Основные темы и понятия раздела 4 страница

В структуре неприятельского лагеря указатели-ориентиры представлены как значимые символы поражения и победы. Поэтому для обеих сторон чрезвычайно важно обладать более подробными сведениями об отличительных особенностях со­циальной структуры и символах противника. Когда в кромеш­ной тьме сталкиваются две абсолютно незнакомые армии, их обоюдное невежество мешает им договориться, прежде чем силы обеих окажутся на пределе.

Способность использовать в схватке символические знаки поражения или победы оппонента зависит не только от знания его организационной структуры, но и от внутренней динамики своего собственного лагеря. Внутренняя борьба может послу­жить препятствием для признания той или иной совокупности событий в качестве недвусмысленного символа неудачи. Даже в том случае, если факт поражения признается большинством, вполне вероятно, что меньшинство будет по-прежнему отстаи­вать возможность дальнейшего сопротивления. Отдельные группы могут прийти к заключению, что лидеры, принимающие решения и согласившиеся положить конец конфликту, преда­ли общее дело. Обширный материал для разногласий внутри каждого из враждующих лагерей содержит также условия за­ключения мира, тем более что в зависимости от переменчивой фортуны эти условия получают новые и новые трактовки на разных этапах развития конфликта. Партии могут принципи­ально расходиться в оценке того или иного события как имею­щего решающее или случайное значение для исхода борьбы. Противоборство внутренних группировок будет тем глубже и ожесточеннее, чем менее интегрирована социальная структура. В интегрированных структурах внутреннее несогласие возбуж­дает и усиливает энергию групп, но если расхождения по пово­ду адекватности тех или иных действий затрагивают глубин­ные пласты общих верований, символы победы и поражения также могут оказаться различными для разных групп.

В крайне поляризированных социальных системах, где внут­ренние конфликты разных типов накладываются друг на друга, единое прочтение ситуации и общность восприятия событий всеми членами системы вряд ли вообще возможны. В услови­ях, когда группа или общество раздираемы враждой лагерей вне всякой объединяющей цели, заключение мира становится по­чти невозможным, так как ни одна из внутренних партий не желает принять определение ситуации, предложенное другими.

В подобных обстоятельствах предпосылкой для заключения внешнего мира является урегулирование внутренних споров, а также пересмотр и окончательное определение баланса сил меж­ду враждующими группировками. После Февральской рево­люции в России Временное правительство, находясь под посто­янным давлением крепнувшей партии большевиков, было не в состоянии ни продолжать войну, ни достойно завершить ее. Как только большевики захватили власть, возобладало их понима­ние ситуации, и мир в Брест-Литовске стал реальностью.

Если социальная структура не подвергается столь сильным потрясениям и расколам, то и в этом случае для нее будет харак­терно неизбежное размежевание сил, а именно расхождение между социальной перспективой лидеров и точкой зрения масс. Несовпадение позиций подчинения и авторитета требует от сто­ящего во главе значительных усилий для того, чтобы массы со­гласились с его интерпретацией событий. На первых этапах кон­фликта лидер призван убедить идущих за ним в оправданности их жертвы, т. е. в том, что борьба ведется во имя будущего благо­получия всех слоев общества, а не только его верхушки. Точно так же в дальнейшем лидер должен доказать своим соотечествен­никам, что признание проигрыша продиктовано интересами все­го общества, а не только соображениями вождей. Чтобы сделать поражение приятным, требуется, видимо, не меньше усилий, чем для того чтобы стала желанной война.

Характерное отличие лидеров от ведомых не Исчерпывает­ся разным качеством их социальной перспективы; оно включает также уровень оценочных суждений, так как лидер обязан быть более рациональным в своей интерпретации последствий конфликта и относительных преимуществ своей стороны; Вождь, который предвидит неудачу раньше, чем она станет до­стоянием массового сознания, должен разработать специфи­ческую стратегию убеждения своих соотечественников: выгод­нее будет такое толкование проигрыша, которое представит его как по крайней мере частичную победу. Достаточно часто воз­никает необходимость остудить пыл тех, кто следует за вождем, доказав им, что пережитое ими как поражение есть «на самом деле» частичная победа.

Разногласия внутри вражеского лагеря по поводу адекват­ного определения ситуации снова выдвигают на первый план важность символических ориентиров. Если лидер хочет облег­чить тяжесть поражения, он должен призвать на помощь свое умение манипулировать системой символов, посредством ко­торой массы ориентируются в текущих событиях. Например, в конфликтах между рабочими и администрацией многие со- • бытия, которые кажутся несущественными постороннему на­блюдателю, могут нести высокий эмоциональный заряд для его участников. Возобновление работы несколькими забастовщи­ками или, наоборот, успех демонстрации, или поддержка офи­циальных лиц и органов печати, выражающих общественное мнение, — все эти события могут иметь символическое значе­ние для участников конфликта, т. е. способствовать возвраще­нию к работе либо, напротив, укреплению надежды на скорую победу. Вот почему так важно для лидера умело оперировать символами, которые формируют массовое восприятие собы­тий. Организатор забастовки доложен знать, как закончить борьбу в удобный момент. Однако это знание окажется беспо­лезным, если он не сумеет передать его рядовым участникам забастовки. Этот процесс нередко означает преимущественное разъяснение массам сути одержанных ими частичных побед, с тем чтобы отвлечь их внимание от переживания относитель­но неудач.

Из подобных действий и складывается компромисс. В дей­ствительности компромисс, который многим рядовым участни­кам борьбы видится как «предательство вождей», обусловлен иной структурной позицией лидера по сравнению с ведомыми — позицией, которая позволяет воспринимать ситуацию во всей ее целостности, недоступной массам. Более того, роль лидера тре­бует постоянных манипуляций внутригрупповыми точками на­пряжений, для того чтобы сохранить единство группы в небла­гоприятных обстоятельствах. Эти манипуляции лидера будут оправданы даже в том случае, если достижение общегрупповой цепи потребует жертвы. Используя терминологию Парсонса, можно сказать, что «поддержание системы» может иногда осу­ществляться путем снижения качества исполнения задачи.

Большинство конфликтов действительно оканчивается компромиссом, где достаточно трудно определить относитель­ные преимущества той или иной стороны. Следовательно, необходимо различать между собой желание заключить мир и готовность признать себя побежденным: очень часто в нали­чии оказывается только первое. Стремление сторон к миру может быть вызвано очевидной невозможностью достичь цели или непомерной ценой успеха, или, в более общей форме, осо­знанием меньшей привлекательности продолжения конфликта по сравнению с его мирным исходом. Во всех этих ситуациях противники вряд ли будут склонны признать свое поражение несмотря на явные усилия найти выход из такого положения, при котором никому не удается полностью одержать верх. В таком случае соперники вынуждены испробовать путь комп­ромисса. Обсуждение возможности компромисса, который по­ложит конец призрачной погоне за победой, предполагает аде­кватную оценку наличного положения вещей. Такой оценке, в свою очередь, будет способствовать наглядность и доступ­ность показателей взаимного соотношения сил, о которых шла речь выше. С этой точки зрения одна из ключевых функций по­средника состоит в облегчении доступности этих показателей для враждующих сторон. Способность соперников вести пере­говоры зависит от того, насколько совпадают присущие им си­стемы символов; общность символов обеспечивает тождество оценок в сложившихся условиях. Таким образом, символы победы и поражения самым непосредственным образом связа­ны с процессом преодоления ситуаций, когда в равной мере не­возможны ни полный выигрыш, ни абсолютный проигрыш.

До тех пор пока соотношение сил участников конфликта не получило своей оценки, трудно дать соответствующую харак­теристику потенциалу каждого из них. Если же такая оценка достигнута, взаимное согласие становится возможным. Пере­осмысление сложившейся ситуации в ходе борьбы нередко высвечивает такие ее аспекты, которые прежде оставались в тени. Соглашению сторон способствуют четкие критерии оценки текущих условий. Возможность такого мира, который лишит обоих соперников преимуществ победителя, зависит также от единства мнений по вопросу о взаимном соотношении сил. Не меньшую роль играет здесь умение договаривающихся сторон красиво подать новое понимание ситуации своим сооте­чественникам. Так, во время корейской войны США не только избрали своим символическим рубежом Корейский перешеек, но сумели убедить и противника, и собственных граждан в сво­ей решимости удержаться там, во что бы то ни стало. Когда было пролито достаточно крови и обеим сторонам стало ясно, что победа любой из них будет стоить слишком дорого, противни­ки сели за стол переговоров. Они стремились к компромиссно­му решению, которое было бы основано на реальном балансе политических и военных сил и выглядело убедительным в гла­зах обоих народов. Как отметил Б. X. Миддел-Харт, мир как выход из тупиковой ситуации, когда оба оппонента отдают дол­жное силе друг друга, всегда предпочтительнее мира, заключен­ного вследствие обоюдного истощения ресурсов.

Таким образом, сопоставительная оценка потенциалов про­тивников действительно очень часто становится возможной только в ходе конфликта. Тем не менее, период взаимных муче­ний будет гораздо короче, если в распоряжении сторон имеют­ся наглядные свидетельства-символы, которые позволяют чет­ко обозначить тот или иной исход борьбы и соотношение ре­сурсов ее участников. Когда процесс применения этих символов высокоинституализирован, продолжительность и интенсивность конфликта уменьшаются. Поэтому изучение символов, которые побуждают к компромиссу или даже при­знанию своего краха, не менее ценно, чем осмысление символи­ческих стимулов к войне.

 

 

Л. А. Козер

РЕАЛИСТИЧЕСКИЙ И НЕРЕАЛИСТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ[20]

«Если конфликт вызван объектом, желанием что-либо иметь или держать под контролем, гневом или местью,., он может ха­рактеризоваться тем, что, в принципе, любой результат может быть достигнут более чем одним средством. Желание обладания или подчинения себе и даже уничтожения врага может быть удовлетворено не только через открытое столкновение. Когда конфликт является средством достижения высшей цели, нет причин ограничивать или избегать его, особенно если он может быть замещен другими средствами, которые имеют перспективы успеха. С другой стороны, когда он вызывается исключительно субъективными чувствами, когда существует внутренняя энер­гия, которая может быть удовлетворена только через борьбу, его замещение другими средствами невозможно; он сам является своей целью и содержанием...» (Зиммель)

Зиммель утверждает, что конфликты, возникающие из-за столкновения интересов или личностей, содержат элемент огра­ничений, поскольку борьба является только средством дости­жения результата; если желаемый результат может быть в той же мере или даже лучше достигнут другими средствами, эти сред­ства могут быть использованы. В таких случаях конфликт есть только одна из нескольких функциональных альтернатив.

Однако существуют случаи, когда конфликт возникает ис­ключительно из-за агрессивных импульсов, которые ищут вы­ражения вне связи с объектом, когда выбор объекта в конфлик­те совершенно случаен. В таких случаях никаких подобных ограничений не существует, поскольку речь идет не о достиже­нии результата, а о проявлении агрессивной энергии, являющейся причиной взрыва.

В дифференциации между конфликтом как средством и конфликтом как самоцелью подразумевается наличие крите­рия, с помощью которого конфликты подразделяются на реали­стические и нереалистические. Конфликты, которые возника­ют от фрустрации специфических требований в отношениях или от оценок выигрышей участников и которые направлены на предполагаемый фрустрирующий объект, могут быть названы . реалистическими конфликтами, поскольку они являются сред­ствами достижения конкретного результата. Нереалистические конфликты, с другой стороны, хотя и предполагают взаимодей­ствие между двумя или более персонами, вызываются не сопер­ничающими целями противоборствующих сторон, а потребно­стью в снятии напряжения, по крайней мере у одного из них.

В этом случае выбор противников не направлен на достижение конкретного результата и зависит от факторов, которые прямо не связаны со спорным вопросом.

Эльза Френкель-Брунсвик, обсуждая «этноцентрическую личность», указывала на это, когда писала: «Ее ненависть мо­бильна и может быть направлена с одного объекта на другой». К этому типу нереалистических конфликтов приложимо и из­речение Джона Дьюи: «Люди стреляют не потому, что суще­ствуют мишени, но они выбирают мишени таким образом, что­бы броски и выстрелы были более эффективными и значитель­ными».

Так, антисемитизм, за исключением случаев, когда он вы­зывается конфликтами интересов или ценностей между еврея­ми и другими группами или индивидами, может быть назван нереалистическим, поскольку он является первичным ответом на фрустрации, при котором объект кажется наиболее удобным для проявления агрессии. Являются ли этим объектом евреи, негры или какие-то другие группы — имеет для агрессора второ­степенное значение.

Нереалистический конфликт, вызванный потребностью в реализации агрессивного напряжения одного или более взаи­модействующих лиц, является менее «стабильным», чем реали­стический конфликт. Лежащая в его основе агрессивность мо­жет быть легко переведена в другое русло, именно потому, что она прямо не связана с объектом, который может быть мише­нью в силу «сложившейся ситуации». Она, вероятно, будет проявляться в иной форме, если конкретный объект более не­доступен.

Реалистический конфликт, в свою очередь, будет прекра­щен, если участник найдёт равно удовлетворяющие его альтер­нативные пути достижения своей цели. В реалистическом кон­фликте существуют функциональные альтернативы как иные средства. Эти средства, в зависимости от оценки их действен­ности, всегда потенциально доступны участникам. В дополне­ние надо заметить, что в реалистических конфликтах также всегда есть возможности выбора между различными формами противостояния, и такой выбор также зависит от оценки их инструментальной адекватности. В нереалистическом конфликте, с другой стороны, существуют только функциональные альтернативы как иные объекты.

Различение этих особенностей должно помочь избежать ошибочных попыток объяснения социального феномена реали­стического конфликта полностью в терминах «ослабления на­пряжения». Например, рабочий, вовлеченный в забастовку в целях увеличения заработной платы или своего статуса, и тот, кто проявляет агрессию против начальника, перенося на него свой эдипов комплекс, относятся к разным социальным типам. Ненавистная фигура отца может быть замещена любым подхо­дящим объектом — хозяином, полицейским или сержантом. Экономическая борьба работников против своего хозяина, с другой стороны, основана на их конкретных позициях и ролях в экономической и политической системах. Они могут выбрать отказ от конфликта и достичь соглашения, если это окажется возможным; они могут также выбрать иные средства его прове­дения, чем забастовка, такие как коллективные сделки, перего­воры и т. д.

Антагонистические действия части работников против руко­водства, или наоборот, могут быть названы реалистическими в случае, если они являются средствами достижения результатов (более высокий статус, усиление власти, более высокий доход); когда целью работников или руководителей является достиже­ние этих результатов, а не просто выражение враждебности, та­кой конфликт вряд ли будет иметь место, если для достижения цели можно прибегнуть к альтернативным средствам.

Выделение двух форм конфликтов может способствовать прояснению дискуссии о социальном контроле и социальной девиации. Девиантная личность не обязательно «иррациональ­на» или лишена реалистической ориентации, что имплицитно предполагается во многих теоретических рассуждениях. Девиантное поведение, которое анализирует Мертон в своей «Соци­альной структуре и аномии» (поскольку оно представляет уси­лия достичь культурно предписанных целей через культурно табуированные средства), представляет собой один из вариан­тов реалистической борьбы. Если выделенные автором типы девиантов могут иметь в своем распоряжении законные средства достижения той же самой цели, они с меньшей вероятностью будут демонстрировать девиантное поведение. Девиация, в этом случае, имеет более инструментальный характер, чем экспрессивный. Другие типы девиантности, однако, могут слу­жить способом снятия напряжения, аккумулированного во вре­мя процесса социализации и в результате фрустрации и депривации взрослых ролей. В этих случаях для девианта агрессив­ное поведение представляет ценность само по себе; объект, против которого оно направлено, имеет второстепенное значе­ние. Удовлетворение напряженной потребности первично, и поэтому действие не является средством достижения кон­кретной цели. В подобных случаях сложнее уравновесить мир­ными средствами агрессивные, так как удовлетворение ищется именно в агрессивных средствах, а не в результате.

Неспособность провести указанное различие во многом объясняет смешение «напряженности» и «агрессии» в большин­стве современных исследований. Представления, полученные при исследовании нереалистических конфликтов, переносят­ся на область международных отношений, невзирая на тот факт, что конфликты в этой области по преимуществу имеют реали­стический характер борьбы за власть, интересы или ценности и что нереалистические элементы, которые могут примешивать­ся к этой борьбе, зависят от обстоятельств и играют, в лучшем случае, подкрепляющую роль. Как сказал Алвин Джонсон, «распространено представление, что антипатии между людь­ми... играют важную роль в возникновении войн. История предлагает исключительно мало доказательств для обоснова' ния такой точки зрения. <...> Такие антипатии, похоже, явля­ются скорее результатом, чем причиной войны». Психолог, ко­торый изучает механизмы замещения, правомерно рассмотрел бы, прежде всего личность предубежденного индивида, тогда как объект агрессивного побуждения интересует его лишь, меж­ду прочим. Но в исследовании конфликтной ситуации, в кото­рой главный интерес представляет взаимодействие, социолог должен исследовать конфликтные отношения и взаимоисклю­чающие ценности или дивергентные интересы, преследуемые противостоящими сторонами. В отношении ситуации кон­фликта не существует оправдания априорным утверждениям типа заявления, что «центр Земли сделан из варенья»-. Так, социологические исследования международной политики хотя и могут обоснованно касаться напряженности, возникающей от различных фрустраций внутри национальных социальных си­стем, не достигнут своей главной цели, если не будут анализи­ровать реалистические конфликты за власть, вокруг которых возникают схемы союза и антагонизма.

Подобно этому исследования в индустриальной социоло­гии, начало которым положили работы Элтона Мейо, проде­монстрировали непризнание существования реалистического конфликта или его функций. Поведение, которое является ре­зультатом конфликтной ситуации, почти исключительно рас­сматривалось как нереалистическое поведение. Они противо­поставили логику фактов, «логику стоимости и логику эффек­тивности» (т. е. «факты», которые имеют в виду выгодные для руководства результаты) «логике чувств», тем самым лишая требования работников их реалистической основы. «Вывод, который возникает, независимо от того, имелся он в виду или нет, состоит в том, что администраторы руководствуются ло­гикой разума, тогда как работники по большей части — чувства­ми и эмоциями». Акцент на «чувствах» скрывает существова­ние реалистического конфликта. Действительно, эти исследо­вания демонстрируют странное отсутствие чувствительности к борьбе за власть или деньги, которые возникают в промышлен­ности.

Исключая возможность реалистического конфликта, инду­стриальные социологи естественно приходят к вопросу о том, «какого типа должен быть человек, которому может прийти в голову такая идея, и вместо того, чтобы направить свое внима­ние на изучение конфликтной ситуации, ищут «терапевтиче­ские средства». Будучи приверженными той точке зрения, что источник конфликта скорее должен быть найден в чувствах, которые разрушают отношения, чем в природе самих этих от­ношений, они рассматривают все конфликты как «социальную болезнь», а их отсутствие — как «социальное здоровье». Цент­ром их внимания являются не источники фрустрации или во­просы, затронутые в споре, а влияние фрустрации на индивида. Говоря словами Дейла Карнеги, они пытаются «сделать другого человека счастливым с помощью того, что вы ему предлагаете», направляя чувства враждебности по «безопасному» руслу. Так, Ретлисбергер и Диксон с восхитительной откровенностью пи­сали о системе консультирования: «Этот тип не авторитарной службы имеет своей целью управлять теми человеческими процессами в индустриальной структуре, которые неадекватно контролируются другими службами менеджмента».

Различение между реалистическим и нереалистическим конфликтом предполагает концептуальное абстрагирование от конкретной реальности, в которой два типа реально могут со­единяться. Однако, как указывал Макс Вебер, «конструирова­ние чисто рациональной линии поведения... служит социологу в качестве типа... Сравнение с ним позволяет понять, как на ре­альное действие влияют иррациональные факторы всех видов,., объясняющие отклонения от поведения, которое можно было бы ожидать на основе гипотезы, что действие является полно­стью рациональным».

Реалистические конфликтные ситуации могут сопровож­даться, особенно если они не имеют адекватного обеспечения для доведения борьбы до конца, нереалистическими чувства­ми, которые теряют связь со своим источником. В конкретной социальной реальности мы увидим смесь обоих «чистых» ти­пов. Талкотт Парсонс очень хорошо выразил это в своем описа­нии механизма создания козла отпущения: «Поскольку было бы опасно и неправильно свободно проявлять открытый анта­гонизм по отношению к членам своей группы, часто психологи­чески легче "смещать" аффект на внешнюю группу, в отноше­нии которой уже существует некоторая основа антагонизма. Создание козла отпущения, таким образом, редко происходит без некоторого "разумного" основания антагонизма, в котором присутствует реальный конфликт идеалов и интересов». Дру­гими словами, один из источников элемента нереалистичности в реалистических конфликтах связан с институтами, которые определяют свободное выражение открытого антагонизма как «опасное и неправильное».

Термин «реалистический конфликт» не обязательно пред­полагает, что используемые средства в действительности адек­ватны для достижения предполагаемого результата; средства могут просто казаться участникам адекватными по той единственной причине, что они культурно одобряемы. Работники, которые начинают забастовку, чтобы добиться увольнения с предприятия своих чернокожих коллег с целью сохранить свои ставки заработной платы, участвуют в реалистическом кон­фликте. Но (и в этом суть предположения Зиммеля) если ситу­ация переменится таким образом, что другие средства окажутся более многообещающими в отношении размера их заработной платы, рабочие, очень вероятно, воздержатся от дискриминаци­онных действий. Если они все же придерживаются дискрими­национной практики, хотя доступны другие, более эффективные средства достижения того же результата, это дает основания предположить, что в конфликте проявляются нереалистиче­ские элементы, такие как «предрассудки».

Возможно, сказано достаточно, чтобы прояснить причины различия между реалистическим и нереалистическим типами конфликта.

Каждая социальная система содержит источники реалисти­ческого конфликта, по крайней мере в той степени, в которой люди выдвигают конфликтующие требования по поводу дефи­цитных статуса, власти и ресурсов и придерживаются кон­фликтующих ценностей. Распределение статусов, власти и ре­сурсов, хотя и управляется нормами и системой распределения ролей, будет до некоторой степени продолжать оставаться объектом противостояния. Реалистические конфликты возни­кают, когда люди сталкиваются в преследовании требований, основанных на фрустрации запросов и ожидаемых целей.

Нереалистические конфликты возникают на основе депри-вации и фрустрации, проистекающих из процесса социализа­ции и из более поздних обязательств взрослых ролей, или же, как мы видели ранее, они становятся результатом трансформа­ции изначально реалистического антагонизма, который не на­шел выражения. В то время как первый тип конфликта имеет место между самими фрустрированными агентами в ожидании достижения конкретных результатов, второй тип состоит в ослаблении напряжения посредством агрессивного действия по отношению к меняющимся объектам. Первый тип конфлик­та рассматривается участниками как средство достижения реалистического результата; средство, от которого можно отказаться, если другое покажется более эффективным для дости­жения того же результата. Второй тип конфликта не предостав­ляет такой возможности, так как удовлетворение проистекает из агрессивного действия самого по себе.

 

 

Дж. Тернер

ПРИЧИНЫ КОНФЛИКТА[21] [ПО КОЗЕРУ]

I. Чем больше неимущие группы сомневаются в законности существующего распределения дефицитных ресурсов, тем вероятнее, что они должны будут разжечь конфликт.

А. Чем меньше каналов, по которым группы могут излить свое недовольство по поводу распределения дефицит­ных ресурсов, тем более вероятно, что они должны усо­мниться в законности.

1. Чем меньше в неимущих группах имеется организа­ций, между которыми распределяется эмоциональная энергия членов этих групп, тем более вероятно, что неимущие группы, не имеющие других поводов для жалоб, должны усомниться в законности.

2. Чем больше личные лишения членов неимущих групп, не имеющих возможности излить свое недовольство, тем более вероятно, что они должны усомниться в за­конности.

Б. Чем больше члены неимущих групп пытаются перейти в привилегированные группы, чем меньше допускаемая при этом мобильность, тем вероятнее, что они не станут придерживаться законности.

II. Чем больше обнищание групп из абсолютного превращает­ся в относительное, тем более вероятно, что эти группы ста­нут зачинщиками конфликтов.

А. Чем в меньшей степени социализация, испытываемая членами неимущих групп, порождает у них внутреннюю личную принужденность, тем более вероятно, что они должны испытывать относительное обнищание.

Б. Чем меньше внешних принуждений испытывают члены неимущих групп, тем больше вероятность того, что они испытывают относительное обнищание.

 

 

Дж. Тернер

ОСТРОТА КОНФЛИКТА[22] [ПО КОЗЕРУ]

I. Чем больше осуществляется условий, вызывающих воз­никновение конфликта, тем он острее.

II. Чем больше эмоций вызывает конфликт у тех, кто в нем участвует, тем острее сам конфликт. А. Чем больше участников конфликта связывают первич­ные отношения, тем больше эмоций он у них вызывает,

1. Чем меньше первичные группы, в которых происходит конфликт, тем сильнее его эмоциональный накал.

2. Чем больше связи между участниками конфликта яв­ляются первичными, тем меньше вероятность откры­того выражения враждебности, но тем сильнее она проявляется в конфликтной ситуации.

Б. Чем больше вторичных связей между участниками кон­фликта, тем фрагментарное их участие в нем, тем мень­ше они вовлечены в него эмоционально.

1. Чем больше вторичных отношений, тем конфликты чаще, а их эмоциональный накал слабее.

2. Чем крупнее вторичные группы, тем конфликты чаще, а их эмоциональный накал слабее.

III. Чем более жесткой является социальная структура, тем меньше в ней будет институциализированных средств, позволяющих гасить конфликты и напряженность, тем ост­рее будет конфликт.

A. Чем больше участников конфликта там, где он происхо­дит, связывают первичные отношения, тем жестче структура.

1. Чем менее устойчивы первичные отношения, тем жестче их структура.

2. Чем более устойчивы первичные отношения, тем сво­боднее их структура.

Б. Чем больше вторичных (основывающихся на функцио­нальных взаимосвязях) отношений между участниками конфликта там, где он происходит, тем вероятнее нали­чие институциональных средств, необходимых для того, чтобы погасить конфликт и снять напряженность, тем мягче конфликт.

B. Чем больше механизм управления системой, тем жестче ее структура и острее конфликт.

IV.Чем больше группы, вовлеченные в конфликт, преследуют свои реалистические (объективные) интересы, тем мягче конфликт.

А. Чем больше группы, принимающие участие в конфликте, преследуют свои реалистические (объективные) инте­ресы, тем выше вероятность того, что они попытаются найти компромиссные способы реализовать свои инте­ресы.

1. Чем больше различия в распределении власти между группами, принимающими участие в конфликте, тем меньше вероятность того, что они попытаются отыс­кать альтернативные средства.

2. Чем более жесткой является система, в которой про­исходит конфликт, тем меньше в ней альтернативных средств.








Дата добавления: 2015-03-03; просмотров: 547;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.029 сек.