Пределы функций 4 страница

Уложив Бити в тени огромного конуса, Пит подзывает Вайресс, чтобы вручить ей катушку с проводом.

— Почистишь?

Женщина молча кивает, отходит и принимается окунать катушку в воду, напевая вполголоса песенку про мышонка, забравшегося в часы. Что-то очень детское, но явно приятное для нее.

— Опять! — произносит Джоанна, закатывая глаза. — Она это пела несколько часов, еще до того, как затикала.

Вайресс вдруг выпрямляется и указывает на джунгли.

— Два, — объявляет она, тыча пальцем туда, где на берег из зарослей тянутся бледные щупальца отравленной мглы.

— Гляди-ка, она права. Сейчас около двух, и туман появился.

— В точности как по часам, — подхватывает Пит. — Ты просто умница, Вайресс.

Улыбнувшись, она продолжает макать катушку и напевать.

— О, не просто умница, — возражает Бити, заставляя нас в изумлении обернуться. Кажется, изобретатель приходит в себя. — У нее чутье. Она предугадывает события. Как, например, канарейки в шахтах.

— О чем речь? — обращается ко мне Финник.

— На рудниках всегда держат канареек, они раньше всех реагируют на отравленный воздух, — поясняю я.

— Как? Умирают? — вскидывается Джоанна.

— Сначала птица перестает петь. Это знак, что пора выбираться. Но если в воздухе слишком много яда — само собой, не выживет ни она, ни люди.

Мне не по душе разговаривать об умирающих канарейках. Сразу же вспоминается гибель папы, и Руты, и Мэйсили Доннер, оставившей маме в наследство певчую птичку, и... Этого только не хватало! Я думаю о Гейле, спустившемся в глубокую страшную шахту, и об угрозах Сноу. Так мало нужно, чтобы подстроить мнимый несчастный случай. Замолчавшая канарейка, искра — и ничего больше.

Возвращаюсь к мечтам о том, как бы я расправилась с президентом.

У Джоанны, хотя она и досадует из-за Вайресс, ужасно довольный вид. Пока я пополняю запас стрел, она вытаскивает из кучи два топора. Мне ее выбор кажется странным. Но тут девушка запускает одним из них прямо в Рог, сияющий на солнце, и лезвие застревает в золоте. Ах да, конечно. Дистрикт номер семь, древесина. Джоанна, наверно, еще не умела ходить, когда ей впервые дали в руки топор. Так же, как Финнику — острый трезубец. А Бити, должно быть, с юных лет играл с проводами. А Рута возилась с растениями. Этим наш дистрикт невыгодно отличается от всех прочих. Мои земляки не спускаются в шахты до восемнадцати лет. Все другие трибуты довольно рано постигают свое ремесло. В рудниках тоже можно усвоить навыки, небесполезные на арене: мастерское владение киркой, обращение со взрывчаткой — все это важные преимущества для игрока. Жаль, что мы учимся слишком поздно...

Между тем Пит сидит на корточках и что-то чертит ножом на большом и гладком листе, который принес из джунглей.

Заглядываю ему через плечо. Оказывается, это карта арены. В центре — наш круглый остров и Рог изобилия, от него разбегаются тонкие полосы. Похоже на торт, который разрезали на двенадцать равных кусков. Вокруг — кольцо воды и еще одно, чуть потолще, обозначающее край джунглей.

— Посмотри, как расположен Рог, — обращается ко мне Пит.

Я приглядываюсь и замечаю, что он имеет в виду.

— Узкий конец показывает на двенадцать.

— Точно. Значит, это верхняя точка наших часов. — Мой напарник быстро царапает цифры вокруг циферблата. — С двенадцати до часа бьют молнии...

«Молнии» — пишет он крошечным шрифтом в нужном секторе. А потом в следующих, двигаясь по часовой стрелке: «кровь», «туман», «обезьяны».

— С десяти до одиннадцати — волна, — прибавляю я.

Пит прибавляет еще одну запись. Тут к нам подходят Джоанна и Финник, вооруженные до зубов топорами, трезубцами и ножами.

— Заметили что-нибудь необычное в остальных секторах? — уточняю я у новых союзников. Но им довелось увидеть одни лишь потоки крови. — То есть там нас может поджидать все что угодно.

— Надо пометить участки пляжа, куда лучше не соваться, потому что напасти распространяются не только на джунгли. — Пометив диагональной чертой туман и волну, Пит поднимает глаза. — Что ж, сегодня утром мы знали гораздо меньше.

Все согласно кивают. И тут до меня доходит. Полная тишина! Наша канарейка умолкла.

Медлить нельзя. Схватив стрелу, я стремительно оборачиваюсь. Вайресс плавно падает наземь. На шее зияет изогнутая, похожая на багровую улыбку, рана. Краем глаза успеваю заметить Блеска, и наконечник моей стрелы вонзается ему в мокрый висок. Пока я тянусь за новой стрелой, топор Джоанны вонзается прямо в грудь Кашмиры. Финник отбивает копье, брошенное Брутом в Пита, и получает от Энорабии удар ножом в бедро. Трибуты Второго дистрикта прячутся за Рогом, Иначе лежать бы им мертвыми в то же мгновение. Бросаюсь за ними следом. Бум! Бум! Бум! Грохот пушки возвещает о том, что Вайресс уже не помочь. И что можно не добивать ни Кашмиру, ни Блеска. Союзники присоединяются ко мне в погоне за Брутом и Энорабией, которые удирают от нас по узкой песочной дорожке в сторону зарослей.

Вдруг под ногами вздрагивает земля, и я падаю на бок. Островок с Рогом изобилия начинает вращаться, причем все быстрее, так что джунгли сливаются в мутную зеленую полосу. Центробежная сила увлекает меня к воде, и я упираюсь руками и ногами глубже в песок, чтобы как-нибудь удержаться на вдруг ожившей земле. Крепко зажмуриваюсь: голова сильно кружится, да и воздух наполнен летящими песчинками. Что тут поделаешь? Ровным счетом ничего, остается только держаться. Внезапно, без замедления, все прекращается.

Кашляя и борясь с дурнотой, я с трудом усаживаюсь на песке. Остальные — не в лучшем положении. Финник, Джоанна и Пит удержались. Троих мертвецов забрали соленые волны.

С того мгновения, как песня Вайресс оборвалась, прошло не больше минуты-двух. Мы тяжело дышим, выплевывая и выскребая песок изо рта.

— А где Долбанутый? — вдруг произносит Джоанна.

Все вскакивают на ноги. Шатаясь, обходим Рог изобилия. Изобретатель пропал. Финник замечает его, полуживого, в двадцати ярдах от берега и, бросившись в воду, плывет на помощь.

А мне приходит на ум катушка с проводом, которой он придавал такое значение. В отчаянии оглядываюсь по сторонам. Где она? Где? Вижу. Зажата в руках у Вайресс, покачивающейся на волнах далеко от нас. Внизу живота холодеет. Задача ясна.

— Прикройте, — бросаю я остальным и, уронив оружие, мчусь по песчаной полоске, ближайшей к телу.

Потом, не замедлив хода, ныряю и принимаюсь грести из последних сил. Краем глаза различаю появившийся в небе планолет. Челюсти опускаются, чтобы забрать труп. Но я не сдаюсь — продолжаю плыть, пока не врезаюсь в труп. Судорожно дышу, стараясь не наглотаться воды, обагренной кровью, которая вытекает из раны. Вайресс лежит на спине (на волнах ее держат пояс и сила смерти) и невидящими глазами смотрит на беспощадное солнце. Подгребая одной рукой, с усилием разжимаю ей пальцы, вцепившиеся в катушку. Потом опускаю холодные веки, шепчу: «Прощай» — и плыву обратно. К тому времени, когда я выбираюсь на сушу с добычей, тело уже бесследно исчезает. Во рту остается соленый привкус моря и крови.

Возвращаюсь обратно к Рогу. Спасенный Финником Бити сидит на песке и откашливается водой. Когда началось безумие, мужчине хватило сообразительности крепко вцепиться в очки, так что видеть он может. Кладу ему на колени катушку. Долбанутый отматывает кусок проволоки и пропускает его между пальцами. Я присматриваюсь внимательнее. Никогда раньше такого не видела. Провод тонкий, как человеческий волос, и отливает на солнце тусклым золотом. Интересно, какой он длины? Должно быть, в несколько миль. Но я не задаю вопросов. Бити наверняка горюет о Вайресс.

У него, как у Финника и Джоанны, одинаково скорбные лица. Все трое лишились напарников. Подхожу к Питу и обвиваю его за шею руками. Какое-то время мы просто стоим в молчании.

— Треклятый остров. Уходим отсюда, — бросает Джоанна.

Проверяем оружие, львиную долю которого нам удалось сохранить. К счастью, лианы здесь крепкие: трубка и мазь все еще приторочены к моему поясу. Сняв майку, Одэйр перевязывает раненое бедро. След от ножа неглубокий. Бити соглашается идти самостоятельно, только не очень спешить, и я помогаю ему подняться. Мы решаем вернуться на пляж, на двенадцатичасовой участок, чтобы спокойно несколько часов отдохнуть, держась подальше от ядовитых испарений. Все соглашаются — и устремляются в трех разных направлениях.

— Погодите-ка, — произносит Пит. — Рог указывал узким концом на двенадцать.

— До того, как нас раскрутили, — говорит Финник. — Лично я смотрел по солнцу.

— Солнце всего лишь подсказывает, что скоро четыре часа, — подаю голос я.

— Думаю, Китнисс хотела сказать: знать время — еще не значит понимать, где на циферблате написана цифра «четыре», — объясняет Бити. — Дело в том, что кольцо джунглей могли точно так же сдвинуть с места.

Вообще-то, я и не думала выводить настолько сложную теорию, однако согласно киваю: дескать, именно это и пришло мне в голову. И развожу руками:

— То есть любая из этих дорожек может вести к двенадцатичасовому сектору.

Мы кружим по островку и всматриваемся в джунгли. Заросли выглядят до обидного однообразно. Я вспоминаю высокое дерево, в которое ударяет первая молния. Оказывается, его точные двойники торчат на каждом участке. Джоанна предлагает пойти по следам Энорабии и Брута, но их давно сдуло ветром или же смыло волнами. Разобраться, где что, нет никакой возможности.

— Лучше бы я молчала про эти часы, — с горечью вырывается у меня. — Теперь нас лишили и этого преимущества.

— Только на время, — вставляет Бити. — В десять придет волна, и мы снова сориентируемся.

— Да, не могли же они переделать арену, — подхватывает мой напарник.

— Какая разница, — отмахивается Джоанна. — Ты должна была нам сказать, иначе с самого начала никто бы не сдвинулся с места, дурочка.

Забавно. Ее рассудительный, хотя и грубый ответ — единственное, что меня утешает. Да, я обязана была рассказать, чтобы убедить их сменить место лагеря.

— Ну ладно, пошли, пить хочется, — продолжает она. — Никому из вас внутренний голос ничего не подсказывает?

Выбираем тропу наугад и шагаем вперед, не имея понятия о направлении. Приблизившись к зарослям, опасливо вглядываемся: что может нас тут ожидать?

— По-моему, это участок обезьян, — заявляет Пит. — Сейчас они все попрятались. Попробую просверлить какое-нибудь из деревьев.

— Моя очередь, — возражает Финник.

— Ладно, тогда я прикрою, — отзывается мой напарник.

— Это может сделать и Китнисс, — вскидывается Джоанна. — А тебе нужно изготовить новую карту. Старую вода унесла. — И, оторвав с ближайшего дерева крупный широкий лист, протягивает его Питу.

Меня начинает разбирать подозрение. А если они решили нас разделить и прикончить поодиночке? Нет, ерунда. Пока Одэйр будет возиться с трубкой, я легко с ним управлюсь. Да и Пит куда выше Джоанны. Мы с Финником углубляемся в джунгли ярдов на пятнадцать. Отыскав подходящее дерево, он берет нож и принимается за работу.

Стоя рядом, с оружием наготове, я не могу отделаться от тревожного чувства: происходит что-то недоброе, и это связано с Питом. Чтобы понять, в чем дело, прокручиваю в уме наши злоключения с той самой минуты, когда зазвенел гонг. Мой напарник застыл на металлическом диске, и Финник помог ему добраться до суши. Потом оживил его после удара током и остановки сердца. Потом старуха ушла в туман, чтобы Одэйр мог вытащить Пита. Морфлингистка закрыла его собой от нападения обезьяны. Битва с профи заняла считанные секунды, но разве Финник не отклонил копье, предназначавшееся для Пита, зная, что сам получит удар ножом? Теперь даже Джоанна предпочитает, чтобы он рисовал карту, а не совался в опасные джунгли...

Да, никаких сомнений. По причинам, которые мне неведомы, часть победителей сговорилась вытащить Пита, пусть даже ценой своих жизней.

Открытие потрясает меня до глубины души. Во-первых, это моя работа. А во-вторых, какой смысл? На арене должен остаться только один игрок. Почему же все выбрали моего напарника? Что такого Хеймитч сказал или наобещал, чтобы вдохновить людей жертвовать собой ради Пита?

У меня-то свои причины. Он мой друг, мой единственный способ поквитаться с Капитолием, вывернув наизнанку бесчеловечные Игры. Но если бы не было этой связи, что заставило бы меня оценить жизнь товарища выше своей? Да, он храбр, однако мы все — победители, а значит, не из трусливых. У него доброе сердце, этого нельзя не заметить, но все же... И тут до меня доходит. Знаю, в чем Пит превосходит любого из нас. Он умеет пользоваться словами. Оба интервью он дал с таким блеском, что на его фоне все остальные поблекли. Может, как раз очевидная доброта помогла ему обратить на свою сторону зрительскую толпу — нет, целую страну — с помощью одной только фразы.

Я вспоминаю, как размышляла о том, что нашему восстанию нужен вождь, одаренный именно этим талантом. А если Хеймитч сумел убедить в этом всех игроков? Сказал, что язык Пита в состоянии принести Капитолию больше вреда, нежели наши мускулы? Не знаю. Для многих трибутов это было бы чересчур. Взять хотя бы Джоанну Мэйсон. Да, но чем еще объясняются всеобщие жертвы, усилия?

— Китнисс, трубка еще у тебя? — возвращает меня к действительности голос Финника.

Разрезав лиану, привязанную к поясу, протягиваю Одэйру трубку.

И тут же слышу крик. Он полон такого ужаса и страдания, что у меня стынет в жилах кровь. Голос не просто знакомый, а... Бросив трубку, забыв, кто я есть и где нахожусь, очертя голову устремляюсь вперед, на звук. Нужно найти ее, нужно спасти. К черту опасности. Разрываю лианы, ломаю ветки. Ничто мне не помешает добежать до нее...

До моей младшей сестры.

 

 

Где она? Что с ней?

— Прим! — зову я. — Прим!

В ответ раздается еще один жуткий вопль. Да как же она сюда попала? Почему превратилась в участницу Игр?

— Прим!

Лианы режут лицо и руки, ползучие травы обвиваются вокруг ног, но я все ближе и ближе. Теперь уже очень близко. По коже, обжигая незажившие язвы, струится горячий пот. Я почти задыхаюсь, точно в душном и влажном воздухе больше не осталось кислорода. Не знаю, что такого ужасного, непоправимого нужно было сделать, чтобы вызвать столь протяжный и жалобный крик.

— Прим!

Наконец, проломив стену зарослей, я вылетаю на маленькую опушку. Звук повторяется прямо над головой. Над головой? Запрокинув ее, пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть. Неужели сестру подвесили к веткам? Отчаянно всматриваюсь Ничего.

— Прим? — умоляюще зову я.

Не вижу. А плач звучит, и притом так ясно, что не ошибешься. Наконец мои глаза четко различают источник. На ветке, в десяти футах надо мной, разевает клюв хохлатая черная птичка. И тут я все понимаю. Это сойка-говорун.

Прислонившись к дереву, схватившись за вдруг заболевший бок, наблюдаю за птицей, которой ни разу не видела — даже не знала о том, что их вид еще существует. Это подлинный переродок, предшественник, отец моей сойки-пересмешницы. Стоит мысленно соединить его образ и обыкновенную сойку, и не останется никаких сомнений, А по виду не скажешь, что это создание капитолийских ученых. Обычная птичка... если не считать криков Прим, вылетающих из ее клюва.

— Замолчи!

Выпускаю стрелу говоруну в горло, а когда он падает на траву, еще и сворачиваю шею — для верности. И отбрасываю мерзкую тварь в джунгли. Лучше подохнуть от голода, чем притронуться к ее мясу.

«Это все не взаправду, — твержу я себе. — Так же, как переродки из прошлого сезона не были мертвыми трибутами. Это просто изуверские фокусы распорядителей».

Одэйр врывается на опушку и видит, как я мхом отчищаю стрелу от крови.

— Китнисс?

— Все хорошо. У меня все в порядке, — говорю я, хотя, разумеется, ничегошеньки не в порядке. — Мне померещился крик сестры, но...

Мои слова обрывает пронзительный визг. Это уже другой голос, не Прим, а совсем незнакомой девушки. Финник меняется в лице — бледнеет как смерть, и зрачки расширяются в ужасе.

— Стой, погоди! — кричу я в пустоту, потому что парня уже и след простыл.

Он умчался на помощь так же бездумно, как я к своей Прим.

— Финник!

Знаю, он не вернется, поэтому спешу вслед за ним.

Это нетрудно, ведь парень оставил за собой заметную утоптанную тропинку. Но проклятая птица верещит в четверти мили от нас, бежать приходится вверх по склону, и к концу погони я выдыхаюсь. Одэйр описывает круги возле огромного дерева. Ствол не меньше четырех футов диаметром, ветки только начинают расти на высоте двадцати футов, а где-то в густой листве притаилась птица и громко кричит женским голосом. Финник тоже вопит, опять и опять:

— Энни! Энни!

Он в таком состоянии, что подходить бесполезно, и я поступаю так, как поступила бы в любом случае. Забираюсь на ближайшее дерево и, выследив говоруна, снимаю его стрелой. Птица падает прямо под ноги Одэйру. Тот поднимает пернатую тушку, туго соображая, что же произошло. Но когда я спускаюсь вниз, то вижу в его глазах отражение безысходной тоски.

— Успокойся, Финник. Это был говорун. Нас разыграли, — произношу я. — Все не взаправду, это не твоя... Энни.

— Да, не Энни. А голос — ее. Говоруны повторяют лишь то, что слышали. Откуда, по-твоему, взялись эти звуки? — спрашивает он.

Смысл его слов до меня доходит не сразу. А потом кровь отливает от щек.

— Финник, ты же не думаешь, что они...

— Именно так я и думаю.

Мне представляется Прим, привязанная к столу в белой комнате; люди в халатах и масках склонились над ней и пытают, добиваясь необходимых звуков. Или пытали. Колени подкашиваются, и я падаю наземь. Одэйр шевелит губами, но мне уже ничего не слышно. Кроме нового крика, раздавшегося где-то слева. И на этот раз голос принадлежит Гейлу.

Финник ловит меня за локоть, не давая бежать.

— Нет. Это не он. — И увлекает за собой вниз по склону, по направлению к пляжу. — Уходим отсюда!

Однако в криках Гейла — столько боли, что я продолжаю вырываться.

— Это не он, Китнисс! Там переродок! — надрывается Финник. — Идем!

Он силой тащит, почти уносит меня прочь, и я наконец начинаю соображать, что парень прав. Это просто еще один говорун. Застрелю его — ничего не изменится. Но ведь это же голос Гейла, и значит, где-то когда-то кто-то заставил его издавать подобные вопли.

Я прекращаю бороться и, как и в случае с ядовитым туманом, бегу от того, с чем нельзя сражаться. От неуязвимой силы, которая причиняет мне боль. Правда, на этот раз кровоточит моя душа, а не тело. Вот оно, оружие четвертого часа. Когда обезьяны прячутся, повинуясь велению стрелок, в игру вступают говоруны. Согласна с Финником: нам осталось только бежать. И Хеймитч уже не пришлет на серебряном парашюте лекарство от ран, нанесенных этими птицами.

Заметив Джоанну и Пита, застывших у края опушки, я испытываю разом и облегчение, и досаду. Почему никто не пришел за нами? Почему даже Пит не явился на помощь? Вот и сейчас он стоит, вскинув руки над головой, ладонями к нам, и вроде бы что-то пытается говорить, хотя ни звука не слышно. Почему...

Стена такая прозрачная, что мы с Финником врезаемся в нее с разбега и отлетаем обратно в джунгли. Мне везет: основная сила удара приходится на плечо, а Одэйр разбивает лицо в кровь. Теперь понятно, почему ни Пит, ни Джоанна, ни даже Бити, который теперь печально водит головой из стороны в сторону, не явились на помощь. Между нами возникла невидимая стена. Это не силовое поле: гладкую и твердую поверхность можно трогать сколько угодно. Однако ни нож Пита, ни топоры Джоанны не оставляют на ней даже мелких зазубрин. Можно даже не обходить весь барьер, и так ясно, что он целиком опоясывает сектор четвертого часа. И что мы в западне, во всяком случае, на время.

Напарник прижимает к барьеру ладонь со своей стороны, а я со своей, как будто могу ощутить его прикосновение через стену. Рот Пита открывается и закрывается. До нас не долетает ни звука — кроме тех, которыми наполнен наш участок. Сначала я пытаюсь читать по губам, но, не в силах сосредоточиться, бросаю эту затею и просто смотрю на его лицо, силясь не растерять остатки разума.

А потом птиц становится больше. Они прилетают одна за одной. Рассаживаются на ближайших деревьях. Разевают клювы. И начинают кошмарный, детально продуманный кем-то концерт. Финник сразу же валится на траву и зажимает ладонями уши так, словно готов раздавить свой собственный череп. Я какое-то время держусь. Даже опустошаю колчан, стреляя по ненавистным птицам. Но стоит упасть одной, как на ветку садится другая. Наконец я тоже сдаюсь и сворачиваюсь калачиком на земле, пытаясь отгородиться от душераздирающих воплей Прим, Гейла, мамы, Мадж, Рори, Вика и даже Пози, беспомощной маленькой Пози...

Знаю: пытка закончилась, потому что чувствую прикосновение рук Пита, которые поднимают меня и уносят из джунглей. И все-таки не разжимаю век, не убираю ладони от ушей. От напряжения мускулы словно окаменели. Пит сажает меня к себе на колени, нежно покачивает, говорит слова утешения. Проходит довольно долгое время, прежде чем я выхожу из оцепенения. И начинаю дрожать.

— Все хорошо, Китнисс, — шепчет напарник.

— Ты их не слышал! — отзываюсь я.

— Я различил голос Прим, еще в самом начале. Только это была не она, а сойка-говорун, — возражает Пит.

— Нет, она. Только не здесь. Птица просто запомнила голос, — вырывается у меня.

— Им хочется, чтобы ты так считала. Помнишь, как в прошлом сезоне я не мог понять, вправду ли у переродка глаза Диадемы? Так вот это были совсем не ее глаза. И не голос Прим. Разве что капитолийцы взяли запись ее интервью, а потом изменили звук.

— Нет, над ней издевались, — говорю я. — Возможно, даже убили.

— Китнисс, ее не убили. Прим жива. Вспомни, ведь скоро нас останется восемь. А что потом?

— Семерым придется умереть, — в унынии отвечаю я.

— Да нет же, думай. Что происходит, когда в Игре остается восемь финалистов? — Подняв мой подбородок, Пит заставляет меня посмотреть ему прямо в глаза. Добивается пристального внимания. — Ну, что? На последней восьмерке?

Знаю, он искренне хочет помочь, и я задумываюсь.

— На последней восьмерке... У родных и друзей игроков берут интервью.

— Правильно, — хвалит Пит. — У родных и друзей. А как это сделать, если все они умерли?

— Никак, — неуверенно отзываюсь я.

— Вот именно. Поэтому не волнуйся, Прим жива. Она же первая кандидатка на интервью, верно?

Я хочу ему верить. Очень хочу. Просто... эти голоса...

— Сначала Прим. Потом — твоя мама. Кузен. Подруга, — перечисляет Пит. — Китнисс, это была дурная шутка. Страшная. Но по-настоящему пострадать от нее можем только мы с тобой. Мы в Игре, а они — нет.

— Ты сам в это веришь? — спрашиваю я.

— Разумеется, — роняет напарник.

Впрочем, ведь он в состоянии убедить людей в чем угодно. Повернувшись к Одэйру, я замечаю: тот ловит каждое наше слово.

— А ты, Финник?

— Пожалуй. Не знаю, — пожимает плечами тот. — Скажи, Бити, это возможно сделать? Взять чей-то спокойный голос и превратить...

— Ну, конечно, — кивает тот. — Ничего сложного. Такая задачка по зубам даже младшему школьнику.

— Согласна с Питом, — бесстрастно вставляет Джоанна. — Зрители обожают маленькую сестренку Китнисс. Если б ее и в самом деле убили, все дистрикты поднялись бы на восстание. — И вдруг, запрокинув голову, громко кричит: — Представляете, мятежи по всему Панему! Кому такое понравится?

От изумления у меня отвисает челюсть. Никто никогда не произносил таких слов на Голодных играх. Можно не сомневаться, этот фрагмент обязательно вырежут. Но я-то все слышала — и уже не сумею смотреть на девушку прежними глазами. Конечно, медалей за доброту ей не дождаться, а вот за храбрость... Или за безрассудство... А она поднимает несколько ракушек и скрывается в зарослях, бросив только:

— Я за водой.

Когда Джоанна проходит мимо, я безотчетно ловлю ее за руку.

— Не ходи. Эти птицы...

Должно быть, они попрятались. И все равно, не хочу туда никого пускать. Даже ее.

— Ну, мне-то на них наплевать. Я не то, что вы все. У меня не осталось любимых. — Джоанна с досадой выдергивает ладонь и уходит.

А когда возвращается, я принимаю из ее рук воду и молча киваю, зная, как бы ее взбесил мой сочувственный голос.

Пока девушка носит питье и собирает мои стрелы, Бити возится с проводом, а Финник идет купаться. Мне тоже не помешало бы привести себя в порядок, но я еще слишком потрясена, чтобы покинуть объятия Пита.

— Кого же они использовали против Одэйра? — тихо интересуется он.

— Какую-то Энни, — говорю я.

— Энни Кресту, наверное.

— Кто это?

— Мэгз вызвалась добровольцем вместо нее. Энни была победительницей пять лет назад, — поясняет напарник.

Другими словами, в то лето, когда наша семья жестоко страдала от голода, и мне пришлось начать всех кормить.

— Я почти не помню те Игры. Это, случайно, не год большого землетрясения?

— Ага, — подтверждает Пит. — Энни сошла с ума, когда ее напарника обезглавили. Сбежала от всех и долго пряталась. Потом от землетрясения рухнула дамба, и большая часть арены ушла под воду. Энни выжила потому, что лучше всех плавала.

— А потом ей не стало лучше? — уточняю я. — Я имею в виду с головой?

— Трудно сказать. Не помню, чтобы она мелькала во время следующих сезонов. Но, судя по Жатве, девчонке не полегчало.

«Так вот кого любит Финник, — думаю я. — Не вереницу поклонников и поклонниц из Капитолия, а несчастную сумасшедшую девушку с родины».

Грохот пушки заставляет нас всех собраться вместе на пляже. Планолет возникает, по нашим расчетам, в шестичасовом секторе. Челюсти опускаются не один, а пять раз, подбирая растерзанный труп по частям. Кто погиб, угадать невозможно. Что бы ни происходило в секторе номер шесть, я не желаю этого знать.

Пит чертит на древесном листе новую карту, прибавив «Г» вместо «говоруны» на четырехчасовом участке и «тварь» там, где только что собирали расчлененное тело. Теперь нам известно, чем угрожают семь секторов. Выходит, и в нападении соек можно найти светлую сторону: по крайней мере, мы снова представляем себе, в какой части циферблата находимся.

Финник сплетает еще одну миску для воды и рыболовную сеть. Я устраиваю короткое купание и вновь натираюсь мазью. А потом сижу у воды, чищу рыбу, пойманную Одэйром, и наблюдаю за тем, как солнце скрывается за горизонтом. Восходит луна, и арена наполняется таинственным полумраком. Мы уже готовы поужинать сырой рыбой, когда звучит гимн. И появляются лица...

— Кашмира. Блеск. Вайресс. Мэгз. Женщина из Пятого дистрикта. Морфлингистка, отдавшая свою жизнь за Пита. Чума. Трибут из Десятого.

Восемь покойников. Да еще восемь вчерашних. Это две трети участников, а ведь прошло каких-нибудь полтора дня. Своего рода рекорд.

— Что-то быстро редеют наши ряды, — замечает Джоанна. — Кто остался? Мы пятеро, и еще Второй дистрикт?

— Рубака, — прибавляет Пит, не задумываясь, видимо, не забыл совет Хеймитча.

С неба опускается парашют с корзинкой квадратных булочек размером на один укус.

— Это из твоего дистрикта, Бити? — подает голос мой напарник.

— Да, из Третьего, — кивает тот. — Сколько их там?

Финник пересчитывает, пристально вглядываясь в каждую булочку и аккуратно складывая их обратно. Его обращение с хлебом все еще кажется мне подозрительным.

— Ровно две дюжины, да? — уточняет Бити.

— Двадцать четыре, — кивает Одэйр. — Как будем делить?

— Пусть каждый возьмет по три штуки, — предлагает Джоанна, — а те из нас, кто доживет до завтрака, сами как-нибудь разберутся. По жребию, например.

Я отчего-то прыскаю в кулак. Может, из-за того, что она права? Девушка отвечает почти одобрительным взглядом. Или нет, не совсем одобрительным, но слегка довольным.

Подождав, пока десятичасовой участок накроет волна, и прилив уляжется, мы возвращаемся на берег и разбиваем лагерь. Теоретически, если держаться подальше от джунглей, теперь можно хоть целые сутки напролет оставаться в безопасности. Из сектора номер одиннадцать доносится режущий ухо стрекот какого-то — скорее всего, смертоносного — насекомого, но пляж вроде пуст. На всякий случай мы стороной обходим подозрительный участок: вдруг эти букашки, или как их там, только и ждут наших неосторожных шагов, чтобы напасть?

Не представляю себе, отчего Джоанна до сих пор не свалилась с ног. С начала Игры ей удалось поспать не более часа. Мы с Питом вызываемся караулить первыми: во-первых, потому что лучше других отдохнули, а во-вторых, нам хочется просто побыть вдвоем. Остальные мгновенно отключаются. Финник спит беспокойно, мечется, то и дело бормочет: «Энни...»

Мы сидим на сыром песке, смотрим в разные стороны. Я прижимаюсь к напарнику правым плечом и бедром. Он наблюдает за джунглями, а мне досталась вода. Хороший расклад, потому что меня все еще преследуют голоса соек-говорунов, к сожалению, неспособные потонуть даже в неблагозвучном назойливом стрекоте. Проходит время, и я опускаю голову на плечо Питу. Чувствую, как его ладонь поглаживает мои волосы.

— Китнисс, — подает голос он. — Нет смысла притворяться, будто нам неизвестны намерения друг друга.

Может, и нет. Но и обсуждать это бесполезно. По крайней мере, нам это ничего не даст. А зрители Капитолия... представляю, как они припадут к экранам, лишь бы не пропустить ни единого слова.

— Я не в курсе, какую сделку вы заключили с Хеймитчем, но ты должна знать: он и мне кое-что обещал. — Ну разумеется. Ментор посулил напарнику спасти мою жизнь, чтобы усыпить его бдительность. — Следовательно, одному из нас он сказал неправду.








Дата добавления: 2014-11-29; просмотров: 1037;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.046 сек.