14(1) сентября 1918 г. «основного содержания» преподавателям и служащим духовно-учебных заведений определением Священного Собора 28(15) марта того же года был установлен 10-рублевый попудный свечной сбор. После 14(1) сентября 1918г. весь этот сбор должен был поступать уже исключительно в общецерковную казну. Однако с осени 1918 г. развернулась национализация, как отмечалось выше, основной массы епархиальных свечных заводов. Таким образом, из-за внешних и внутрицерковных обстоятельств епархии могли как-то профинансировать содержание преподавателей и служащих духовно-учебных заведений лишь до сентября 1918 г.

Постановлением патриарха, Синода и ВЦС от 3 сентября (21 августа) 1918 г. были утверждены сметы трех духовных академий — Петроградской, Московской и Казанской на вторую половину того же года. Однако полностью обеспечить запланированное финансирование Высшее церковное управление уже не смогло. Так, 14(1) ноября 1918 г. правление Московской духовной академии сообщало в Высший Церковный Совет о «полном отсутствии в распоряжении академического правления свободной наличности для авансовых выдач». 25(12) октября 1918 г. Синод и ВЦС «имели суждение по вопросу об источниках содержания Московской, Казанской и Петроградской духовных академий во вторую половину 1918/1919 учебного года, т. е. с 1(14) января 1919 гражданского года». ВЦУ решило «с полной определенностью сообщить Советам академий, что если не изменятся внешние условия жизни Церкви и не возвращены будут ей отобранные капиталы или не поступит каких-либо средств специально на содержание академий, то Высшее церковное управление с начала будущего гражданского года, т. е. с 1(14) января 1919 г. лишено будет возможности ассигновать необходимые на содержание академий и личного состава служащих суммы». 26(13) февраля 1919г. ВЦУ отклонило «за отсутствием средств» ходатайство правления Казанской духовной академии об «увеличении на 50% содержания личного состава и пенсионеров академии».

Для решения финансово-хозяйственных вопросов духовных академий высшая церковная власть нередко использовала нетрадиционные подходы. 23(10) мая 1919 г. ВЦУ предоставило Казанскому епархиальному совету «имеющиеся у него суммы, подлежащие перечислению в общецерковную казну, передавать правлению Казанской духовной академии в счет тех ассигнований, какие сделаны правлению академии Высшим церковным управлением». В ответ на ходатайство правления Казанской духовной академии о выдаче пособия за первую половину 1920 г. в 30 000 руб. ВЦУ постановлением от 3 мая (20 апреля) того же года разрешило «получить назначенную академии сумму из денег Казанского епархиального совета, подлежащих высылке в Москву на нужды Высшего церковного управления». Аналогичные решения ВЦУ принимало в ряде случаев таких же прошений с мест.

Своеобразное положение складывалось в Московской духовной академии. 21(8) января 1919г. Синод и ВЦС, заслушав доклад ее ректора «об открытии учебных заведений в марте сего года», приняли следующее постановление. «Ввиду полной невозможности... с пользой для дела вести ученые и учебные занятия, ввиду незначительного количества самих студентов и крайней дороговизны их содержания и признавая полезным и необходимым, особенно в настоящее время, привлечь академические силы к защите учения Св. Церкви от нападения на нее со стороны различных лжеучителей и людей неверующих», следует «) учебные занятия со студентами Московской духовной академии в марте сего года не открывать, 2) привлечь профессоров духовной академии к чтению публичных лекций на религиозные темы в Москве и к составлению популярных брошюр в опровержение содержащихся в множестве противорелигиозных книг и брошюр, появляющихся в настоящее время».

9 мая (26 апреля) 1919г. ВЦУ, рассмотрев предложение исполняющего должность ректора Московской духовной академии профессора С. С. Глаголева о возобновлении занятий в ней 29 (16) августа, уведомило Совет академии, что «не может принять на себя обязательство по обеспечению ее содержанием с будущего года» и предложило учредить при академии особую ликвидационную комиссию». Состоявшийся 11 июня (29 мая) 1919г. Совет академии принял по поводу этого указа ВЦУ специальное определение. В нем отмечалось, что поскольку «полное прекращение жизнедеятельности академии в настоящее тяжелое для Церкви время крайне нежелательно», Совет академии «изъявляет свою полную готовность впредь, до улучшения хозяйственно-финансовой жизни Высшего церковного управления исполнять свои учебные обязанности, не претендуя на получение установленного жалованья от Высшей церковной власти». Вместо ликвидационной комиссии Совет ходатайствовал об учреждении при академии административно-хозяйственной комиссии или правления, «поручив ему исполнение текущих академических дел и охрану академического имущества». Совет просил «назначить пособие к содержанию лишь первых членов означенной комиссии — ректора академии протоиерея А. Орлова, помощника проректора игумена Иоасафа и исполняющего обязанности эконома священника К. Любомудрова, а также на канцелярские и другие расходы — 30 000 руб. из общецерковной казны на одно полугодие». Совет также просил разрешения «в наступающем году возобновить чтение академических лекций по предметной (а не курсовой) системе с 15 сентября ст. стиля в Сергиевом Посаде или Москве, причем предоставить право слушания этих лекций и тем студентам других академий, которые по каким-либо причинам не имели возможности продолжить свое образование в своих академиях». Предполагалось «наряду с чтением нормальных академических курсов организовать чтение публичных популярных лекций научно-богословского характера в Москве».

Таким образом, академическая корпорация по существу просила предоставить ей решение всех хозяйственных вопросов академии (от организации академических занятий в наступающем учебном году до изыскания помещений для них и т. п.). 20(7) июня 1919г. Высшее церковное управление положительно разрешило все просьбы, изложенные в приведенном выше определении Совета академии. Вслед за этим, 27(14) июня Синод и ВЦС признали «возможным применить к Казанской духовной академии... постановление от 7(20) июня 1919г. относительно Московской духовной академии», предупредив Совет Казанской академии, что «в пособие на ее содержание может быть назначено не более 30 000 руб. на полугодие». 8 августа (26 июля) 1919г. высшая церковная власть разрешила Совету Казанской духовной академии возобновить в ней занятия «применительно к тому порядку, какой указан в постановлении ВЦУ от 7(20) июня сего года для Московской духовной академии по предметной, а не курсовой системе, и назначить на содержание академии 30 000 руб. на одно полугодие». В октябре 1919г. ректор Казанской духовной академии епископ Анатолий (Грисюк) доносил в ВЦУ, что «(29) сентября в комнатах бывшей академической библиотеки начались чтением лекций правильные учебные занятия». Почти одновременно с возобновлением занятий Совет академии с разрешения высшей церковной власти «возбудил соответствующее ходатайство перед гражданской властью о зарегистрировании академии под именем Богословского института или Высшей богословской школы».

В январе 1920 г. Синод и ВЦС назначили Советам Московской и Казанской духовных академий на первую половину указанного года из общецерковных средств по 30 000 руб.. Однако положение этих высших богословских школ оставалось крайне тяжелым. Сохранившаяся переписка членов профессорской корпорации наглядно иллюстрирует, как с течением времени все более набирал силу процесс распада духовных школ. Так, в феврале 1919 г. ректор Казанской духовной академии епископ Василий сообщал в Петроград профессору Н. Н. Глубоковскому, что «в главном здании заразный госпиталь, почему пришлось отказаться даже от академической церкви и перейти в приходскую... Денег по-видимому хватит лишь до конца текущего года». 14 мая 1919 г. К. Харлампович писал из Казани Н. Н. Глубоковскому о том, что от всей разоренной духовной академии цела лишь библиотека, которая «охраняется грамотой от Центрального управления по делам архивов при помощи здешнего уполномоченного проф. Стратонова». Крупнейший ученый и богослов, профессор Московской духовной академии П. Флоренский в письме к Н. Н. Глубоковскому от 13 марта 1919 г. с болью душевной констатировал, что «академии нашей, можно сказать, нет, и это очень грустно».

С. Волков, оставивший подробные воспоминания о последнем периоде существования Московской духовной академии, писал следующее. «Последний 1918/1919 учебный год был скоропостижно закончен на пятой неделе Великого поста. Экзаменов не было... Студенты разъехались почти сразу. Разогнал начавшийся голод. Академия была не в силах содержать столовую». После этого академический храм и остальные помещения были захвачены студентами электрокурсов, созданных при Военно-электрической академии. Лишившись помещений, «все же академия боролась за свое существование, пусть даже призрачное, собираясь то в одном, то в другом московском монастыре». К началу 1919/1920 учебного года в штате академии состояло 33 человека. На I курс было зачислено 6 студентов и вольнослушателя. До весны 1920 г. занятия проходили в помещении Усачевской биржевой артели, а затем— до окончания их в августе — в епархиальном доме. В 1920 г. было зачислено 25 студентов и 5 вольнослушателей. Занятия велись с октября 1920 г. по 15 мая 1921 г. сначала в храме св. Иоанна Воина на Божедомке, а с января 1921 г. — в храме Святой Троицы на Листах. В 1921/1922 учебном году на I курс было принято 65 студентов и 13 вольнослушателей. С августа 1921 г. академия разместилась в Высоко-Петровском монастыре. На ее содержание производился тарелочный сбор по храмам Москвы, которым заведовал профессор В. П. Виноградов. Кроме того, поступали пожертвования от разных лиц.

Однако в новых условиях было невозможно восстановить нормальный учебный процесс. С. Волков вспоминал, что «многие профессора разъехались по родным местам, другие жили в Сергееве и крайне редко выбирались в Москву, а подавляющее большинство пыталось устроиться на советскую службу, чтобы не умереть с голоду....студенты старших курсов как-то "на ходу" сдавали свои экзамены и писали сочинения, чтобы получить степень кандидата богословия, но все это было случайным и непрочным. Академия давно уже превратилась в бедствующий остров среди моря житейского, и волны этого моря... наконец поглотили остров целиком». Епископ Иларион (Троицкий), состоявший в то время профессором Московской духовной академии, сообщал в письме от 9 июня 1921 г. Н. Н. Глубоковскому: «Академия сейчас в роспусках. Занятия ведутся, но едва-едва, ведь студенты физически не могут заниматься, ибо заедает забота о дне насущном. Иные (С. С. Глаголев, Д. И. Введенский, М. М. Тураев, Е. А. Воронцов, В. К. Мишин) в Посаде подвизаются на разных поприщах, до детских домов включительно. Московские профессора рассеяны и одержимы делами». Следует отметить, что в Москве и Сергиевом Посаде отдельные профессора продолжали занятия в частном порядке, студенты готовили к защите курсовые работы по крайней мере до 1924 г..