Психология бессознательного 23 страница

б) Я получил корректуру своей статьи для „Jahresbericht fur Psychiatric und Neurologie" и должен, естественно, с особенной

тщательностью просмотреть имена авторов, которые принадлежат к различным нациям и представляют поэтому большие трудности для наборщика. Некоторые иностранные имена мне действительно приходится выправить, но одно имя наборщик исправил сам — по сравнению с тем, как оно было в рукописи,— и исправил с полным основанием. Я написал «Букргард»; наборщик угадал в этом «Б у р к г а р д>. Я сам заслуженно похвалил статью этого акушера о влиянии родов на происхождение детского паралича; ничего не имею и против автора; но у него в Вене есть однофамилец, рассер­дивший меня своей непонятливой критикой «Толкования сновиде­ний». Было как раз так, словно я, вписывая имя акушера Буркгарда, подумал что-то нехорошее о другом Бур к гарде — писателе, ибо искажение имен означает сплошь да рядом, как я уже указывал в главе об обмолвках, пренебрежение1.

в) Более серьезный случай описки, который, пожалуй, с тем же основанием можно было бы отнести к разряду действий «по ошиб­ке», таков, Я намерен взять из сберегательной кассы сумму в 300 крон, которые я собираюсь послать родственнику, уехавшему лечиться, Я замечаю при этом, что у меня на счету имеется 4380 крон, и решаю свести эту сумму к круглой цифре 4000 крон с тем, чтобы в ближайшее время их уже не трогать. Заполнив чек и вырезав соответствующие цифры, я вдруг замечаю, что вырезал не 380 крон, как предполагал, а как раз 438, и ужасаюсь недомыслию, которое я проявил. Что испуг мой неоснователен* я понял скоро: не стал же я беднее, чем раньше* Но пришлось довольно долго раздумывать над тем, какое влияние могло расстроить мое первоначальное намерение, не доходя до моего сознания. На первых порах я попадаю на лож­ный путь, вычитаю одно число из другого, но не знаю, что делать с разностью. В конце концов случайно пришедшая в голову мысль обнаруживает передо мной настоящую связь: 433 составляет ведь десять процентов всего моего счета в 4380 крон! Десяти­процентную же уступку дает,книгопродавец! Я вспоминаю, что несколькими днями раньше я отобрал ряд медицинских книг, утративших для меня интерес, и предложил их книгопродавцу как раз за 300 крон. Он нашел, что цена слишком высока, и обещал через несколько дней дать окончательный ответ. Если он примет мое пред­ложение, то этим как раз возместит ту сумму, которую я собираюсь издержать на больного. Несомненно, что этих денег мне жалко. Аффект, испытанный мной, когда я заметил ошибку, может быть скорее объяснен как боязнь обеднеть из-за таких расходов. Но и то и другое — и сожаление об этом расходе, и связанная с ним боязнь обеднеть совершенно чужды моему сознанию; я не чувствовал

1 Ср. след. место из «Юлия Цезаря», д. III, явл. 3: Ц н н н а. Поистине, мое имя Цинка,

Гражданин. Разорвите его на куски! Он заговорщик! Ц и н н а, Я поэт Циннат я не Цинка-за говор щи к.

Гражданин* Все равно; его имя Цинна, вырвите у него имя на сердца и отпустите его.

сожаления, когда обещал эту сумму, и мотивировку этого сожале­ния нашел бы смешной. Я, вероятно, и не поверил бы, что во мне может зашевелиться такое чувство, если бы благодаря практике психоанализов! производимых над пациентами, я в значительной степени не освоился с феноменом вытеснения в душевной жизни и если бы несколькими днями раньше не видел сна, который требовал того же самого объяснения1*

г) Цитирую по д-ру В. Штекелю следующий случай, досто­верность которого также могу удостоверить;

«Прямо невероятный случай описки и очитки произошел в редак­ции одного распространенного еженедельника. Редакция эта была публично названа «продажной», надо было дать отпор и защититься, Статья была написана очень горячо, с большим пафосом» Главный редактор прочел статью, автор прочел ее, конечно, несколько раз — в рукописи и в гранках; все были очень довольны. Вдруг появляется корректор и обращает внимание на маленькую ошибку, никем не замеченную. Соответствующее место ясно гласило: «Наши читатели засвидетельствуют, что мы всегда самым корыстным образом (in eigennutzigster Weise) отстаивали общественное благо». Само собой понятно, что должно было быть написано: «самым беско­рыстным образом» („in uneigennutzigster Weise"). Но истинная мысль со стихийной силой прорвалась и сквозь патетическую фразу.

Вундт дает интересное объяснение тому факту (который можно легко проверить), что мы скорее подвергаемся описка мл чем обмолв­кам (S. 374 цит* соч.). «В процессе нормальной речи задерживаю­щая функция боли постоянно направлена на то, чтобы привести в соответствие течение представлений и артикуляционные движения. Но когда сопутствующие представлениям, выражающие их акты за­медляются в силу механических причин, как это бывает при письме..., подобного рода антиципации наступают особенно легко».

Наблюдение условий, при которых случаются ошибки в чтении, дает повод к сомнению, которое я не хочу обойти молчанием, так как оно, на мой взгляд, может послужить отправной точкой для плодотворного исследования. Всякий знает, как часто при чтении вслух внимание читающего оставляет текст и обращается к собст­венным мыслям. В результате этого отвлечения внимания читающий нередко вообще не в состоянии бывает сказать, что он прочел, если его прервут и спросят об этом. Он читал как бы автоматически» но при этом почти всегда верно. Я не думаю, чтобы при этих условиях число ошибок заметно увеличивалось. Предполагаем же мы обычно относительно целого ряда функций, что с наибольшей точностью они выполняются тогда, когда это делается автоматически, т. е. ког­да внимание работает почти бессознательно*

Отсюда, по-видимому, следует, что та роль, которую играет

1 Это тот сон, который я привел в внде примера из небольшой статьи «О снови­дений*, напечатанной в № 8 „Grenzfragen des Nerven- und Seelenlevens'1» нзд-во Lowcnfeld&Kurella, 1901.

внимание при обмолвках, описках, очитках, определяется иначе, чем это делает Вундт (выпадение или ослабление внимания). При­меры, которые мы подвергли анализу, не дали нам, собственно, права допустить количественное ослабление внимания; мы нашли — что, быть может, не совсем то же — нарушение внимания посторон­ней мыслью, предъявляющей свои требования.

VII ЗАБЫВАНИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЙ И НАМЕРЕНИЙ

Если бы кто-нибудь был склонен преувеличивать то, что нам известно теперь о душевной жизни, то достаточно было бы указать на функцию памяти, чтобы заставить его быть скромнее. Ни одна психологическая теория не была еще в состоянии дать отчет об ос­новном феномене припоминания и забывания в его совокупности; бо­лее того, последовательное расчленение того фактического материа­ла, который можно наблюдать, едва лишь начато, Быть может, теперь забывание стало для нас более загадочным, чем припомина­ние, с тех пор как изучение сна и патологических явлений показало, что б памяти может внезапно всплывать и то, что мы считали давно позабытым.

Правда, мы установили уже несколько отправных точек, для ко­торых ожидаем всеобщего признания. Мы предполагаем, что забыва­ние есть спонтанный процесс, который можно считать протекающим на протяжении известного времени. Мы подчеркиваем, что при забы­вании происходит известный отбор имеющихся впечатлений, равно как и отдельных элементов каждого данного впечатления или пере* жнвання. Нам известны некоторые условия сохранения в памяти и пробуждения в ней того, что без этих условий было бы забыто* Однако повседневная жизнь дает нам бесчисленное множество поводов заметить, как неполно и неудовлетворительно наше знание. Стоит прислушаться к тому, как двое людей, совместно воспринимавших внешние впечатления,— скажем, проделавших вместе путешест­вие,— обмениваются спустя некоторое время своими воспоминания­ми* То, что у одного прочно сохранилось в памяти* другой сплошь да рядом забывает, словно этого и не было; при этом мы не имеем никакого основания предполагать, чтобы данное впечатление было для него психически более значимо, чем для второго. Ясно, что целый ряд моментов, определяющих отбор для памяти, ускользает от нас.

Желая прибавить хотя бы немного к тому, что мы знаем об усло­виях забывания, я имею обыкновение подвергать психологическому анализу те случаи, когда мне самому приходится что-либо забыть. Обычно я занимаюсь-лишь определенной категорией этих случаев — теми именно, которые приводят меня в изумление, так как я ожидаю, что данная вещь должна быть мне известна. Хочу еще заметить, что вообще я не склонен к забывчивости (по отношению к тому, что я

пережил, не к тому, чему научился!) и что в юношеском возрасте я в течение некоторого короткого времени был способен даже на необыкновенные акты запоминания, В ученические годы для меня было совершенно естественным делом повторить наизусть прочитан­ную страницу книги, и незадолго до поступления в университет я был в состоянии записывать научно-популярные лекции непосредственно после их прослушивания почти дословно. В том напряженном состоя­нии, в котором я находился перед последними медицинскими экзаме­нами на степень доктора^ я, по-видимому, ещё использовал остатки этой способности, ибо по некоторым предметам я давал эксперимен­таторам как бы автоматические ответы, точно совпадавшие с текстом учебника, который я, однако* просмотрел всего лишь раз с величай* шей поспешностью,

С тех пор способность пользоваться материалом» накопленным памятью, у меня постоянно слабеет» но все Же вплоть до самого последнего времени мне приходилось убеждаться в том, что с по­мощью искусственного приема я могу вспомнить гораздо больше, чем мог бы ожидать* Если, например, пациент у меня на консульта­ции ссылается на то, что я уже раз его видел, между тем как я не могу припомнить ни самого факта, ни времени, я облегчаю себе задачу путем отгадывания: вызываю в своем воображении какое-нибудь число лет, считая с данного момента. В тех случаях, когда имеющиеся записи или точные указания пациента делают возмож­ным проконтролировать пришедшее мне в голову число, обнаружи­вается, что я редко когда ошибаюсь больше чем на полгода при сроках, превышающих 10 лет*. То же бывает, когда я встречаю мало* знакомого человека, которого из вежливости спрашиваю о его детях* Когда он рассказывает мне об успехах, которые они делают* я стараюсь вообразить себе, каков теперь возраст ребенка, проверяю затем эту цифру показаниями отца, и оказывается, что я ошибаюсь самое большее на месяц, при более взрослых детях на 3 месяца; но при этом я решительно не могу сказать, что послужило для меня основанием вообразить именно эту цифру, В конце концов я до того осмелел, что сам первый высказываю теперь свою догадку о возрасте, не рискуя при этом обидеть отца своей неосведомленностью насчет его ребенка. Таким образом лишь я расширяю свое сознательное припоминание, апеллируя к бессознательной памяти, во всяком случае более богатой.

Итак, я буду сообщать о бросающихся в глаза случаях забывания, которые я наблюдал по большей части на себе самом. Я отличаю забывание впечатлений и переживаний, т. е. забывание того, что знаешь, от забывания намерений, т, е. неисполнения чего-то, Результат всего этого ряда исследований один и тот же: во всех случаях в основе забывания лежит мотив не­охоты (Unlustmotiv).

1 Обыкновенно затем в ходе разговора частности тогдашнего первого визита всплывают уже сознательно-

А. Забывание впечатлений и знаний

а) Летом моя жена подала мне безобидный по существу повод к сильному неудовольствию. Мы сидели визави за табльдотом с одним господином из Вены, которого я знал н который, по всей веро­ятности, помнил и меня. У меня были, однако, основания не возоб­новлять знакомства. Жена моя, однако, расслышавшая лишь громкое имя своего визави, весьма скоро дала понять, что прислушивается к его разговору с соседями, так как время от времени обращалась ко мне с вопросами, в которых подхватывалась нить их разговора. Мне не терпелось; наконец, это меня рассердило* Несколько недель спустя я пожаловался одной родственнице на поведение жены; но при этом не мог вспомнить ни одного слова из того, что говорил этот господин» Так как вообще я довольно злопамятен, не могу забыть ни одной детали рассердившего меня эпизода, то очевидно, что моя амнезия в данном случае мотивировалась известным жела­нием считаться, щадить жену, Недавно еще произошел со мной подобный же случай: я хотел в разговоре с близким знакомым посмеяться над тем, что моя жена сказала всего несколько часов тому назад; оказалось» однако, что я бесследно забыл слова жены. Пришлось попросить ее же напомнить мне их. Легко понять, что эту забывчивость надо рассматривать как аналогичную тому расстройст­ву способности суждения, которому мы подвержены, когда дело идет о близких нам людях.

б) Я взялся достать для приехавшей в Вену иногородной дамы маленькую железную шкатулку для хранения документов и денег. В тот момент» когда я предлагал свои услуги, предо мной с необычай­ной зрительной яркостью стояла картина одной витрины в центре города, в которой я видел такого рода шкатулки. Правда, я не мог вспомнить название улицы, но был уверен, что стоит мне пройтись по городу, и я найду лавкуг потому что моя память говорила мне, что я проходил мимо нее бесчисленное множество раз. Однако, к моей досаде, мне не удалось найти витрину со шкатулками, несмотря на то, что я исходил эту часть города во всех направлениях. Не остается ничего другого, думал я, как разыскать в справочной книге адреса фабрикантов шкатулок, чтобы затем, обойдя город еще раз, найти искомый магазин. Этого, однако, не потребовалось; среди адресов, имевшихся в справочнике, я тотчас же опознал забытый адрес магазина. Оказалось, что я действительно бесчисленное множе­ство раз проходил мимо его витрины, и это было каждый раз, когда я шел в гости к семейству М., долгие годы жившему в том же доме. С тех пор как это близкое знакомство сменилось полным отчужде­нием, я обычно, не отдавая себе отчета в мотивах, избегал и этой местности, и этого дома. В тот раз, когда я обходил город, ища шкатулки, я исходил в окрестностях все улицы, и только этой одной тщательно избегал, словно на ней лежал запрет. Мотив неохоты, послуживший в данном случае виной моей неориентированности, здесь вполне осязателен. Но механизм забывания здесь не так прост,

как в прошлом примере. Мое нерасположение относится, очевидно, не к фабриканту шкатулок, а к кому-то другому, о котором я не хочу ничего знать; от этого другого оно переносится на данное поручение и здесь порождает забвение. Точно таким же образом в случае с Буркгардом досада на одного человека породила описку в имени другого* Если там связь между двумя по существу различ­ными кругами мыслей создалась благодаря совпадению имен, то здесь, в примере с витриной, ту же роль могла сыграть смежность в пространстве, непосредственное соседство. Впрочем, в данном слу­чае имелась налицо и более прочная, внутренняя связь, ибо в числе причин, вызвавших разлад с жившим в этом доме семейством, большую роль играли деньги.

в) Контора Б, и Р. приглашает меня на дом к одному из ее служащих. По дороге к нему меня занимает мысль о том, что в доме, где помещается фирма, я уже неоднократно был. Мне представляет-ся, что вывеска этой фирмы в одном из нижних этажей бросилась когда-то мне в глаза в то время, когда я должен был подняться к больному в один из верхних этажей. Однако я не могу вспомнить, ни что это за дом, ни кого я там посещал. Хотя вся эта история со­вершенно безразлична и не имеет никакого значения, я все же продол­жаю ею заниматься н в конце концов прихожу обычным окольным путем, с помощью собирания всего, что мне приходит в голову, к тому, что этажом выше над помещением фирмы Б. и Р* находится пансион Фишер, в котором мне не раз приходилось навещать пациентов. Теперь я уже знаю и дом, в котором помещается бюро, и пансион. Загадкой для меня остается все же, какой мотив оказал здесь свое действие на мою память. Не нахожу ничего, о чем было бы неприятно вспомнить, ни в самой фирме, ни в пансионе Фишер, ни в живших там пациентах, Я предполагаю, что дело не идет о чем-нибудь очень неприятном; ибо в противном случае мне вряд ли уда­лось бы вновь овладеть забытым с помощью одного окольного пути, не прибегая, как в предыдущем примере, к внешним вспомогатель­ным средствам. Наконец мне приходит в голову, что только что, когда я двинулся в путь к моему новому пациенту, мне поклонился на улице какой-то господин, которого я лишь с трудом узнал. Несколько месяцев тому назад я видел этого человека в очень тяже-лом, на мой взгляд, состоянии и поставил ему диагноз прогрессив­ного паралича; впоследствии я, однако, слышал, что он оправился, так что мой диагноз оказался неверным. (Если только здесь не было случая ремиссии, встречающейся и при dementia paralitica, ибо тогда мой диагноз был бы все-таки верен!) От этой встречи и исходило влияние, заставившее меня забыть, в чьем соседстве находилась контора Б. и Р., и тот интерес, с которым я взялся за разгадку забытого, был перенесен сюда с этого случая спорной диагностики. Ассоциативное же соединение было при слабой внутрен­ней связи,— выздоровевший вопреки ожиданиям был также служа­щим в большой конторе, обычно посылавшей мне больных,— уста­новлено благодаря тождеству нмен. Врач, с которым я совместно ос-

матривал спорного паралитика, носил то же имя Фишер, что и забы­тый мною пансион.

г) Заложить (veriegen) куда-нибудь вещь означает в сущ­ности не что иное, как забыть, куда она положена. Как большинство людей, имеющих дело с рукописями и книгами, я хорошо ориенти­руюсь в том, что находится на моем письменном столе, и могу сразу же достать искомую вещь. То, что другим представляется как беспо­рядок, для меня — исторически сложившийся порядок. Почему же я недавно так запрятал присланный мне каталог книг, что невозможно было его найти? Ведь собирался же я заказать обозначенную в нем книгу «О языке», написанную автором, которого я люблю за остро­умный и живой стиль и в котором ценю понимание психологии и познания по истории культуры. Я думаю, что именно поэтому я и запрятал каталог. Дело в том, что я имею обыкновение одалжи­вать книги этого автора моим знакомым, и недавно еще кто-то, воз­вращая книгу, сказал: вСтиль его напоминает мне совершенно ваш стиль и манера думать та же самая». Говоривший не знал, что он во мне затронул этим своим замечанием. Много лет назад, когда я еще был моложе и более нуждался в поддержке, мне то же самое сказал один старший коллега, которому я хвалил медицинские сочинения одного известного автора: «Совершенно ваш стиль и ваша манера». Под влиянием этого я написал автору письмо, прося о более тесном общении, но получил от него холодный ответ, которым мне было указано мое место. Быть может, за этим последним отпугивающим уроком скрываются и другие, более ранние, ибо запрятанного каталога я так н не нашел; и это предзнаменование действительно удержало меня от покупки книги, хотя действительного препятствия исчезновение каталога и не представило. Я помнил и название книги, и фамилию автора1.

Другой случай заслуживает нашего внимания благодаря тем ус­ловиям, при которых была найдена заложенная куда-то вещь. Один молодой человек рассказывает мне: несколько лет тому назад в моей семье происходили недоразумения, я находил, что моя жена слишком холодна, и хотя я охотно признавал ее превосходные качества, мы все же относились друг к другу без нежности. Однажды она принесла мне, возвращаясь с прогулки, книгу, которую купила, так как, по ее мнению, она должна была меня заинтересовать. Я поблагодарил за этот знак внимания, обещая прочесть книгу, положил ее куда-то и не нашел уже больше. Так прошло несколько месяцев, в течение которых я при случае вспоминал о затерянной книге и тщетно старал­ся ее найти. Около полугода спустя заболела моя мать, которая живет отдельно от нас и которую я очень люблю. Моя жена оставила наш дом, чтобы ухаживать за свекровью* Положение больной стало серьезным, и моя жена имела случай показать себя с лучшей своей стороны. Однажды вечером я возвращаюсь домой в восторге от

1 Для многих случайностей, которые мы вслед за Т. Фишером приписываем «ко* царству объекта», я предложил бы аналогичное объяснение.

поведения моей жены и полный благодарности к ней. Подхожу к моему письменному столу, открываю без определенного намерения, но с сомнамбулической уверенностью определенный ящик и нахожу в нем сверху давно исчезнувшую заложенную книгу.

Обозревая случаи закладывания вещей, трудно себе в самом деле представить, чтобы оно когда-либо происходило иначе, как под влиянием бессознательного намерения.

д) Летом 1901 года я сказал как-то моему другу, с которым находился в тесном идейном общении по научным вопросам: «Эти проблемы невроза могут быть разрешены лишь тогда, если мы всеце­ло станем на почву допущения первоначальной бисексуальности индивида». В ответ я услышал: «Я сказал тебе это уже 21/2 года тому назад в Бр,, помнишь, во время вечерней прогулки. Тогда ты об этом и слышать ничего не хотела Неприятно, когда тебе предлага­ют признать свою неоригинальность, Я не мог припомнить ни разго­вора, ни этого открытия моего друга. Очевидно, что один из нас ошиб­ся; по принципу „cui prodest"1 ошибиться должен был я. И действи­тельно, в течение ближайшей недели я вспомнил, что все было так, как хотел напомнить мне мой друг: я знаю даже, что я ответил тогда: «До гэтого я еще не дошел, не хочу входить в обсуждение этого*. С тех пор, однако, я стал несколько терпимее, когда приходится где-нибудь в медицинской Литературе сталкиваться с одной из тех немногих идей, которые связаны с моим именем, причем это последнее не упоминается.

Упреки жене; дружба, превратившаяся в свою противополож­ность; ошибка во врачебной диагностике; отпор со стороны людей, идущих к той же цели; заимствование идей, — вряд ли может быть случайностью, что ряд примеров забывания, собранных без выбора, требуют для своего разрешения углубления в столь мучительные темы. Напротив, я полагаю, что любой другой, кто только пожелает исследовать мотивы своих собственных случаев забывания, сможет составить подобную же таблицу неприятных вещей. Склонность к забыванию неприятного имеет, как мне кажется» всеобщий характер, если способность к этому и неодинаково развита у всех. Не раз отрицание тогоРили другого, встречающееся в медицин­ской практике, можно было бы, по всей вероятности, свести к забыванию2*

Наш взгляд на подобного рода забывание сводит различие меж­ду ним и отрицанием к чисто психологическим отношениям и позво­ляет нам в обеих формах реагирования видеть проявление одного и

1 Кому на руку.— Примеч. ред. перевода,

2 Когда спрашиваешь у человека, не подвергся ли он лет 10 или 15 назад сифи­литическому заболеванию, легко забиваешь при этом, что опрашиваемое лицо отно­сится к этой болезни психически совершенно иначе, чем* скажем, к острому ревма­тизму, В анамнезах, которые сообщают родители о своих нервнобольных дочерях, вряд ли можно с уверенностью различить, что позабыто и что скрывается, ибо все то, что может впоследствии помешать замужеству дочери, родители систематически устраняют, т. е. вытесняют,

того же мотива. Из всех тех многочисленных примеров отрицания неприятных воспоминаний, какие мне приходилось наблюдать у род­ственников больных, у меня сохранился в памяти один особенно странный* Мать рассказывала мне о детстве своего сына, нервно­больного, находящегося в возрасте половой зрелости, и сообщила при этом, что и он, и другие ее дети вплоть до старшего возраста страдали по ночам недержанием мочи,— обстоятельство, не лишен­ное значения в истории нервной болезни. Несколько недель спустя, когда она осведомилась о ходе лечения, я имел случай обратить ее внимание на признаки конституционального предрасположения молодого человека к болезни и сослался при этом на установленное анамнезом недержание мочи. К моему удивлению, она стала отри­цать этот факт как по отношению к нему, так н к остальным детям, спросила меня, откуда мне это может быть известно, и узнала, на­конец, от меня, что она сама мне об этом недавно рассказала и теперь позабыла об этом1.

Таким образом, даже и у здоровых, неподверженных неврозу людей можно в изобилии найти указания на то, что воспоминания о тягостных впечатлениях и представления о тягостных мыслях наталкиваются на какое-то препятствие. Но оценить все значение этого факта можно лишь рассматривая психологию невротиков. По­добного рода стихийное стремление к защите от представлений, могущих вызвать ощущение неудовольствия, стрем­ление, с которым можно сравнить лишь рефлекс бегства при болез^ ненных раздражениях, приходится отнести к числу главных столпов того механизма, который является носителем истерических симпто­мов. Неправильно было бы возражение насчет того, что, напротив, сплошь да рядом нет возможности отделаться от тягостных воспоми­наний, преследующих нас, отогнать такие тягостные аффекты, как раскаяние, угрызения совести. Мы и не утверждаем, что эта тенден­ция защиты оказывается везде в силах одержать верх, что она не

1 В то времяр когда я работал над этими страницами, со мной произошел следую­щий, почти невероятный случай забывания, Я просматриваю 1 января свою врачеб­ную книгу, чтобы выписать гонорарные счета, встречаюсь при этом в рубрике июня месяца с именем М-ль и не могу вспомнить соответствующего лица. Мое удивление возрастает, когда я, перелистывая дальше, замечаю, что я лечил этого больного в са­натории и что в течение ряда недель я посещал его ежедневно. Больного, с которым бываешь занят при таких условиях, врач не забывает через каких-нибудь полгода. Я спрашиваю себя; кто бы это мог быть — мужчина, паралитик, неинтересный случай? Наконец, при отметке о полученном гонораре, мне опять приходит на мысль все то» что стремилось исчезнуть из памяти. М-ль была 14-лети я я девочка» самый примечательный случай в моей практике за последние годы; он послужил мне уроком, который я вряд ли забуду, и исход его заставил меня пережить не один мучительный час. Девочка заболела несомненной истерией, которая под влиянием моего лечения об­наружила быстрое и основательное улучшение. После этого улучшения родители взя­ли от меня девочку; она еще жаловалась на боли в животе, которым принадлежала главная роль в общей картине истерических симптомов. Два месяца спустя она умер­ла от саркомы брюшных желез, Истерия, к которой девочка была, кроме того, пред­расположена, воспользовалась образованием опухоли как провоцирующей причиной, и я, будучи ослеплен шумными, но безобидными явлениями истерии» быть может, не заметил первых признаков подкрадывавшейся неизлечимой болезни.

может в игре психических сил натолкнуться на факторы» стремящие* ся по другим мотивам к обратной цели и достигающие ее вопрекн этой тенденции. Архитектоника душевного аппарата строится, насколько можно догадываться, по принципу слоев, инстанций, находящихся одна на другой, и весьма возможно, что это стремление к защите относится к низшей психической инстанции и парализуется другими, высшими. Во всяком случае, зсли мы можем свести к этой тенденции защиты такие явления, как случаи забывания, приведенные в наших примерах, то это уже говорит о ее существовании и ее силе. Мы видим, что многое забывается по причинам, лежащим в нем же самом; там, где это невозможно, тенденция защиты передвигает свою цель и устраняет из пашей памяти хотя бы нечто нное> не столь важное, но находящееся в ассоциативной связи с тем, что, собствен­но, и вызвало отпор.

Развитая здесь точка зрения, усматривающая в мучительных воспоминаниях особую склонность подвергаться мотивированному забыванию, заслуживала бы применения ко многим областям, в кото­рых она в настоящее время еще не нашла себе признания, или если и нашла, то в слишком недостаточной степени* Так, мне кажется, что она все еще недостаточно подчеркивается при оценке показаний свидетелей на суде1, причем приведению свидетеля к присяге явно приписывается чересчур большое очищающее влияние на игру психических сил. Что при происхождении традиции к исторических сказаний из жизни народов приходится считаться с подобным моти­вом, стремящимся вытравить воспоминание обо всем том, что тягост­но для национального чувства, признается всеми. Быть может, при более тщательном наблюдении была бы установлена полная аналогия между тем, как складываются народные традиции, и тем, как обра­зуются воспоминания детства у отдельного индивида.

Совершенно также, как при забывании имен, может наблюдаться ошибочное воспоминание и при забывании впечатлений; и в тех случаях, когда оно принимается на веру, оно носит название обмана памяти. Патологические случаи обмана памяти (при паранойе он играет даже роль конституирующего момента в образовании бредо­вых представлений) породили обширную литературу, в которой я( однако, нигде не нахожу указаний на мотивировку этого явления. Так как и эта тема относится к психологии невроза^ то она выходит за пределы рассмотрения в данной связи* Зато я приведу случивший­ся со мной самим своеобразный пример обмана памятн, на котором можно с достаточной ясностью видеть, как этот феномен мотиви­руется бессознательным вытесненным материалом и как он сочетает­ся с этим последним.

В то время, когда я писал последующие главы моей книги о толковании сновидений, я жил на даче, не имея доступа к библиоте­кам и справочным изданиям, и был вынужден, в расчете на поздней-

1 Ср. Hans Groi Кгiminalpsychologic, 1898.

шее исправление, вносить в рукопись всякого рода указания и цитаты по памяти. В главе о снах наяву мне вспоминалась чудесная фигура бедного бухгалтера из «Набоб а» Альфонса Доде, в лице которого поэт, вероятно» хотел изобразить свои собственные мечтания. Мне казалось, что я отчетливо помню одну из тех фантазий» какие вынашивал этот человек (я назвал его Jocelyn), гуляя по улицам Парижа» и начал ее воспроизводить по памяти; как господин Jocelyn смело бросается на улице навстречу понесшейся лошади и останавливает ее; дверцы отворяются, из экипажа выходит высоко­поставленная особа» жмет господину JocelyrTy руку и говорит ему: «Вы мой спаситель, я обязана вам жизнью. Что я могу для вас сделать?»








Дата добавления: 2015-01-02; просмотров: 633;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.015 сек.