К ПРОБЛЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ ТИПОВ ЛЕКСИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ 2 страница

Дар человека чувственно улавливать между предмета­ми нечто общее имеет объективное основание в «серийном производстве» природы, наделившей естественные объекты способностью творить по образу и подобию своему, созда­вая нечто, труднее различимое, чем отождествимое.

Имена естественных классов проследуют более всего идентифицирующие цели. Для них акт идентификации мало чем отличается от акта классификации. Установить принадлежность к тому или другому классу цветка, бу­кашки, насекомого, птицы, зерна, вещества и значит его идентифицировать. Поэтому с именами естественных родов ассоциируются прежде всего внешние, чувственно воспринимаемые признаки объектов.

Идентифицирующая лексика в значительной степени отвечает созерцательному отношению к миру, восприни­маемому как «бытие в покое» <….>.

Для осуществления идентифицирующей функции «на­ружная сторона» вещей весьма важна. Поэтому, идентифицирующие имена в известном смысле соответствуют образу предмета или стереотипу класса. Когда мы слышим такие имена, как ель, медведь, песок, дерево, крокодил и др., перед нашим мысленным взо­ром прежде всего встает внешний облик, картинка, изобра­жающая очень обобщенный образчик соответствующего класса естественных или иных объектов. Б.А. Серебрен­ников говорит в этом случае об «инвариантном образе предмета». <…>

Способность имен естественных реалий вызывать образ предмета объясняет суеверие, согласно которому даже непризывно произнесенным именем можно накликатьегоносителя, суеверие, повлекшее за собой табуирование имен «исчадий» природы и человеческой фантазии. <…>

Итак, имена естественных реалий, входящих в мир говорящих на данном языке и эмпирически (или через изображение) им знакомых, представляют собой «образ мира, в слове явленный», и это подтверждается тем, что этот пласт лексики составляет основу образных средств языка — метафоры и фразеологизмов. Идентифицирующие значения по природе своей дескриптивны, «портретны». <…>

4. В основе употребления конкретных имен лежит номинативная конвенция, а не конвенция семантическая, т.е. договор об именовании, а не договор о значении. Анализ значения (употребления) идентифицирующих имен не равен анализу соответствующего понятия, и было бы бесполезно искать в их употреблении разгадку интуитив­ных, стихийно сложившихся концептов, как это делается по отношению к таким категориям, как причина, время, вечность и пр.

В употреблении таких слов, как долг, обязанность, вина, совесть, правильный и т.п. можно искать ключ к этическим представлениям того и другого народа, но из употребления слов слон, носорог нельзя извлечь наивной концепции фауны. Как только эти слова получают метафорическое применение, т.е. предикативизируются, они обнаруживают, если не представ­ление, то определенное отношение к тем или другим кате­гориям естественных объектов, их восприятие, связывае­мые с ними суеверия и т.п.

<…> компетенция в области идентифицирующих имен создается знанием их референции. Это знание может быть приобретено разными способами, например: 1) остенсивным путем, т.е. путем прямого указания на объект — представитель данного класса или его изображение; этот путь предполагает способность отождествления объекта с другими членами данного номинативного объединения и владение техникой перехода от частного к общему, от имени индивида к имени, класса, 2) через описание сте­реотипа класса, 3) для веществ — могут быть сообщены сведения о составе и способе их получения; 4) для не­наблюдаемых сущностей необходимы сведения об их про­явлениях (например, болезни идентифицируются но их симптомам).

Поскольку для идентифицирующих имен, ориентиро­ванных на мир, важна четкость области референции, само их значение формируется в зависимости oт этой последней. Путь к значению конкретных имен лежит через их референцию. Если у семантических предикатов значение определяет и регулирует их употребление, их приложи­мость к предметному миру, то у идентифицирующих имен, напротив, употребление (референция) определяет и фор­мирует их значение. Это особенно очевидно при обращении к именам собственным. Пока имя собственное не закреп­лено за конкретным объектом, оно незначимо, но коль скоро оно получило своего носителя, оно окутывается сетью ассоциации, создающих образ референта имени. С именем начинают связываться разнородные сведения о номинате, впечатления от него, его внешний вид, эмо­циональное отношение, им вызываемое и т.п. Естественно, что эти ассоциации у разных лиц существенно различны. Совершенно аналогична природа идентифицирующих имен. Их значение представляет собой рикошет от их референ­ции. Оно гетерогенно и складывается из представления, обобщенного образа (стереотипа класса), разнохарактер­ной информации о классе предметов, случайных впечатле­ний, сведений утилитарною толка, и т.п.— словом всего того, что может связываться в сознании человека с предметным миром. Характерно, что метафорическое переос­мысление конкретной лексики может основываться на любой ассоциации, стимулируемой предметом, в том числе ложной, случайной и необоснованной, а вовсе не только на существенных признаках, предположительно образующих понятие класса.

Ассоциативный комплекс, прикрепленный к конкрет­ным именам, не стабилен. Он не членится на четкий набор семантических компонентов, т.е. не эквивалентен сумме предикатов, истинных относительно данного класса объек­тов. Это легко подтвердить тем, что общие суждения о клас­сах естественных объектов выражают не аналитическую (априорную), а эмпирическую истину (истину a poste­riori). Говорящие воспринимают как семантически нор­мальные не только предложения типа Медведь—млекопитающее (косолап, живет в лесах, проводит зиму в спячке и пр.), но и такие, как Медведи любят мед, Шиповник ко­люч (покрыт шипами). При­знак, положенный в основу наименования естественных реалий и, шире, конкретных объектов, как бы «улетучи­вается» за ненадобностью, поскольку не он обеспечивает идентификацию предмета (класса предметов). Это свой­ство объединяет конкретные имена с именами собствен­ными <…>. Адресат как бы «пропускает мимо ушей» смысл рефе­рентного имени, принимая в расчет лишь его номинатив­ную функцию.

Сказанное с достаточной очевидностью свидетельству­ет о том, что позиция индивидного субъекта не только не благоприятна для развития значения имени, но в некотором роде ему противопоказана: сигнификат имени, составляю­щий промежуточное звено между именем (номинацией) и индивидом, в сущности мешает установлению между ними прямой номинативной связи и может выпадать.

Определенная референция стремится «погасить» смысл имени.

Отсутствие четкого компонентною состава, диффузность, семантическая нестабильность, зависимость от опы­та, степени информированности и уровня теоретического (научного) знания семантики конкретных имен, нисколь­ко не делает расплывчатыми границы их референции. <…>

Референтная определенность характеризует прежде всего видовые имена (гипонимы). Она идет на убыль по мере расширения области приложения терма, которое обычно бывает следствием использования критериев науч­ной таксономии, т.е. преступает границы естественных родов. Чем шире и вариативнее класс именуемых объектов, тем более необхо­дима для правильной референции имени точность выра­жаемого им понятия (сигнификата). В этом случае смысло­вая неопределенность прямо пропорциональна неопреде­ленности зкстенсионала.

5. Если значение конкретных имен расплывчато инестабильно, если оно принимает малое участие в определе­нии предмета речи, то что же обеспечивает идентифици­рующим именам определенность экстенсионала?

Попытки разрешить этот вопрос делались в последние годы представителями той новой школы в логической се­мантике, которая, отрицая наличие четкого понятийного содержания (сигнифнката, интенснонала) у конкретных имен, сосредоточила свое внимание на проблемах референ­ции.

<…> новая теория референции сводится к следую­щим основным положениям: имена собственные представ­ляют собой жесткие десигнаторы объектов; имена естест­венных реалий сходны с ними по способу референции; акт референции обусловлен каузальными цепочками, а не зна­чением имени. Все эти тезисы обратны тому, что утверж­далось в традиционных логико-философских теориях зна­чения. Оценка адекватности противопоставленных друг другу концепций должна учитывать их отношение к язы­ковому материалу. Природа значений слов далеко не оди­накова. Есть существенная разница между качественными именами (типа начальник, подлец, холостяк, резчик по дереву, учитель и т.п.) и именами идентифицирующего типа (орел, блоха, муха, медь). В первом случае имеется в виду класс предметов, выделенный по определенному, познанному человеком свойству, во втором случае сущ­ность объектов, объединенных природой в один класс, всегда остается в известной степени непознанной.

Имена тина холостяк прилагаются ко всем лицам, отвечающим их значению, т.е. ко всем неженатым и не бывшим в браке мужчинам зрелого возраста. Если бы говорящие распространили употребление этого имени на незамужних женщин, то это не было бы результатом эмпирического открытия, касающегося женщин и холостяков, а явилось бы следствием изменения значения имени. Слова этого типа предикатны. Идентифицирующие имена относятся к природному объединению предметов и опираются на стандарт класса. Они референтны. Если традиционные логические теории достаточно адекватно отражали природу атрибутивного типа значения, то описанная выше концеп­ция более отвечает существу и назначению идентифици­рующей лексики.

Однако, проблема значения конкретных имен не сво­дится к вопросу о способах их референции. Она имеет еще и другую сторону. Значение субъекта должно обеспечить не только идентификацию предмета речи, но и понимание сопоставляемого ему предиката.

В ходе коммуникации всегда предполагается, что со­беседники обладают некоторыми общими сведениями о классе, которому принадлежит предмет речи. Поэтому такие предложения как «Кот Сысой млекопитающее (имеет хвост, умеет мяукать, покрыт шерстью и пр.)», если и не выражают аналитической истины, то по крайней мере не могут быть восприняты как информативные. Каждый го­ворящий в общем случае более или менее верно отличает информацию о свойствах класса от информации о свойствах индивидов, входящих в данный класс, а также о воз­можностях варьирования этих свойств. Предикаты, отно­симые к конкретным предметам, семантически ограничены дефиницией класса.

Предложение «Сысой замяукал» имеет разный смысл в зависимости от того, является ли Сысой человеком, котом или попугаем. Если же Сысоем зовут собаку, то приведен­ное высказывание не может не быть ложным или относящимся к фикции<…>.

Можно думать, что даже если предмет, о котором идет речь, присутствует в ситуации общения, но его принад­лежность к классу не улавливается адресатом или ему сов­сем неизвестна, смысл сообщения не может быть им усвоен в полном объеме. Так, например, если об артефакте или веществе таинственного предназначения будет сказано «Это опасно (испорчено, полезно, нужная вещь, не имеет запаха, стоит дорого, большая редкость и т.п.)», смысл такого сообщения должным образом не воспринимается адресатом. Адресат вынужден будет спросить говорящего «Что это?».

Не случайно, поэтому, что в нормальных условиях ком­муникации всякому сообщению о свойствах незнакомого адресату предмета должно предшествовать экзистенциальное предложение (или его эквивалент), включающее в себя имя таксономического типа, ср. Знал я одного человека; Прочел я недавно одну книгу. При отсутствии такой интродукции естественно спросить «О чем ты говоришь?». Ответ на такой вопрос обычно содер­жит указание на принадлежность предмета речи к опреде­ленному классу реалий: «Я говорю об одном человеке (ко­не, городе, соборе и пр.). Ответы тина О чем-то; Об одной вещи; Я имею в виду нечто едва ли удовлетворят собесед­ника, который непременно снова поинтересуется, какому классу (виду, роду) принадлежит это «нечто».

Таким образом, при отсутствии у адресата таксономически структурированных знаний о предмете сообщения, говорящий должен их ему предоставить. Без этого не мо­жет быть адекватно воспринята предикация. Даже имена собственные различных объектов, если и не всегда, то в тенденции, таксономически дифференцированы: имена лиц, городов, стран, учреждений либо сами по себе отличаются друг от друга, либо включают в свой состав категориальное существительное (ср. город Горький, улица Горького, Буренка, фабрика «Красная Роза», остров Саха­лин, Метрополь, Художественный кинотеатр, Сретенка и т.п.).

Таксономический предикат, относящийся к «глобально­му» субъекту, т.е. к предмету, мысленно не членимому на определенные аспекты или параметры (форму, цвет, вкус, динамику и пр.), служит целям параметризации: он задает те аспекты, по которым может быть охарактеризован пред­мет. В последующих за таксономией суждениях предикаты обычно относятся уже не к глобальной, а к параметризо­ванной субстанции. Они характеризуют определенные сто­роны субъекта в диапазоне допустимого варьирования признаков, т.е. в заданном спектре. Таксономическое предложение Это — мед открывает в объекте параметры консистенции, цвета, вкуса, запаха, источника (сырья), движения, эффекта при употреблении и др. Мед может быть густым, прозрачным, жидким, твердым, вязким, золо­тистым, ароматным, липовым, полезным при про­студе и т.п. Мед, кроме того, может капать, расплываться, течь, просачиваться, засахариваться, застывать и т.д.

Если атрибут своим лексическим значением не указы­вает на характеризуемый им параметр предмета, то этот последний должен быть эксплицирован, ср. Картина осо­бенно хороша по колориту (рисунку, композиции); Он — ловкий делец (картежник, фокусник, наездник и пр.); Он был узок в плечах (в бедрах); ср. также приятный на вкус, на ощупь, для глаза, на слух, по запаху, в обращении, во всех отношениях. Ограничительность ча­сто связывается с реляционной и функциональной сторо­ной объекта, ср. Я говорю тебе это как отец, Он приезжал к нам в качестве ревизора, Я ценю его как уче­ного и как человека. Необходимость в ограничитель­ном компоненте особенно велика при переносе признака от части к целому: широкий в плечах, быстрый разумом. Указание на параметр практически неизбежно, когда в субъекте выделен идентифицирующий признак, не служа­щий основанием оценки: Эта продавщица мне нравит­ся к а к женщина, Твой брат мне приятен как собе­седник.

Характеризующий предикат должен войти в отношения конъюнкции с признаками соответствующего класса объ­ектов. Этим объясняется тенденция средневековых логиков дополнять предикативные прилагательные именем класса, расшифровывая предложения типа Дуб покрыт листвой как Дуб есть покрытое листвой дерево. Этим же можно объяснить и предпочтение, часто отдаваемое языком, так­сономической по форме предикации, сравнительно с собст­венно характеризующей, ср. Это была просторная комната (вм. Эта комната была просторной}, Ваня непослушный мальчик (им. Ваня непослушен).

Связь с предикатом осуществляется не только через родовые признаки, присущие субъекту, но и через его индивидные черты. В субъекте, поэтому, часто эксплици­руются те именно свойства индивида, которые должны обеспечить понимание или должную оценку поступающей о нем новой информации, ср. Тут все замолкли, чтобы по­слушать, что говорит эта петербургская мадонна, княгиня или еще кто, эта юная дама из другого мира, глазастая, недоступная, эта счастливая путешественница с насмешливыми губами, которой нет дела до их тризн и до их карна­валов (Б. Окуджава). <…>.

Таким образом, понимание сообщения может нуждать­ся в знании не только родовых, но и индивидных призна­ков предмета

7. Для того, чтобы лучше понять семантические свой­ства конкретных имен, следует подробнее остановиться наих употреблении в роли классифицирующего предиката.

Если выполнение собственно идентифицирующей функ­ции опирается либо на прямую связь имени с денотатом, либо на его способность стимулировать у адресата образное представление и лишь в последнюю очередь на знание признаков предмета, то функция таксономического преди­ката выводит в фокус не столько образное представление, сколько ассоциируемые с именем энциклопедические зна­ния. Значение конкретной лексики в зависимости от вы­полняемой ею логико-коммуникативной функции кренится в разные стороны: идентифицирующая функция тянет его к денотату (предмету), а таксономическая—к сигнификату (понятию).

Таксономический предикат может выполнять разные, причем не вполне четко дифференцированные, функции, ср. Прежде я знал, что это божья коровка,— и ничего дру­гого о ней, кроме того, что она божья коровка, я не знал. Ну, скажем, я мог бы прийти к заключению, что имя у нее несколько антирелигиозное (Ю.Олеша). Из приведенного предложения трудно заключить, какими именно знаниями располагал автор и на какой пробел в них он сетует. Ско­рее всего он умел отождествить этот вид насекомых и знал, как он называется, но не имел о нем энциклопедической информации. Сообщение о вхождении в класс может ка­саться и номинации, и идентифицирующих признаков, и энциклопедических данных.

С другой стороны, таксономические предикаты сопри­касаются с характеризующими. Стоит появиться в пози­ции предиката имени с определением или имени с выде­ленным, акцентированным семантическим компонентом, как таксономическая предикация превращается в харак­теризующую, ср. Это интересная книга; Он учитель.

Хотя предикатная позиция высвечивает в таксономиче­ских именах сигнификат, понятийное (отвлеченное) со­держание, семантическая специфика их настолько сильна, что между характеризующим и таксономическим преди­катом существуют принципиальные различия.

Прежде всего следует заметить, что конкретное имя осуществляет ту форму первичной предикации, которая может сопоставляться неидентифицированному субъекту, т.е. субъекту, выраженному дейктическим местоимением (Это — карандаш, а то — линейка). Таксономический пре­дикат подобно идентифицирующим предложениям в общем случае лишен видо-временных форм. Он обозначает только ингерентные свойства. Прошедшее время в нем указыва­ет не на временное ограниченно присутствия признака в субъекте, а относится к общему плану повествования, ср. Я увидел вдали черную точку. Подойдя ближе я уви­дел, что это был куст.

Подобную ситуацию можно объяснить только тем, что, попадая в предикатную позицию, таксономическое имя не утрачивает предметности. Конкретное таксономическое предложение содержит сообщение о вхождении объекта в некоторый класс, его идентичности одному из членов множества, ср. Этот цветок незабудка. Таксономический смысл таких предложений эксплицируется в развернутой форме, иногда употребляющейся при характеристике лиц. <…>

Показательно, что предложения таксономической преди­кации лишены кратчайших номинализаций, построенных на производном от предиката абстрактном существи­тельном. Это свидетельствует о том, что классифицирую­щий предикат не вовлекается (или в слабой степени вовле­кается) в процесс адъективации, к которому должна была бы предрасполагать его позиция, предназначенная в общем случае для непредметных значений. Нет абстрактных имен со значением «свойство быть васильком, зерном, песком, рожью, лимоном». Как только с конкретным именем на­чинает связываться определенный признак, все те процес­сы, которые были блокированы семантической диффузностью, получают возможность реализации: метафориче­ское значение может иметь производное имя качества (ср. свинство), но классифицирующий предикат не может им воспользоваться, ср. Это животное — свинья ® * Свин­ство этого животного не вызывает сомнений.

Языки обычно не создают прилагательных (предика­тов) от конкретных имен, которые, различаясь синтакси­чески (позиционно), были бы с ними идентичны по значению. Конкретные имена служат основой для образова­ния лишь относительных прилагательных, выражающих тот или другой вид отношений между предметами, но не совокупность признаков, присущих данному классу: дере­вянный означает «сделанный из дерева (древесины)», но не «обладающий всеми признаками дерева, являющийся деревом». Относительные прилагательные, поэтому, не­употребительны в функции таксономического предиката. Неподатливость к приобретению собственно признакового (отвлеченного) значения свидетельствует о том, что кон­кретные существительные лишены четко определимого, анализируемого на компоненты содержания, которое, осво­бодившись от значения предметности, могло бы быть транспонировано в предикат.

Таким образом, попадая в контрастную но отношению к субъекту позицию предиката, идентифицирующая лексика сохраняет в ней свои основные семантические харак­теристики, не переходит в категорию семантических пре­дикатов.

8. Несмотря на то, что знания о классе объектов энциклопедичны, а не лингвистичны по своей природе, хотя они колеблются в объеме и гетерогенны по характеру (от чувственного образа до научной абстракции), хотя с этими знаниями могут сливаться разные эмоциональные, эстетические, оценочные и символические коннотации, хотя они по-разному соотносятся с жизненным опытом говорящих, необходимость для правильного осуществления коммуникации в таксономическом минимуме сведений о предмете речи, позволяет говорить о том отрезке идеаль­ного, который ассоциируется с конкретными именами как об особом типе языковою значения.

Важно подчеркнуть, что отмеченная гетерогенность идентифицирующего значения, обеспечивающая возмож­ность его употребления в идентифицирующей и таксоно­мической позиции, имеет принципиальный характер: она обусловлена тем, что данные первого типа более оператив­ны для идентификации предмета речи, а сведения второго типа более необходимы для правильного понимания пре­дикации.

Если первая часть значения, обеспечивающая правиль­ную референцию имени, не зависит от уровня теоретиче­ского знания, то вторая его часть, обеспечивающая аде­кватное понимание сообщений о данном объекте, меняет свое содержание (или, по крайней мере, свои импликации) в зависимости от глубины познания мира и информиро­ванности говорящих в соответствующей области.

Только понимание функционального дуализма конкрет­ной лексики и семантического дуализма позиции конкрет­ного субъекта, может привести к пониманию двойственной (образно-ассоциативной) природы конкретных значений. Обе указанные функции ведут к миру, т.е. к образным представлениям и энциклопедическим знаниям об объек­тах действительности. Это не должно отпугнуть лингвиста. Если он и не может превратить энциклопедическую или дескриптивную дефиницию конкретных имен в дефиницию собственно лингвистическую, если только практическая цель описания и чувство меры подсказывают ему, где поставить предел детализации, из этого не следует, что он бессилен выявить семантическую специфику конкретной лексики, и в этом состоит собственно лингвистическая за­дача ее анализа.

Для идентифицирующих имей характерцы следующие черты: 1) производность значения от референции имени (значение в этом типе есть функция референции), 2) со­ответствие номинативного членения мира его естественно­му членению и, как следствие этого, универсальный харак­тер номинатов, 3) относительная автономность значений, 4) принципиальная невозможность установить объем зна­чения, 5) смысловая неопределенность, нечленимость на четко разграниченные семантические компоненты, 6) ге­терогенность семантической природы, огладывающейся из чувственных данных (обобщенного образа предмета), абстрактных сведений, эмоциональных, эстетических, оце­ночных и символических ассоциаций, данных личного опыта, 7) ориентация одной части значения на идентифи­кацию объекта, а другой на связь с предикатом, 8) опре­деленность границ референции (экстенсионала) при неоп­ределенности смысла (интенсионала), 9) таксономический принцип системной организации: отношения включения (гипонимия), пересечения и совпадения (гетеронимия) областей референции, 10) функциональная эквивалент­ность как совпадение областей референции (гетеронимия), 11) партитивные отношения как принцип иерархической организации, 12) выражение референции имени либо пря­мым отнесением к предмету (абсолютная референция), либо через несимметричные отношения партитивности, посессивности, координированности и локальности (отно­сительная референция), 13) первичность функции субъ­екта и других референтных членов предложения, 14) вторичность функции предиката и особый тип предикации (включение в множество, таксономия), 15) отсутствие семантически эквивалентных прилагательных, 16) отсут­ствие прямых номинализаций (абстрактных существи­тельных), 17) отсутствие логической антонимии при на­личии «пространственной антонимии», фиксирующей диаметральность в расположении объектов (пол — потолии, подвал — чердак, старт — финиш), 18) внемодальность, 19) неградуированность, 20) объективность, социальность семантических норм употребления при индивидуальном варьировании вызываемого представления, 21) обусловлен­ность удельного веса значения (сигнификата) характером референции имени, 22) открытость денотативных классов.

Функциональное значение

Очень своеобразное и во многих отношениях колеблю­щееся, промежуточное место в лексической семантике за­нимает функциональный тип значения, обнаруживающий, с одной стороны, черты сходства с предикатным, иденти­фицирующим и реляционным значениями, а с другой — большую внутреннюю неоднородность, обусловленную как собственно лексическими факторами (положением в лек­сической системе), так и спецификой денотируемых клас­сов объектов. Функциональная семантика социологична в том смысле, что в закономерностях ее развития и упо­требления обнаруживается прямая зависимость от прак­тической жизни общества,

1. Говоря об этом типе значения, необходимо разли­чать функциональный принцип номинации, отраженный внутренней формой слова (щелкунчик, зажигалка, скоро­варка, поднос и пр.), и функциональный принцип объединения объектов в номинативные классы, позволяю­щий называть имеющие одинаковое предназначение пред­меты одним именем, независимо от тех их признаков (внешней формы, материала, размера, веса, цвета и пр.), которые не обусловлены функцией, составляя по отноше­нию к ней переменные, относительно независимые ве­личины.

Под функциональным принципом номинации имеется в виду прежде всего обозначение объекта по целенаправ­ленному действию, которое он выполняет или орудием ко­торого служит. Наименование, хотя и связанное с дейст­вием объекта «при исполнении служебных обязанностей», но не эксплицирующее его цель, функциональным не является. Так, имя регулировщик (движения) отвечает функциональному принципу номинации, а такие сущест­вительные, как светофор, вертушка (о турни­кете, телефоне), хотя и относятся к предметам, объединяе­мым в класс по функциональному критерию, к собственно функциональным номинациям не принадлежат. Только глаголы, обозначающие действие (абитуальное или окка­зиональное) по его цели, порождают функциональные номинации предметов.

Можно считать также отвечающим функциональному принципу обозначение лиц по их отношению к объекту целенаправленного действия (электрик, водопроводчик, стекольщик и пр.). Функциональный предикат с той или другой степенью определенности имплицируется отноше­нием между субъектом и объектом действия, ср. зеленщи­ца == та, что выращивает пли продает зелень; морожен­щик = тот, кто производит или продает мороженое.

Круг функций, через который могут конкретизоваться субъектно-объектные отношения, присутствующие в име­нах этого разряда, ограничен и сводится к предикатам производства (реже, уничтожения), продажи, исправления (ремонта), «любви» или коллекционирования («предикат хобби», ср. книголюб, балетоман) и некоторым другим. Еще определеннее предикат, импли­цируемый именами вместилищ, сосудов, предназначенных для локализации (помещения, храпения) предметов того или другого класса (конфетница, сахарница, сеновал и т.п.). Реляционная номинация в этом случае может быть приравнена к функциональной.

Покажем взаимодействие функционального принципа номинации и функционального критерия классификации объектов на следующем примере. Категория предметов, служащих для закрывания и открывания верхнего (нахо­дящегося на верхней грани) отверстия вместилищ (сосу­дов, резервуаров и пр.), обозначается именем крышка. Внутренняя форма этого имени фиксирует назначение соответствующего класса предметов. Под это наименова­ние могут быть подведены почти все предметы, служащие указанной цели, независимо от их плоскостной формы (крышки могут быть круглыми, квадратными, прямоуголь­ными, трехугольпыми и пр.), прикрепленности или неприкрепленности к сосуду, герметичности или негерметичности прилегания к нему, совпадения или несовпадения по цвету и материалу с самим сосудом, размера закрывае­мого вместилища и других черт. Нефункциональные признаки предмета, хотя и не оказывают существенного влияния на выбор номинации, в то же время и не совсем для нее безразличны. Так сосуды с узким горлом (бутыл­ки, колбы, пробирки и т.п.) закрываются не крышкой, а пробкой, отличающейся от крышки размером и парамет­ром глубины (или высоты, длины?). Пробка, сделанная из пластмассы или резины, а не коры пробкового дерева. не перестает быть пробкой. Но к нетвердой (мягкой, ком­кающейся) «преграде», используемой в данных целях окказионально, будет применено скорее имя затычка, чем пробка. Аналогичный предмет, специально предназначен­ный для того, чтобы служить преградой для вытекания из организма крови или иной влаги, называется тампоном. Различаются также глаголы, обозначающие стандартные манипуляции с крышками и пробками. Крышку снимают, пробку вытаскивают или вынимают. То же различие соблю­дается и при ориентированности действия па сосуд: банки закрывают и открывают, бутылки закупоривают и отку­поривают, но также затыкают, закрывают и открывают (обычно при отсутствии герметичности).