Пределы функций 3 страница

— Переродки! — выдыхаю я, и мы с Финником бросаемся в заросли.

Стрелы нужно беречь. Ни одной мимо цели. Так я и делаю, при зловещем свете луны целясь то в глаз, то в сердце, то в шею. Твари падают одна задругой. Что ни выстрел — то смерть. Но и этого мало. Финник насаживает обезьян на трезубец и тут же отбрасывает их прочь, словно пойманную рыбу. Пит отбивается от врагов ножом. Мне в ноги, а то и пониже спины вцепляются когти, но, к счастью, нападающих кто-то снимает. Становится невыносимо душно: в воздухе все сильнее пахнет раздавленными растениями пролитой кровью и потными шкурами. Мы трое становимся, повернувшись друг к другу спинами. И вот, потянувшись за новой стрелой, я хватаю пальцами пустоту. Внутри словно все обрывается. Минутку: ведь у Пита второй колчан! Ему стрелы все равно не нужны, он дерется ножом. Пытаюсь последовать его примеру, но переродки гораздо быстрее меня, они наскакивают и отпрыгивают обратно так стремительно, что я не успеваю отвечать на удары.

— Пит, стрелы! — вырывается у меня. Он поворачивается, тянется за спину, и тут происходит ужасное. Я вижу, как из джунглей к нему бросается обезьяна. Выстрелить не могу, потому что нечем. Финник как раз вонзил свой трезубец в очередную жертву; вытащить не успеет. Пит возится с колчаном, не сумеет отбиться. Швыряю в животное собственный нож. Переродок делает кувырок и, увернувшись от лезвия, продолжает наступать.

Обезоруженной и беспомощной, мне остается только одно. Бросаюсь к напарнику, чтобы свалить его наземь, закрыть своим телом, хотя в душе уже понимаю: поздно.

А вот она — успевает. Появляется словно из ниоткуда, прямо из воздуха, и через миг, пошатываясь, уже стоит перед Питом. На теле — кровь, из раскрытого рта вылетает пронзительный визг, расширенные зрачки напоминают черные дыры. Морфлингистка из Дистрикта номер шесть раскидывает костлявые руки, будто желает обнять переродка, и клыки впиваются прямо ей в грудь.

Уронив колчан, Пит всаживает свой нож обезьяне в спину, еще и еще, пока челюсти твари не разжимаются. Потом отбрасывает переродка ногой и готовится к новой атаке. Я подбираю стрелы, вновь заряжаю лук. За спиной громко дышит Одэйр; впрочем, у него теперь не так много работы.

— Ну, давайте же! Подходите! — в ярости восклицает Пит.

Но с обезьянами что-то случилось. Они отступают, пятятся в джунгли и растворяются в зарослях, точно повинуясь невидимому зову. Разумеется, зову распорядителей, решивших, что на сегодня достаточно.

— Возьми ее, мы прикроем, — бросаю я.

Пит бережно поднимает свою спасительницу и переносит на пляж, где с оружием наготове — на всякий случай — встали мы с Финником. Но все обезьяны пропали, если не считать оранжевых туш, разбросанных на земле. Пит опускает морфлингистку на песок. Я разрезаю костюм у нее на груди, и нашим глазам предстают четыре проникающих раны. Кровь медленно сочится из них; все так безобидно с виду. Настоящие повреждения — глубоко внутри. Судя по месту укуса, зубы задели какой-нибудь жизненно важный орган — легкие или сердце.

Женщина разевает рот, словно рыба, которую вытащили на берег. Кожа у нее дряблая, зеленоватого оттенка. Вид изможденный, глаза пустые. Ребра торчат наружу, точно у ребенка, погибшего от истощения. Разумеется, уж ей-то продуктов хватало, и все же она предпочла предаться зависимости, как и Хеймитч. Я беру ее руку; та странно подергивается. Из-за яда, поразившего нервные окончания, или же из-за потрясения, а может быть, это ломка. Мы уже ничего не можем поделать. Разве что оставаться рядом, пока она не умрет.

— Пойду осмотрюсь. — Финник поднимается и уходит.

Мне хочется с ним, однако морфлингистка так сильно вцепляется в руку, что хоть разжимай костлявые пальцы, а на такую жестокость я не способна. Может, спеть ей, как Руте? Но я даже имени умирающей не узнала, не говоря уже о том, любит ли она музыку. Мне известно только одно: эта женщина умирает.

Пит опускается рядом на корточки и гладит ей волосы. А потом начинает вполголоса говорить, причем обращается явно не ко мне, потому что я не понимаю ни слова.

— У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый — нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде.

Морфлингистка не отводит от него глаз и ловит каждое слово.

— Однажды я целых три дня бился над оттенком белого меха в солнечных искрах. Понимаешь, мне-то казалось, он должен быть желтым, а все гораздо сложнее. Пришлось наносить слои самых разных красок. Один за другим, — продолжает Пит.

Женщина дышит все медленнее, все поверхностнее. И, обмакнув палец в кровь, чертит свободной рукой на груди свои любимые завитушки.

— А вот радугу до сих пор не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное... И все, растаяла. Растворилась в воздухе, — произносит Пит.

Морфлингистка смотрит, как зачарованная. Потом, словно в трансе, поднимает дрожащую руку и рисует у него на щеке что-то вроде цветка.

— Благодарю, — шепчет Пит. — Это очень красиво.

Ее лицо озаряет улыбка, из горла вырывается слабый писк. Потом окровавленная ладонь падает на грудь, мы слышим последний вздох, и в тот же миг палит пушка. Хватка вокруг моего запястья слабеет.

Пит относит умершую к воде. Потом возвращается и садится рядом со мной. Тело качается на волнах, которые несут его к Рогу изобилия, но тут появляется планолет. Оттуда выпадают железные четырехзубые челюсти, обхватывают морфлингистку и уносят в ночное небо. Навсегда.

Финник возвращается к нам, зажав полный кулак моих стрел, еще мокрых от обезьяньей крови.

— Вот, решил, что тебе сгодятся.

— Спасибо.

Иду отмывать свое тело, а заодно и оружие от багровых пятен. Потом возвращаюсь в джунгли за клочьями сухого мха. Мертвых обезьян уже нет и в помине.

— Куда они подевались? — любопытствую я.

— Не знаем, — пожимает плечами Финник. — Лианы пошевелились, а потом — раз! и тушки пропали.

Усталые, оцепенелые, мы смотрим на заросли. Теперь, когда ничто не отвлекает внимания, я замечаю, что крохотные болячки покрылись струпьями. Боль ушла, зато все чешется. Причем сильно. Внушаю себе, что это хороший знак. Наверное, ранки так заживают. Исподтишка наблюдаю за Питом и Финником: они уже вовсю расцарапывают свои пострадавшие лица. Надо же, и нашему безупречному красавчику сегодня досталось.

— Не чешитесь, — предупреждаю я, вспомнив давний мамин совет, хотя сама умираю от желания поскрестись везде сразу. — Инфекцию занесете. Может, попробуем еще раз добыть воды?

И мы отправляемся обратно к дереву, над которым уже поработал мой напарник. Пока он прилаживает выводную трубку, я и Одэйр стоим с оружием наготове, но угрозы пока не видно. Пит напал на хорошую жилу, и вскоре вода начинает хлестать ручьем. Утолив жажду, мы ополаскиваем теплой водой исстрадавшиеся от чесотки тела.

Затем наполняем питьем несколько раковин и возвращаемся на пляж.

Ночь еще не окончилась, но до рассвета остались считанные часы. Если только распорядители его не отменят. Вызываюсь покараулить, чтобы дать мужчинам немного передохнуть.

— Нет, Китнисс, лучше я, — возражает Одэйр. По лицу видно: он еле сдерживает рыдания.

Мэгз... Что ж, если он хочет остаться со своей скорбью наедине, я не стану ему мешать.

— Хорошо, Финник, спасибо.

Устраиваюсь на песке рядом с Питом, и тот без промедления засыпает. А я продолжаю таращиться в ночь, размышляя о том, как многое может перемениться за сутки. Еще вчера имя Одэйра стояло одним из первых в моем списке будущих жертв, а сегодня он караулит мой сон. Не представляю себе, зачем он спас Пита ценой жизни Мэгз. Знаю только, что никогда не сравняю счет между нами. Остается одно — уснуть поскорее, чтобы дать человеку спокойно погоревать. Так я и делаю.

Глаза открываются уже поздним утром. Пит рядом, он еще не проснулся. Над нашими головами на ветках подвешена травяная циновка — что-то вроде солнечного тента. Сажусь на песке и оглядываюсь вокруг. Оказывается, Финник не сидел сложа руки. Две плетеные миски наполнены свежей водой. В третьей — россыпь моллюсков.

Одэйр разбивает панцири камнем.

— Эти твари вкуснее свежими, — произносит Финник и, оторвав кусок мяса, ловко забрасывает его в рот.

Делаю вид, будто не замечаю, как у него покраснели глаза.

От запаха еды урчит в животе. Тянусь к миске, но вдруг замечаю засохшую кровь под ногтями. Похоже, я сильно чесалась во сне.

— Так можно инфекцию занести, — замечает Финник.

— Да, я в курсе.

Иду к соленой воде и смываю кровь. Даже не знаю, что ужаснее — боль или эта чесотка. Наконец решаю: все, с меня хватит, и, громко топнув ногой, запрокидываю лицо к небу.

— Эй, Хеймитч, ты меня слышишь или опять упился до чертиков? Вообще-то, нам не помешало бы средство для кожи.

Парашют появляется с удивительной быстротой. Тюбик ложится прямо мне в руку.

— Самое время, — ворчу я, но не могу заставить себя улыбнуться.

Хеймитч... Чего бы я только не отдала за пять минут разговора с тобой!

Плюхаюсь на песок рядом с Финником и откручиваю крышечку. Внутри — густая темная мазь с едким запахом дегтя и сосновых иголок. Сморщив нос, выдавливаю каплю на ладонь и принимаюсь втирать в ногу. Из груди вырывается вздох облегчения: чесотка и впрямь уходит. Правда, кожа приобретает зеленовато-серый оттенок, словно у привидения. Обработав одну ногу, приступаю к другой, а тюбик бросаю Финнику. Тот недоверчиво глядит на меня.

— У тебя такой вид, словно ты разлагаешься.

Однако страдания побеждают сомнения, и через минуту парень тоже втирает мазь во все тело. Смесь этой жижи со струпьями выглядит отвратительно. Даже забавно наблюдать, как он, горемычный, терзается.

— Бедненький Финник. Ты, наверное, первый раз в жизни стал непохож на красавца?

— Да уж. Непривычное ощущение. Ну ты же как-то всю жизнь терпела.

— Держись от зеркал подальше, — советую я, — скоро забудешь.

— Ага, особенно если ты будешь вертеться перед глазами.

Мы по очереди намазываем друг другу спины. Я уже собираюсь разбудить Пита, когда Одэйр говорит:

— Погоди. Это надо сделать вдвоем. Пусть увидит оба наших лица.

В последнее время в жизни осталось так мало места для развлечений, что я соглашаюсь. Мы становимся по бокам от спящего, наклоняемся прямо над ним и легонько трясем за плечи.

— Пит, вставай, — мелодично воркую я.

Его веки приподнимаются.

— А-а!

Напарник подпрыгивает, словно ужаленный. Мы двое валимся на песок и хохочем до коликов. А когда решаем остановиться, бросаем взгляды на Пита, который пытается напустить на себя негодующий вид, — и снова прыскаем. К тому времени, как приступ проходит, я начинаю думать, что ошибалась по поводу Финника. Может, он и не так тщеславен или самовлюблен, как мне раньше казалось? По крайней мере, не настолько... Стоит мне прийти к этому умозаключению, как возле нас опускается парашют со свежей буханкой. Вспомнив, что в прошлом сезоне каждая из посылок Хеймитча что-нибудь означала, я мысленно делаю для себя пометку на будущее. «Держись ближе к Финнику — и тебе не дадут умереть от голода».

Парень задумчиво крутит подарок в руках, мнет пальцами корку с видом скупого хозяина. В этом нет никакой нужды. И так ясно, что слегка зеленоватый хлеб с примесью водорослей выпекается только в Четвертом дистрикте. Это твое, Одэйр. Мы понимаем. И ты, наверное, тоже кое-что понял. Например, что вдруг получил чрезвычайно ценный подарок и что, вероятно, другого такого уже не пришлют. А может, хруст корки неожиданным образом напомнил тебе о Мэгз? В конце концов он говорит:

— С моллюсками будет вкуснее.

Пока я натираю Пита лекарственной мазью, Финник проворно чистит богатый улов от панцирей. Мы садимся в кружок и угощаемся нежным мясом вприкуску с солоноватым хлебом Четвертого дистрикта.

Вид у нас жуткий — кажется, из-за мази стали отваливаться струпья, но я очень рада этому чудодейственному средству. Оно не только спасет нас от самой жестокой чесотки в жизни, но и послужит защитой от раскаленного солнца, сияющего на розовом небосклоне. Кстати, судя по его положению, сейчас около десяти часов утра, и мы провели на арене примерно день. Одиннадцать человек уже мертвы. Тринадцать живы. Десять скрываются где-то в джунглях. Трое или четверо из них — профессионалы. Кто прочие — почему-то не хочется вспоминать.

Я-то надеялась на покровительство джунглей, а они обернулись роковой западней. Настанет время, когда нам придется вернуться в чащу, чтобы поохотиться или стать чьими-то жертвами, но прямо сейчас мне хочется одного — оставаться как можно дольше на нашем пляже. Да пока и не слышно других предложений. А между тем джунгли словно замерли — мерцают на солнце зеленой листвой, мирно стрекочут голосами тысяч насекомых и не спешат нас пугать... И тут в отдалении раздается пронзительный крик. Заросли напротив нас начинают странно качаться. Над гребнем холма поднимается гигантская волна. Захлестнув вершины деревьев, она с ревом несется вниз по склону и с такой силой обрушивается в море вокруг Рога изобилия, что вода пузырится у наших колен и смывает пожитки. Мы втроем ухитряемся спасти почти все, кроме разъеденных кислотой комбинезонов, от которых и так уже никакого прока.

Где-то грохочет пушка. Там, откуда пришла волна, появляется планолет и забирает очередное тело. «Двенадцать», — думаю я.

Поглотив чудовищный вал, круг воды постепенно успокаивается. Мы снова раскладываем вещи на мокром песке и собираемся сесть, когда я замечаю их. В трех «спицах» от нас из джунглей на пляж выходит странная троица.

— Вон там, — шепчу я, кивая в нужную сторону.

Пит и Одэйр следят за моим взглядом, и мы, не сговариваясь, прячемся под сенью пышных зарослей.

Все трое находятся в ужасном состоянии, это видно сразу. Один из них почти тащит другого, а третий бродит неровными кругами, точно лунатик. Кожа у всех густого кирпично-красного цвета; их словно макали в краску, а потом как следует просушили.

— Кто это? — спрашивает Пит. — Может, переродки?

Я прицеливаюсь из лука, готовясь при необходимости выстрелить. Но пока ничего особенного не происходит. Тот, кто и так еле шел, обессилено падает на песок. Его помощник, досадливо топнув ногой, толкает на пляж и третьего, что ходил кругами.

У Финника светлеет лицо.

— Джоанна! — кричит он и бросается навстречу троим краснокожим.

— Финник! — Это и вправду голос Джоанны.

Мы с Питом переглядываемся.

— Что теперь?

— Мы же не бросим товарища, — отвечает он.

— Куда уж нам. Ладно, пошли, — ворчу я, хотя честно сказать, если бы у меня и был список возможных союзников, Джоанны Мэйсон там все равно бы не оказалось.

Однако мы бредем по пляжу, чтобы присоединиться к «веселой» компании. Рассмотрев спутников Джоанны, я чувствую, что окончательно сбита с толку. На песок повалился не кто иной, как Бити, а Вайресс описывает замысловатые петли, чтобы не рухнуть следом.

— Ого, посмотри-ка, кто с ней.

— Долбанутый и Тронутая? — Пит озадачен не меньше моего. — Хотел бы я знать, как так получилось.

Подходим ближе. Джоанна быстро тараторит показывая на джунгли.

— Мы-то думали, дождь, понимаешь? Из-за молнии, а пить хотелось ужасно. А когда начали спускаться, оказалось — кровь. Густая, горячая. Глаза ничего не видят, рот не откроешь — тут же полный и наберется. Шатались-шатались вокруг, хотели выбраться, а потом Чума наткнулся на силовое поле.

— Мне так жаль, — произносит Финник.

Я секунду соображаю, кто такой Чума. Кажется, напарник Джоанны, трибут из Седьмого дистрикта, но мы с ним почти не виделись. Не припомню, чтобы он показывался на тренировках.

— Ясное дело, толку от него было немного, но все же земляк, — отвечает она. — Бросил меня вот с этими. — Она поддевает носком ноги полумертвого Бити. — Ему нож засадили в спину, а у нее вообще...

Мы поворачиваемся к Вайресс. Она все бродит кругами, покрытая кровью, и тихо бормочет:

— Тик-так. Тик-так.

— Мы уже поняли. Тик-так, тик-так, с нашей Тронутой что-то не так, — отмахивается Джоанна. Вайресс, точно среагировав на ее слова, качается в нашу сторону, и девушка грубо толкает ее на берег. — Лежи спокойно! Когда ж ты угомонишься?

— Отстань от нее! — рявкаю я.

Джоанна с ненавистью прищуривает карие глаза.

— Отстать? — шипит она и, сделав шаг вперед, внезапно закатывает мне оплеуху, да такую, что искры летят из глаз. — А кто их, по-твоему, вытащил из кровавых джунглей ради тебя? Ты...

Финник перебрасывает ее извивающееся тело через плечо, уносит к воде и несколько раз окунает. В передышках Джоанна, визжа, осыпает меня оскорблениями. Но я не стреляю. Во-первых, она с Одэйром, а во-вторых, что там было сказано? «Ради меня»?

Поворачиваюсь к напарнику:

— Что это значит? Причем здесь я?

— Не знаю. Но ты сама хотела быть с ними, — напоминает Пит. — Еще вначале.

— Да, хотела. Вначале. — Все равно, это ничего не объясняет. Я смотрю на недвижное тело Бити. — Тогда надо что-то делать, иначе недолго нам наслаждаться их обществом.

Пит несет изобретателя, а я веду Вайресс за руку к нашему небольшому лагерю. Усаживаем женщину на мелководье, чтобы помылась. Она лишь крепко сцепляет ладони и время от времени повторяет: «Тик-так». Отстегнув пояс Бити, я обнаруживаю привязанный к нему обрывком лианы увесистый металлический цилиндр. Понятия не имею, что это, но если предмет настолько важен для Бити, значит, и в самом деле имеет какую-то ценность. Бросаю его на песок. Одежда мужчины буквально присохла к коже, и я понемногу отклеиваю ее, пока Пит придерживает его в воде. Через несколько минут отмокает комбинезон. Оказывается, белье точно так же насквозь пропитано кровью. Чтобы отмыть беднягу, приходится раздеть его догола. Впрочем, не скажу, чтобы на меня это произвело впечатление. За последний год на нашем кухонном столе побывало множество обнаженных людей. Со временем к этому привыкаешь.

Подстелив травяную циновку, опускаем Бити на живот: нужно же осмотреть его спину. От лопатки к ребрам и ниже тянется рана длиной в шесть дюймов. Лицо очень бледное — видимо, крови потеряно немало, и она до сих пор сочится.

Я присаживаюсь на колени и размышляю. Что у нас есть из лекарств? Соленая вода? Начинаю понимать, как чувствовала себя мама, когда лечила больных одним только снегом. Бросаю взгляд на зеленые джунгли. Вот где наверняка есть отличная природная аптека; знать бы еще, как ею пользоваться. На ум приходит пушистый мох, который Мэгз протянула мне, чтобы высморкаться.

— Сейчас вернусь, — говорю я Питу.

К счастью, этого добра повсюду хватает. Срываю целые горсти с ближайшего дерева и тороплюсь обратно. Хорошенько обкладываю мхом рану Бити, а потом закрепляю при помощи прочных лиан. Влив ему в рот воды, мы перетаскиваем мужчину в тень, к самому краю джунглей.

— Кажется, это все, что в наших силах, — говорю я.

— Ну и хорошо. Ты замечательный лекарь, — отвечает напарник. — Это врожденное.

— Нет, — качаю я головой. — У меня кровь отца. — И она ускоряет свой бег по жилам во время охоты, а не во время какой-нибудь эпидемии. — Пойду посмотрю, как там его подружка.

Захватив горсть мха, подхожу к Вайресс. Та не сопротивляется, когда я раздеваю ее и оттираю кровь. Глаза у нее расширенные от страха, а с губ все настойчивее срывается: «Тик-так». Чувствую — хочет что-то сказать, но без «переводчика» Бити я совершенно беспомощна.

— Да, конечно, тик-так, тик-так.

Кажется, мои слова ее слегка успокаивают.

Отстирываю комбинезон почти дочиста и помогаю Вайресс одеться. Пояс не пострадал, поэтому я его тоже застегиваю. А вот белье кладу в ямку на мелководье и придавливаю камнем.

Тут к нам присоединяются чистенькая Джоанна и линяющий Финник. Новоявленная союзница жадно глотает воду и набивает живот мясом моллюсков, а я пытаюсь влить или запихнуть хоть что-нибудь в рот своей подопечной. Одэйр отстраненным, почти насмешливым тоном рассказывает о ядовитом тумане и нашествии обезьян, опустив самую важную часть истории.

Потом каждый из нас вызывается караулить чужой сон; в итоге бодрствовать остаемся мы с Джоанной. Я — потому что уже отдохнула, а она — потому что наотрез отказалась ложиться. Все отправляются спать. Мы двое молча сидим на пляже.

Для верности покосившись на Одэйра, Джоанна поворачивается ко мне.

— Как же вы потеряли Мэгз?

— Из-за тумана. Финник нес Пита. Я — Мэгз, но не слишком долго. Потом упала и не сумела подняться. Он сказал, что не сможет нести двоих. Старуха поцеловала Финника и ушла в ядовитую мглу.

— Знаешь, она ведь была его ментором, — цедит девушка обвиняющим тоном.

— Я этого не знала.

— Практически членом семьи, — помолчав, продолжает Джоанна уже без прежней злости.

Мы наблюдаем, как волны полощут придавленное камнем белье.

— Да, — спохватываюсь я, — так зачем тебе понадобились Тронутая и Долбанутый?

— Я же говорю: нужно было доставить их тебе. Хеймитч заявил, что это единственный способ стать твоей союзницей. Ты ведь так ему и сказала?

«Нет», — проносится у меня в голове. Но лучше согласно кивнуть.

— Спасибо. Я ценю твою помощь.

— Надеюсь. — И девушка снова глядит на меня с открытым презрением, будто на самое тяжкое бремя в жизни.

Наверное, так чувствуешь себя, имея старшую сестру, которая тебя всей душой ненавидит.

— Тик-так, — раздается вдруг за спиной.

Оборачиваюсь: Вайресс незаметно подкралась к нам. Ее глаза прикованы к джунглям.

— Боже, опять она. Все, я пошла отсыпаться. Вы вдвоем чудесно покараулите.

С этими словами Джоанна уходит и растягивается рядом с Финником.

— Тик-так, — шепчет Вайресс.

Отвожу ее назад и укладываю, а потом, чтобы успокоить, долго поглаживаю ей руку. Женщина погружается в дрему, но беспокойно мечется и поминутно выдыхает свое «тик-так».

— Тик-так, — соглашаюсь я вполголоса. — Пора в постель. Тик-так. Засыпай.

Солнце поднимается по небосводу и наконец повисает прямо над нашими головами. «Полдень», — рассеянно думаю я. Хотя какая разница. Справа, вдали, в дерево бьет огромная молния и разражается электрическая гроза. Точно там, где и в прошлую ночь. Кто-то снова запустил бурю. Продолжая успокаивать Вайресс, я наблюдаю за вспышками, сама почти усыпленная плеском воды. И размышляю о прошлой ночи. Молнии начались после загадочного колокольного звона. Двенадцать ударов.

— Тик-так, — произносит Вайресс, очнувшись на миг, и опять отключается.

Тогда было двенадцать ударов. Примерно в полночь. И сразу гроза. Теперь солнце над головами. Как будто бы полдень. И молнии...

Медленно поднимаюсь и обвожу глазами арену. Вспышка мелькнула вон там. В следующем «куске пирога» наших новых союзников застал кровавый ливень. Мы, наверное, были в третьем, когда появился туман. Едва он рассеялся — обезьяны в четвертом сбились в опасную стаю. Тик-так. Стремительно поворачиваю голову в другую сторону. Несколько часов назад, около десяти, волна пришла со стороны второго участка, считая слева от молнии. Которая ударила прямо сейчас. В обед. И в полночь. И снова в обед.

— Тик-так, — шепчет Вайресс во сне.

Всполохи прекращаются, справа от них начинается ливень, и до меня вдруг доходит смысл ее слов.

Приглушенно ахаю:

— Да, тик-так.

Обвожу глазами арену, полный круг. Все верно.

— Тик-так, тик-так. Это просто часы.

Часы. Я почти вижу стрелки, кружащие над циферблатом арены, поделенным на двенадцать отсеков. Каждый час на смену одному ужасу приходит другой. Молнии, кровавый дождь, ядовитый туман, обезьяны — это первые четыре часа. В десять — волна. Понятия не имею, что происходит в остальных семи секторах, но Вайресс знает!

Сейчас время багрового ливня. Мы — на пляже, под сектором обезьян и на мой вкус, слишком близко к туману. Ограничиваются ли напасти джунглями? Вряд ли. Волна доходила почти до самого центра. Если туман просочится на пляж или обезьяны вернутся... Расталкиваю товарищей:

— Вставайте. Вставайте, нам надо уходить.

Впрочем, на объяснения времени хватит. Успеваю изложить им свою теорию — и про «тик-так», и про движения невидимых стрелок, управляющих смертоносными силами в каждом из секторов.

По-моему, я убедила всех, кто остался в здравом уме, за исключением Джоанны, готовой отвергнуть любое мое предложение. Но даже она соглашается: мол, береженого Бог бережет.

Пока товарищи собирают наши пожитки и надевают на Бити комбинезон, я бужу Вайресс. Она просыпается с испуганным криком:

— Тик-так!

— Верно, тик-так, арена — это часы. Часы, Вайресс, ты была права, — говорю я. — Все верно.

Женщина расцветает на глазах. Рада, наверное, что ее наконец-то поняли. А ведь она, должно быть, еще с первым ударом колокола обо всем догадалась.

— Полночь.

— Да, полночь — это начало, — киваю я.

В памяти всплывает картинка и настойчиво требует моего внимания. Перед глазами встает уже не обычный циферблат, а хрустальный. «Начинается в полночь», — сказал Плутарх. А потом на миг загорелось изображение моей пересмешницы. Что, если главный распорядитель как раз и хотел намекнуть насчет арены? Но для чего? Ведь меня еще не объявили трибутом будущих Игр. Может, он собирался помочь мне как ментору? Или все было решено заранее?

Вайресс кивает в сторону кровавого ливня.

— Час тридцать, — произносит она.

— Точно. Час тридцать. Ровно в два вон там, — я указываю на близлежащие джунгли, — разольется ядовитый туман. Нам нужно перебраться отсюда в безопасное место. — Вайресс улыбается и послушно встает. — Пить хочешь?

Подаю плетеную миску с водой. Женщина опустошает ее почти на четверть, а потом доедает последний кусок зеленоватого хлеба, протянутый Финником. Теперь, когда непонимание больше не стоит между нами, она с радостью вышла из оцепенения.

Проверяю оружие. Завязываю выводную трубку и тюбик с мазью в парашют и закрепляю на поясе при помощи обрывка лианы.

Бити еще не пришел в себя, а когда мой напарник пытается поднять его, решительно возражает:

— Веревка.

— Да здесь она, — отзывается Пит. — С Вайресс все в порядке. Она с нами.

Бити вырывается.

— Веревка, — настаивает он.

— Ой, знаю я, что ему нужно, — нетерпеливо бросает Джоанна. И, пробежав по пляжу, приносит густо покрытый спекшейся кровью цилиндр, который был при нем, когда мы купали изобретателя. — Бесполезная штука. Провод, что ли? Долбанутый за ним и бежал к Рогу изобилия, тогда и нож в спину получил. Даже не знаю, что это за оружие. Если только отрезать кусок и использовать как удавку? Ну вот скажите, вы себе представляете, чтобы Бити кого-нибудь удавил?

— А как он, по-твоему, стал победителем? — возражает Пит. — Соорудил электрическую ловушку. Провод — лучшее оружие, которое у него было.

Странно: неужели Джоанна не в состоянии сложить два и два? Искренне ли она говорит? Подозрительно.

— Думаю, ты и сама все сообразила, — вставляю я. — Это же ты называла его Долбанутым.

Девушка угрожающе сужает глаза.

— Глупо с моей стороны, да? — произносит она. — Извини: забегалась, спасая шкуры твоих приятелей. Пока ты у нас... как там? Позволила Мэгз умереть за себя?

Мои пальцы невольно сжимаются на рукояти ножа у пояса.

— Ну, давай, — подначивает Джоанна. — Рискни. Мне плевать, что ты залетела. Сразу глотку перережу.

Конечно, сейчас я ее не могу прикончить. Но это лишь вопрос времени. Очень скоро одна из нас будет мертва.

— Может, лучше решим, куда идти? — предлагает Финник, пронзив меня взглядом. И отдает цилиндр изобретателю. — Вот он, твой провод, Долбанутый. Осторожнее с ним.

Бити покорно дает Питу себя поднять.

— Куда? — осведомляется мой напарник.

— Предлагаю отправиться к Рогу и понаблюдать, права Китнисс или нет, — подает голос Финник.

Я вовсе не против. К тому же это возможность лишний раз наведаться к оружейной куче. Нас ведь уже шестеро. Даже если забыть о Бити и Вайресс, в нашей компании четверо неплохих бойцов. Расклад куда лучше, нежели был у меня на прошлой Игре в то же самое время, когда приходилось выживать в одиночку. Да, союзники — это великолепно, пока не задумаешься о том, что их тоже придется поубивать.

Пожалуй, Вайресс и Бити сами найдут свою смерть: если придется убегать, им не уйти далеко. Джоанну — прикончу не моргнув глазом, если потребуется защищать Пита. Или просто чтобы заставить ее замолчать. А вот Финника лучше пусть уберет кто-нибудь другой. После всего, что он сделал для моего напарника, думаю, у меня рука не поднимется. Надо будет как-то стравить парня с профессионалами. Понимаю, жестоко. Но разве у меня есть выбор? Теперь, когда мы все знаем о часах, он может и не погибнуть в джунглях; остается убийство в драке.

Все эти мысли вызывают гадливость, и разум лихорадочно ищет новую тему. Но что сейчас может отвлечь меня от Голодных игр? Только мечта собственноручно расправиться с президентом Сноу. Знаю, это не самая подходящая греза для семнадцатилетней девушки — зато самая приятная.

Мы шагаем по тонкой полоске суши и приближаемся к Рогу с большой осторожностью: вдруг там затаились профи? Я в этом сомневаюсь, все-таки мы несколько часов провели на пляже и не заметили признаков жизни. Как я и предполагала, островок оказывается необитаемым. Остался только гигантский золотой Рог изобилия и не выбранное никем оружие.