ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ В ЯЗЫКОЗНАНИИ 3 страница
4)Для Казанской школы, как и для младограмматиков, характерно внимание к живым языкам и диалектам: все они подчеркивают преимущество наблюдений над живыми языками и диалектами перед фактами, извлеченными из памятников; «казанцы» последовательно отстаивают в своих работах полное равноправие всех языков как объектов лингвистического исследования, независимо от того, имеется ли у того или иного языка богатая литература, древняя письменная традиция.
5)Последовательный историзм и системный подход к языку позволили казанским ученым сделать ряд открытий в области сравнительно-исторического языкознания:
а) открытие принципа относительной хронологии (Бодуэн де Куртенэ): хронология абсолютная – это датировка того или иного языкового явления (веком, десятилетием, годом); абсолютная хронология возможна на основе данных письменных памятников, свидетельств и т. п.; относительная хронология – это установление времени языкового изменения относительно другого языкового явления (напр., третья палатализация заднеязычных согласных в праславянском, открытая Бодуэном, могла произойти только после завершения действия закона открытого слога); до открытия этого принципа многие сравнительно-исторические реконструкции носили весьма условный характер, факты, относящиеся к разным эпохам, располагались как бы на одной плоскости; принцип относительной хронологии дал возможность установить причинную связь между разными языковыми явлениями и выяснить их последовательность в истории языка;
б) изучение роли морфологической аналогии в истории славянского (польского) склонения Бодуэном де Куртенэ и важный вывод о том, что морфологическая аналогия «преобладает» над фонетическими законами («О роли аналогии в истории польского склонения», 1870);
в) разграничение В. А. Богородицким внутренней аналогии (действующей внутри одной и той же парадигмы, напр., внутри одного типа склонения) и внешней аналогии (влияние одной парадигмы на другую, напр., влияние одного типа склонения на др.); и вывод о том, что основное направление аналогии – это всегда влияние «сильных» (преобладающих) форм на «слабые»;
г) открытие основных типов исторических изменений в морфемном составе слов (опрощения и переразложения) и закона переразложения основы в пользу окончания в славянских языках (В. А. Богородицкий, И. А. Бодуэн де Куртенэ);
д) создание теории чередований (Бодуэн де Куртенэ, Крушевский): четкое различение чередований фонетических (живых), происходящих на определенной стадии развития языка (напр., в современном русском языке), и чередований исторических (являющихся в современном языке следами действовавших в прошлом фонетических законов); в несколько упрощенном виде типологию чередований И. А. Бодуэна де Куртенэ можно представить так:
| Чередования | ||
| корреспонденции (межъязыковые) pater (лат.) – Vater (нем.) | альтернации (внутриязыковые) | |
| дивергенции (живые чередования) [о// Λ // ъ] в[о]д – в[Λ]да – в[ъ]довоз [д // т] са[д]ы – са[т] | корреляции (исторические чередования) [о // е] в[о]з – в[е]зу [к // ч] сту[к] – сту[ч]у |
6)Открытие фонемы и морфемы. Понимание языка как системы позволило Бодуэну де Куртенэ открыть фонему и морфему как языковые единицы. Термин «фонема» он заимствует у Соссюра, но придает ему другие значения: а) фонема – это психический эквивалент звука речи (т. е. некий эталон, инвариант реально произносимых звуков, существующий в сознании носителей языка). Произносимые звуки – это реализации фонемы в речи. Напр., фонема /а/ русского языка представлена в речи следующими звуками:
[а] – [мал];
[·а] – [м’·ал] (мял);
[а·] – [ма·т’] (мать);
[·а·] – [м’·а·т’] (мять);
[Λ], [ъ] – [мъскΛрат] (маскарад).
Таким образом, фонема – это объединение ряда аллофонов (оттенков фонемы). Это понимание фонемы впоследствии было воспринято Ленинградской фонологической школой. б) Встречается у Бодуэна и другое понимание фонемы – как объединения ряда чередующихся звуков, напр., [о// Λ // ъ] – в[о]д – в[Λ]да – в[ъ]довоз. Это понимание фонемы впоследствии было воспринято Московской фонологической школой. в) Фонемой называет Бодуэн и ряд исторически чередующихся звуков, напр., /т // т’ // ч // щ/ (свет – светить – свеча – освещение). Эта единица впоследствии была названа морфонемой.
Несколько иначе понимает фонему В. А. Богородицкий: для него это реконструируемый звук праязыка, т. е. получается, что это тоже объединение ряда звуков, но соответствующих друг другу в родственных языках (регулярные звуковые соответствия): санскр. /bh/= греч. /φ /= лат./ f/ = гот./ b/ = арм./ b /= слав./ б/; в теории чередований Бодуэна такой фонемный ряд соответствует понятию корреспонденции.
Бодуэн де Куртенэ вводит в научный обиход термин морфема (1881) как обобщенное наименование для корня и аффиксов, замечая по этому поводу: «считать подобный термин лишним – это то же самое, что считать лишним объединяющий термин дерево и довольствоваться частными названиями дуб, береза, ива и т. д.».
7)Разграничение устной и письменной речи. Для представителей Казанской школы очень важен тезис о несовпадении фонемного состава языка и буквенного состава. Письмо – только «одежда» устной речи, поэтому буквенный состав того или иного алфавитного языка может существенно отличаться от звукового строя этого языка. Именно по этой причине в фонетических исследованиях нельзя абсолютизировать данные письменных памятников (за одной и той же буквой в разные периоды развития языка могут скрываться разные звуки; за одной и той же буквой в разных языках, использующих один алфавит, могут скрываться разные звуки и т. п.).
4.Л. В. Щерба и Петербургская школа.В Петербургскую лингвистическую школу входили в основном ученики И. А. Бодуэна де Куртенэ по Петербургскому университету: Лев Владимирович Щерба, Евгений Дмитриевич Поливанов, Лев Петрович Якубинский, из зарубежных ученых – Макс Фасмер (Германия), а впоследствии – уже их ученики: Алексей Алексеевич Леонтьев, Лев Рафаилович Зиндер, Юрий Сергеевич Маслов, Владимир Викторович Колесов и др.
Важнейшие сочинения:
Л. В. Щерба «Русские гласные в качественном и количественном отношении» (1912), «О частях речи в русском языке» (1928), «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), «Фонетика французского языка» (1937), «Опыт общей теории лексикографии» (1940), «Литературный язык и пути его развития» (1942), «Очередные проблемы языковедения» (1945), «Преподавание иностранных языков в средней школе» (1947);
Е. Д. Поливанов «Где лежат причины языковой эволюции?» (1931); «Историческое языкознание и языковая политика» (1931);
Л. П. Якубинский «О диалогической речи» (1923), «Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики» (1931); «Происхождение и развитие языка» (1932); «История древнерусского языка» (1953).
Основные идеи Петербургской школы:
1)Деятельностный подход к языку. Вслед за Гумбольдтом, Потебней, Бодуэном де Куртенэ, петербургские лингвисты рассматривают язык как «процесс коллективного мышления», как «языковую деятельность», но не как статичную систему. Ср., напр., Якубинский: «Язык есть разновидность человеческого поведения»; Поливанов: «Язык должен изучаться как трудовая деятельность, причем коллективная»; Щерба: грамматика – «сборник правил речевого поведения».
2)Социально-психологическое понимание языка. На раннем этапе существования школы «петербуржцы», вслед за Бодуэном, сводили социальный аспект языка к психическому. С середины 20-х гг. наступает перелом в этом вопросе. У Поливанова это было связано с новым пониманием языка как коллективного достояния, у Щербы – с его учением о трояком аспекте языковых явлений, у Якубинского – с пониманием языка как идеологии. Таким образом, с середины 20-х гг. Петербургская школа становится социологической.
3)Функциональный подход к языку связан с деятельностным пониманием языка. Язык рассматривается не как статичная система (подход Соссюра), а как система функционирующая. Этим Петербургская школа предвосхитила идеи Пражской лингвистической школы. Большое внимание уделяется изучению функциональных разновидностей языка (стилей, жанров и т. п.), и тем самым снимается соссюровское противопоставление языка и речи. Понять сущность языковой единицы невозможно вне ее функционирования в речи, а функционирует она всегда в составе определенных жанровых и стилистических форм. Л. П. Якубинский уже в 1919 г. связывает изучение «функциональных многообразий речи» с «целями речи». Программными в этом отношении стали работы Л. П. Якубинского «О диалогической речи» и Л. В. Щербы «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании».
4)Семантизм. В центре внимания петербургских лингвистов – проблема значения слова, сквозь призму которой рассматривались все прочие проблемы лингвистики. Это непосредственно вытекает из их функционального взгляда на язык. Московских лингвистов интересует преимущественно форма, поэтому московскую (фортунатовскую) школу часто называют формальной; петербургская школа – школа семантическая. Семантический подход господствует и при классификации частей речи, и при выделении членов предложения. Ср. высказывание Л. В. Щербы против формализма: «И до Фортунатова элементы формализма существовали в грамматике, но Фортунатов и его школа провели формализм последовательно, причем истина, что «нет формы без содержания и обратно», часто подвергалась забвению. Так, например, один из формалистов различал в русском языке следующие категории слов: 1)золото, щипцы, ласковость (слова, меняющиеся по падежам, но не по родам и числам); 2)рыба, стол, окно (слова, меняющиеся по падежам и числам, но не по родам); 3)беден, вел, завязан (слова, изменяющиеся по родам и числам, но не по падежам); 4)красный (меняется по родам, падежам и числам); 5)ходит (меняется по лицам и числам). Классификация, как видно, совершенно формальная, без всякого внимания к смыслу получаемых таким образом категорий». Любая языковая единица выделяется в речевом потоке лишь постольку, поскольку она является носителем какого-либо значения; фонема выделяется на основе выполнения ею смыслоразличительной функции и т. п.
5)Метод лингвистического эксперимента. К идеям Бодуэна де Куртенэ восходит последовательное разграничение описания языка «со стороны» («объективный» метод исследования) и «чутья говорящих на данном языке» («субъективный» метод исследования). Языковед, по Щербе, может и должен использовать свое языковое чутье при интерпретации языковых явлений, а также обращаться к чутью других носителей языка (проводить анкетирование, ассоциативный эксперимент и т. д.). Л. В. Щербой был разработан и теоретически обоснован метод эксперимента в языкознании: лингвист (экспериментатор) намеренно изменяет те или иные языковые формы и, опираясь на собственное языковое чутье или на опрос информантов, выясняет, какие наблюдаются при этом семантические или стилистические эффекты: как изменяется смысл фразы, остается ли она при этом грамматически правильной или стилистически уместной. Примеры эксперимента: а) метод «минимальных пар» в фонетике, позволяющий установить инвентарь фонем того или иного языка: дом – дам, дом – дым, дом – дум, дом – том, дом – лом, дом – дол и т. д.; б) синтаксический эксперимент: Никакой торговли в городе не было – Никакой в городе торговли не было – В городе не было никакой торговли... в) стилистический эксперимент: лечить глаза – лечить очи – лечить зенки…
В связи с методом эксперимента очень важна мысль Щербы о значении отрицательного языкового материала для лингвиста: «Надо иметь в виду, что в «текстах» лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма важную часть языкового материала образуют именно неудачные высказывания с отметкой «так не говорят», которые я буду называть «отрицательным языковым материалом». Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно не оценена в языкознании…»
6)Эволюционизм – взгляд на развитие языка как на естественный процесс, подчиняющийся жестким закономерностям; взгляд на язык как на саморазвивающуюся систему. Для лингвистов бодуэновского направления характерно последовательное разграничение сознательного и бессознательного в языковом мышлении. В диалектическом взаимодействии сознательного и бессознательного факторов представители петербургской школы видят причины эволюции языка. Так, Л. В. Щерба в статье «О разных стилях произношения и об идеальном фонетическом составе слов» (1915) объясняет наличие разных фонетических вариантов слов (напр., тыща и тысича, здрас’ти и здрафствуйти) взаимодействием сознательного и бессознательного: в полном (публичном) стиле произношения мы сознательно стремимся соблюдать идеальный фонетический состав слов, тогда как в простом (разговорном) стиле бессознательно сокращаем и упрощаем слова, экономя произносительные усилия. Е. Д. Поливанов в статье «Где лежат причины языковой эволюции?» (1931) объясняет языковые изменения действием «закона экономии трудовых усилий» (произносительных усилий и мыслительных усилий). О взаимодействии сознательного и бессознательного в развитии языка размышляет Л. П. Якубинский в статьях «О диалогической речи» (1923) и «Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики» (1931).
7)Системность языка. Вслед за Бодуэном де Куртенэ его ученики представляют язык как сложную иерархически организованную систему, включающую единицы разных уровней. Если обобщить, то можно заметить, что в работах ученых Петербургской школы выделяется два ряда языковых единиц: а) грамматические единицы: фонема – морфема – слово-синтагма (словоформа) – синтагма (или словосочетание) – фраза (или предложение); б) лексико-фразеологические единицы: слово и фразеологизм. Л. В. Щерба, в частности, пишет о том, что в любом языке выделяются словарь (словарный состав) и грамматика; описание того и другого составит полное описание данного языка.
8)Принцип естественной классификации. В статье «О частях речи в русском языке» Щерба открыл принцип естественной классификации языковых явлений, суть которого сформулировал так: «… в вопросе о частях речи исследователю вовсе не приходится классифицировать слова по каким-то ученым и очень умным, но предвзятым принципам, а он должен разыскивать, какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или точнее… – под какую общую категорию подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае».
Сам термин «естественная классификация» Щербой не употребляется, он взят из логики, где классификации принято делить на естественные и искусственные. Естественная классификация отличается от искусственной (или формально-логической) тем, что искусственная классификация всегда строится на едином основании деления. Если говорить о классификациях частей речи, то в истории языкознания можно выделить три их типа, в зависимости от того, какой принцип клался в основу классификации: а) одни ученые строили свои классификации на основе семантического принципа (общность категориального значения слов: существительное обозначает предмет, прилагательное – признак предмета, глагол – действие, наречие – признак действия или признака и т. д.) – так строили классификации частей речи представители логического направления в языкознании; б) другие ученые (напр., представители фортунатовской школы) опирались на морфологические признаки слов (различали, например, слова склоняемые, спрягаемые и неизменяемые; далее склоняемые могли делиться на изменяемые по родам, числам и падежам; изменяемые по числам и падежам; изменяемые только по падежам и т. д.); в) третьи ученые (напр., А. А. Потебня и многие представители лингвистического психологизма) опирались на синтаксический принцип – роль слова в предложении (субъект, объект, предикат, атрибут, предикативный атрибут, атрибутивный предикат и т. д.).
Л. В. Щерба при классификации частей речи не исходит из какого-то одного изначально и предвзято избранного принципа классификации: он смотрит на то, какая совокупность признаков отличает одну категорию слов от другой, иногда это может быть и единственный отличительный признак, позволяющий выделить те или иные слова в отдельную категорию. Так, Щербе удалось открыть в русском языке особую часть речи, которую он назвал категорией состояния: слова весело, холодно, хорошо и под. в функции сказуемого (Детям весело; В комнате холодно; Нам хорошо отдыхать на природе). Назвать эти слова наречиями в данных предложениях нельзя, потому что наречие обозначает признак действия или признак признака и является обстоятельством (ср.: Дети весело смеялись; Они расстались холодно; Мы хорошо отдохнули на природе). «Под форму среднего рода единственного числа прилагательных они тоже не подходят, так как прилагательные относятся к существительным, а здесь этих последних нет, ни явных, ни подразумеваемых». Л. В. Щерба заметил, что есть ряд неизменяемых слов, которые в предложении могут быть только сказуемым и большие ничем (можно, нельзя, надо и под.) – ядро категории состояния; они-то и мешают поступить со словами типа весело, холодно, хорошо формально, спихнув их либо в наречия, либо в краткие прилагательные. Есть в языке и слова, которые не отнесешь ни к какой части речи (не подведешь ни под какую категорию), напр., «словечки» да и нет, или слова-«затычки», которыми пользуется неумелый оратор (так сказать, вот, ну и под.).
Из сказанного следуют три важных вывода: а)в основу классификации частей речи нельзя положить какой-то один произвольно выбранный принцип, слова группируются в лексико-грамматические классы (части речи) на основании разных признаков: одна часть речи может быть выделена на основании одного признака (напр., категориального значения), другая – на основании другого (напр., синтаксическая роль), для выделения третьей части речи может быть использована совокупность признаков; б) в разных языках состав частей речи различен, поэтому не может быть и общего основания классификации частей речи для всех языков; в) более того, даже в одном и том же языке на разных этапах его исторического развития выделяются разные части речи и используются разные принципы для их выявления (разные принципы классификации).
Значение щербовской идеи естественной классификации выходит далеко за пределы проблемы частей речи: этот принцип распространяется и на классификацию всех прочих лингвистических явлений (напр., выделение типов лексических значений, типов фразеологических единиц, членов предложения и проч.). Во всех случаях Щерба решительно выступает против схематизации: «К сожалению, жизнь людей не проста, и если мы хотим изучать жизнь, – а язык есть кусочек жизни людей, – то это не может быть просто и схематично. Всякое упрощение, схематизация грозит разойтись с жизнью, а главное, перестает учить наблюдать жизнь, ее факты, перестает учить вдумываться в факты».
9)Ленинградская фонологическая школа (ЛФШ). Л. В. Щерба считается отцом ЛФШ. Основы своей теории фонем он впервые излагает в магистерской диссертации «Русские гласные в качественном и количественном отношении» (1912), а окончательный вид она обрела в «Фонетике французского языка» (1937). В первой работе, следуя за Бодуэном де Куртенэ, Щерба определяет фонему как «кратчайшее общее фонетическое представление данного языка, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова». В последней работе он определяет фонемы как «звуковые типы», «способные дифференцировать слова и формы». Из этого понимания вытекают следующие существенные признаки фонемы: а) фонема – «кратчайшая», минимальная звуковая единица языка; б) основная функция фонемы – дифференцирующая (смыслоразличительная): дом – дам – дым – дум; в) фонема – некий «звуковой тип», «эталон», который хранится в нашем сознании (в памяти) и является представителем целого ряда аллофонов (оттенков фонемы); напр., фонема /а/ представлена в речи следующими оттенками: [а], [·а], [а·], [·а·], [Λ], [ъ] (см. выше у Бодуэна).
Фонологическая теория Л. В. Щербы получает дальнейшее развитие в трудах ученых ЛФШ: Льва Рафаиловича Зиндера, Льва Львовича Буланина, Александра Николаевича Гвоздева, Маргариты Ивановны Матусевич, Владимира Викторовича Колесова (создателя исторической фонологии ЛФШ) и др.
10)Теория письма. В Петербургской школе появляется первая в отечественном языкознании стройная теория письма. Основы ее закладывает И. А. Бодуэн де Куртенэ работой «Об отношении русского письма к русскому языку» (СПб.,1912). В этой брошюре ставится проблема взаимоотношения букв и фонем. В книге выделены три раздела теории письма: алфавит, графика и орфография; выделяются специфические единицы письменной речи: графема, написанное слово и написанное предложение, при этом показано несовпадение этих письменных единиц с соответствующими единицами устной речи. В разделе, посвященном орфографии, Бодуэн определяет сущность морфологического принципа как ведущего принципа русской орфографии. Морфологический (или этимологический) принцип орфографии – это «способ написания слов не по одному только их произношению…, но принимая в соображение также ассоциации с представлениями морфологического родства слов в данном состоянии языкового мышления». И далее: «Отделение морфем… достигается на письме с помощью морфологического принципа правописания, или написания на основе морфологической ассоциации: водка, просьба…, а не вотка, прозьба… и т. п.». «Этимологический принцип», в «обширнейшем смысле этого слова» включает в себя и исторические написания (т. е. которые нельзя проверить в современном языке подбором одноморфемных проверочных слов: здесь, собака и под.).
Теория письма И. А. Бодуэна де Куртенэ получает развитие в трудах Л. В. Щербы (незаконченная работа «Теория русского письма»), А. Н. Гвоздева («Основы русской орфографии», «Об основах русского правописания»), В. Ф. Ивановой, А. И. Моисеева и др. представителей ЛФШ.
5.Ф. Ф. Фортунатов и Московская школа. Московскую лингвистическую школу называют еще формальной, поскольку язык для ученых этой школы – это прежде всего форма. Основателем школы является Филипп Федорович Фортунатов, читавший лекции в Московском университете. Продолжателями и учениками Фортунатова были Александр Матвеевич Пешковский, Алексей Александрович Шахматов, Михаил Николаевич Петерсон, Дмитрий Николаевич Ушаков, Григорий Осипович Винокур, Михаил Михайлович Покровский, Николай Николаевич Дурново́, Александр Александрович Реформатский и др. Иностранные ученые: Олаф Брок (Норвегия), Хольгер Педерсен (Дания), Николас ван Вейк (Голландия) и др.
Важнейшие сочинения:
Ф. Ф. Фортунатов «Samaveda…» (перевод и лингвистический анализ древнейшего ведического текста – Самаведы, 1875), «Об ударении и долготе в балтийских языках» (1895), «Лекции по фонетике старославянского (церковнославянского) языка» (1919), «Сравнительная морфология индоевропейских языков» (лекции 1899-1901 гг.), «Сравнительное языковедение» (лекции 19001-1902 гг.), «Краткий очерк сравнительной фонетики индоевропейских языков» (1922);
А. А. Шахматов «Исследование о языке новгородских грамот XIII и XIV века» (1886), «Исследования о двинских грамотах XV века» (1903) «Очерк древнейшего периода истории русского языка» (1915), посмертные издания: «Очерк современного русского литературного языка» (1925), «Синтаксис русского языка» (1927, 1941), «Историческая морфология русского языка» (1957);
А. М. Пешковский «Русский синтаксис в научном освещении» (1914); «Школьная и научная грамматика» (1914); «Объективная и нормативная точки зрения на язык» (1923);
М. Н. Петерсон «О частях речи в русском языке» (1955), «Система русского правописания» (1955);
Г. О. Винокур «Культура языка» (1925), «О задачах истории языка» (1941), «Русский язык. Исторический очерк» (1945), «Заметки по русскому словообразованию» (1946), посмертное издание: «Введение в изучение филологических наук» (2000);
М. М. Покровский «Семасиологические исследования в области древних языков» (1895), «О методах семасиологии» (1896).
1)Истоки московского формализма следует искать в философских и грамматических сочинениях русских славянофилов (К. С. Аксакова, Н. П. Некрасова и др.). Славянофилы стремились придать русской грамматике самобытный характер, с этих позиций они критиковали работы представителей логического направления (Ф. И. Буслаева, Н. И. Греча и др.), которые шли к описанию русского языка от универсальных (общечеловеческих) логических категорий. К. С. Аксаков полагал, что своеобразие того или иного языка может быть обнаружено, если языковед будет изучать его, двигаясь от формы к содержанию, а не наоборот: «В самом деле, содержание слова может быть какое вам угодно, но дело всё в форме…, которая придается этому содержанию и указывает ему место в языке». Внеязыковое содержание выражается в языке только через материальные чувственно воспринимаемые формы; различия в содержании, нюансы смысла выражаются только при помощи различения языковых форм (новый дом – новые дома, брат друга – друг брата, в дом – в доме и т. п.). Мыслительное (логическое) содержание универсально, не имеет этнической специфики, но выражается оно в разных национальных языках различно.
2)Учение о форме слов. Строгого определения формы слова, краеугольного понятия его учения, Фортунатов не дает, он лишь указывает, что слово может быть расчленено на осноʹвную часть и формальную (аффиксальную): «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется… способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова». Так, напр., формой слова несу является –у, так как слово отчетливо членится на основу и окончание: нес-у; такое расчленение возможно в силу того, что форма нес-у сопоставляется, с одной стороны, с формами нес-ешь, нес-ет, нес-ем, нес-ете, нес-ут, с другой – с формами: пиш-у, бег-у, бер-у и т. п. Очевидно, что в языке могут быть и слова «без формы» (да, бы, и, у, за, здесь и под.). На этом основании все слова языка Фортунатов делит на «полные» (имеющие форму) и «частичные» (не имеющие формы). На этом принципе основывается его классификация частей речи, развитая впоследствии и др. представителями формального направления.
Ценной была мысль Ф. Ф. Фортунатова об отрицательных (нулевых) формах. Так, слово дом, по его мнению, не является бесформенным, в нем выделяется нулевая форма при сопоставлении его с формами дом-а, дом-у, дом-ом и т. п. Впоследствии эта идея получила развитие в учении о нулевых морфемах.
Фортунатов еще нечетко разграничивает морфологические и словообразовательные формы(с одной стороны, – дом, дом-а, дом-у, с другой – дом-ик, дом-ишк-о, дом-ашн-ий. Впоследствии в работах представителей Московской школы (Г. О. Винокура и др.) эти два типа форм будут разграничены, и словообразование будет выделено из морфологии в отдельную область.
3)Учение о форме словосочетания. Словосочетанием Фортунатов называет «такое целое, которое образуется сочетанием в мышлении, а потому и в речи одного цельного полного слова с другим цельным полным словом» (примеры: хорошая погода, летит птица, Москва – столица). Далее Фортунатов делит словосочетания на незаконченные (хорошая погода, пишет письмо и под.) и законченные (Летит птица). Законченные словосочетания образуют суждение и являются предложениями. Таким образом, предложение в синтаксическом учении Фортунатова – это один из видов словосочетаний.
Такое понимание предложения вытекало из формального подхода к синтаксису (так как и в случае «хорошая погода», и в случае «летит птица» с формально-грамматической точки зрения перед нами сочетание двух полных слов, связанных между собой синтаксической связью «согласование»). Фортунатов пытается найти формальный (собственно грамматический) критерий, позволяющий разграничить «незаконченные» и «законченные» словосочетания: в качестве грамматического признака «законченного словосочетания» он называл «сказуемость».
Дальнейшее развитие синтаксическое учение Фортунатова получило в трудах А. М. Пешковского («Русский синтаксис в научном освещении») и А. А. Шахматова («Синтаксис русского языка»). Пешковский и Шахматов пытаются более четко разграничить словосочетание и предложение, вписать в синтаксическую систему однословные предложения (они тоже являются словосочетаниями, так как в качестве второго элемента в них присутствует интонация законченности – повествования, побуждения или вопроса). А. М. Пешковский пытается найти формальные критерии разграничения сочинения и подчинения. А. А. Шахматову принадлежит первая в отечественном языкознании классификация односоставных предложений.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 2466;