Психология бессознательного 40 страница

Если таков именно путь превращения чего-либо бессознательно­го в предсознательное, то на вопрос: «Каким образом мы делаем вытесненное (пред) сознательным?» — следует ответить: «Создавая при помощи аналитической работы упомянутые подсознательные опосредствующие звеньям Сознание остается на своем месте, но и бессознательное не поднимается до степени сознательного.

В то время как отношение внешнего восприятия к Я совершен­но очевидно, отношение внутреннего восприятия к Я требует осо­бого исследования. Отсюда еще раз возникает сомнение в правиль-

1 Das Unbewuflte // Intern. Zeitschr. fur Psychoanalyse, Bd. 3, 1905, или: Samm-lung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, 4 Folget 1918»

ности допущения, что все сознательное связано с поверхностной системой восприятие — сознание (W — Bw).

Внутреннее восприятие дает ощущения процессов, происходя­щих в различных, несомненно также в глубочайших слоях душевного аппарата. Они мало известны, и лучшим их образцом может служить ряд удовольствие — неудовольствие. Они первичнее, элементарнее, чем ощущения, возникающие извне, и могут появляться и в состоя­нии смутного сознания. О большом экономическом значении их и ме-тапсихологическом обосновании этого значения я говорил в другом месте. Эти ощущения локализованы в различных местах, как и внешние восприятия, они могут притекать с разных сторон одно-временно и иметь при этом различные, даже противоположные качества» <♦*♦>

Ощущения и чувства также становятся сознательными лишь бла­годаря соприкосновению с системой W, если же путь к ней преграж­ден, онн не осуществляются в виде ощущений. Сокращенно, но не совсем правильно мы говорим тогда О бессознательных ощущениях, придерживаясь аналогии с бессознательными представлениями, хотя эта аналогия и недостаточно оправдана. Разница заключается в том, что для доведения до сознания необ­ходимо создать сперва посредствующие звенья, в то время как для ощущений, притекающих в сознание непосредственно, такая не­обходимость отпадает. Другими словами, разница между bw и vbw для ощущений не имеет смысла, так как vbw здесь исключается: ощущения либо сознательны, либо бессознательны. Даже в том случае, когда ощущения связываются с представлениями слов» их осознание не обусловлено последними: они становятся созна­тельными непосредственно.

Роль слов становится теперь совершенно ясной, Через их посред­ство внутренние процессы мысли становятся восприятиями. Таким образом, как бы подтверждается положение: всякое знание происхо­дит из внешнего восприятия. При «перена пол нении* (Oberbesetzung) мышления мысли действительно воспринимаются как бы извне и потому считаются истинными.

Разъяснив взаимоотношение внешних и внутренних восприятий и поверхностной системы (W — Bw), мы можем приступить к пост­роению нашего представления о )7. Мы видим его исходящим из системы восприятия W, как из своего ядра-центра, и в первую оче­редь охватывающим Vbw, которое соприкасается со следами воспо­минаний. Но, как мы уже видели, Я тоже бывает бессознательным*

Я полагаю, что здесь было бы очень целесообразно последо­вать предложению одного автора, который из личных соображений напрасно старается уверить, что ничего общего с высокой и стро­гой наукой не имеет. Я говорю о Г* Гроддеке1, неустанно повторяю­щем, что то, что мы называем своим #, в жизни проявляется пре-

1 Groddeck G. Das Buch vom Es. Intern. Psychoanalytischer Verlag, 1923.

имущественно пассивно, что нас, по его выражению, «и з ж и в а-ю т> неизвестные и неподвластные нам силы. Все мы испытывали такие впечатления, хотя бы они и не овладевали нами настолько, чтобы исключить все остальное, и я открыто заявляю, что взглядам Гролдека следует отвести надлежащее место в науке* Я предлагаю считаться с этими взглядами и назвать сущность, исходящую из системы W и пребывающую вначале предсоз на тельной, именем #, а те другие области психического, в которые эта сущность прони­кает и которые являются бессознательными* обозначить, по при-меру Гроддека1, словом Оно.

Мы скоро увидим, можно ли извлечь из такого понимания ка­кую-либо пользу для описания и уяснения. Согласно предлагаемой теории индивидуум представляется нам как непознанное и бессоз­нательное Оно, на поверхности которого покоится Я. возникшее из системы W как ядра. При желании дать графическое изображе­ние можно прибавить, что Я не целиком охватывает Оно, а покры­вает его лишь постольку, поскольку система W образует его по­верхность, т. е, расположено по отношению к нему примерно так, как зародышевый диск расположен в яйце. Я и Оно не разделены резкой границей, и с последним Я сливается внизу.

Однако вытесненное также сливается с Оно и есть только часть его. Вытесненное благодаря сопротивлениям вытеснения резко обо­соблено только от Я; с помощью Оно ему открывается возмож­ность соединиться с Я* Ясно, следовательно, что почти все разгра­ничения, которые мы старались описать на основании данных па­тологии, относятся только к единственно известным нам поверхно­стным слоям душевного аппарата. Для изображения этих отноше­ний можно было бы набросать рисунок, контуры которого служат лишь для наглядности и не претендуют на какое-либо истолкова­ние. Следует, пожалуй, прибавить» что Я, по свидетельству анатомов, имеет «слуховой колпак» только на одной стороне. Он надет на него как бы набекрень.

Нетрудно убедиться в том, что Я есть только измененная под прямым влиянием внешнего мира и при посредстве W — Bw часть Оно, своего рода продолжение дифференциации поверхностного слоя, Я старается также содействовать влиянию внешнего мира на Оно и осуществлению тенденций этого мира, оно стремится заменить принцип удовольствия, который безраздельно властвует в Оно, принципом реальности. Восприятие имеет для Я такое же значение, как влечение для Оно. Я олицетворяет то, что можно назвать ра­зумом и рассудительностью, в противоположность к Оно, содер­жащему страсти. Все это соответствует общеизвестным и популяр­ным разграничениям, однако может считаться верным только для некоторого среднего — или в идеале правильного — случая.

'Сам Гроддек последовал, вероятно, примеру Ницше, который часто пользо­вался этим грамматическим термином для выражения безличного и, так сказать, при-родно-необходимого в нашем существе.

Большое функциональнее значение Я выражается в том, что в нормальных условиях ему предоставлена власть над побуждением к движению. По отношению к Оно Я подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только разни* цей, что всадник пытается совершить это собственными силами, Я же силами заимствованными* Это сравнение может быть продол­жено. Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и Я превра­щает обыкновенно волю Оно в действие, как будто бы это было его собственной волей*

Я складывается и обособляется от Оно, по-видимому, не только под влиянием системы W, но под действием также другого момен­та. Собственное тело, и прежде всего поверхность его, представ­ляет собой место, от которого могут исходить одновременно как внешние, так и внутренние восприятия. Путем зрения тело воспри­нимается как другой объект, но осязанию оно дает двоякого рода ощущения, одни из которых могут быть очень похожими на внутрен­нее восприятие. В психофизиологии подробно описывалось, каким образом собственное тело обособляется из мира восприятий. Чувство боли, по-видимому, также играет при этом некоторую роль, а спо­соб, каким при мучительных болезнях человек получает новое зна­ние о своих органах, является, может быть, типичным способом того, как вообще складывается представление о своем теле.

Я прежде всего телесно, оно не только поверхностное сущест­во, но даже является проекцией некоторой поверхности. Если

искать анатомическую аналогию, его скорее всего можно уподо­бить «мозговому человечку» анатомов, который находится в моз­говой коре как бы вниз головой, простирает пятки вверх, глядит назад, а на левой стороне* как известно, находится речевая зона-Отношение Я к сознанию обсуждалось часто, однако здесь не­обходимо вновь описать некоторые важные факты. Мы привыкли всюду привносить социальную или этическую оценку, и поэтому нас не удивляет, что игра низших страстей происходит в бессознатель­ном, но мы заранее уверены в том, что душевные функции тем легче доходят до сознания, чем выше указанная их оценка. Психо­аналитический опыт не оправдывает, однако, наших ожиданий. С одной стороны, мы имеем доказательства тому, что даже тонкая и трудная интеллектуальная работа, которая обычно требует напря­женного размышления, может быть совершена бессознательно, не доходя до сознания. Такие случаи совершенно бесспорны, они происходят, например, в состоянии сна и выражаются в том, что человек непосредственно после пробуждения находит разрешение трудной математической или иной задачи, над которой он бился безрезультатно накануне1.

Однако гораздо большее недоумение вызывает знакомство с

1 Такой факт еще совсем недавно был сообщен мне как возражение против моего описания «работы сновидения»,

другим фактом. Из наших анализов мы узнаем, что существуют люди, у которых самокритика и совесть, т. е. бесспорно высокоцен­ные душевные проявления, оказываются бессознательными и, оста­ваясь таковыми, обусловливают важнейшие поступки; то обстоя­тельство, что сопротивление в анализе остается бессознательным, не является, следовательно, единственной ситуацией такого рода* Еще более смущает нас новое наблюдение» приводящее к необходи­мости, несмотря на самую тщательную критику, считаться с бессоз­нательным чувством вины,— факт, который задает новые загадки, в особенности если мы все больше и больше приходим к убеждению, что бессознательное чувство вины играет в боль­шинстве неврозов экономически решающую роль и создает сильней­шее препятствие выздоровлению. Возвращаясь к нашей оценоч­ной шкале, мы должны сказать: не только наиболее глубокое, но и наиболее высокое в Я может быть бессознательным. Таким об­разом, нам как бы демонстрируется то, что раньше было сказано о сознательном Я, а именно — что оно прежде всего ^телесное Я*.

III

Я И СВЕРХ-Я (Я-ИДЕАЛ)

Если бы Я было только частью Оно, определяемой влиянием системы восприятия» только представителем реального внешнего мира в душевной области» все было бы просто. Однако сюда присо­единяется еще нечто.

В других местах уже были разъяснены мотивы, побудившие нас предположить существование некоторой инстанции в Я, дифферен­циацию внутри Я, которую можно назвать Я-идеалом или с в е р х-Я1- Эти мотивы вполне правомерны*. То, что эта часть Я не так прочно связана с сознанием, является неожиданностью, требующей разъяснения.

Нам придется начать несколько издалека. Нам удалось осве­тить мучительное страдание меланхолика благодаря предположению, что в Я восстановлен утерянный объект, т. е. что произошла заме­на привязанности к объекту (Objektbesetzung) идентификацией3. В то же время, однако, мы еще не уяснили себе всего значения этого процесса и не знали, насколько он прочен и часто повторя­ется. С тех пор мы говорим: такая замена играет большую роль в

1 Zur EinJuhrung des NarziBmus; Massenpsychologie und Ich-Analyse, a Ошибочным и нуждающимся в исправлен и и может показаться только обстоя­тельство, что я приписал этому сверх-Я функцию контроля реальностью. Если бы испытание реальностью оставалось собственной задачей Я» это совершенно соответст­вовало бы отношениям его кумиру восприятия. Также и более ранние недостаточно определенные замечания о ядре Я должны теперь найти правильное выражение в том смысле, что только система W — Bw может быть признана ядром Я* - 3 Trauer und Melancholic.

образовании Я* а также имеет существенное значение в выработке того, что мы называем своим характером*

Первоначально в примитивной оральной фазе индивида труд-нЬ отличить обладание объектом от идентификации. Позднее можно предположить, что желание обладать объектом исходит из Оно, ко­торое ощущает эротическое стремление как потребность. Вначале еще хилое Я получает от привязанности к объекту знание, удов* летворяется им или старается устранить его путем вытеснения1.

Если мы нуждаемся в сексуальном объекте или нам приходится отказаться от него, наступает нередко изменение #, которое, как и в случае меланхолии, следует описать как внедрение объекта в Я; ближайшие подробности этого замещения нам еще неизвестны. Может быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая является как бы регрессией к механизму оральной фазы, Я облег­чает или делает возможным отказ от объекта* Может быть, это отождествление есть вообще условие, при котором Оно отказывает­ся от своих объектов. Во всяком случае процесс этот, особенно в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он дает нам возможность предположить, что ^характер Я является осадком от­вергнутых привязанностей к объекту, что он содержит историю этих выборов объекта. Поскольку характер личности отвергает или прие­млет эти влияния из истории эротических выборов объекта, есте­ственно наперед допустить целую шкалу сопротивляемости. Мы ду­маем, что в чертах характера женщин, имевших большой любовный опыт, легко найти отзвук их привязанностей к объекту. Необходи­мо также принять в соображение случаи одновременной привязан* ности к объекту и идентификации, т. е. изменения характера прежде, чем произошел отказ от объекта. При этом условии изменение ха­рактера может оказаться более длительным, чем отношение к объек­ту, и даже, в известном смысле, консервировать это отношение.

Другой подход к явлению показывает, что такое превращение эротического выбора объекта в изменение Я является также путем, каким Я получает возможность овладеть О wo и углубить свои отно­шения к нему, правда, ценой значительной уступчивости к его пе­реживаниям. Принимая черты объекта, Я как бы навязывает Оно са­мого себя в качестве любовного объекта, старается возместить ему его утрату, обращаясь к нему с такими словами: «Смотри, ты ведь можешь любить и меня — я так похоже на объект».

Происходящее в этом случае превращение объект-либидо в нар-цистическое либидо, очевидно, влечет за собой отказ от сексуаль­ных целей, известную десексуализацию, а стало быть, своего рода

1 Интересной параллелью замены выбора объекта идентификацией служит вера первобытных народов в то, что свойства принятого в плщу животного перейдут к лицу, вкушающему эту пищу, н основанные на этой вере запреты. Она же, как известно, служит также одним из оснований каннибализма н сказывается в целом ряде обы­чаев тотем и ческой трапезы вплоть до святого причастия. Следствия! которые здесь приписываются овладению объектом, действительно оказываются верными по отноше­нию к позднейшему выбору сексуального объекта,

■

сублимацию. Более того, тут возникает вопрос, заслуживающий внимательного рассмотрения, а именно: не есть ли это обычный путь к сублимации, не происходит ли всякая сублимация посред­ством вмешательства Я7 которое сперва превращает сексуальное объект-либидо в нарцистическое либидо с тем, чтобы, в дальнейшем поставить, может быть, ему совсем иную цель1? Не может ли это превращение влечь за собой в качестве следствия также и другие изменения судеб влечения, не может ли оно приводить, например, к расслоению различных слившихся друг с другом влечений? К этому вопросу мы еще вернемся впоследствии.

Хотя мы и отклоняемся от нашей цели, однако необходимо остано­вить на некоторое время наше внимание на объектных идентифика­циях Я* Если таковые умножаются, становятся слишком многочис­ленными, чрезмерно сильными и несовместимыми друг с другом, то они легко могут привести к патологическому результату. Дело может дойти до расщепления Я, поскольку отдельные идентифи­кации благодаря противоборству изолируются друг от друга и загад­ка случаев так называемой «множественной личност и», мо­жет быть, заключается как раз в том» что отдельные идентификации попеременно овладевают сознанием. Даже если дело не заходит так далеко, создается все же почва для конфликтов между различными идентификациями, на которые раскладывается #, конфликтов, ко­торые в конечном итоге не всегда могут быть названы патологиче­скими*

Как бы ни окрепла в дальнейшем сопротивляемость характера в отношении влияния отвергнутых привязанностей к объекту, все же действие первых, имевших место в самом раннем возрасте иден­тификаций будет широким и устойчивым. Это обстоятельство застав­ляет нас вернуться назад к моменту возникновения Я-идеала, ибо за последним скрывается первая и самая важная идентификация индивидуума, именно — идентификация с отцом в самый ранний период истории развития личности2. Такая идентификация, по-ви­димому, не есть следствие или результат привязанности к объекту; она прямая, непосредственная и более ранняя, чем какая бы то ни бы­ло привязанность к объекту. Однако выборы объекта, относящиеся к первому сексуальному периоду и касающиеся отца и матери, при нормальных условиях в заключение приводят, по-видимому, к та­кой идентификации и тем самым усиливают первичную идентифи­кацию.

1 С введением нарциссизма мы теперь, после того как отделили Я от Оно, должны признать Око большим резервуаром лнбндо, Лнбндо, направляющееся на # вследст­вие описанной идентификации, составляет его «вторичный нарциссизм»,

2 Может быть, осторожнее было бы сказать *с родителями*> так как оценка отца и матери до точного понимания полового различия — отсутствие пениса — бывает одинаковой. Из истории одной молодой девушки мне недавно случилось узнать, что, заметив у себя отсутствие пеннсз, она отрицала наличие этого органа вовсе не у всех женщин, а лишь у тех* которых она считала неполноценными, У ее матери он, по ее мнению, сохранился* В целях простоты изложения я буду говорить лишь об идентификации с отцом.

Все же отношения эти так сложны, что возникает необходи­мость описать их подробнее* Существуют два момента, обусловли­вающие эту сложность: треугольное расположение Эдипова отноше­ния и изначальная бисексуальность индивида.

Упрощенный случай для ребенка мужского пола складывается следующим образом: очень рано ребенок обнаруживает по отно­шению к матери объектную привязанность, которая берет свое начало от материнское груди и служит образцовым примером вы­бора объекта по типу опоры (Anlehnungstypus); с отцом же мальчик идентифицируется* Оба отношения существуют некоторое время параллельно, пока усиление сексуальных влечений к матери и осоз­нание того, что отец является помехой для таких влечений, не вы­зывает Эдипова комплекса1. Идентификация с отцом отныне прини­мает враждебную окраску и превращается в желание устранить отца и заменить его собой у матери. С этих пор отношение к отцу амбивалентно, создается впечатление, будто содержащаяся с самого начала в идентификация амбивалентность стала явной. «Амби­валентная установка» по отношению к отцу и лишь нежное объект­ное влечение к матери составляют для мальчика содержание просто­го, положительного Эдипова комплекса.

При разрушении Эдипова комплекса необходимо отказаться от объектной привязанности к матери. Вместо нее могут появиться две вещи: либо идентификация с матерью, либо усиление идентифика­ции с отцом. Последнее мы обыкновенно рассматриваем как более нормальный случай, он позволяет сохранить в известной мере нежное отношение к матери. Благодаря исчезновению Эдипова комплекса мужественность характера мальчика, таким образом, укрепилась бы. Совершенно аналогичным образом Эдипова установка маленькой де­вочки может вылиться в усиление ее идентификации с матерью (или в появлении таковой), упрочивающей женственный характер ребенка.

Эти идентификации не соответствуют нашему ожиданию, так как они не вводят оставленный объект в Я; однако и такой исход возможен, причем у девочек его наблюдать легче, чем у мальчи­ков, В анализе очень часто приходится сталкиваться с тем, что маленькая девочка» после того как ей пришлось отказаться от от­ца как любовного объекта, проявляет мужественность и идентифи­цирует себя не с матерью, а с отцом, т. е. с потерянным объектом. Ясно, что при этом все зависит от того, достаточно ли сильны ее мужские задатки, в чем бы они ни состояли.

Таким образом» переход Эдиповой ситуации в идентификацию с отцом или матерью зависит у обоих полов, по-видимому» от от­носительной силы задатков того или другого пола. Это один спо­соб, каким бисексуальность вмешивается в судьбу Эдипова комп­лекса* Другой способ еще более важен. В самом деле, возникает впечатление, что простой Эдипов комплекс вообще не есть наи-

1 Ср. Massenpsychologie und Ich-Analyse, VII.

более частый случай, а соответствует некоторому упрощению или схематизации, которая практически осуществляется, правда, до­статочно часто. Более подробное исследование вскрывает в боль­шинстве случаев более полный Эдипов комплекс, который бывает двояким, позитивным и негативным, в зависимости от первоначаль­ной бисексуальности ребенка, т. е, мальчик находится не только в амбивалентном отношении к отцу и останавливает свой нежный объектный выбор на матери, но он одновременно ведет себя как девочка, проявляет нежное женское отношение к отцу и соответ­ствующее ревниво-враждебное к матери. Это вторжение бисексуаль­ности очень осложняет анализ отношений между первичными вы­борами объекта и идентификациями и делает чрезвычайно затрудни­тельным понятное их описание. Возможно, что установленная в от­ношении к родителям амбивалентность должна быть целиком отне­сена на счет бисексуальности, а не возникает, как я утверждал это выше, из идентификации вследствие соперничества.

Я полагаю, что мы не ошибемся, если допустим существование полного Эдипова комплекса у всех вообще людей, а у невротиков в особенности. Аналитический опыт обнаруживает затем, что в известных случаях та или другая составная часть этого комплекса исчезает, оставляя лишь едва заметный след, так что создается ряд, на одном конце которого стоит позитивный комплекс, на другом конце — обратный, негативный комплекс, в то время как средние звенья изображают полную форму с неодинаковым участием обоих компонентов. При исчезновении Эдипова комплекса четыре содержа­щихся в нем влечения сочетаются таким образом, что из них полу­чается одна идентификация с отцом и одна с матерью, причем идентификация с отцом удерживает объект-мать позитивного комплекса и одновременно заменяет объект-отца обратного комплек­са; аналогичные явления имеют место при идентификации с ма­терью. В различной силе выражения обеих идентификаций отра­зится неравенство обоих половых задатков*

Таким образом, можно сделать грубое допу­щение, что в результате сексуальной фазы, ха­рактеризуемой господством Эдипова комплек­са, в Я отлагается осадок, состоящий в образо­вании обеих названных, как-то согласованных друг с другом идентификаций. Это изменение Я сохраняет особое положение: оно противосто­ит прочему содержанию Я в качестве Я-и де а л а или сверх-Я-

Сверх-Я не является, однако, простым осадком от первых вы­боров объекта, совершаемых Оно, ему присуще также значение энергичного реактивного образования по отношению к ним. Его отношение к Я не исчерпывается требованием «ты должен быть таким же (как отец)», оно выражает также запрет: «Таким (как отец) ты не смеешь быть, т, е. не смеешь делать все то, что делает отец; некоторые поступки остаются его исключительным

правом». Это двойное лицо Я-идеала обусловлено тем фактом, что сверх-Я стремилось вытеснить Эдипов комплекс, более того — могло возникнуть лишь благодаря этому резкому изменению. Вы­теснение Эдипова комплекса было, очевидно, нелегкой задачей. Так как родители, особенно отец, осознаются как помеха к осущест­влению Эдиповых влечений, то инфантильное Я накопляло силы для осуществления этого вытеснения путем создания в себе самом того же самого препятствия. Эти силы заимствовались им в известной мере у отца» и такое позаимствование является актом, в высшей степени чреватым последствиями* Сверх-Я сохранит характер отца, и чем сильнее был Эдипов комплекс, чем стремительнее было его вытеснение (под влиянием авторитета, религии, образования и чте­ния), тем строже впоследствии сверх-Я будет властвовать над Я как совесть, а может быть, и как бессознательное чувство вины. Откуда берется сила для такого властвования, откуда принудитель­ный характер, принимающий форму категорического императива,— по этому поводу я еще выскажу в дальнейшем свои соображения.

Сосредоточив еще раз внимание на только что описанном воз­никновении сверх-Я» мы увидим в нем результат двух чрезвычайно важных биологических факторов: продолжительной детской бес­помощности и зависимости человека и наличия у него Эдипова ком­плекса, который был сведен нами даже к перерыву развития либидо, производимому латентным периодом, т. е. к двукратному на* ч а л у половой жизни* Это последнее обстоятельство является» по-видимому, специфически человеческой особенностью и составля­ет, согласно психоаналитической гипотезе, наследие того толчка к культурному развитию, которыйГ был насильственно вызван лед­никовым периодом. Таким образом, отделение сверх-Я от Я не слу­чайно, оно отражает важнейшие черты как индивидуального, так ft родового развития и даже больше: сообщая родительскому влия­нию длительное выражение, оно увековечивает существование фак­торов, которым обязано своим происхождением.

Несчетное число раз психоанализ упрекали в том, что он не интересуется высшим, моральным, сверхличным в человеке* Этот упрек несправедлив вдвойне — исторически и методологически. Ис­торически — потому что психоанализ с самого начала приписывал моральным и эстетическим тенденциям в Я побуждение к вытес­нению, методологически — вследствие нежелания понять, что психо­аналитическое исследование не могло выступить, подобно философ­ской системе, с законченным сводом своих положений, но должно было шаг за шагом добираться до понимания сложной душевной жизни путем аналитического расчленения как нормальных, такн аноь мяльных явлений. Нам не было надобности дрожать за сохранение высшего в человеке, коль скоро мы поставили себе задачей зани­маться изучением вытесненного в душевной жизни, Теперь, когда мы отваживаемся подойти, наконец, к анализу Я, мы так можем от­ветить всем, кто, будучи потрясен в своем нравственном сознании, твердил» что должно же быть высшее в человеке: «Оно несомненно

должно быть, но Я-идеал или сверх-Я* выражение нашего отношения к родителям, как раз и является высшим существом. Будучи малень­кими детьми, мы знали этих высших существ, удивлялись им и испы­тывали страх перед ними, впоследствии мы приняли их в себя самих».

Я-идеал является, таким образом, наследником Эдипова комп­лекса и, следовательно, выражением самых мощных движений Оно и самых важных судеб его либидо. Выставив этот идеал, Я сумело овладеть Эдиповым комплексом и одновременно подчиниться Оно. В то время как Я является преимущественно представителем внеш­него мира, реальности» сверх-Я выступает навстречу ему как пове­ренный внутреннего мира, или Оно. И мы теперь подготовлены к тому, что конфликты между Я и Я-идеал ом в конечном счете от­разят противоречия реального и психического, внешнего и внутрен­него миров.

Все, что биология и судьбы человеческого рода создали в Оно и закрепили в нем,— все это приемлется в Я в форме образования идеала и снова индивидуально переживается им. Вследствие ис­тории своего образования Я-идеал имеет теснейшую связь с фило­генетическим достоянием, архаическим наследием индивидуума. То, что в индивидуальной душевной жизни принадлежало глубочайшим слоям, становится благодаря образованию Я-идеал а самым высоким в смысле наших оценок достоянием человеческой души. Однако тщет­ной была бы попытка локализовать Я-идеал, хотя бы только по примеру Я, или подогнать его под одно из тех сравнений, при помощи которых мы пытались наглядно изобразить отношение Я и Оно.

Легко показать, что Я-идеал соответствует всем требованиям» предъявляемым к высшему началу в человеке* В качестве замести­теля страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все религии. Суждение о собственной недостаточ­ности при сравнении Я со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощущение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в Я-идеале, осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогла­сие между требованиями совести и действиями Я ощущается как чувство вины. Социальные чувства покоятся на идентифика­ции с другими людьми на основе одинакового Я-идеала, <.»>

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИХ

ТЕРМИНОВ

Амбивалентность (чувств) — наличке «нежныхя> и враждебных чувств, одновременно испытываемых человеком по отношению к одному и тому же лицу*

Аутоэротнзм — удовлетворение сексуальных влечений при отсут­ствии какого-либо постороннего (внешнего) объекта» т. е. с помощью органов и участков собственного тела. Примером аутоэротической деятельности является сосание младенца, целью которого (наряду с пищевым насыщением) выступает также получение наслаждения. А, характеризует, по Фрейду* нормальную раннюю стадию развития сексуальности.

Бессознательное (Unbewufites) — 1) в широком («описатель-щ>м», по Фрейду) смысле — те содержания психической жизни» о наличии которых человек либо не подозревает в данный момент, либо не знает о них в течение длнтельного времени, либо вообще никогда не знал. Выделяются два вида так понимаемого Б,: пред* сознательное и собственно Б. (см. п. 2); 2) в более строгом («дина­мическом») смысле Б. может быть названо только то, осознание чего, в отличие от предсознательного, требует значительных уси­лий или же вообще невозможно. Б, в атом смысле может быть, по Фрейду, как самое «низкое» (безудержные сексуальные и агрес­сивные влечения Оно), так и самое «высокое» в душевной жизни (деятельность сверх-Я)-