Священный Синод и Высший Церковный Совет в 1918—1920 гг. 4 страница

Окончательно и определенно позиция аполитичности и гражданской лояльности Церкви по отношению к советской власти была высказана в патриаршем послании от 8 октября (25 сентября) 1919г. Патриарх призвал духовенство не подавать «никаких поводов, оправдывающих подозрительность советской власти» и подчиняться «ее велениям». Он также заявил, что Церковь не может благословить «никакое иноземное вмешательство, да и вообще никто и ничто не спасет России от нестроения и разрухи... пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих, а через то не возродится духовно в нового человека, созданного по Богу в праведности и святости истины (Еф.:24)». Послание решительно запрещало духовенству встречать белых колокольным звоном и молебнами, «вмешиваться в политическую жизнь страны, принадлежать к каким-либо партиям, а тем более делать богослужебные обряды и священнодействия орудием политических демонстраций». Такую позицию патриарх аргументировал «каноническими правилами Святой Церкви», согласно которым ее служители «по своему сану должны стоять выше и вне всяких политических интересов».

Следует особо подчеркнуть, что послание было составлено во время апогея наступления войск генерала А. И. Деникина, которые находились уже между Курском и Тулой, а в Москве ожидали их прихода со дня на день. Именно этот непростой момент избрал патриарх Тихон, чтобы сделать принципиальное заявление о позиции Церкви: «несть власти, аще не от Бога», с одной стороны, а с другой — «Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение».

24(11) октября 1919 г. патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет постановили «разослать послание Святейшего Патриарха от 25 сентября сего года по вопросу об отношении церковной власти к происходящим событиям гражданской войны циркулярным указом всем епархиальным преосвященным». Тогда же соответствующие указы были посланы в 6 епархий, а 6 февраля (24 января) 1920 г. еще в 15 епархий, включая и занятую в тот период белыми войсками Таврическую епархию.

По свидетельству епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова), являвшегося в то время викарием Таврической епархии, «до Крыма этот акт дошел уже во времена Врангеля... Прочитали мы его на заседании Синода и постановили положить, как говорилось в старые времена, «под зеленое сукно», не объявляя народу, чтобы не вызывать смущения. В оправдание свое мы решили, что этот указ касается тех областей, где существует советская власть, и не может распространяться на местности, где господствуют белые. Почему? Потому, что наше отстранение от участия в белом движении было бы истолковано как несогласие с ним и даже сочувствие красным, и вообще могло повредить добровольцам. Кратко говоря, мы были бы нелояльными к нашей местной власти. А это было бы очевидным противоречием. К красным лояльны, а к белым оппозиционны».

Об этом послании патриарха, запрещавшем духовенству становиться на сторону белых и публично их поддерживать, князь Г. И. Трубецкой писал: «Я помню, как нас, стоявших тогда близко к Добровольческой Армии на юге России, огорчило это послание патриарха, но впоследствии я не мог не преклониться перед его мудрой сдержанностью: всюду, где епископы и священники служили молебны по поводу победоносного продвижения Добровольческой Армии, духовенство принуждено было вслед за тем разделить участь этой армии и спешно покидать свою паству, к великому ущербу для церковного дела...».

Далеко не все архиереи разделяли позицию владыки Вениамина (Федченкова). По его воспоминаниям, «когда белые в своем походе дошли уже до Орла, то предложили епископу Орловскому Серафиму (Остроумову) отслужить благодарственный молебен. Он отказался».

На территории, контролировавшейся советской властью, епископат в целом принял к исполнению патриаршей указ о невмешательстве служителей Церкви в политическую борьбу. Например, 14(1) января 1920г. архиепископ Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский) вместе с членами епархиального совета призвал «церковных пастырей» своей епархии к исполнению окружного послания патриарха Тихона от 8 октября (25 сентября) 1919г., «дабы они были в удалении от политической борьбы, ибо дело Церкви есть дело мира». Обращаясь «к братьям православным христианам Омской епархии», архиепископ Сильвестр особо подчеркивал, что «ныне у нас народно-государственная Советская власть, и мы все имеем долг законного подчинения ей».

Позиция аполитичности была характерна не только для патриаршего послания, но и постановлений Синода и Высшего Церковного Совета, принятых в рассматриваемый период по текущим делам.

В начале 1919 г. группа верующих по инициативе священника Гребневской церкви в Москве С. Калиновского (впоследствии обновленца) попыталась создать Христианско-социалистическую рабоче-крестьянскую партию. Инициатором ее удалось зарегистрировать устав будущей партии в «органах власти». Согласно этому уставу, партия имела «определенную политическую задачу поддержания Советской власти, т. к. эта власть является единственной формой государственного управления, при которой возможно... построение жизни на христианско-социальных началах». Членами партии могли быть лица не только православного, но и других христианских исповеданий. Всех их предполагалось наделить правом «участия в церковных Соборах». Задачей партии являлось также содействие «организации управления церковными имуществами и проведению в жизнь декрета СНК об отделении церкви от государства». В марте 1919г. «главный устроительный совет» ее обратился к патриарху с прошением «разрешить пастырям и мирянам вступать в члены партии и всю издаваемую партией литературу в христианском духе свободно распространять и рассылать по церквам и церковным ведомствам». Патриарх же, вопреки утверждению А. Левитина и В. Шаврова о том, что первоиерарх «благословил священника [С. Калиновского.—А. К.] на создание этой партии с крайне левой программой», передал прошение на рассмотрение Высшего церковного управления.

С анализом устава на совместном заседании Синода и ВЦС под председательством патриарха апреля (22 марта) 1919 г. выступил профессор И. М. Громогласов. Отметив «полную приемлемость ближайших религиозно-общественных задач партии», он в то же время сделал следующее заключение. «Ввиду того, что партия является не религиозной только, но и политической и... что церковная программа партии, намечаемая ее уставом, вызывает ряд недоумений... устав партии не может быть одобрен православной церковной властью, т. к. Православная Церковь стоит вне политических партий и преследует не государственные, а исключительно церковные цели; равным образом не может быть разрешено распространение по церквам книг и сочинений, издаваемых партией, ранее удостоверения в согласии их с учением Православной Церкви». Принятое ВЦУ постановление по рассмотренному вопросу отражало сделанные И. М. Громогласовым выводы.

Как было показано во второй главе данной работы, большинство обращений и ходатайств делегации Собора к советскому руководству в первой половине 1918г. сводились в основном к предложениям правительству в первую очередь отказаться от осуществления декрета 23 января 1918 г. и пересмотреть всю религиозную политику. С осени 1918 — начала 1919г. как Высшее церковное управление, так и в целом духовенство на местах все более решительно требовали от государственных органов точного выполнения положений именно декрета об отделении Церкви от государства и других актов, принятых властью в религиозной сфере ¹. Фактически это означало постепенный отход церковных кругов от бойкота религиозной политики государства, который, как показал опыт первых месяцев 1918 г., в условиях разрастания гражданской войны неизбежно вел к усилению противостояния Церкви и советской власти и ненужным жертвам со стороны духовенства и мирян.

Отход от бойкотирования советской религиозной политики особенно ускорился после принятия Народным комиссариатом юстиции 3 января 1919г. циркуляра по вопросу об отделении Церкви от государства, опубликованного в «Известиях» февраля того же года. В циркуляре отмечалось, что «не все работники на местах правильно понимают задачи Советской власти в деле отделения церкви от государства». В связи с многочисленными случаями насильственного закрытия храмов VIII отдел НКЮ разъяснял, что «. Здания, специально предназначенные для религиозных и обрядовых целей... надлежит передавать группам граждан, заключивших соглашение с местным совдепом об их использовании. Закрытию и использованию в других целях эти здания подлежат только в тех случаях: 1) если не окажется граждан, желающих взять эти здания в пользование... или 2) если в силу нужды в соответствующем помещении для общеполезных целей местный совдеп, отвечая запросу трудящихся масс (лучше всего на пленарном заседании), постановит соответствующее решение».

НКЮ в этом циркуляре также ориентировал местные власти при осуществлении декрета об отделении Церкви от государства и инструкции от 24 августа 1918 г. воздерживаться от репрессивных мер в отношении духовенства и мирян и не оскорблять их религиозных чувств:

«2. При составлении описи и передачи на основании инструкции богослужебного имущества группам граждан недопустимо отобрание церковных облачений, мантий, платков с престолов, орлецов, других ковров и проч. богослужебных предметов и употребление их для революционных целей (перешивание на флаги и т. д.); недопустимо также снятие серебряных риз и украшений с икон, крестов, евангелий и престолов...

3. Аресты и обыски служителей культов, уличенных в контрреволюционном заговоре, во время совершения богослужения должны быть допускаемы только в случае крайней на то необходимости.

4. При обысках в храмах и в особенности в алтарях храмов необходимо приглашать представителей данного религиозного культа и соблюдать корректное отношение к религиозным чувствам сторонников данной религии...

5. При удалении икон из общественных мест никоим образом не следует делать из этого антирелигиозной демонстрации...

6. При уплотнении и выселении из монастырей и государственных зданий, ранее принадлежавших церкви, никоим образом не следует проявлять в действиях агентов власти чувства гнева и презрения к вековому пособнику всякой эксплуатации, каким в истории являлось всякое духовенство в целом...

7. Равным образом, совершенно неправильно применять в виде особой кары принудительное привлечение служителей культов к трудовой повинности в виде очищения улиц, базарных площадей и других черных работ...

12. В качестве репрессивной меры в отношении к служителям культов некоторыми совдепами применяется абсолютное запрещение в храмах какой бы то ни было проповеди на чисто религиозные темы. Мера эта противозаконна и не достигает цели...

14. Незаконным является запрещение группе граждан, заключивших соглашение с местным совдепом, производить добровольные сборы-складчины на приобретение различных предметов хозяйственного обихода для нужд своего храма».

В связи с этим циркуляром Наркомюста Священный Синод в марте 1919г. обратился в управление делами Совнаркома с заявлением, составленным в весьма корректной и уважительной форме. В нем отмечалось, что «опубликованный 5 февраля 1919г. циркуляр по вопросу об отделении церкви от государства... был встречен как духовенством, так и верными различных христианских исповеданий с чувством некоторого удовлетворения по отношению к действиям центрального правительства, которое, по-видимому, имеет вполне определенное и серьезное намерение действовать более толерантно и планомерно в области церковно-социальных отношений, руководствуясь им же самим провозглашенным принципом отделения церкви от государства...». Синод, в целом положительно оценив содержание циркуляра, назвал «особенно полезными и безотлагательно необходимыми» те его пункты, которые предусматривали корректное отношение органов власти к духовенству, «а также к местам и предметам религиозного культа». Синод также приветствовал содержащийся в циркуляре «призыв со стороны центрального правительства к представителям местной Советской власти... правильно понимать задачи Советской власти в деле отделения церкви от государства». В связи с этим в заявлении Синода особо подчеркивалось, что «именно на почве пренебрежения местной властью распоряжениями и постановлениями центрального правительства возникает большинство конфликтов и недоразумений, в которых профанация храмов, оскорбление религиозного чувства верующих и преследование духовенства играют главную роль. Повышенное нервное состояние народных масс в связи с тяжелым политическим положением Республики заставляют многих малокультурных работников Советской власти видеть повсюду среди духовенства контрреволюционные тенденции и эксплуатацию простого народа».

Синод обращал внимание советского руководства на «некоторые неясности и неопределенности в циркуляре, которые могут послужить неодолимым препятствием при проведении в жизнь этих благих правительственных начинаний». Так, Синод оспаривал формулировку пункта 1 циркуляра о передаче «зданий, специально предназначенных для религиозных и обрядовых целей, группам граждан, заключившим соглашение с местным совдепом для их использования». По этому поводу Синод разъяснял, что «обозначение христианского прихода как простой "группы граждан" недопустимо с точки зрения тех христианских исповеданий, которые признают как догмат своей веры богоустановленную иерархию, учащую и руководящую мирянами в их религиозной жизни, отрицание чего нарушило бы религиозные убеждения верующих. И поэтому всякая передача храма иди другого здания, предназначенных для религиозных целей, может совершаться только при наличии иерархического представителя той или иной группы граждан. Только те граждане могут быть признаны правомочными для принятия на свою ответственность зданий и предметов религиозного культа, которые будут указаны представителями церковной иерархии как люди действительно верующие и являющиеся вполне доверенными представителями от мирян данного исповедания». «Если говоря о "группе граждан", — далее рассуждал Синод, — центральное правительство подразумевало все вышесказанное само собой, то просим во избежание недоразумений, каким-либо другим соответствующим актом разъяснить указанное место циркуляра и его применение ко всем тем религиозным обществам, которые признают право представительства не за одними только прихожанами, а за прихожанами и священнослужителями вместе и в которых эти последние являются руководителями религиозной жизни прихожан» V

Таким образом, опубликованный в советской печати 5 февраля 1919г. циркуляр НКЮ вызвал среди высшей церковной власти представление о том, что все изданные до него «правительственные постановление только исключительные меры, которые с течением времени будут подвергнуты самой радикальной реформе» и возродил предложение и надежды на установление диалога с советским руководством для достижения взаимоприемлемого компромисса в государственно-церковных отношениях.

Ответная положительная реакция со стороны советского правительства на инициативы высшей церковной власти не последовала. Местные органы советской власти не стремились исправлять ранее допущенные «перегибы» и нередко продолжали нарушать пункты указанного циркуляра. Так, Новгородский епархиальный совет послал Тихвинской уездной комиссии по отделению Церкви от государства в марте 1919г. «по поводу распоряжения означенной комиссии 15(28) февраля сего года об упразднении Реконской пустыни и об организации в ней прихода с белым священником протест, в коем указано: 1)что распоряжение комиссии произвольно, так как в распоряжениях Советской власти нет указаний на необходимость образования при монастырях приходов и 2) что это распоряжение находится в противоречии с § 8 циркуляра НКЮ по вопросу об отделении церкви от государства, напечатанном в № 26 «Известий» от 5 февраля 1919г.».

ВЦУ, рассмотрев представление Новгородского епархиального совета с приложенными копиями документов, 16(3) мая 1919г. заключило, что «описанные в них действия и распоряжения представителей Советской власти в Новгородской и Череповецкой губерниях в отношении к монастырям, церквам и священнослужителям Православной Церкви, являющиеся с точки зрения циркуляра комиссара юстиции по вопросу об отделении церкви от государства от 5 февраля сего года неправомерными, произошли некоторые еще до распубликования циркуляра, а другие после того, как циркуляр этот был напечатан и получил силу обязательного для местных властей постановления».

Если в первой половине 1918г. ВЦУ призывало «епархиальные начальства», управления монастырей и приходское духовенство в целом не следовать принятым богоборческой властью декретам и актам в отношении религии и Церкви, то в рассматриваемый период Синод и ВЦС уже рекомендовали священнослужителям, как лучше отстаивать интересы Церкви на основе формировавшегося советского законодательства. Признав «ознакомление епархиальных начальств с текстом разъяснения юридического отдела Московского совдепа от 11 апреля 1919 г. за № 1334 по поводу проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства весьма важным при отстаивании на местах прав церковных учреждений», Высшее церковное управление 18(5) июня 1919г. постановило «разослать ныне же копии означенного разъяснения епархиальным преосвященным». В ответ на запросы некоторых епархиальных советов летом 1919г. о взаимоотношениях с органами местной власти ВЦУ рекомендовало «пройти зарегистрирование местной гражданской властью».

Еще в ноябре 1918 г. по постановлению Череповецкого уездного исполкома были опечатаны храмы (Троицкий собор и Казанская церковь) Филиппо-Иратской пустыни. После введения в действие 5 февраля 1919 г. циркуляра НКЮ от 3 января того же года храмы обители были открыты, но их богослужебное имущество не возвращено. Рассмотрев вопрос о положении в указанном монастыре, Синод и ВЦС апреля (22 марта) 1919 г. предложили Новгородскому епархиальному совету «разъяснить управлению Филиппо-Иратской пустыни, что ему, дабы закрепить за собою право пользования монастырскими храмами и предупредить новое их закрытие, надлежит образовать приходскую общину из братии пустыни и др. лиц православного исповедания в числе не менее 20 человек, которая бы приняла эти храмы в свое пользование по соглашению с местным совдепом на условиях, установленных в инструкции комиссара юстиции». Далее в постановлении ВЦУ со ссылками на соответствующие статьи инструкции НКЮ от 24 августа 1918 г. и циркуляра НКЮ от 3 января 1919 г. отмечалось, что «отобрание церковно-богослужебного имущества, церковных облачений, мантий, платков, ковров и проч. недопустимо и является действием неправомерным», и предписывалось «епархиальному начальству заявить протест перед местным губернским исполнительным комитетом против отобрания... предназначенного для совершения богослужебных обрядов имущества Филиппо-Иратской пустыни для целей, явно несоответствующих его назначению, и просить о возврате имущества приходской общине названной пустыни».

Просьбы и даже требования церковных кругов к местным властям хотя бы выполнять без «перегибов» и нарушений принятые Советским правительством декреты и акты в отношении Церкви свидетельствовали о фактическом признании священнослужителями, выступавшими с подобными обращениями, новой власти и обязывали последних со своей стороны подчиняться ее распоряжениям. Это обстоятельство учитывало в своей деятельности Высшее церковное управление, в ответ на запросы «епархиальных начальств» предписывая им выполнять не противоречившие советским законоположениям распоряжения местных органов власти. Так, 13 июня (31 мая) 1919г. оно разъясняло Новгородскому епархиальному совету, что «архивы и дела епархиального училищного совета и его отделения должны быть передаваемы в ведение местного отдела по народному образованию в случае требования сего отдела».

В рассматриваемый период ВЦУ проявило также готовность к сотрудничеству с теми органами советской власти, которые обращались к нему с соответствующими предложениями. Например, 25 декабря 1918 г. к высшей церковной власти обратился археологической отдел Комиссариата просвещения с отношением о «содействии со стороны духовенства деятельности этого отдела, в задачи которого входят специальные заботы по сохранению, регистрации и поддержанию памятников старины». 21(8) января 1919г. Синод и ВЦС постановили сообщить о задачах деятельности археологического отдела Наркомпроса епархиальным архиереям «циркулярно» и поручить им предложить подведомственному духовенству оказать содействие отделу в его деятельности по охране памятников церковной старины.

Следует отметить, что подобного рода контакты высшей церковной и центральной советской власти в 1918—1920гг. носили эпизодический характер.

Несколько раз ВЦУ заслушивало сообщения и доклады о наиболее крупных антицерковных акциях государственных органов и о попытках православных мирян вполне легальными методами убедить центральную и местные власти отказаться от подобных действий. Как отмечалось в главе третьей данной работы, трижды в Москву в конце 1919г. приезжал уполномоченный от православных церковных общин Сергеева Посада профессор И. В. Попов для подачи протеста в СНК, ВЦИК и Наркомюст против совершившегося в ночь на 2 ноября выселения иноков Троице-Сергиевой Лавры из их келий в гостиницу Черниговского скита, а также намеченного местной властью вывоза уже вскрытых к тому времени мощей преп. Сергия Радонежского в один из столичных музеев. О прохождении и результатах этих ходатайств 28(15) ноября, 5 и 12 декабря (22 и 30 ноября) 1919г. сделал подробные доклады Высшему церковному управлению член ВЦС протопресвитер Н. А. Любимов. В итоге таких слушаний ВЦУ принимало почти всегда одно постановление — «вышеизложенный доклад принять к сведению».

Отмеченная реакция вовсе не означала самоустранения Синода и ВЦС от острых проблем взаимоотношений с советской властью. Как уже было показано, Высшее церковное управление находилось в курсе их. Исходя из опыта первых мероприятий советского государства в религиозной политике, ВЦУ предпочитало, чтобы за поруганные святыни власть услышала, в первую очередь, голос протеста тысяч православных верующих мирян, а не церковной иерархии, которую новые руководители страны рассматривали как выразительницу интересов свергнутых эксплуататорских классов и потому почти априорно причисляли к «контрреволюционным элементам». По принципиальным же вопросам церковно-государственных отношений высказывались и Синод, и патриарх в своих обращениях к Советскому правительству, а также к пастырям и мирянам Православной Церкви.

Опыт гражданской войны, когда была затруднена связь между церковным центром и епархиальными кафедрами, а самому ВЦУ грозила опасность ликвидации, подсказал высшей церковной власти решение, в котором указывался правомерный путь к сохранению канонического строя на случай крайне нежелательного для ВЦУ развития событий. 20(7) ноября 1920г. патриарх, Синод и ВЦС в соединенном присутствии приняли постановление о самоуправлении епархий при невозможности для них поддерживать связь с каноническим центром, а также в случае прекращения деятельности Высшего церковного управления.

Рассмотрение работы ВЦУ с конца 1918 г. до конца 1920 г. позволяет заключить, что подозрения и обвинения, высказанные представителями советского государства в адрес органов высшей церковной власти, находившихся в Москве, в их крайне политизированности и даже контрреволюционности, не имели серьезных оснований. В чрезвычайных условиях гражданской войны ВЦУ, возглавляемое патриархом Тихоном, сделало все возможное, чтобы церковная жизнь протекала в русле канонических решений Поместного Собора 1917—1918 гг.

Однако позиция высшего церковного руководства не встретила понимания в Советском правительстве. Особенно резкими и нереалистичными были оценки сотрудников VIII отдела Нарком-юста. Так, М. В. Галкин (М. Горев) в статье, посвященной делегации петроградского духовенства, которую направил митрополит Вениамин 15 сентября 1919г. к председателю Петросовета Г. Е. Зиновьеву, писал, что «общая линия церковной политики» не изменилась «хотя бы на йоту». Заявление делегации, в котором отмечалось, что «петроградское духовенство твердо стало на декрете об отделении церкви от государства», занимается не политикой, а «исключительно религиозной деятельностью и поэтому осуждает поддержку белых отдельными представителями духовенства» автор статьи объяснял «страхом перед ЧК, поскольку приближается решительный час классовой борьбы» [подразумевалось планировавшееся советской властью в период реальной угрозы Петрограду со стороны войск Юденича осенью 1919г. «очищение» города от «классово чуждых элементов», включая репрессии против священнослужителей.—А. К]. Все заявления высшего церковного руководства о позиции аполитичности и нейтралитета в гражданской войне эксперт VIII отдела НКЮ рассматривал лишь как политический маневр, обусловленный тем, что «церкви и церковникам... в ожидании Юденича и Деникина во что бы то ни стало нужна "передышка в борьбе с Советской властью"«.

Аналогичные суждения высказывал и сам руководитель VIII отдела НКЮ П. А. Красиков. Рассматривая патриаршее послание от 8 октября (25 сентября) 1919г. в статье «Четыре манифеста патриарха Тихона», он писал, что в Тихон «в сущности... рекомендует церковникам выжидательный нейтралитет между двумя борющимися классами, делая вид, что церковь совершенно несправедливо заподозрена в скрытой контрреволюции». Поэтому несмотря на то, что в 1919 г. высшее церковное руководство заявило о нейтралитете в гражданской войне, фактически признало основные советские декреты и акты в отношении религии и Церкви и стремилось не провоцировать конфликтных ситуаций с властью, ликвидационный отдел Наркомюста и в 1920г. продолжал политику вытеснения Православной Церкви из всех сфер жизни, включая разнообразные меры притеснения и преследования священнослужителей. Так, 8 апреля отдел издал циркуляр о привлечении к всеобщей трудовой повинности также и духовных лиц и о перенесении времени богослужения при совпадении его со временем общественно-полезных работ; 14 апреля — о том, что «служители культа как имеющие нетрудовой заработок и занимающиеся непроизводительным трудом не могут пользоваться полными гражданскими правами».

Выступая в декабре 1919г. с докладом «Крестьянство и религия», П. А. Красиков отмечал, что хотя Церковь уже лишена государственных субсидий, земельных и денежных фондов и отделена от государства, она еще не уничтожена как часть «старой государственной помещичье-капиталистической машины», поскольку сохранилась церковная иерархическая организация. Созданный Поместным Собором аппарат церковного управления рассматривался в отчете VIII отдела Наркомюста VIII Всероссийскому съезду Советов, состоявшемуся в декабре 1920 г., «государством в государстве», а «централизованные церковные учреждения» назывались «проводниками контрреволюционных постановлений высшего церковного управления».

Таким образом, борьбу с «хорошо налаженным церковно-административным механизмом» VIII отдел НКЮ выдвинул в конце 1919—1920 г. как важнейшую текущую задачу в религиозной политике государства. В соответствии с этой установкой марта 1920 г. ликвидационный отдел издал циркуляр о недопустимости со стороны церковной иерархии перемещения духовенства, закрытия храмов и т. д. против воли групп верующих³. 18 мая Наркомюст предложил «всем местным губисполкомам прекращать деятельность бывших консисторий, ныне переименованных в епархиальные советы, генеральных консисторий и т. п., где эти... религиозные организации присваивают себе в качестве юридических лиц — судебные, розыскные, карательные, налоговые, финансовые, хозяйственно-административные функции, равно и привлечь лиц, виновных в дальнейшем осуществлении этих старых, уничтоженных революцией законов, к судебной ответственности». В результате этого циркуляра ряд епархиальных советов был ликвидирован, а над членами некоторых советов состоялись судебные процессы⁵.

Основное место в разрушении административного аппарата и иерархической организации Церкви VIII отдел отводил парализации деятельности Высшего церковного управления. В статье «Практика антирелигиозной борьбы», опубликованной в журнале «Революция и церковь», М. В. Галкин, опираясь на сообщения с мест, по существу, высказывал официальное мнение VIII отдела о дальнейшей судьбе органов высшей церковной власти. Примечательно, что местные органы свои ошибки и «перегибы» в религиозной сфере нередко пытались оправдать деятельностью ВЦУ по налаживанию и активизации церковной жизни в епархиях и приходах. Так, Костромской губернский юридический отдел сообщал в НКЮ: «Увеличивающийся в особенности за последнее время выпуск различных указов и посланий синода действительно не может не отразиться на местах, затрудняя налаживающуюся работу Советов, вызывает излишнюю борьбу с местными духовными ячейками и отдельными людьми, а потому представляется настоятельно необходимым немедленный роспуск синода и высшего церковного совета и обуздания "святейшего патриарха"... Чем скорее это будет сделано, тем лучше». По сообщению М. В. Галкина, «точно такие же предложения идут из Рязани, Нижнего Новгорода, Петрозаводска и целого ряда других городов». Основываясь на этих известиях, сотрудник VIII отдела призывал соответствующие государственные учреждения покончить с «мягкостью и снисходительностью» в отношении органов высшей церковной власти. «Несмотря на эту вполне определенную оценку линии поведения патриарха и "патриарших кругов»", "святейший" Тихон, — многозначительно писал М. В. Галкин, — продолжает находиться на свободе, синод и высший церковный совет функционируют...». Стремясь дискредитировать перед населением членов Высшего церковного управления, издававшийся VIII отделом НКЮ журнал «Революция и церковь» публиковал измышления о том, что «митрополит Агафангел устраивает пьяные оргии», а «митрополит Кирилл снимается на фотографической карточке в костюме Адама». С 1919 г. в деятельности ВЧК все более заметное место занимает «разложение Православной Церкви как наиболее могущественной и большой». По свидетельству заведующего секретным отделом Т. П. Самсонова, вначале руководство ВЧК пыталось разложить Церковь «через лиц, занимающих высшие посты церковной иерархии». Так, в Пензе чекисты поддержали попытки епископа Владимира (Путяты) объединить вокруг себя откровенно раскольническое общество под названием «Народная церковь». Поскольку подобные акции заканчивались неудачей, с конца 1919 г. ВЧК стремилась всячески парализовать работу Высшего церковного управления— патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета. 23(10) декабря 1919 г. патриарх Тихон после допроса в ВЧК был подвергнут домашнему аресту. Это был уже второй арест патриарха после прихода большевиков к власти.