ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 66 страница. Эстетическая и философская концепция творчества Абовяна нашла целостное выражение в романе «Раны Армении»

Иллюстрация:

Х. Абовян (1809—1848)

Рисунок Л. фон Майделя, 1831 г. (?)

Эстетическая и философская концепция творчества Абовяна нашла целостное выражение в романе «Раны Армении», написанном в 1840 г. и впервые опубликованном в 1858 г. Положив в основу романа события периода русско-иранской войны 1826—1828 гг. и вхождения Восточной Армении в состав России, Абовян художественно осмысливает историческое значение этого события для армянского народа и с горячей симпатией благословляет народ-освободитель. Идейная и эстетическая программа писателя изложена в «Предисловии» к роману, где подчеркнута мысль о необходимости создания национальной литературы, способной пробуждать патриотизм и объединять людей.

Герои романа выражают свои чувства с напряженной эмоциональностью. Автор повсюду сопровождает своих героев, разделяет их радости и страдания, философски осмысляет красоту человеческих чувств. Есть любовь, родители, дети, товарищи, и прекрасны чувства, даруемые ими, но есть еще и родина, которая тоже достойна любви, есть раны родины,

458

нуждающиеся в исцелении. Мир тщетен, и смерть неизбежна, значит, истинна лишь добрая память, которая воздается только за патриотические дела: «Так мир устроен. Дела твои, одни дела сохранят твое имя. Только любовь к родине сохранит память о тебе, любовь к народу сбережет живыми твои деяния, заставит чтить тебя наравне со святыми», — писал Абовян.

Носителем эстетического идеала Абовяна в романе «Раны Армении» выступает главный герой Агаси. Выходец из деревенской среды, обладая природной мудростью, интуицией, он разрушает патриархальную ограниченность этой среды и достигает понимания духа эпохи. Абовян наделяет своего героя чертами романтической личности, обнаруживая в нем стихийную силу национального героического характера.

Роман «Раны Армении» вдохновлен историческим оптимизмом, верой в будущее армянского народа, связавшего свою судьбу с русским народом. Свой роман Абовян заключает такими словами: «Откройте чело, ликуйте непрестанно; сладостная сестра моя Волга всегда отныне будет заботиться о Вас. Я всю свою приязнь выказал ей, она всю благость свою даст вам, сыны мои. Эта нерасторжимая связь, эта святая любовь останутся между нами вековечно. Укрепляйте силы свои, сыны Арама, пребывайте в любви и согласии. Любовь и мир всем народам и племенам даруют благоденствие». Изменения в жизни армянского народа, приобщение его к достижениям передовых наций заряжало просветительско-демократическое мировоззрение Абовяна духом революционного патриотизма, который в исторических условиях Закавказья принимал форму национально-освободительного движения. Положительно оценивая историческое значение присоединения Восточной Армении к России, Абовян с горячей симпатией относился к русской освободительной мысли, к идеям декабристов и интеллигентов-разночинцев. В этом смысле он был одним из первых мыслителей, сблизивших освободительное движение Закавказья с общероссийским освободительным движением и тем самым создавших почву для революционно-демократического течения в этом регионе.

По жанру «Раны Армении» — роман-эпопея, героико-трагическая по своему содержанию. Абовяна считали своим предшественником писатели как романтического, так и реалистического направлений. Главный герой романа «Раны Армении» Агаси — предшественник романтического бунтаря литературы следующего этапа национально-освободительного движения. «Раны Армении» сыграли большую роль в становлении и развитии реализма в армянской литературе. Формирование реалистического романа в 50—60-х годах («Вопрошение мертвых» М. Налбандяна, «Сос и Вардитер» П. Прошяна, «Арутюн и Манвел» Г. Агаяна и др.) было обусловлено непосредственным влиянием этого произведения.

Первая половина XIX в. является целостным периодом в истории новой армянской литературы. Литературный процесс был выведен из эмпирически-стихийного состояния на уровень познания эстетических принципов художественного метода (классицизм, романтизм, сентиментализм). В этот период в литературу вошли разнообразные жанры (эпопея, драма, роман, повесть, рассказ, поэма, элегия, лирическое стихотворение) и расширились ее изобразительные возможности как средства художественного познания действительности; раскрылся внутренний мир самоценной личности во всей красоте ее духовного бытия и, наконец, армянская литература обогатилась художественным опытом мировой литературы.

Литературы Средней Азии и Казахстана [первой половины XIX в.]

459

ВВЕДЕНИЕ

Народы Средней Азии и Казахстана (а по принятой в некоторых отечественных дореволюционных и зарубежных исследованиях терминологии — Мавераннахра или Трансоксании) первой половины XIX в. не представляли собой еще ни социально-экономической, ни тем более культурно-исторической общности, хотя известные предпосылки и тенденции ее последующего образования уже существовали. В политическом и экономическом планах они складывались благодаря постепенной переориентации разобщенных и терзаемых междоусобицами феодальных владений и родоплеменных образований на централизованное Российское государство. В широком же социально-культурном контексте неуклонно набирала силу идея объединения раздробленных племен и народностей, росло сопротивление феодально-патриархальному угнетению, развивалась критика религиозно-конформистских доктрин и концепций, наметился отход от мусульманской ортодоксии, зрели просветительские настроения. Становилось возможным и объективно-исторически необходимым приобщение среднеазиатских народов к национально-освободительным движениям и русской революционно-демократической мысли, упрочению научных, культурных и литературных контактов с прогрессивными деятелями России.

У многих кочевых и полукочевых народностей (киргизов, части туркмен, казахов, каракалпаков) не было не только единой хотя бы и родоплеменной общности, но даже религиозное сознание находилось на разных уровнях. Как указывал еще В. В. Бартольд, к примеру, киргизы «и в XIX веке, как и в XVI, почти совершенно не были знакомы с догматами и обрядами ислама».

При этом консервация феодально-патриархальных отношений в разобщенных и враждующих между собой ханствах, помноженная на религиозную нетерпимость, препятствовала общению с Европой и Передней Азией. У редких в начале века миссионеров, путешественников — географов и естествоиспытателей (как русских, так и европейских) культурное положение в Туркестане оставляло впечатление замкнутости духовной жизни, обособленности от внешнего, немусульманского мира и слабости контактов между близкими в историко-культурном отношении народностями.

В познании культуры Востока в начале XIX в. Россия делала лишь первые шаги. Достаточно отметить, что первые переводы Корана — основной законодательной и религиозно-философской книги мусульман, являющейся в то же время и литературным памятником, — появились в России лишь в конце XVIII в. Один из них — перевод М. И. Веревкина — послужил источником для пушкинского цикла «Подражаний Корану». Военно-стратегические и экономические интересы царизма, с одной стороны, помогали деятельности различных торговых и научно-изыскательских экспедиций, посылаемых правительством на Восток, а с другой — препятствовали интенсивному культурному обмену ввиду своей откровенно колониалистской устремленности.

В это время и Западная Европа только открывала для себя поэтические сокровища народов Востока, в том числе и среднеазиатских, но знакомство это протекало в то время не особенно активно. Вот лишь два примера. Первое издание «Западно-восточного дивана» (1819) Гёте, произведения, которое знакомило европейского читателя с именами Фирдоуси, Хафиза, Саади, Руми, Аттара, Низами — корифеев средневековой восточной классики, не было распродано еще и перед первой мировой войной. А книга Э. Фицджеральда «Рубайят Омара Хайяма» (1859), благодаря которой, по единодушному мнению исследователей, гуманистическое творчество этого поэта XI в. завоевало Европу и возродило внимание и интерес к себе на родине, ряд лет пролежала в лавке лондонского издателя и книгопродавца, не заинтересовав ни одного покупателя. Лишь с конца 60-х годов XIX в. «интерес к произведению стал распространяться со скоростью степного пожара, захватив другие страны Европы и Соединенные Штаты Америки» (В. Н. Зайцев).

Таким образом, не только внутренние факторы, но внешние обстоятельства мало способствовали консолидации как духовной, так и художественной.

На территории Средней Азии с конца XVIII в. существовали три крупные феодальные деспотии

460

— Бухарский эмират, Хивинское и Кокандское ханства, культурное общение между которыми ввиду постоянной вражды было крайне затруднено и малоэффективно. Таджикская и узбекская, отчасти туркменская литературы, развивающиеся при дворах правителей этих ханств, не осознавали себя литературами, имеющими свою ярко выраженную национальную субстанцию и обладающими многими общими, хотя и разной временной протяженности, литературными традициями и фольклорными истоками. Лишь после того, как во второй половине XIX в. завершился процесс вхождения этих народов в состав России, начал бурно развиваться и процесс национального самосознания, затронувший все сферы их общественно-политической и духовной жизни, в том числе и литературу. И объективно — как другая сторона этого процесса — формировалось и осознание общности судеб этих литератур, приобретающей значение уже не только в рамках регионального развития, но и гораздо шире — как осознание необходимости преодоления обособленности, как закономерное условие общественного прогресса, обогащения и взаимодействия с русской литературой и через ее посредство с литературами других народов России и западного мира.

При обобщающей характеристике этих литератур следует иметь в виду неравномерность их развития, разные идеологические и эстетические уровни, на которых они в ту пору находились. Преодолеть эти различия стало возможным лишь после Великого Октября, т. е. спустя столетие. Известно, что литературы народов Средней Азии и Казахстана обладают богатейшим фольклорным наследием. Но если художественно-эстетическое сознание киргизов, казахов, каракалпаков, отдельных племен кочевых туркмен выражалось в фольклоре, который благодаря высокоразвитому искусству импровизации создавался буквально на глазах, то таджики, узбеки, туркмены, проживавшие в пределах Хивинского ханства и Бухарского эмирата, постоянно опираясь на устно-поэтическое творчество своих народов, развивали литературы, обладавшие многовековой профессиональной письменной традицией. И потому, что язык фарси был языком высокой поэзии и культуры, таджико-персидская классика, начиная от Рудаки и кончая Джами, оказывала благотворное влияние не только на традицию и художественное сознание таджикского народа, но и всего региона, сохраняя свое живое значение. То же можно сказать и об узбекской литературе — от общетюркского памятника «Благодатное знание» Юсуфа Баласагунского, который «является первым, старейшим и пока единственным сочинением на одном из тюркских языков, основанным на мусульманской идеологии и пропагандирующим эту идеологию» (А. Н. Кононов) до сочинений Навои. Оценивая истоки общности этих литератур в перспективе их развития, следует иметь в виду, что многие поэты и деятели культуры были двуязычными и даже трехъязычными. И наследие многих из них входит органической частью в историю узбекской, уйгурской, туркменской, таджикской литератур. Творчество классика туркменской литературы XVIII в. Махтумкули и в XIX в. сохраняло значение образца не только по своим выдающимся художественным достоинствам, но в силу того, что его поэзия была одухотворена объединительными, миролюбивыми идеями, глубоко новаторскими и актуальными для того времени, и пользовалась популярностью во всех тюркоязычных литературах.

Однако само понятие «развитие» было весьма неоднозначным применительно к литературе рассматриваемой эпохи. Типичной для многих современных европейских востоковедов является точка зрения на характер и содержание литературы этого периода как на период скорее стагнации, упадка, наступивших в Новое время, по сравнению со средневековьем, чем поступательного развития. Но, хотя элементы стагнации действительно замечались, в особенности при дворах эмира бухарского, кокандского и хивинского ханов, все же эта точка зрения теперь уже не представляется вполне объективной и справедливой. В последние годы она все более активно опровергается не только ввиду переоценки многих явлений на основе огромной текстологической и изыскательской работы, которая ведется широким фронтом, но и на основе анализа и пересмотра литературных явлений с новых методологических позиций. Авторы очерков истории отдельных литератур подтверждают это положение, поскольку не только вводят новый материал, почерпнутый из открытых советскими учеными рукописных источников или новых систематизированных фольклорных записей, но и переосмысливают прежние концепции.

Объективные предпосылки для преодоления противоречий социально-культурного устройства, осознание народами Средней Азии своего духовного, этнического и культурно-исторического родства, а не только родства языкового заключались во многих сходных процессах, происходивших как в литературах, так и в устно-поэтическом творчестве. В числе их могут быть отмечены стремление к демократизации литературного языка и отходу от поэтических канонов; понижение общественной ценности

461

эпигонской придворно-панегирической поэзии, заострение критики некоторых сторон действительности, что приводило к усилению роли социальной сатиры, появлению новых сатирических жанров. Сопоставление обличительных произведений, например, узбекского поэта Махмура и туркменского поэта Кемине убеждает в упрочении общих тенденций в поэзии народов Средней Азии. Новые черты обретает и патриотическая лирика, в ней зарождаются и крепнут классовое самосознание народов, ощущение общего врага в лице господствующих классов, разорительности для народа братоубийственных войн и кровавых междоусобиц. И в этом смысле также обнаруживается немало общих черт в творчестве казахского поэта первой половины XIX в. Махамбета Утемисова и туркменских поэтов-воинов Зелили и Сеиди. Процесс обновления затронул образный строй лирических стихотворений, в которых все чаще появляются сравнения и метафоры, взятые из жизни, из фольклорных произведений и понемногу вытесняющие традиционные символы либо наполняющие их злободневным социальным смыслом. Образцы такой лирики можно встретить в диванах поэтов Агахи, Надиры и Увайси, в газелях, кыта и рубаи Форига Хисори, Хазыка, Мадана, в лирике Сеиди, Зелили и Молланепеса, в поэзии казахских акынов.

Суммируя отмеченные выше тенденции, можно сделать вывод о возникновении таких исторически прогрессивных явлений во всех среднеазиатских литературах, которые уже на следующем этапе их истории способствовали более интенсивному процессу взаимодействия, более активному включению их в общероссийский литературный и общекультурный процесс.

461

КАЗАХСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В многовековой истории развития искусства художественного слова казахского народа XIX веку принадлежит особое место. Уже в первой половине этого столетия устное народное творчество переживает период подъема, появляется все больше самобытных индивидуальных авторов, зарождается письменная литература.

Расцвет акынского творчества в первой половине XIX в. особенно знаменателен. Наиболее видные его представители не только создавали новые талантливые произведения, но и сохраняли поэтические предания прошлого. Велика их заслуга в том, что многие образцы народно-героических и социально-бытовых поэм древности дошли до нас.

В это время казахские акыны совершенствовали традицию импровизации. Импровизация, остроумие и находчивость в поэтических состязаниях (айтысах) — это та школа, которую должны были пройти все, кто претендовал на поэтический титул акына. С расцветом акынского творчества казахская литература обогащается новыми для нее поэтическими жанрами, такими, как эпическое сказание, стихи, элегии, политическая лирика, песни; совершенствуется жанр толгау (размышления).

В первой половине XIX в. в жизни казахов происходили существенные социально-экономические изменения, обусловленные добровольным вхождением Казахстана в состав России. Постепенная утрата ханскими потомками былых преимуществ, неуклонный распад феодально-патриархального уклада, а также последствия двойного гнета царских колонизаторов и местных феодалов не могли не отразиться на духовной жизни народа и обусловили изменения в идейно-художественном содержании творчества акынов и жырау (певцов).

Некоторые акыны, например Байток, Жанузак, Нысанбай, Досхожа, прославляли ханов, султанов, оправдывали их жестокость, поддерживали феодально-родовой правопорядок, идеализировали патриархальную старину. Противоречиво творчество двух крупных акынов Дулата Бабатаева и Шортанбая Канаева. Стихи Дулата Бабатаева (1802—1874) были записаны лишь после его смерти. Единственный сборник его стихов был издан Маулекеем в 1880 г. в Казани под названием «Осиет-наме» («Завещание»). Дулат лучше и глубже, чем кто-либо из его современников, видел и отражал противоречия эпохи. Критикуя феодально-патриархальный уклад, он выступал против жестокого отношения царских чиновников, новой администрации к местному населению. Однако, рисуя любую сторону жизни, он неизменно приходил к выводу, что жизнь изменилась не в лучшую сторону, что ее счастливая пора осталась позади («С кочевья предков Арки»). Даже когда Дулат обращается к разработке традиционных тем восточной поэзии о противоборстве добра и зла, дружбы и ненависти, щедрости и скупости, он горько скорбит о прошлом, утверждает, что молодежь перестала уважать

462

родителей, младшие — старших. Он видит эпоху в том, что так резко изменились нравы людей.

Творчество Шортанбая Канаева (1818—1881) как бы дополняет поэтическое наследие Дулата. Единственный поэтический сборник Шортанбая «Шортанбайдын бала зары» («Плач дитяти Шортанбая») впервые был издан в Казани в 1888 г. В этой книге, начиная со стихотворения «Праотец наш пророк Адам» и кончая стихотворением «Все известно единому аллаху», поэт рассматривает те же проблемы, на которые обращал свое внимание и Дулат, но решает их с ортодоксально-мусульманских позиций. По глубокому убеждению поэта, причины неблагоприятных социально-экономических изменений, повлекших за собой изменения в нравственно-этической сфере, кроются в том, что расшатываются основы веры, что люди начали пренебрегать шариатом, т. е. догматами Корана.

Однако оставаясь человеком глубоко религиозным, сторонником феодально-патриархальных нравов, Шортанбай в некоторых стихах, таких, например, как «Проклятый богом бай» и других, правдиво изображает тяжелую жизнь бедняков.

Акыны Шоже Каржаунов (1805—1891), Шернияз Жарылгасов, Суюнбай Аронов (1827—1896) были сторонниками иного направления, они отражали интересы и нужды трудового народа, разоблачали деспотизм феодально-байской верхушки.

Особое место в казахской литературе рассматриваемого периода принадлежит крупнейшему поэту-воину, борцу за народные интересы Махамбету Утемисову (1804—1846). Махамбет как поэт формируется в условиях столкновений и борьбы крестьян с феодалами, ханами, представителями местных властей. Непокорный поэт с молодых лет был постоянно в неладах с баями, стал одним из руководителей известного крестьянского восстания, вспыхнувшего в Букеевской орде против хана Джангира в 1836—1837 гг. Литературное наследие Махамбета настолько тесно связано с этим восстанием, что по его стихам можно проследить все этапы борьбы, начиная с первых шагов восставших до трагического поражения.

В годы, предшествующие восстанию, Махамбет с пламенными стихами обращается к народу, призывает смело подняться против притеснителей («Призыв к народу», «Дело чести», «На наше дело нужен нар» и др.). Поэт не сулит людям легкую победу, откровенно предупреждает о том, что борьба будет суровой и сложной, потребует больших жертв, тяжелых утрат. Его стихи проникнуты уверенностью в справедливости задуманного дела, верой в победу.

Махамбет как один из вожаков, находясь в дни борьбы в передовых отрядах повстанцев, непосредственно участвуя в самых жарких схватках и сражениях, в то же время своими вдохновенными песнями-стихами поднимает боевой дух соратников, поддерживает их в трудные моменты. Стихи, обращенные к восставшим, проникнуты чувством товарищества, заботой и искренним сочувствием к погибшим в бою героям. Его стихи «Обращение к друзьям», «Не печальтесь, мои друзья», «Доблестный сын», «К нам вернется счастье» силой эмоционального воздействия сплачивали и вдохновляли повстанцев.

В творчестве Махамбета художественное воспроизведение героической борьбы народа сочетается с раскрытием социальных причин, приведших к вооруженному восстанию. Это жестокая эксплуатация феодалами, ханами, баями тружеников, слабых и бедных родов, насильственный захват земель, переселение их с насиженных мест и т. д. Поэт с болью говорит о том, как «жизнь положили» и «гибли толпой» доблестные сыны народа. Гневно звучат стихи, обращенные к местному властелину Джангиру и султану Баймагамбету. Смелый и гордый поэт называет их волками, змеями, трусами и лицемерами. Поэзия Махамбета отличается свободолюбием, боевым духом и глубоким оптимизмом.

Произведения Махамбета, созданные в изгнании после поражения восстания, хотя в них и встречаются грустные нотки, вызванные тоской по близким, по родине, также полны надежд; в них нет сожаления по поводу участия в народном восстании. Он верит, что придет время, когда народ расправится с баями («Обращение к султану Баймагамбету»). Воспевая героизм участников восстания, он впервые в истории казахской литературы создает образ народного борца-героя. Свой идеал поэт нашел в лице руководителя крестьянского движения Исатая Тайманова. В характере Исатая поэт особенно подчеркивает его непоколебимое мужество, бесстрашие перед смертельной опасностью, огромную волю и выдержку, а самое главное — беспредельную любовь к народу, готовность отдать жизнь во имя его счастья. Махамбет посвятил Исатаю цикл стихов, в которых народный полководец характеризуется с разных сторон: как преданный и достойный сын своего народа, опора и защитник обездоленных, отважный предводитель, мудрый советчик и добрый друг товарищей по оружию и как нежный, любимый и любящий отец.

Опираясь на поэтические традиции предшествующей и современной ему литературы, Махамбет обогатил ее идейно и тематически. Он ввел

463

в казахскую поэзию политическую лирику, усилил в ней гражданские и патриотические мотивы. Его поэзия отражает бурную эпоху национально-освободительных движений.

Доминирующим в казахской литературе первой половины XIX в. было демократическое направление. В творчестве Махамбета Утемисова оно нашло свое наиболее яркое выражение, став идейно-художественной основой дальнейшего развития литературы и предвосхитив появление таких ее корифеев, как Ибрай Алтынсарин и Абай Кунанбаев.

463

УЗБЕКСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

К концу XVIII в. в Средней Азии образовались три самостоятельных ханства — Кокандское, Хивинское и Бухарский эмират.

Постепенный упадок мировых торговых путей через Среднюю Азию, междоусобная борьба ханств, претендующих на земли и пастбища, внутренние противоречия, жестокая эксплуатация трудового населения приводят к усилению экономической и культурной изоляции ханств друг от друга, что отрицательно сказывалось и на развитии литературы, и на судьбах писателей.

Правящая элита была заинтересована в том, чтобы ханский двор украшали поэты-панегиристы, восхваляющие «мощь» и «великолепие» эмиров и своих покровителей, способствующие укреплению их власти и политического авторитета. Помимо высокопарных касыд придворные поэты слагали и стихи (газели, мухаммасы) на любовно-эротические темы. Они увлекались и сочинением различных тарихов, где, используя цифровые значения букв арабского алфавита, зашифровывали какую-либо историческую дату. Правящие круги, особенно духовенство, одобряли и всячески поддерживали религиозно-мистическую литературу, которая продолжала активно воздействовать на духовную жизнь людей и уводила их от повседневных забот, устрашала картинами потустороннего мира.

Прогрессивная литература, связанная с народными массами, была совестью эпохи. Ее лучшие представители стремились творчески продолжать традиции своих предшественников. Шермухаммад Мунис (1778—1829), Мухаммадриза Агахи (1809—1874), Шавки (1785—1871), Надира (1792—1842), Увайси (1781—1845), Муджрим Абид (вторая половина XVIII — первая половина XIX в.) и другие опирались на гуманистическое наследие основоположника узбекской литературы Алишера Навои. В их стихотворных диванах высокая любовь воспевалась как символ человеколюбия, как основа нравственности. Надира писала: «Человек без любви — не человек, // Если ты человек — предпочти любовь».

В поэзии этого периода из жанров восточной лирики более всего были распространены газели, мухаммасы, рубаи, кыта. Как правило, диваны видных поэтов составлялись из стихотворений, расположенных по буквам алфавита. Новаторским считалось обращение к фольклорным истокам, использование пословиц и поговорок.

В творчестве многих поэтов тема любви была тесно связана не только с традиционными темами вина, весны и веселья, но и с животрепещущими проблемами эпохи. Часто острая критика социальной среды передавалась иносказательно, облекалась в форму переживаний лирического героя-влюбленного. В диванах почти всех поэтов помимо любовных стихов встречаются произведения дидактического, философского, социально-политического характера. Авторы их жалуются на свое незавидное положение в обществе. Сетуя на несправедливость и слепоту рока, Агахи нередко поднимается до гневного обличения миропорядка: «Пусть сломается то колесо, чье вращение ложь, // То, что криво кружится, неся в исступлении ложь!..» (Пер. Н. Павлович).

Хотя некоторые прогрессивные поэты так или иначе были связаны с ханским двором (так, Мунис, Агахи были мирабами — распределителями воды, — в Хорезме это была довольно высокая должность), они с глубоким сочувствием относились к нуждам и страданиям своего народа. Мунис предостерегал шаха, говоря о несокрушимости народных масс, готовых подняться против его тирании.

Поэт Махмур (ум. в 1844 г.) в широкоизвестном стихотворении «Хафалак» с едким сарказмом описывает тяжкое положение жителей села Хафалак. Голодные хафалакцы толкут в ступах траву, а правитель Умар-хан облагает их налогом, оплачиваемым золотыми монетами. Поэт смело встает на защиту жителей этого села и просит хана отменить налог. В стихотворении «Слово о крае Курама» поэт рассказывает о Кураминских горах, где даже родники «источают яд», а горячий ветер «плавит людей, как смолу». Махмур создавал и сатирические

464

Иллюстрация:

Ворота дворца Куня-Арк в Хиве

XVII в. Реставрация по фотографиям XIX в.

стихи «Сатира на Ходжу Мир Асада», «О качествах лекаря Тураба» и др.

Традиции сатиры Навои, Турди, Машраба успешно продолжали в этот период такие поэты, как Махмур, Гульхани, Гази, Назил Худжанди. В рукописных диванах этих поэтов осуждаются и высмеиваются лицемерные и глупые шейхи и захиды.

Сатира занимает ведущее место в творчестве поэта Адинамухаммада Мадана (1761—1838). Он критиковал баев и чиновников, их алчность, невежество и развращенность («Пангаз», «Исчезновение совести», «Мухаммас о ста тридцати налогосборщиках», «Аназбий» и др.). С творчеством Махмура и Мадана во многом было созвучно творчество Гази (ум. в 1818 г.), который помимо элегических газелей сочинял сатирические стихи.

Одной из характерных черт узбекской, как и таджикской, литературы было двуязычие. Многие узбекские поэты писали на двух языках — родном и таджикском. Нет поэта, в стихотворном диване которого не встречались бы газели или рубаи, фард и тарих на фарси. Двуязычие особенно было свойственно творчеству ферганских и бухарских поэтов. Традиция двуязычия в узбекской литературе связана с тем, что во многих городах и кишлаках население искони пользовалось двумя языками — таджикским и узбекским. Вот почему многие поэты по праву входят и в историю таджикской, и в историю узбекской литератур.

Новой идейно-художественной направленностью отмечено творчество поэтесс Надиры, Увайси, Махзуны и других, живших в Коканде. В их талантливой и искренней лирической поэзии слышались голоса бесправных восточных женщин.

Надира — дочь правителя Андижана, жена Умар-хана (Омара), правителя Коканда. Ее настоящее имя — Махларайим. Она писала под псевдонимами Надира, Камила, а на фарси — Макнуна. Она в совершенстве владела узбекским и таджикским языками. После смерти мужа Надира, занимаясь государственными делами, значительное внимание уделяла благоустройству края и его столицы Коканда. Она покровительствовала ученым и деятелям литературы. Однако вскоре бухарский эмир Насрулла, обвинив Мадали-хана в нарушении шариата, а Надиру в причастности к этому, напал на Коканд и захватил его. По его указанию в 1842 г. Надира и ее сыновья были казнены. Так трагически оборвалась жизнь замечательной поэтессы. Хотя Надира считала предосудительным писать о себе, о своих радостях и горестях, все же в ее лирике порой звучат автобиографические мотивы. Ее стихотворный диван — гимн любви, верности и честности. Она призывала уважать женщину, ценить не только ее красоту, но и оберегать ее чувства. Надира ощущала себя прежде всего Человеком. Ее жизнь и творчество проникнуты сочувствием к угнетенным, заботой о просвещении народа. Она высоко ставила роль литературы в духовной жизни общества. Поэзия Надиры органично вливается в узбекскую поэзию гуманистического направления, основоположником которого был великий Навои.