Познание: объяснение, понимание, интерпретация

Перводвигатель человеческого познания — любознательность, а его цель — получение полного знания о мире, в котором мы живем. Но достижимо ли оно? Ведь мир бесконечен, а мы конечны, т.е. обречены "не поспевать" за ним. Еще И.Кант говорил о том, что человек вынужден существовать на границе знания и незнания. Значит, наше "хочу все знать" бессмысленно? Но представьте: исполнилась мечта человечества, и мы бессмертны. Захотим ли мы познавать? А зачем? Ведь это можно сделать завтра, через сто лет, через тысячелетие! Наша конечность не будет подталкивать нас к немедленному получению знаний. А ведь именно страх "не успеть" и есть двигатель этого стремления.

Или представим себе другой поворот событий. Итак, мир совершенно познаваем. Неважно, каким образом: или он настолько прост и целесообразен, что не познать его невозможно, или изобретены технологии, помогающие нам его усваивать, микросхемы, которые при рождении вводятся в мозг младенца, — и вот он, мир перед глазами, в готовом виде. Притом, не его "картина", отличная от всех других, а действительный, одинаковый для всех мир. И каково оно, жить в этом унифицированном мире? Интересны ли эти, до конца понятные люди? И люди ли это? Вспомните эпизод фильма С.Спилберга "Искусственный интеллект", где девушка-робот отвечает на вопрос, что такое любовь: "Любовь — это явление, сопровождающееся покраснением или побледнением кожных покровов, изменениями дыхания …" и т.д. Вот он, человек завершенного мира, мира без тайны! Только принципиальная нескончаемость нашего знания является залогом бесконечности познания. И значит, его обязательные условия — направленность на неизвестное и неполнота обретенного.

Главное в нем — не абсолютность полученного знания, а обогащение человеческого мира. Мир — горизонт познания, линия которого сдвигается в зависимости от личностной постигающей деятельности, и расширение этого горизонта путем приобретения нового и нового знания — наша внутренняя необходимость. Потому познание — основная форма связи человека с миром. "Без тенденции сущего, которое умеет выходить и исходить из себя для у-частия (то есть делания себя частью исследуемого. — Курсив мой. Ю.Ч.), не существует вообще никакого возможного "знания". Я не вижу другого названия для этой тенденции, кроме "любви", самоотдачи,"— пишет М.Шелер [181, с.40]. Наша жизнь проходит в познании-соучастии с предметами, явлениями и людьми. Фундаментальное качество человека — "мирооткрытость" — предполагает не только усвоение действительности, но и население ее самим собой. Ведь "…сознание воспринимает мир по латинской пословице De te fabula narratur — "О тебе эта сказка". Это позволяет все происходящее отнести к самому себе под знаком "это обо мне" [102, с.347]. Мой мир действителен лишь как то, что я вижу глазами, чувствую сердцем, познаю посредством разума и интуиции, как то, в чем я действую.

Мысль об эмоциональной наполненности процесса познания не нова. Еще Августин Блаженный говорил, что мы познаем мир в той мере, в какой его любим. Но впервые научно артикулирована она была в кон. 19 в. В.Дильтеем. Его основная идея состояла в разделении наук на два вида — "науки о природе" (естественные) и "науки о духе" (гуманитарные). Методы первых, по Дильтею, ни в коей мере не подходят к изучению последних. В его время —"эпоху победившего эволюционизма" — эта мысль прогремела громовым раскатом. Ведь к чему только не прилагалась эволюционная концепция Дарвина — не только к физиологии человека, но и к самой его душе; не только к биологии животных, но к законам социума; не только к развитию высшей нервной деятельности, но и к развитию культуры! Потому человек и культура воспринимались как всецело детерминированные эволюционным процессом, из которого ни выйти, которого не превзойти. Но ведь на протяжении всей истории своего существования человек только и делал, что превосходил себя! А значит, отношение к человеку как к эволюционирующему животному недостаточно. Человек живет не в пространстве природы, а в пространстве культуры — "связной жизни", жизни, где он неразрывными узами связан с Богом, ценностью, смыслом. И именно эта связь и определяет познание человеком явлений мира. Потому науки о природе и науки о духе (т.е. о человеке и культуре) руководствуются разными познавательными процедурами: первые — путем объяснения, вторые — посредством понимания. Понимание — процесс постижения смысла и значения явления и достигнутый этим процессом результат. Объяснение имеет дело с познанием вещи, понимание — с познанием личности. Объяснение предполагает изучение законов, причин, следствий посредством механических принципов, понимание же —"схватывание в целом". Объяснение занято соответствием явления и познающего ума, понимание — смыслом и ценностью явления для "мыслечувствия" человека (термин М.Мамардашвили). Это выявление индивидуального, неповторимого, которое может происходить лишь посредством вживания, "вчувствования" в другое Я или явление культуры. Начало понимания — переживание. Мы способны понять человека, лишь когда сможем ощутить собой то, что с ним происходит. В.Дильтей говорил: "Когда на сцене страдает Гамлет, для зрителя его собственное Я угасло" [137, с.133].

По прошествии века ясно, что этот подход хоть и плодотворен, но не всеобъемлющ. Ведь именно сугубо "объясняющее" отношение к миру природы без его понимания завело человечество в экологический тупик. С другой стороны, интуитивно-"понимающий" подход к человеку тоже недостаточен. Если руководствоваться только им, то часть традиционной психологии, "объясняющая" механизмы памяти, восприятия и т.п., была бы для нас вычеркнута. Понимание и объяснение — две стороны познавательной деятельности, не могущие существовать по отдельности. Оба они возникают в процессе социализации и инкультурации[3]. Но если объяснению можно выучиться рациональным путем, то понимание — интуитивно. Если объяснение предполагает отношения субъекта к объекту, то понимание — субъекта к субъекту. "Понимание … противоположно не непониманию, а расчету. Понимание во всем своем существе — принятие, в том числе принятие непонятного," — пишет В.Бибихин [25, с. 177-178]. Понимание — всегда понимание тайны мира и тайны другого человека.

Так, наше отношение к природе может стать "понимающим", лишь если мы воспримем ее как живую силу, станем относиться к ней столь же ответственно, как к человеку. Путем объяснения можно прийти к нормам и правилам и только путем понимания — к ценностям. Потому возможности познания кроются в возможности понимания.

Человек есть существо понимания. Не будь он им, мир бы уже разлетелся в тартарары. Человек есть существо недостаточного понимания. Иначе не было бы ни войн, ни конфликтов, ни глобальных проблем человечества, ни неврозов, и мы жили бы в раю.

Первично понимание проявляется в языке. "Я стремлюсь познать самого себя, овладевая смыслом слов всех людей," — пишет один из столпов герменевтики[4] П.Рикер [137, с.17]. Для того, чтобы понимать человека, надо прежде понять его язык. Это первый шаг осуществления понимания. Второй шаг этого осуществления — само мышление человека. Мыслить человек научается лишь тогда, когда ему надо что-то понять. М.Мамардашвили говорит об этом: "Нечто наполовину погружено в материальные обстоятельства жизни, а другой половиной погружено в сознание; акт реализованной мысли и есть воссоединение этих частей" [1024, с.169]. Но ведь начало мышления лежит в коммуникации. Потому понимание — всегда есть диалогическое взаимопонимание людей, которое осуществляется в связи мысли и общения. И, наконец, понимание осуществляется как работа истолкования текстов, чем и занимается герменевтика.

Текст в герменевтике — более, чем просто текст, это — система знаков и значений. Культура как специфика человеческой жизни — текст в текстах. Потому создание творения культуры — всегда понимание. Обратим внимание на все эти способы осуществления понимания: мышление, язык, коммуникация, творчество, культура. Но ведь это же само бытие человека! Значит, понимание — не просто способ познания, но и способ самого бытия! Не случайно для определения человеческого бытия М.Хайдеггер ввел термин "Dasein" или "здесь-бытие". Сущность "Dasein" — в бережном обнаружении и охранении его потаенного смысла вещей и явлений. Призвание человека — чувствовать сокрытое, что таит в себе мир; помогать этому сокрытому появиться на свет, как птенцу из скорлупы, и не требовать от мира несвойственного ему. Это Хайдеггер называет "заботой". Примером такого бытия-понимания может служить фигурка из корня дерева. Она уже "предполагается" самой формой этого корня, потому забота человека — обточить ее, усугубив уже кроющееся в корне своеобразие, а не переделывать ее в нечто иное. Но ведь каждый из нас увидит в форме корня разное содержание и станет воплощать его по-своему! И здесь мы сталкиваемся с третьим компонентом познания — близким, но не тождественным пониманию — с интерпретацией.

Слово "интерпретация" происходит от латинского "interpretatio", что означает истолкование. Интерпретация — процесс наделения текстов личностным смыслом со стороны реципиента. Именно в ней проявляется активность читателя, зрителя, наблюдателя. Под словом "текст" здесь подразумевается не традиционное его понимание ("текст книги", "литературный текст"), а расширительное: человек, культура, мир есть текст, поскольку их сущность является предметом расшифровки. Наиболее явно потребность в интепретации проступает в отношении произведения искусства. "Искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому свою мысль, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего… развивается уже не в художнике, а в понимающем," [129, с.46]. Значит, понимание — это "добывание" заложенного в некий текст смысла, а интерпретация — расширение текста при помощи смыслов, вкладываемых в него понимающим умом и сердцем. Ведь между высказыванием и пониманием всегда существует некий "зазор", своеобразное интерпретативное поле.

Каждый из нас сталкивался с невозможностью передать свои мысли и чувства в том виде, в котором мы их помыслили и почувствовали. Кому не известна фраза:"Ты меня не так понял!"? Не случайно Ф.Тютчев писал: "Мысль изреченная есть ложь". У любого из нас за плечами собственный опыт, глубоко личностное мировоззрение, иногда кардинально иное, нежели у собеседника. Потому смысл одних и тех же слов, жестов то более, то менее, то абсолютно различен для людей в зависимости от их опыта, возраста, социальной роли и т.д. Именно это несовпадение лежит в начале многих случаев прискорбного непонимания.

С другой стороны, интерпретация — неизбежный спутник и неотъемлемая часть понимания. Она делает понимаемое явление более многогранным и насыщенным смыслами. Нет и не может быть понимания без интерпретации. К примеру, мы читаем книгу. Неужели возможно — при заведомой полисемантичности текста — вскрыть то, что хотел сказать автор, и в готовом виде "заложить" это содержание в свою черепную коробку? Нет, конечно. Художественное произведение — не пересказ события, а побуждение к восприятию. Потому у одного оно вызовет раздумья, у другого — слезы, а третий скажет: "Чепуха!". Разность человеческих миров — залог разности интерпретаций. Так, для части читателей "Мастера и Маргариты" основное значение имеет пласт, связанный с любовью главных героев; для второй — с нашествием Воланда и его свиты в Москву; для третьей — библейская линия. Да и суть романа — во многом интерпретация предыдущих смыслов (Гете, Библии); современных писателю событий (сталинские репрессии, интриги в литературных кругах Москвы и т.д.); реальных характеров, легших в основу характеров героев. Творя, мы интерпретируем. Интерпретируя — творим.

Несомненное воздействие на интерпретацию оказывает и различие времен — того, когда произведение было создано, и того, в котором оно воспринимается. Так, современники И.Тургенева в его прозе превыше всего ценили революционную составляющую, и лишь в истосковавшемся по лиризму 20 в. Тургенев был открыт как певец любви. Не менее важно для истолкования пересечение культурных смыслов. Так, слушая современные интерпретации Баха, можно уловить в них аллюзии предыдущего культурного опыта, не могущие содержаться в самой его музыке. Например, Г.Гульд играет "Французские сюиты Баха" импрессионистически. Разумеется, Бах не мог вложить в музыку 18 в. мотивы к.19 – н.20 вв. А для Гульда Франция — в первую очередь, страна импрессионизма.

Значит, интерпретация неразрывно связана с пониманием — миропониманием человека, эпохи, культуры. Каковы ее функции в понимании? Первая из них, как показано на примерах, заключается во внесении новых смыслов в интерпретируемый текст, в его расширении и восполнении. Ницше был глубоко прав, говоря, что познание мира — это истолкование, интерпретация. Ведь мир, утверждал он, не имеет независимого от человека смысла: смысл приобретается лишь познанием, а единственное познающее существо на нашей планете — человек. Потому мир-текст допускает бесчисленные интерпретации, и выделить из них единственно истинную невозможно. В этом смысле нет фактов без их истолкований. "Когда созрело яблоко и падает, — отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер стрясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?.. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом", — писал Л.Толстой [151, с.11]. Познание — не добывание абсолютных истин, а те отношения с явлениями мира, которые мы устанавливаем благодаря пониманию и интерпретации.

Вторая функция интерпретации — преодоление отчужденности, дистанции, отделяющей текст от воспринимающего; расшифровка того или иного предметного воплощения смысла; достижение его верного понимания. Эта функция — самая древняя. Ведь герменевтика как наука истолкования текста возникла еще в Средние века (тогда она называлась "экзогетикой") с целью согласования Ветхого и Нового Заветов. И по сей день открываются новые смыслы Библии, уничтожаются кажимые противоречия между текстом и действительностью. Как, например, понимать фразу: "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное"? Ведь ясно, что верблюд никак не может войти в игольное ушко. Что же, богатый, даже самый праведный, обречен гореть в адском пламени? Однако, в результате герменевтических изысканий выяснилось, что "игольным ушком" назывался вход в городской стене. Он был невелик и низок, и верблюд мог в него пройти только на полусогнутых ногах. Значит, хоть и трудно попасть богатому в Царствие Небесное, а все же возможно при соблюдении определенных условий, основным из которых была праведная жизнь.

Отсюда следует третья функция интерпретации — поддержание жизни традиции, ее "оживление" для новых поколений. Вне интерпретации — традиция — лишь мощи, к которым по привычке прикладываются, не осознавая ее деятельносй силы для будущего. Традиция — не раритет, а сокровищница, которая пополняется лишь постольку, поскольку из нее черпают.

Важная функция интерпретации — взаимообогащение и "расширение" субъектов коммуникации с помощью смыслов. Я не могу видеть в мире то, что видит другой человек. Мы оба — хозяева и рабы своей "перспективы". Нас ограничивает наш опыт. Более того, я не могу увидеть себя таким, каким являюсь со стороны. С этой точки зрения меня может видеть только Другой. Однако, он никогда не может ни понять, ни воспроизвести ту совокупность личных смыслов, которые живут в моих действиях и словах. Ведь "мысль изреченная есть ложь". Потому он вынужден интерпретировать их "со своей колокольни", наделять возможными пониманиями, открывая то, чего я в них и не предполагал. Тем самым он дает другой ракурс моим мыслям и поступкам, обогащая и меня, и процесс коммуникации. В этом смысле самая пристрастная интерпретация есть любовь. Вспомним героиню фильма "Служебный роман". Лишь когда влюбленный герой увидел в ней не злобную "мымру"-начальницу и даже не просто несчастную женщину, но красавицу, она стала красавицей.

Истолкование — самый динамичный и в то же время наиболее древний компонет познания. Еще в начале века учеными было отмечено, что уже на уровне чувственного познания есть определенные способы приведения разрозненного материала в целостный образ. Таковы, например, мифологические интерпретации мира как прибежища не только людей, но и духов. Находясь в условиях дефицита понятийных средств, человек по мере сил истолковывал действительность. Ибо непонятный, личностно не проинтерпретированный мир непригоден к обитанию в нем человека. Человек способен жить лишь в пространстве осмысленности, которой он населяет действительность. Как ребенок строит из разрозненных кубиков то дом, то машину, то крепость, человек из любой бессмыслицы вычленяет смысл. Более того, он часто игнорирует заложенный в тексте смысл ради того, чтобы создать свой, тем самым находя новые, непредсказуемые, неизвестные автору варианты понимания его текста. Герменевтик А.Брудный рассказывает о таком опыте. Испытуемым читали новеллу К.Чапека и просили пересказать то, что они запомнили. Содержание текста испытуемые рассказывали связно и подробно. Но четко очерченный смысл новеллы не назвал ни один из участников эксперимента. Вместо этого каждый из них приписывал ей совершенно иной смысл. Значит, важно не только усвоить, познать, понять? Значит, гораздо более важно творчество нового смысла. И снова перед нами — проблема истины, только уже под иным углом. Истина — в смелости творческой интерпретации. Недаром Л.Витгенштейн писал: "Истина моих утверждений проверяется моим пониманием этих утверждений" [41, с.144].

Однако, интерпретация может быть как истинной, так и ложной. Дело в том, что истолкование — по отношению ли к тексту культуры, к миру или к человеку — всегда должно сохранять инвариант. Иначе этот процесс может зайти так далеко, что исходный текст просто утонет под толщей многочисленных интерпретаций. Это происходит в том случае, когда понимание подменяют истолкованием, намерения автора (или участника диалога — в случае коммуницирующей интерпретации) самодовольно игнорируются со стороны интерпретирующего. Тогда романы Ф.Кафки понимают как проявления "эдипова комплекса", а творения Ф.Достоевского рассматривают с точки зрения его недуга. Социолог С.Зонтаг назвала такую интерпретацию трусливой и удушающей. Современное, "постмодерное" состояние культуры принесло с собой разгул интерпретаций, не имеющих отношения к истолковываему феномену. Это типичная примета смутного времени, когда смыслы и ценности проблематичны, а твердые критерии морального отношения к человеку и культуре исчезают. Проблематичность интерпретации идет рука об руку с проблематичностью человека.

Но немотря на нередкие попытки некоторых исследователей искусственно разорвать связь трех компонентов познания, человек как "познающее бытие" живет и мыслит только в их сочетании. Так, маленький ребенок в основном пребывает в поле объяснения. Заложенная в нем потребность познать тот мир, в котором он живет, отражается в главном его вопросе: "Почему?". С другой стороны, он также и интерпретатор полученных знаний: в попытках обрести цельное мышление он связывает отдаленные значения, причудливо конструирует слова и смыслы. Понимание же появляется не сразу, т.к. любой ребенок в первые годы своей жизни чувствует себя "пупом Земли". Общаясь с другими, он ведет себя как распорядитель мира. Все, что он видит вокруг, всецело принадлежит ему. Ребенок так же уверен в том, что все и вся в его власти, как первобытный человек — в том, что ритуальное действо может породить дождь, жару или удачу в охоте. Другой (родитель) является всего лишь гарантом благополучия. Понимание возникает значительно позже. Его начало — в коммуникации, осуществляемой в игровой форме. Именно в ролевой игре ребенок посредством воображения, фантазии учится стать на место Другого (казака, разбойника, принцессы), "поносить одежды с чужого плеча". Кроме того, общение уже не с вымышленными героями, а с реальными товарищами по игре побуждает сознание занимать в нем определенную позицию, понимать его нормы, требования. Этот период связан с переменой в самоощущении ребенка: он — уже не властелин, а частичка группы. И лишь когда в этом новом качестве сознания ребенка вновь вырастает интерпретация, фиксирующая противоречивую связь между принадлежностью к ценностям группы и их своеобразным личностным истолкованием, можно говорить о первых подступах к себе. Человек совершает переворот: с этого момента познание мира, познание Другого и самопознание себя идут рука об руку.