Лекция 1. 40 страница

Другой вариант аргументации в защиту тезиса о полной автономии гуманитарных наук развил в те же годы один из лидеров баденской школы неокантиан­ства Г. Риккерт (1863— 1936). В отличие от Дильтея он предпочитал именовать гуманитарные науки не как «науки о духе», а как «науки о культуре» (почему для нас сейчас это несущественно). В работе, которая называется «Науки о природе и науки о культуре», Г. Риккерт также начинает с выражения резкого не­приятия той мощной волны позитивизма и натурализ­ма (т. е. попыток распространить естественно-научный метод и на сферу человеческой культуры), которая возникла во 2-ой половине XIX в., и с констатации того, что гуманитарные науки (или науки о культуре) не имеют еще ясного сознания основ своей самостоятель­ности, автономности и независимости от естествозна­ния. А поскольку принято различать науки как по пред­метам, так и по методам, то он и предпринял попытку поиска решающего отличия «наук о природе» от «наук о культуре» как с материальной (т. е. предметной), так и с формальной (т. е. методологической, по методу) точек зрения.

Г. Риккерт обращает внимание, что естествознание конституировалось в единую область благодаря дости­жению единства в понимании сути того главного, что характеризует предмет его интересов, — природы. И это понимание наиболее кратко и точно, считает он, выразил в свое время И.Кант, определив природу как «бытие вещей, поскольку оно определено общими за­конами»». С этой точки зрения, говорит Риккерт, един­ственным понятием, которое логически противостоит природе, это понятие ИСТОРИИ как единичного бы­тия во всей его неповторимой индивидуальности. Ре­шающий же шаг в его аргументации заключается в том, что, с его точки зрения, исторический метод в собствен­ном смысле слова имеет место только в связи с поня­тием человеческой культуры. Главное же отличие куль­туры от природы заключается в том, что, если явления природы возникли как бы «сами собой», то явления культуры всегда продукты целенаправленной и цен­ностно-ориентированной человеческой деятельности.


 

Глава I На жри it единству зстествеиив-щчивй и гуманитарной культуры

«Как бы широко мы ни понимали эту противополож­ность, — пишет Г. Риккерт, — сущность ее остается неизменной: во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой-нибудь признанной челове­ческой ЦЕННОСТИ, ради которой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком; и наоборот, все, что возникло и выросло само по себе, может быть рассматриваемо вне всякого отношения к ценностям, а если оно и на самом деле есть не что иное, как природа, то и должно быть рассматриваемо таким образом1. «Легко показать, — продолжает он далее эту мысль, — что эта противопо­ложность природы и культуры...действительно лежит в основе деления наук. Религия, церковь, право, госу­дарство, нравственность, наука, язык, литература, ис­кусство, хозяйство, а также необходимые для его фун­кционирования технические средства являются, во всяком случае на определенной ступени своего разви­тия, объектами культуры или культурными благами в том смысле, что связанная с ними ценность или при­знается значимой всеми членами общества, или ее признание предполагается2. Так было найдено пред­метное основание для различения «наук о природе» и «наук о культуре».

1 Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре.— М.: Респуб­лика, 1998. С. 55. 2 Там же. С. 55 — 56.

Что же касается формального критерия, то вкрат­це оно сводится к следующему. Целью естественных наук является познание общих законов природы, по­этому ее метод может быть назван генерализирующим (обобщающим). Индивидуальное интересует естествоз­нание только в качестве представителя определенного класса явлений, только как определенный экземпляр ТИПА явлений. Историю же, напротив, интересует именно индивидуальное и неповторимое. История, как выражается Риккерт, «не хочет генерализировать так, как это делают естественные науки». Но с другой сто­роны, она не может интересоваться всем и стремиться изобразить все события человеческой жизни — это попросту физически невозможно. Следовательно, дол­жен существовать какой-то принцип выборки, отбора материала. И он действительно существует: из всей необозримой массы индивидуальных объектов и собы­тий историк всегда останавливает свое внимание толь­ко на тех, которые в своей индивидуальности вопло­щают определенные культурные ценности. Поэтому, как замечает А.Ф. Зотов, поясняя эту мысль Риккерта, «переход Цезаря через Рубикон есть, безусловно, ис­торическое событие, а переход через эту же реку ста­да коров таковым не сочтет никто»1. Ясно, что в силу своей ЗНАЧИМОСТИ для всей последующей обще­ственной жизни человечества переход Цезаря через Рубикон стал явлением историческим. «Итак,— гово­рит Риккерт,— понятие культуры дает историческому образованию понятий такой же принцип выбора су­щественного, какой в естественных науках дается по­нятием природы как действительности, рассматривае­мой с точки зрения общего (законов). Лишь на основе обнаруживающихся в культуре ценностей становится возможным образовать понятие доступной изображе­нию исторической индивидуальности»2. Но с другой стороны, становится ясным, что только человеческая культура представляет собой подлинно ИСТОРИЧЕС­КИЙ универсум, т. е. единственный в своем роде про­цесс последовательного созидания явлений и институ­тов, являющихся носителем определенных ценностей, процесс, который в этой связи и сам наполняется глу­боким смыслом и значимостью, чем он и отличается от просто эволюционных процессов, протекающих в при­роде, в том числе в эволюции живой природы.

1 Зотов А.Ф. Генрих Риккерт и неокантианское движение // Там же, где Риккерт Г. С. 9. 2 Риккерт Г. Указ. соч. С. 91.

Дав на этих двух примерах возможность прочув­ствовать живую ткань весьма продуманной аргумен­тации, сформулируем обобщенную картину тех основ­ных оппозиций, по которым, как выяснилось, происхо­дит раскол двух культур — естественно-научной и гуманитарной.


 

Глава Z. На пути к единству вствстввинр-научнрй и гуманитарий культуры

По предметному основанию:

1) Если природа выступает в естествознании всегда в виде объекта познания, независимого от познаю­щего его субъекта, то в гуманитарной области субъект сам становится предметом познания са­мого себя.

2) Если природа внеисторична, то культура — это и есть исторический процесс созидания все новых и все более совершенных форм значимостей и смыс­лов.

3) Если природа есть царство необходимых законов, то культура — продукт деятельности свободного человека.

4) Если в природе господствует причинность, причин­ные отношения и взаимодействия, то культура есть продукт деятельности человека, преследующего всегда определенные цели и руководствующегося при этом определенными нормами, идеалами 'и ценностями.

5) Если, говоря предельно общим языком, природа есть сфера бытия (сущего), то культура— это прежде всего сфера должного, ценностно нагру­женного.

По методологическому основанию:

1) Если целью познания в естественных науках явля­ется открытие и формулирование общих законов, то целью гуманитарных наук является познание ин­дивидуальных, всякий раз уникальных в своей не­повторимости явлений человеческой культуры.

2) Если главной операцией, с помощью которой по­стигаются конкретные явления природы в рамках естествознания является их ОБЪЯСНЕНИЕ (как ча­стных случаев общих законов), то главной опера­цией в сфере гуманитарного знания является ПОНИМАНИЕ культурно-исторических явлений путем постижения того смысла, носителями кото­рого они являются, методами диалога, эмпатии (со­чувствия, со-переживания), герменевтики (истол­кования, интерпретации) и др.

Все эти оппозиции (а число их, видимо, можно увеличить) стали предметом как тщательного анализа, так и ожесточенных дискуссий в течение всего XX в. Их не мог обойти вниманием ни один сколь-нибудь крупный ученый-исследователь или философ, ни одно направление как в области специфически человековед-ческой проблематики (философская и культурная ант­ропология, этнография, этнология и пр.), так и в обла­сти теоретической культурологии. Из авторов, внесших наиболее значительный вклад в дальнейшее проясне­ние всей этой проблемной области еще в первой поло­вине XX в., заслуживает быть отмеченным прежде все­го Э. Кассирер (1874— 1945). В своей монументальной трехтомной «Философии символических форм» и осо­бенно в некоторых последующих трудах («Логика наук о культуре», «Натуралистическое и гуманистическое обоснование философии культуры» и др.). Э. Кассирер, опираясь на труды своих предшественников (В. Диль-тея, Г. Риккерта, Э. Гуссерля и др.), во-первых, суще­ственно углубил понимание логико-методологической специфики понятий теории культуры (таких, как фор­ма, стиль, композиция и др.) на фоне и в сопоставле­нии с фундаментальными понятиями классического ес­тествознания (вещь, закон, причинность, пространство, время и др.), а, во-вторых, одним из первых (если не первым) выявил глубокие парралели между понятия­ми теории культуры и понятиями нового, только нарож­дающегося тогда неклассического естествознания (ре­лятивистские понятия пространства и времени, нео­днозначная, статистическая причинность в квантовой теории, понятие целостности живого в теоретической биологии, структуры (гештальта) в гештальт-психоло­гии и др.). Тем самым он с полным правом может рас­сматриваться как основоположник современного (как мы увидим далее) подхода и современного стиля рас­смотрения проблемы соотношения двух культур.

В 50 — 60-е гг. эта работа была продолжена, с одной стороны, в русле набиравшего тогда силу и популяр-нось структурализма (К. Леви-Стросс и др.), а, с дру­гой,— по линии дальнейшей разработки проблематики герменевтики как специфического метода гуманитар­ных наук (Г.Г. Гадамер и др.). 70-е гг. XX в. были отме­чены новой развилкой. В это время, с одной стороны, начинает набирать силу и популярность постструкту­ралистское и постмодернистское движение (М. Фуко, Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида и др.), представители кото­рого пошли по пути дальнейшей углубленной (но не всегда оправданной) проблематизации всей антропо­логической и гуманитарной проблематики, а, во-вторых, складывается движение нового (эволюционного) нату­рализма, представители которого увидели в новейших разделах естественных и математических наук (кибер­нетика, теория информации, синергетика, социобиоло-гия, этология и мн. др.) мощный ресурс для обогаще­ния научного инструментария при исследовании про­блем человека, общества, культуры и т. д. Результаты, полученные именно в рамках этого второго, натурали­стического направления, дают все основания говорить, что естествознание XX в. сделало решительный шаг в направлении преодоления раскола двух культур. И главный парадокс состоит в том, что процесс этот идет в направлении, обратном по отношении к ожида­ниям позитивистов XIX в. Они ведь, как мы теперь знаем, ожидали, что по мере своего как бы «взросле­ния» социально-гуманитарные науки все более и бо­лее будут приобретать тот образ «настоящей науки», который приобрели к середине XIX в. все естествен­ные науки, т. е. освобождаться от всякого налета теле­ологии и аксиологии, этих, как тогда считалось, чисто мифологических и антропоморфических пережитков; и что это даст возможность объяснять социальные и культурные явления и институты на основе чисто при­чинных взаимодействий и законов (вспомним И. Тэна). Нужно со всей определенностью подчеркнуть, что эти ожидания не явились полностью беспочвенными. Бо­лее того, они во многом оправдались. Но процесс раз­вития наук в XX в. приобрел значительно более слож­ный, неожиданный и интересный характер. Вскрытие причинных механизмов и формулировка законов фун­кционирования общественных явлений и артефактов культуры вовсе не потребовали отказа от понимания их как продуктов свободной творческой человеческой деятельности, наполненных глубоким смыслом и зна­чимостью. Более того, сами естественные науки по


 

мере вовлечения в орбиту своих научных интересов все более сложных и все более системно организованных объектов все чаще стали допускать в состав своих фун­даментальных теорий и объяснительных схем такие понятия, которые, как думалось раньше, являются ис­ключительной прерогативой наук о человеке и гума­нитарных наук, в том числе и понятия истории, цели, смысла, значимости, ценности и др. А это означает, что природа в естествознании конца XX —начала XXI в. вдруг обнаруживает черты, близкие человеку, челове­ческому миру, а научная картина мира, которая скла­дывается на наших глазах, включает в себя и природу, и человека, и культуру как органически взаимосвязан­ные части единого в своей основе целостного Универ­сума. Представляется, что развитие науки XX в. (и здесь особое место принадлежит биологии) дает веские ос­нования считать, что раскол между естествознанием и гуманитарной сферой если и не преодолен, то во всяком случае решительно и неумолимо начинает пре­одолеваться. Этот процесс идет на самых разных уровнях общности и в самых разных формах: и на уровне чистой логики, когда, опираясь на известные результаты в области модальной и деонтической логик, делаются попытки доказательства ложности противо­поставления, скажем, объяснения пониманию (и наобо­рот) и, соответственно, естествознания гуманитарному знанию; и на более конкретном уровне построения те­оретических моделей возникновения, функционирова­ния и эволюции сложных систем любой природы в рамках кибернетики, теории информации, синергети­ки и других междисциплинарных подходов и направ­лений в науке 2-й половины XX в.; и наконец, на уров­не теоретических идей и построений в рамках более специальных областей физики, биологии, культурной антропологии, психологии и т. д., (скажем, квантово-ре-лятивистская космология и астрофизика, этология и генетика поведения животных и человека, социобио-логия, гуманистическая психология и т. д.), из которых выстраивается современная научная картина мира и человека, самым радикальным образом отличающаяся от той, из которой исходили участники дискуссий по проблемам соотношения «наук о природе» и «наук о культуре» первых десятилетий XX века.

Пожалуй, самые радикальные и наиболее опреде­ленные и неоспоримые изменения в этой картине произошли по линии «внеисторическая природа — историческая культура». С объединением идей теории относительности и квантовой механики, физики эле­ментарных частиц и космологии в рамках теорий Боль­шого взрыва, расширяющейся и раздувающейся Все­ленной и других (что окончательно обрело свои очер­тания в рамках «стандартных» вариантов этих теорий лишь к середине 80-х гг. XX в.) все известные уровни структурной организации Универсума: от элементар­ных частиц, атомов, молекул и молекулярных комплек­сов до звездных и звезднопланетных систем, от про­стейших органических молекул, самовоспроизводя­щихся химических гиперциклов до живых организмов и биосферы в целом, от первых предгоминидов до человека и человеческого общества современного типа, от простых коммуникативных сигналов до человечес­кого языка, от первых проблесков сознания до наивыс­ших продуктов духовной творческой деятельности — все это предстает в современной картине мира как части единого в своей каузальной и номонологической основе Космоса и как последовательные этапы процес­са его эволюционно-исторического развития, длящего­ся, приблизительно, 15 миллиардов лет. В последнее десятилетие ушедшего века весь этот богатейший ма­териал из различных областей естествознания XX в. был подвергнут глубочайшей теоретической проработ­ке с позиций синергетики, динамики нелинейных сис­тем и теории информации. В работе В. Эбелинга, А. Эн-геля, Р. Файстеля «Физика процессов эволюции. Си-нергетический подход» представлен один из таких грандиозных опытов синтетического, междисципли­нарного подхода к теоретической реконструкции про­цесса эволюционно-исторического развития Универ­сума как единого целого по линии: космическая эво­люция (от Большого Взрыва до образования химических элементов, на одном уровне, и звезд и пла­нет — на другом); химическая эволюция (вплоть до об-


 

разования сложных органических соединений); гео­логическая эволюция (образование структур земной коры, гор, воды и т.д.); возникновение и эволюция протоклетки; дарвиновская эволюция видов животных и растений; также экосистем живой природы; эволю­ция человека (развитие труда, языка и мышления); эволюция общества; эволюция информации и обмена информацией (обогащение и хранение знания, разви­тие связи, науки и т.д.). «Исследование процессов эволюции, — формулируют свое кредо авторы, — принесли в физику новое мышление и новый метод работы, которые до того были достоянием только био­логических и общественных наук: историческое мыш­ление и исторический метод... Авторы настоящей книги убеждены, что перед эволюционными метода­ми открывается прекрасное будущее, и усматривают в их разработке основное назначение физики процес­сов эволюции»1.

Серьезные коррективы в классической трактовке природы научной деятельности произошли в науке XX в. и по линии «объект — субъект». Первый серь­езный удар по наивно-догматическому представлению классической науки о возможности (и даже необхо­димости) четкого проведения разграничительной ли­нии между субъектом и объектом познания, как изве­стно, был нанесен копенгагенской интерпретацией квантовой механики. Хотя статус этой концепции в деталях до сих пор вызывает разногласия и обсужда­ется, основной урок, вытекающий из нее и сформули­рованный В.Гейзенбергом в словах: «Мы должны по­мнить, что то, что мы наблюдаем, — это не сама при­рода, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постанов­ки вопросов»2, — вряд ли на сегодня может быть ос­порен.

1 См. Эбелинг, Энгель А., Файстель Р. Физика процессов эволю-• ции.'Синергетический подход. М., 2001. С. 10. . 2 Гейзенберг В.. Указанное сочинение. С. 27.

С другой стороны, развитие психологии показало, что, вопреки сторонникам «понимающей психологии» начала XX в. (противопоставлявших ее «объясняющей психологии», ориентированной на методы и идеалы научного познания естественных наук XIX в.), внутрен­ний, субъективный, душевный и духовный мир челове­ка вполне доступен объективирующему научному по­знанию методами эмпатии и психоаналитической гер­меневтики. Так, выдающийся американский психолог, представитель гуманистического направления в пси­хологии XX в. К. Роджерс в статье «К науке о лич­ности» подчеркивал: «Это направление ведет к НА­ТУРАЛИСТИЧЕСКОМУ (выделено нами), эмпатичес-кому, тонкому наблюдению мира внутри значений индивида. Таким образом, вся сфера человеческих состояний в полном своем объёме открывается для ис­следования...

Это течение содержит в себе истоки новой науки, которая не побоится заниматься проблемой личности — личности как наблюдателя, так и наблюдаемого, — используя как субъективное, так и объективное позна­ние. Оно проводит в жизнь новый взгляд на человека как на субъективно свободного, выбирающего, созда­ющего свое «Я», ответственного за него»1.

1 Роджерс К. К науке о личности // История зарубежной пси­хологии. Тексты. М.: МГУ, 1986. С. 213.

Не менее напряженные и интересные дискуссии шли в XX веке и по линии других выделенных выше оппозиций: «необходимость— свобода», «причин­ность — телеология» (или, по другой терминологии, — «каузальность— целевой подход»), «фактическое — должное», а также оппозиции «объяснение — понима­ние», которая в известной мере интегрирует все пре­дыдущие оппозиции, выражает их в обобщенной фор­ме. Эта проблема оказалась в центре внимания специ­алистов по логике и философии науки в 60 — 70-х годах XX в. В связи с тем, что в эти годы шел процесс интен­сивного становления таких новых систем логики как деонтическая логика, логика норм и оценок, модальная логика и др., появилась надежда на общее решение проблемы чисто логическими средствами. О стиле и возможностях этого подхода можно составить пред­ставление по работам А.А. Ивина, давно и плодотворно работающего в этой области1.

1 См., напр., Ивин А.А. Ценности в научном познании // Ло­гика научного познания. Актуальные проблемы. М., 1987; Иви-нА.А. Истина и ценность // Мораль и рациональность. М., 1995 и др. 2 Ивин А.А. Ценности и проблема понимания // Полигнозис, 2002, № 4. „С. 137.

В одной из своих последних публикаций он пред­принял решительную попытку обосновать положение о единстве естественно-научного и гуманитарного зна­ния, исходя из тезиса о том, что объяснение и понима­ние есть универсальные операции мышления, взаим­но дополняющие друг друга. «Долгое время, —отмеча­ет он, — вни противопоставлялись одна другой. Так, позитивизм считал объяснение если не единственной, то главной функцией науки, а философская герменев­тика сферу объяснения ограничивала естественными науками и понимание выдвигала в качестве основной задачи наук гуманитарных. Сейчас становится все более ясным, что операции объяснения и понимания имеют место в любых научных дисциплинах — и есте­ственных, и гуманитарных — и входят в ядро исполь­зуемых ими способов обоснования и систематизации знания»2. В основе рассуждений А.А. Ивина лежит кон­цепция двойственности всех принципов и общих зако­нов научной или иной теории. Это означает, что все они представляют собой описательно-оценочные (или дескриптивно-прескриптивные) выражения. В зависи­мости от ситуации своего использования они или опи­сывают или оценивают, но нередко даже знание ситу­ации не позволяет с уверенностью сказать, какую из этих двух функций выполняет рассматриваемое выра­жение. Решающим пунктом в этой концепции являет­ся утверждение, что моральные принципы также от­носятся к двойственным выражениям. В них содержит­ся описание сферы моральной жизни и опосредованно этими же принципами предписываются определенные формы поведения. Таким образом «проблема обоснова­ния моральных принципов — это проблема раскрытия


 

1 Ивин А.А. Истина и ценности. С. 40 — 42.

их двойственного, дескриптивно-прескриптивного ха­рактера. Принцип морали напоминает двуликое суще­ство, повернутое к действительности своим регулятив­ным, оценочным лицом, а к ценности — своим «дей­ствительным», истинностным лицом: он оценивает действительность с точки зрения ее соответствия цен­ности, идеалу, образцу и одновременно ставит вопрос об укорененности этого идеала в действительности»1. То же верно и для общих утверждений естествозна­ния, хотя в обычной практике научного познания явно доминирует их описательная функция. Начало было положено возникновением кибернетики и теории ин­формации. Кибернетика ввела и легализовала приме­нительно к описанию природных (и прежде всего — живых) процессов такие телеологические понятия как «цель», «функция», а теория информации такие каза­лось бы сугубо аксиологические и гуманитарные по­нятия как «ценность» и «смысл». Долгое время, осо­бенно в отечественной литературе, значимость кибер­нетики и теории информации для преодоления раскола двух культур рассматривался лишь с точки зрения возможности повышения уровня строгости и точности рассуждений в тех разделах гуманитарных наук («на­уках о культуре»), в которых можно было продуктивно пользоваться их методами. Но у этого процесса была и другая сторона. Использование понятий и методов кибернетики и теории информации в технической сфере и в области естествознания означало наделение чисто человеческими чертами не только живые орга­низмы (и живые системы вообще), но и не живые ав­томатические системы. В свое время это вызвало це­лую бурю возражений со стороны механистически — позитивистски ориентированных философов науки. Реки чернил были затрачены на то, чтобы доказать, что все эти телеологические, семантические и аксиологи­ческие понятия в применении к живым формам и тех­ническим системам имеют смысл не более как «эври­стических метафор», что все они используются в есте­ствознании сугубо «в условном смысле». Строились

'* Чернавский Д.С. Информация, самоорганизация, мышление. С. 153.

хитроумные логические схемы, чтобы продемонстри­ровать полную сводимость телеологических утверж­дений (даже и применительно к описанию поведения человека и человеческих действий, не говоря уже о просто живых организмах или искусственных авто­матических устройствах) в сугубо причинные. Одна­ко, вопреки ожиданиям, этот процесс экспансии теле­ологических и аксиологических понятий при НАУЧ­НОМ описании сложных естественных систем любой природы со временем только усилился. И в настоящее время, когда появилась возможность объединения методов теории информации, нелинейной динамики и теории самоорганизации (т. е. синергетики) для пост­роения конструктивных моделей происхождения жиз­ни, сознания, мышления, языка, культуры и т. д,, эти вопросы вновь стали в высшей степени злободневны­ми. В самом деле, становится все более очевидным, что центральным базовым понятием при научном осмыс­лении феноменов жизни, сознания, мышления являет­ся понятие информации. Но не просто информации, а информации осмысленной и ценной. Ценность же ин­формации зависит от цели, с которой эта информация используется. И тогда, как пишет известный отече­ственный специалист по биофизике Д.Г. Чернавский, вновь «возникнет вопрос: могут ли другие живые су­щества, включая простейших, ставить перед собой цель? Ответ известен: главная цель — выживание — имеется у всех живых существ. У человека она, как правило, осознана; у простейших — не осознана, но это не значит, что она отсутствует. Отсюда ясно, что цен­ность информации — понятие содержательное и даже необходимое для описания живой природы. Оно связа­но с высшим свойством живой природы — способности живых существ к целеполаганию»1. Именно такое по­нимание информации, как подчеркивает Д.Г. Чернав­ский, «позволяет понять такие тонкие явления как воз­никновение жизни и механизма мышления с естествен­но-научной точки зрения. Иными словами — постро­ить мост между естественными науками и гуманитар­ными»'.

2 См. Wilson Я. О. Sociobiology. The New Synthesis, Cambridge (Mass.) et al., 1975.

В этом мощном процессе взаимного сближения методов и концептуальных оснований естественных и гуманитарных наук особое место принадлежит совре­менной биологии, точнее, — той обширной междисцип­линарной сферы научного исследования мира чисто человеческих и гуманитарных ценностей (политики, морали, познания, языка, мышления, художественного творчества и пр., и пр.), основу и центральное ядро которой составляет современная биология в целом и дарвиновская теория эволюции путем естественного отбора (в ее современной генетической интерпретации, разумеется) в особенности. Именно с возникновением и бурным развитием в последней четверти XX в. этой сферы заговорили о возрождении натуралистической линии в философии, о современном эволюционном на­турализме. Имея в виду, однако, что современный эво­люционизм явно приобрел «глобальный» характер, эту часть эволюционистской натуралистической филосо­фии, возможно, уместнее именовать, -~- как это все чаще делается в последнее время, — биофилософией. В широком общественном сознании факт ее рождения обычно связывается с выходом в свет в 1975 г. книги известного американского энтомолога Э. Уилсона «Со-циобиология. Новый синтез»2, породившей, с одной стороны, целое «социобиологическое движение», а с другой, — вызвавшей целую бурю протестов и раз­личных критических отзывов. В чем только не обвиня­ли Э. Уилсона и других социобиологов: в генетическом детерминизме, биологическом редукционизме, попыт­ке полной замены философской этики биологической наукой и т. д., и т. п., не говоря уже о чисто политичес­ких и идеологических обвинениях и ярлыках. Какая-то доля вины за это совершенно превратное понимание целей и задач социобиологии лежит, правда, и на са­мом Уилсоне, который в первых своих публикациях (в том числе и в монографии «Социобиология. Новый синтез») не скупился на такие размашистые формули­ровки, призывы и обещания, как создать «новую науку о человеке», «изъять этическую проблематику у фило­софии и биологизировать ее», «превратить все гума­нитарные науки в один из разделов этологии, одного из видов животного царства на Земле» и т. д. Между тем, как выяснилось, социобиология вовсе не собира­ется покушаться ни на один из результатов философии, этики, культурной антропологии и любой другой гума­нитарной дисциплины. В ее притязаниях на объясне­ние этих феноменов понятийными средствами биоло­гических наук (генетики, физиологии ВНД, теории ес­тественного отбора и др.) не больше «незаконной» редукции и столь же мало претензий на «замену» со­циальных и гуманитарных наук биологией, чем со­держащихся в биохимии и биофизике, в их попытках объяснить специфические биологические процессы в понятиях и терминах «обычных» физики и химии. Со­циобиология, как известно, интегрируете себе данные всего разветвленного комплекса биологических дис­циплин, имеющих отношение к социальному поведе­нию различных групп живых организмов (этологии, приматологии, зоопсихологии и многих др.). А по мере все более полного и все более достоверного накопле­ния этих данных становилось все более очевидным как широко представлены в живой природе черты поведе­ния, которые человек в течение тысячелетий склонен был считать «сугубо человеческими» (например, взаи­мопомощь, забота о потомстве, ухаживание, альтруизм и др.). Важным этапом на пути к социобиологии яви­лось построение строгих генетико-популяционных мо­делей эволюционного формирования таких «человеко­подобных» форм поведения, формируемых и закрепля­емых механизмами дарвиновского естественного отбора (родственный отбор, реципрокный отбор и др.). А пос­кольку никакого сомнения в- том, что человек также является продуктом биологической эволюции, быть не могло, возникал вопрос: как далеко можно было пойти








Дата добавления: 2014-12-18; просмотров: 841;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.011 сек.