Психология бессознательного 35 страница

В то время, когда ребенком владеет еще невытесненный ядер­ный комплекс, значительная часть его умственной деятельности посвящена сексуальным вопросам. Он начинает раздумывать, откуда являются дети, и узнает по доступным ему признакам о действи­тельных фактах больше, чем думают родители. Обыкновенно иссле­довательский интерес к вопросам деторождения пробуждается вслед-

ствие рождения братца или сестрицы. Интерес этот определяется исключительно боязнью материального ущерба, так как ребенок видит в новорожденном только конкурента. Под влиянием тех част­ных влечений, которыми отличается ребенок, он создает н е с к о л ь-ко инфантильных сексуальных теорий, в которых обоим полам приписываются одинаковые половые органы, зачатие происходит вследствие приема пищи, а рождение — путем опорож­нения через конец кишечника; совокупление ребенок рассматривает как своего рода враждебный акт, как насилие. Но как раз неза­конченность его собственной сексуальной конституции и пробел в его сведениях, который заключается в незнании о существовании женского полового канала, заставляет ребенка-исследователя пре­кратить свою безуспешную работу. Самый факт этого детского ис­следования, равно как создание различных теорий, оставляют свой след в образовании характера ребенка и дают содержание его будущему невротическому заболеванию.

Совершенно неизбежно и вполне нормально, что ребенок изби­рает объектом своего первого любовного выбора своих родителей. Но его либидо не должно фиксироваться на этих первых объектах, но должно, взяв эти первые объекты за образец, перейти во время окончательного выбора объекта на других лиц. Отход ребенка от родителей должен быть неизбежной задачей для того, чтобы социальному положению ребенка не угрожала опасность. В то время» когда вытеснение ведет к выбору среди частных влечений, и впослед­ствии, когда влияние родителей должно уменьшиться, большие задачи предстоят делу воспитания. Это воспитание, несомненно» ведется в настоящее время не всегда так, как следует.

Уважаемые господа, не думайте, что этим разбором сексуальной жизни и психосексуального развития ребенка мы удалились от психоанализа и от лечения невротических расстройств. Если хотите, психоаналитическое лечение можно определить как продолжение воспитания в смысле устранения инфантильных остатков.

V

Регрессия и фантазия,— Невроз и искусство.— Перенесение.— Бо­язнь освобождения вытесненного.— Исходы психоаналитической ра­боты,— Вредная степень вытеснения сексуального

Уважаемые дамы и господа! Изучение инфантильной сексуаль­ности и сведение невротических симптомов к эротическим влече­ниям привело нас к некоторым неожиданным формулам относи­тельно сущности и тенденций невротических заболеваний. Мы видим, что люди заболевают, если им нельзя реально удовлетворить свою эротическую потребность вследствие внешних препятствий или вследствие внутреннего недостатка в приспособляемости. Мы видим, что тогда они бегут в болезнь, чтобы с ее помощью найти замещение недостающего удовлетворения. Мы узнали, что в симптомах болезни проявляется часть сексуальной деятельности

больного или же вся его сексуальная жизнь. Главная тенденция этих симптомов — отстранение больного от реального мира — яв­ляется, по нашему мнению, самым большим вредом, причиняемым заболеванием. Мы полагаем, что сопротивление наших больных выздоровлению не простое, но слагается из многих мотивов. Про­тив выздоровления не только Я больного, которое не хочет прекра­тить вытеснения, благодаря которым оно выделилось из своего первоначального состояния, но и сексуальные влечения не хотят отказаться от замещающего удовлетворения до тех пор, пока не­известно, даст ли реальный мир что-либо лучшее.

Бегство от неудовлетворяющей действительности в болезнь (мы так называем это состояние вследствие его биологической вредности) никогда не остается для больного без непосредствен­ного выигрыша в отношении удовольствия. Это бегство соверша­ется путем обратного развития (регрессии), путем возвращения к прежним фазам сексуальной жизни, которые в свое время достав­ляли удовлетворение. Эта регрессия, по-видимому, двоякая: во-первых, временная регрессия, состоящая в том, что либидо» эротическая потребность возвращается на прежние ступени раз­вития, и, во-вторых, формальная, состоящая в том, что прояв­ление эротической потребности выражается примитивными перво­начальными средствами* Оба эти вида регрессии направлены, собст­венно, к периоду детства и оба ведут к восстановлению инфантиль­ного состояния половой жизни.

Чем глубже вы проникаете в патогенез нервного заболевания, тем яснее становится для вас связь неврозов с другими продук­тами человеческой душевной жизни, даже с самыми значимыми. Не забывайте того, что мы, люди с высокими требованиями нашей культуры и находящиеся под давлением наших внутренних вытес­нений, находим действительность вообще неудовлетворительной и потому ведем жизнь в мире фантазий, в котором мы стараемся сгладить недостатки реального мира, воображая себе исполнение наших желаний. В этих фантазиях воплощается много настоящих конституциональных свойств личности и много вытесненных стрем­лений. Энергичный и пользующийся успехом человек — это тот* которому удается благодаря работе воплощать свои фантазии-же­лания в действительность. Где это не удается, вследствие препят­ствий со стороны внешнего мира и вследствие слабости самого индивидуума, там наступает отход от действительности, индиви­дуум уходит в свой более удовлетворяющий его фантастический мир. В случае заболевания это содержание фантастического мира йфажается в симптомах. При известных благоприятных условиях субъекту еще удается найти, исходя от своих фантазий, другой путь в реальный мир вместо того, чтобы уйти от этого реального мира. Ес­ли враждебная действительности личность обладает психологически еще загадочным для нас художественным дарованием» она может выражать свои фантазии не симптомами болезни, а художествен­ными творениями, избегая этим невроза и возвращаясь таким

обходным путем к действительностит. Там же, где при существую­щем несогласии с реальным миром нет этого драгоценного дарова­ния или оно недостаточно, там неизбежно либидо, следуя самому происхождению фантазии, приходит путем регрессии к воскрешению инфантильных желаний, а следовательно, к неврозу. Невроз заменяет в наше время монастырь^ в который обычно удалялись все те, ко­торые разочаровывались в жизни или которые чувствовали себя Слишком слабыми для жизни.

Позвольте мне здесь привести главный результат, к которому мы пришли на основании нашего психоаналитического исследо­вания: неврозы не имеют какого-либо им только свойственного со­держания, которого мы не могли бы найти и у здорового, или, как выразился К- Г, Юнг, невротики страдают теми же самыми комплек­сами, с которыми ведем борьбу и мы, здоровые люди. Все зависит от количественных отношений, от взаимоотношений борющихся сил, к чему приведет борьба: к здоровью, к неврозу или к компен­сирующему высшему творчеству.

Уважаемые дамы и господа! Я еще не сообщил вам самого важ­ного, опытом добытого факта, который подтверждает наше положе­ние о сексуальности как движущей силе невроза. Всякий раз, когда мы исследуем невротика психоаналитически, у последнего наблю­дается неприятное явление перенесения, т. е, больной переносит на врача целую массу нежных и очень часто смешанных с враждеб­ностью стремлений. Это не вызывается какими-либо реальными отношениями н должно быть отнесено на основании всех деталей появления к давним, сделавшимся бессознательными фантазиям-желаниям. Ту часть своей чувственной жизни, которую больной не может более вспомнить, он снова переживает в своем отношении к врачу, и только благодаря такому переживанию в перенесении он убеждается в существовании и в могуществе этих бессознатель­ных сексуальных стремлений. Симптомы, представляющие собой — воспользуемся сравнением из химии — осадки прежних любовных (в широком смысле слова) переживаний, могут быть растворены только при высокой температуре переживаний перенесения и тогда только переведены в другие психические продукты. Врач играет роль каталитического фермента при этой реакции, по прекрасному выра­жению Ференци2, того фермента, который на время притягивает к себе освобождающиеся аффекты. Изучение перенесения может дать вам также ключ к пониманию гипнотического внушения* ко­торым мы вначале пользовались как техническим средством для исследования психического бессознательного у наших больных. Гип­ноз оказался тогда терапевтическим средством, но в то же Бремя он препятствовал научному пониманию положения дел, так как хотя гипноз и устранял в известной области психические сопро-

1 Ср. R a n k О. Der Kunstler, Wtent 1907.

я Ferencii S. Introjektiott und Uberttagung // Jabrbuch Stir psyctioan. und psychopathologische Forschungen, Bd. I, 2 Н„ 1909.

are

тивления, однако на границе этой области он возвышал их валом, через который нельзя было перейти. Не думайте, что явление пе­ренесения, о котором я, к сожалению, могу вам сказать здесь очень мало, создается под влиянием психоанализа. Перенесение наступает при всех человеческих отношениях, так же как в отно­шениях больного к врачу, самопроизвольно; оно повсюду являет­ся истинным носителем терапевтического влияния, и оно действует тем сильнее, чем менее мы догадываемся о его наличии. Психо­анализ, следовательно, не создает перенесения, а только откры­вает его сознанию и овладевает им, чтобы направить психичес­кие процессы к желательной цели. Я не могу оставить эту тему

без того, чтобы не указать, что явление перенесения играет роль не только при убеждении больного, но также и при убеждении врачей, Я знаю, что все мои приверженцы убедились в справед­ливости моих положений благодаря наблюдениям явления перене­сения, и вполне понимаю, что убежденность в своем мнении нельзя приобрести без того, чтобы не проделать самому несколько психоана­лизов и не иметь возможности на самом себе испытать действие перенесения.

Уважаемые дамы и господа! Я думаю, что мы должны учитывать два интеллектуальных препятствия для признания психоаналитичес­кого хода мысли: во-первых, отсутствие привычки всегда считаться с самой строгой, не допускающей никаких исключений детермина­цией в области психики и, во-вторых, незнание тех особенностей, которыми бессознательные психические процессы отличаются от так хорошо нам известных сознательных. Одно из самых распростра­ненных сопротивлений против психоаналитической работы как у больных, так и у здоровых основывается на последнем из указан­ных моментов. Боятся повредить психоанализом, боятся вызвать вытесненные сексуальные влечения в сознании больного, опасаясь, что этот вытесненный материал осилит высшие этические стрем­ления и лишит больного его культурных приобретений. Замечают душевные раны больного, но боятся их касаться, чтобы не усилить его страданий. Правда, спокойнее не касаться больных мест, если мы не умеем при этом ничего сделать, кроме как причинить боль. Однако, как известно, хирург не страшится исследовать и рабо­тать на больном месте, если он намерен сделать операцию, кото­рая должна принести длительную пользу. Никто не думает о том, чтобы обвинять хирурга за неизбежные страдания при исследова­нии и при реактивных послеоперационных явлениях, если только операция достигает своей цели и больной, благодаря временному ухудшению своего состояния, получает излечение. Подобные отно­шения существуют и при психоанализе; последний имеет право предъявить те же требования, что и хирургия. Усиление страда­ний, которое может иметь место во время лечения, при хорошем владении методом гораздо меньше, чем это бывает при хирурги­ческих мероприятиях, и не должно идти в расчет при тяжести са­мого заболевания. ВнушаюШнй опасения исход, именно уннчтоже-

ние культурности освобожденными от вытеснения влечениями, со­вершенно невозможен, так как эти опасения не считаются с тем, на что указывает нам наш опыт, именно, что психическое и сома­тическое могущество желания, если вытеснение его не удается, значительно сильнее при его существовании в области бессознатель­ной, чем в сознательной; так что переход такого желания в сознание ослабляет его. На бессознательное желание мы не можем оказывать влияния, оно стоит в стороне от всяких противоположных течений, в то время как сознательное желание сдерживается всеми другими сознательными стремлениями, противоположными данному. Пси­хоаналитическая работа служит самым высоким и ценным культур­ным целям, представляя собой хорошего заместителя безуспешного вытеснения.

Какова вообще судьба освобожденных психоанализом бессоз­нательных желаний, какими путями мы можем сделать их без­вредными для индивидуума? Таких путей много. Чаще всего эти желания исчезают еще во время психоанализа под влиянием луч­ших противоположных стремлений. Вытеснение заменяется осуждением. Это возможно, так как мы по большей части должны только устранить следствия прежних стадий развития Я больного. В свое время индивидуум был в состоянии устранить негодное влечение только вытеснением, так как сам он тогда был слаб и его организация недостаточно сложилась; при настоящей же зрелости и силе он в состоянии совершенно овладеть вред­ным инстинктом. Второй исход психоаналитической работы может быть тот, что вскрытые бессознательные влечения направляются на другие цели. Эти цели были бы найдены ранее самим индивиду­умом, если бы он развивался без препятствий. Простое устране­ние инфантильных желаний не представляет собой идеальной цели психоанализа. Невротик вследствие своих вытеснений лишен многих источников душевной энергии, которая была бы весьма полезна для образования его характера и деятельности в жизни. Мы зна­ем более целесообразный процесс развития, так называемую с у б* л и м а ц и ю, благодаря которой энергия инфантильных желаний не устраняется, а применяется для других высших, уже не сексуаль­ных целей. Как раз компоненты сексуального влечения отличаются способностью сублимации, т, е, замещения своей сексуальной це­ли другой, более отдаленной и более ценной в социальном отно­шении. Этим прибавкам энергии со стороны сексуального влече­ния в нашей душевной деятельности мы обязаны, по всей вероят­ности, нашими высшими культурными достижениями. Рано появив­шееся вытеснение исключает возможность сублимации вытесненного влечения; с прекращением вытеснения путь к сублимации опять ста­новится свободным.

Мы не должны упускать из виду третий возможный исход пси­хоаналитической работы. Известная часть вытесненных эротических стремлений имеет право на прямое удовлетворение и должна найти его в жизни. Наши культурные требования делают жизнь слиш-

ком тяжелой для большинства человеческих организмов; эти тре­бования способствуют отстранению от действительности я возник­новению неврозов, причем слишком большим вытеснением вовсе еще не достигается какой-либо чрезвычайно большой выигрыш в культурном отношении. Мы не должны возвышать себя до такой степени, чтобы не обращать никакого внимания на животное на­чало нашей природы, и мы не должны забывать, что счастье каждого отдельного индивидуума также должно входить в цели на­шей культуры. Пластичность сексуальных компонентов, которая вы-ражается в их способности к сублимации, может повести к боль­шему искушению достигать возможно интенсивной сублимацией возможно большего культурного эффекта. Но насколько мало мы

можем рассчитывать при наших машинах перевести более чем одну часть теплоты в полезную механическую работу, так же мало должны мы стремиться к тому, чтобы всю массу сексуальной энер­гии перевести на другие, чуждые ей цели. Это не может удаться, и если слишком уже сильно подавлять сексуальное чувство, то придется считаться со всеми последствиями столь варварского от­ношения*

Я не знаю, как вы со своей стороны отнесетесь к тому пре­достережению, которое я только что высказал. Я расскажу вам старый анекдот, из которого вы сами выведете полезное заклю­чение. В немецкой литературе известен городок Шильда, о жите* лях которого рассказывается множество различных небылиц. Так, говорят, что граждане Ш и льда имели лошадь, силой которой они были чрезвычайно довольны; одно им только не нравилось: очень уж много дорогого овса пожирала эта лошадь. Они решили акку­ратно отучить лошадь от этого безобразия, уменьшая каждый день порцию понемногу, пока они не приучили ее к полному воздержа­нию. Одно время дело шло прекрасно — лошадь была отучена поч­ти совсем; на следующий день она должна была работать уже совершенно без овса. Утром этого дня коварную лошадь нашли мертвой. Граждане Шильда никак не могли догадаться, отчего она умерла.

Вы, конечно, догадываетесь, что лошадь пала с голоду и что без некоторой порции овса нельзя ожидать от животного никакой работы.

Благодарю вас за приглашение и то внимание, которым вы меня наградили.

ПО ТУ СТОРОНУ

ПРИНЦИПА УДОВОЛЬСТВИЯ

I

В психоаналитической теории мы без колебания принимаем по­ложение, что течение психических процессов автоматически регу­лируется принципом удовольствия (Lustprinztp), возбуждаясь каж­дый раз связанным с неудовольствием напряжением и принимая затем направление* совпадающее в конечном счете с уменьшени­ем этого напряжения, другими словами, с устранением неудовольст­вия (Unlust) или получением удовольствия (Lust). Рассматривая изучаемые нами психические процессы в связи с таким характе­ром их протекания, мы вводим тем самым в нашу работу «эконо­мическую» точку зрения. Мы полагаем, что теория, которая кроме топического и динамического момента учитывает еще и экономичес­кий, является самой совершенной, какую только мы можем себе представить в настоящее время, н заслуживает названия мета-психологической.

При этом для нас совершенно не важно, насколько с введени­ем «принципа удовольствия» мы приблизились или присоединились к какой-либо определенной, исторически обоснованной философской системе. К таким спекулятивным положениям мы приходим* пу­тем описания и учета фактов, встречающихся в нашей области в каждодневных наблюдениях. Приоритет и оригинальность не явля­ется целью психоаналитической работы, и явления, которые при­вели к установлению этого принципа, настолько очевидны, что поч­ти невозможно проглядеть их* Напротив, мы были бы очень приз­нательны той философской или психологической теории, которая могла бы нам пояснить, каково значение того императивного ха­рактера, какой имеет для нас чувство удовольствия или неудовольст­вия,

К сожалению, нам не предлагают ничего приемлемого в этом смысле. Это самая темная и недоступная область психической жиз-

ни, и если для нас никак невозможно обойти ее совсем, то, по моему мнению, самое свободное предположение будет и самым лучшим. Мы решились поставить удовольствие и неудовольствие в зависимость от количества имеющегося в душевной жизни и не связанного как-либо возбуждения таким образом, что неудовольст­вие соответствует повышению, а удовольствие понижению этого количества. При этом мы не думаем о простом отношении между силой этих чувств и теми количественными изменениями, которыми они вызваны; менее же всего, согласно со всеми данными психо­физиологии, можно предполагать здесь прямую пропорциональ­ность; возможно! что решающим моментом для чувства является большая или меньшая длительность этих изменений. Возможно, что эксперимент нашел бы себе доступ в эту область; для нас, анали­тиков, трудно посоветовать дальнейшее углубление в эту проблему, поскольку здесь нами не будут руководить совершенно точные наблюдения.

Для нас, однако, не может быть безразличным то, что такой глубокий исследователь, как Т. Фехнер, выдвинул теорию удовольст­вия и неудовольствия, в существенном совпадающую с той, к ко­торой приводит нас психоаналитическая работа. Положение Фех-нера, высказанное в его небольшой статье „Einige Ideen zur Schop-fungs- und Entwicklungsgeschichte der Organismen", 1873, Abschn. 9, Zusatz, S. 94t гласит следующее: «Поскольку определенные стрем­ления всегда находятся в связи с удовольствием или неудовольст­вием, можно также удовольствие и неудовольствие мыслить в психофизической связи с условиями устойчивости и неустойчивос­ти, и это позволяет обосновать развитую мной в другом месте гипотезу, что всякое психофизическое движение, переходящее за порог сознания, связано до известной степени с удовольствием, когда оно, перейдя известную границу, приближается к полной ус­тойчивости, и — с неудовольствием, когда, также переходя извест­ный предел, оно отдаляется от этого; между обеими границами, ко­торые можно назвать качественным порогом удовольствия и не­удовольствия, в определенных границах лежит известная область чувственной индифферентности...»

Факты, побудившие нас признать господство принципа удовольст­вия в психической жизни» находят свое выражение также в пред­положении, что психический аппарат обладает тенденцией удержи­вать имеющееся в нем количество возбуждения на возможно бо­лее низком или по меньшей мере постоянном уровне* Это то же са­мое, лишь выраженное иначе, так как если работа психического аппарата направлена к тому, чтобы удерживать количество воз­буждения на низком уровне* то все, что содействует нарастанию напряжения, должно быть рассматриваемо как нарушающее нор­мальные функции организма, т. е. как неудовольствие. Принцип удовольствия выводится из принципа константности (Konstanzprin-zip). В действительности к принципу Константности приводят нас те же факты, которые заставляют нас признать принцип удовольст-

вия. При подробном рассмотрении мы найдем также, что эта пред­полагаемая нами тенденция душевного, аппарата подчиняется, в качестве частного случая, указанной Фехнером тенденции к устойчивости, с которой он поставил в связь ощущение удовольствия и неудовольствия.

Мы должны, однако, сказать, что, собственно, неправильно го­ворить о том, что принцип удовольствия управляет течением пси­хических процессов. Если бы это было так, то подавляющее боль­шинство наших психических процессов должно было бы сопро­вождаться удовольствием или вести к удовольствию, в то время как весь наш обычный опыт резко противоречит этому. Следо­вательно, дело может обстоять лишь так, что в душе имеется сильная тенденция к господству принципа удовольствия, которой, однако, противостоят различные другие силы или условия, и, та­ким образом, конечный исход не всегда будет соответствовать прин­ципу удовольствия. Ср. примечание Фехнера при подобном же рассуждении (там же, с. 90): «Причем, однако, стремление к цели еще не означает достижения этой цели, и вообще цель достижи­ма только в приближении.»» Если мы теперь обратимся к воп­росу, какие обстоятельства могут затруднить осуществление прин­ципа удовольствия, то мы снова вступим на твердую и извест­ную почву и можем в широкой мере использовать наш аналитичес­кий опыт.

Первый закономерный случай такого торможения принципа удо­вольствия нам известен. Мы знаем, что принцип удовольствия при­сущ первичному способу работы психического аппарата и что для самосохранения организма среди трудностей внешнего мира он с самого начала оказывается непригодным и даже в значительной степени опасным.

Под влиянием стремления организма к самосохранению этот принцип сменяется «принципом реальност и», который, не оставляя конечной цели — достижения удовольствия, откладывает возможности удовлетворения и временно терпит неудовольствие на длинном окольном пути к удовольствию. Принцип удовольствия остается еще долгое время господствовать в сфере трудно «вос­питываемых» сексуальных влечений, и часто бывает так, что он в сфере этих влечений, или же в самом Я, берет верх над принципом реальности даже во вред всему организму.

Между тем несомненно, что замена принципа удовольствия прин­ципом реальности объясняет нам лишь незначительную и притом не самую главную часть опыта, связанного с неудовольствием. Другой, не менее закономерный источник неудовольствия заклю­чается в конфликтах и расщеплениях психического аппарата, в то время как Я развивается до более сложнйх форм организации. Почти вся энергия, заполняющая этот аппарат, возникает из нали­чествующих в нем влечений, но не все эти влечения допускают­ся до одинаковых фаз развития; Вместе с тем постоянно случает-ся так, что отдельные влечения или их компоненты оказываются

несовместными с другими в своих целях или требованиях и не мо­гут объединиться во всеохватывающее единство нашего Я- Благо­даря процессу вытеснения они откалываются от этого единства, задерживаются на низших ступенях психического развития, и для них отнимается на ближайшее время возможность удовлетворения. Если им удается, что легко случается с вытесненными сексуаль­ными влечениями, окольным путем достичь прямого удовлетворе­ния или замещения его, то этот успех, который вообще мог бы быть удовольствием, ощущается Я как неудовольствие. Вследствие ста­рого вытеснения конфликта принцип удовольствия испытывает но­вый прорыв как раз тогда, когда известные влечения были близки к получению, согласно тому же принципу, нового удовольствия. Детали этого процесса, посредством которого вытеснение превраща­ет возможность удовольствия в источник неудовольствия, еще не­достаточно поняты или не могут быть ясно описаны, но бесспор­но, что всякое невротическое неудовольствие есть подобного рода удовольствие, которое не может быть воспринято как таковое1. Оба отмеченные здесь источника неудовольствия далеко не ис­черпывают полностью всего многообразия наших неприятных пе­реживаний» но об остальной их части можно, по-видимому, утверж­дать с полным правом, что ее существование не противоречит господству принципа удовольствия. Ведь чаще всего нам прихо­дится ощущать неудовольствие от восприятия (Wahrnehmungsun-lust), будь то восприятие напряжения от неудовлетворенных вле­чений или внешнее восприятие, все равно, является ли оно мучи­тельным само по себе илн же возбуждает в психическом аппа­рате неприятные ожидания, признаваемые им в качестве ^опас­ности». Реакция на требования этих влечений и сигналы опасно­сти, в которых, собственно, и выражается деятельность психичес­кого аппарата, может быть должным образом направляема принци­пом удовольствия или видоизменяющим его принципом реальности. Это как будто бы не заставляет признать дальнейшее ограниче­ние принципа удовольствия, и как раз исследование психической реакции на внешние опасности может дать новый материал и но­вую постановку для обсуждаемой здесь проблемы.

II

■

Уже давно описано то состояние, которое носит название «трав­матического невроза» и наступает после тяжелых механических потрясений, как столкновение поездов и другие несчастья, свя­занные С опасностью для жизни. Ужасная, только недавно пере­житая война подала повод к возникновению большого количества таких заболеваний н положила конец попыткам сводить это забо­левание к органическому поражению нервной системы вследствие

1 Существенным является то, что удовольствне и неудовольствие связаны как сознательные ощущения с Я-

13 з, Фрслд 385

влияния механического воздействия1. Картина состояния при трав» матическом неврозе приближается к истерии по богатству сход­ных моторных симптомов, но, как правило, превосходит ее сильно выраженными признаками субъективных страданий, близких к ипо­хондрии или меланхолии, и симптомами широко разлитой общей слабости и нарушения психических функций. Полного понимания как военных неврозов, так и травматических неврозов мирного време­ни мы еще не достигли. В военных неврозах, с одной стороны, проясняет дело, но вместе с тем и запуты&ает то, что та же кар­тина болезни иногда возникала и без участия грубого механи­ческого повреждения. В обыкновенном травматическом неврозе привлекают внимание две основные возможности; первая — ког­да главным этиологическим условием является момент внезапного испуга, и вторая — когда одновременно перенесенное ранение или повреждение препятствовало возникновению невроза.

Испуг (Schreck), страх (Angst), боязнь (Furcht) неправильно употребляются как синонимы. В их отношении к опасности их лег­ко разграничить. Страх означает определенное состояние ожидания опасности и приготовление к последней, если она даже и неиз­вестна; боязнь предполагает определенный объект, которого боят­ся; испуг имеет в виду состояние, возникающее при опасности, когда субъект оказывается к ней не подготовлен, он подчерки­вает момент неожиданности. Я не думаю, что страх может вызвать травматический невроз; в страхе есть что-то, что защищает от ис­пуга, и, следовательно, защищает и от невроза, вызываемого ис­пугом. К этому положению мы впоследствии еще вернемся.

Изучение сновидения мы должны рассматривать как самый на­дежный путь к исследованию глубинных психических процессов. Состояние больного травматическим неврозом во время сна носит тот интересный характер, что он постоянно возвращает больного в ситуацию катастрофы, поведшей к его заболеванию, и больной просыпается с новым испугом. К сожалению, этому слишком мало удивляются. Обычно думают, что это только доказательство силы впечатления, произведенного травматическим переживанием, если это впечатление не оставляет больного даже во сне. Больной, если можно так выразиться, фиксирован психически на этой травме4 Такого рода фиксация на переживаниях, вызвавших болезнь, дав­но уже нам известна при истерии. Брейер и Фрейд в 1893 году выставили такое положение: истерики по большей части страда­ют от воспоминаний. И при так называемых «военных неврозах» исследователи, как, например, Ференцн и Зиммель, объясняют не­которые моторные симптомы как следствие фиксации на моменте травмы.

Однако мне не известно, чтобы больные травматическим нев­розом в бодрственном состоянии уделяли много времени воспо-

1 Ср. ,.Zur Psychoanalyse der Kriegsneurosen'* с докладами Ференца, Абрахама, Зиммеля, Э* Джонса (Internationale Psychoanalytische Bibliothek, 1919, Bd. 1),