Психология бессознательного 26 страница

Все эти в высшей степени распространенные случайные и сим­птоматические действия можно было бы разделить на две группы» в зависимости от того, происходят ли они в силу привычек, регулярно при известных обстоятельствах* или же являются актами единичны­ми. Первые (человек играет цепочкой от часов, щиплет бороду и т. п.), являющиеся едва ли не характерными для данного лица вообще, близко соприкасаются с разнообразными формами тика и подлежат рассмотрению в связи с ними* Ко второй группе я отношу такие яв­ления, как, например, человек играет палкой, оказавшейся у него в руках, чертит карандашом, подвернувшимся под руку, бренчит монетами в кармане, лепит из теста или какого-нибудь другого плас­тического материала, теребит свое платье и т+ д. За этими различ­ными видами игры систематически обнаруживаются при психическом анализе известные смысл и значение, не находящие себе иного вы­ражения. Обыкновенно данное лицо и не подозревает о том» что оно нечто подобное делает или что оно так или иначе вносит модифика­ции в свои обычные жесты; оно не слышит и не видит также и эф­фекта этих действий. Оно не слышит, например, шума, который про­изводит, побрякивая монетами в кармане, и выражает удивление и недоверие, когда на это обращают его внимание. Полно значения и заслуживает внимания врача также и все то, что человек, часто сам того не замечая, проделывает со своим платьем. Каждое видоизме­нение обычного костюма, мелкая неряшливость — скажем, незас-

тегнутая пуговица, каждый след обнажения — все это выражает не­что, чего владелец платья не хочет сказать прямо или в большинстве случаев даже и не может выразить. Толкование этих мелких случай­ных действий, равно как и доказательства для этого толкования вытекают каждый раз с достаточной убедительностью из сопутствую­щих условий, в которых происходил данный визит, из темы разго­вора, из тех мыслей, которые приходят в голову данному лицу, ког­да его внимание обращается на его якобы случайный поступок. В данной связи я воздержусь от того, чтобы подкрепить мои утвержде­ния примерами и анализом их; упоминаю все же об этих вещах пото­му, что полагаю, что и в применении к нормальным людям они имеют то же значение* что и для моих пациентов.

Из моего психотерапевтического опыта я могу привести случай, когда красноречивое показание было дано рукой, игравшей хлеб­ным шариком. Моим пациентом был мальчик, еще не достигший 13 лет, но уже два года страдавший истерией в тяжелой форме; про­должительное пребывание в водолечебнице оказалось безрезуль­татным» и я взял его наконец к себе для психоаналитического лечения, Я предполагал, что он должен был столкнуться с теми или иными явлениями сексуального характера и что сообразно с его возрастом его должны были мучить половые вопросы; я воздерживался, однако, от того, чтобы прийти ему на помощь своими разъяснениями, так как хотел еще раз проверить свои предпосылки. Меня интересовало, каков будет тот путь, которым обозначится у него искомое. Мне бро­силось тогда в глаза, что он однажды катал что-то пальцами правой руки, засунул затем в карман, продолжал там играть, потом опять вытащил и т. д. Я не спрашивал, что у него в руке; однако он сам показал мне это, раскрыв вдруг руку. Это был хлебный мякиш, смя­тый в комок. В следующий раз он опять принес с собой такой комок, и в то время как мы беседовали, он лепил из него с невероятной быст­ротой, прикрыв глаза, фигуры, которые меня заинтересовали. Это были несомненно человечки, с головой, двумя руками, двумя нога­ми — нечто вроде грубейших доисторических идолов; между ногами у них он оставлял отросток, который он вытягивал 9 виде длинного острия, Закончив отросток, мальчик тотчас же вновь комкал чело­вечка; позже он его оставлял, но вытягивал такой же отросток на спине н других местах, чтобы скрыть значение первого. Я хотел ему показать, что понял его, но при этом устранить возможность отго­ворки насчет того, что он, мол, при этой лепке человечков ни о чем не думает. С этой целью я спросил его внезапно, помнит ли он исто­рию римского царя, который дал посланцу своего сына ответ в саду путем пантомимы. Мальчик не хотел этого припомнить, хотя должен был учить об этом несравненно позднее меня* Он спросил, не нсторня ли это с рабом, у которого написали ответ на гладко выбритом че­репе. Нет, это относится к греческой истории, ответил я и стал расска­зывать. Царь Тарквиний Гордый велел своему сыну Сексту про­браться во враждебный латинский город. Сын, успевший за вербо­вать себе сторонников в этом городе» послал к царю гонца с во про-

сом, что ему делать дальше. Царь ничего не ответил, пошел в сад, велел там повторить вопрос и молча стал сбивать самые большие и красивые головки мака* Гонцу не оставалось ничего другого, как рассказать об этом Сексту, который понял отца и Нашел удобный случай, чтобы убить наиболее видных граждан города.

В то время как я говорил, мальчик перестал лепить, и когда я еще только начал рассказывать о том, что сделал царь в своем саду, то уже при словах «молча стал сбивать* он молниеносно быстрым движением оторвал своему человечку голову* Стало быть, он меня понял и заметил, что понят мною* Теперь я мог прямо по­ставить ему вопросы, дал нужные ему разъяснения, и в течение ко­роткого времени мы покончили с неврозом.

Симптоматические действия, которые можно наблюдать в неис­черпаемом изобилии у здоровых, как и у больных людей, заслужива­ют нашего внимания по многим причинам, Врачу они служат часто ценными указаниями для ориентировки в новых или недостаточно знакомых ему условиях; исследователю людей они говорят нередко все, иной раз даже больше, чем он сам хотел бы знать* Кто умеет их ценить, иной раз походит на царя Соломона, который, согласно восточной легенде, понимал язык зверей. Однажды я должен был подвергнуть медицинскому осмотру незнакомого мне молодого чело­века в доме его матери. Когда он вышел мне навстречу, мне бросилось в глаза на его брюках большое пятно белка, которое можно узнать по особым затверделым краям. После нескольких секунд смущения молодой человек стал оправдываться, что он охрип и выпил поэтому сырое яйцо, причем несколько капель жидкого бел­ка, очевидно, и вылилось на его брюки; в подтверждение этого он мог показать мне яичную скорлупу, которая еще осталась в тарелке в той же комнате* Таким образом, подозрительное пятно было объяс­нено самым безобидным образом; однако, когда его мать оставила нас одних, я поблагодарил его за то, что он так облегчил мне диагноз, н без дальнейших вопросов взял за основу нашего разгово­ра его признание, что он страдает мастурбацией. В другой раз я посетил на дому некую сталь же богатую, сколько скупую и глупую даму, ставившую обычно перед врачом задачу прокладывать себе дорогу через целое полчище жалоб, пока не доберешься до самого простого объяснения ее положения. Когда я вошел, она сидела за небольшим столом и занималась тем, что раскладывала кучками серебряные гульдены; когда она поднялась, несколько монет упали на пол* Я помог ей подобрать их, и когда она стала рассказывать о своих бедствиях, скоро перебил ее вопросом: стало быть, ваш знатный зять опять вверг вас в расход? Она с озлоблением отрица­ла это — с тем, чтобы несколько минут спустя рассказать мне досад­ную историю о том, как ее взволновала расточительность зятя. С тех пор она меня уже больше не приглашала. Не могу сказать, чтобы с теми, кому объясняешь значение их симптоматических действий, всегда устанавливались дружеские отношения,

Случайные и симптоматические действия, относящиеся к области

супружеских отношений, имеют зачастую самое серьезное значение и могли бы заставить человека, не желающего считаться с психоло­гией бессознательного, уверовать в приметы. Когда молодая жен­щина во время свадебного путешествия теряет свое обручальное кольцо, это дурное начало; впрочем, обыкновенно оказывается, что она куда-нибудь заложила его и потом находит, — Я знаю одну даму» теперь она уже развелась с мужем, которая сплошь да рядом подписывала свои бумаги — по имущественным делам — своей де* вичьей фамилией, и это за много лет до того, как она стала ее вновь носить на самом деле. — Однажды я был в гостях у молодо­женов и слышал, как молодая женщина со смехом рассказывала» что с ней недавно случилось. На следующий день после возвраще­ния из путешествия она пошла к своей незамужней сестре, чтобы, как в прежние времена, отправиться с ней вместе за покупками, в то время как муж ее пошел по своим делам. Вдруг ей бросился в глаза какой-то господин, шедший по другой стороне улицы, она толкнула сестру и вскрикнула: смотри, вот господин Л. Она забыла» что этот господин уже в течение нескольких недель — ее муж, У меня мороз пробежал по коже» когда я это услышал; все же я не решился сделать отсюда соответствующий вывод. Мелкий инцидент этот вспомнился мне лишь несколько лет спустя, когда брак этот закончился самым печальным образом.

О знаменитой актрисе Элеоноре Дузе один мой друг, научивший­ся внимательно присматриваться к знакам, рассказывает, что в одной из своих ролей она совершает симптоматическое действие, ясно показывающее» из каких глубоких источников идет ее игра. Эта драма — о супружеской неверности; героиня только что имела объяснение с мужем и стоит теперь в стороне, погруженная в мысли» в ожидании искусителя, В этот короткий промежуток времени она играет обручальным кольцом на пальце, снимает его, надевает вновь н опять снимает. Теперь она созрела уже для другого.

Мне известен также случай с одним пожилым господином» кото­рый взял себе' в жены очень юную девушку и собирался провести свадебную ночь не в дороге» а в одном из отелей того же города. Едва они успели приехать в отель, как он с ужасом заметил, что при нем нет бумажника, в котором лежали все деньги, предназна­ченные для свадебной поездки; он сунул его куда-нибудь или потерял. Удалось все же разыскать по телефону слугу, который нашел бумаж­ник в старом сюртуке молодожена и принес его в отель своему госпо­дину, вступившему, таким образом, в брак без состояния. Благодаря этому он мог на другое утро отправиться со своей молодой женой в дорогу; но в течение ночи он» как это и предвещали его опасения, остался «несостоятельным*,

Утешительно думать» что приключающиеся с людьми «потери» являются чаще, чем мы полагаем, симптоматическими действиями и идут благодаря этому навстречу хотя бы тайному намерению пострадавшего лица* Потеря бывает часто лишь выражением того, что человек не дорожит утраченным предметом» втайне не располо-

жен к этому предмету или к лицу, от которого он исходит, или, наконец, что готовность утраты была перенесена на этот предмет с других, более важных объектов путем символической связи мыс­лей. Потеря более ценных вещей служит выражением для самых разнообразных импульсов, она должна либо символически пред­ставлять вытесненную мысль и, стало быть, повторять напоминание, которое охотнее всего хотелось бы пропустить мимо ушей, либо — и это скорее всего — она стремится принести жертву темным силам судьбы, культ которых не исчез еще и в нашей среде1.

Из числа единичных случайных действий я приведу пример, кото­рый и без анализа допускает более глубокое толкование и прекрас­но выясняет условия, при которых подобные симптомы продуцируют­ся самым незаметным образом; в связи с ним уместно будет также одно практически важное замечание. Летом во время путешествия мне случилось в одной местности ждать несколько дней своего спут­ника, В это время я познакомился с молодым человеком, который также чувствовал себя одиноким и охотно составил мне компанию. Так как мы жили в одном отеле, то, естественно, сложилось так, что мы рядом сидели за столом и вместе совершали прогулки. На третий день он вдруг сообщил мне после обеда> что ожидает сегод­ня вечером со скорым поездом свою жену. Это пробудило во мне интерес психолога, ибо я еще утром заметил, что мой знакомый отклонил предложение насчет более длительной экскурсии и во время той небольшой прогулки, которую мы совершили, не захотел идти по одной из дорожек, слишком крутой и опасной, по его мнению. Гуляя после обеда, он стал вдруг говорить о том, чтобы я не откладывал из-за него ужина, так как он сам будет ужинать

1 Вот маленькая коллекция различных симптоматических действий, наблюдав­шихся у здоровых и у больных людей. Пожилой коллега, не любящий проигрывать в карты, однажды вечером, не жалуясь, но в каком то странном, сдержанном настрое* нии уплачивает довольно значительную проигранную сумму. После «го ухода оказы­вается, что он оставил на своем месте едва ли ие все, что имел при себе: очки, портси­гар, носовой платок. В переводе это должно означать: «Разбойники! Ловко вы меня ограбили».— Один господин, страдавший время от времени импотенцией, коренящей­ся в его искренних отношениях к матери в детстве, рассказывает о своей привычке снабжать рукописи и записи буквой S, первой буквой имени его матери. Он не пере­носит, чтобы письма из дому соприкасались на его письменном столе с другими, нечистыми письмами, и вынужден поэтому хранить их отдельею,— Молодая дама вдруг открывает дверь моей приемной, в которой еще находится предыдущая посети­тельница. Она оправдывается тем, что «не подумала»; вскоре* однако, обнаруживает­ся, что она демонстрировала то же любопытство, которое в свое время заставляло ее проникать в спальню родителей.— Девушки, гордящиеся своими красивыми волоса­ми, умеют так ловко обходиться с гребнем и шпильками» что волосы рассыпаются у них во время разговора.-* Многие мужчины, подвергаясь медицинскому исследо­ванию (в лежачем положении), высылают деньги нз кармана и таким образом вознаграждают труд врача сообразно с тем, как они его ценят.— Кто забывает у вра­ча предмет, принесенный с собой, например пенсне, платок, сумку, показывает этим обыкновенно, что не может вырваться и хотел бы скоро вернуться.— Кто возьмет нз себя труд, подобно Юнгу (Goer die Psychologie der Dementia praecox, 1907, p. 62) t проследить те мелодии, которые напекаешь про себя ненарочно, часто сам того не за­мечая, тот сможет установить, в виде общего правила, связь между текстом песни и занимающим данное лицо комплексом,

лишь когда приедет его жена, вместе с ней. Я понял намек и сел за стол, когда он отправился на вокзал. На следующее утро мы встретились в вестибюле отеля. Он представил мне жену и добавил затем: «Ведь вы позавтракаете с нами?* Мне нужно было еще сходить кос за чем в ближайшую улицу, и я обещал скоро вернуть­ся. Когда я вошел в столовую, то увидел, что мои знакомые уселись за маленьким столиком у окна, заняв места по одну сторону его. По другую сторону стоял стул, на спинке которого висел большой тяже­лый плащ молодого человека, покрывая сиденье. Я прекрасно понял смысл этого расположения, бессознательного, конечно, но тем более выразительного. Это означало; тебе здесь не место, теперь ты лишний. Муж не заметил, что я остановился перед стулом не садясь; жена заметила это, тотчас же толкнула его и шепнула ему: «Ты же занял место этого господина!>

В этом, как и в подобных ему случаях я говорю себе, что нена­меренные действия должны неминуемо служить источниками недора­зумений в общении между людьми. Совершающий их, не подозревая связанного с ними намерения, не вменяет себе их в вину и не считает себя за них ответственным. Но тот, против кого они направляются, обыкновенно делает из подобных действий своего партнера опреде­ленные выводы о его намерениях и настроениях и знает о его пере­живаниях больше, чем тот готов признать, больше, чем тот — на его собственный взгляд — обнаружил. Партнер, в свою очередь, возму­щается, если ему ставят на вид сделанные из его симптоматических действий выводы, считает их ни на чем не основанными» ибо намерение, руководившее им, не дошло до его сознания, и жалует­ся на недоразумение. При ближайшем рассмотрении такие недора­зумения основываются на том, что наблюдающее лицо понимает слишком тонко и слишком много. Чем более «нервны» оба дейст­вующих лица» тем скорее они оба подают повод к трениям, причем каждый столь же решительно отрицает свою вину, сколь уверен в вине другого. Быть может, в этом и заключается наказание за внутреннюю неискренность, что люди под предлогом забывания, ошибки, непреднамеренности дают проявиться таким импульсам, в которых лучше было бы признаваться и себе самому, и другим, если уже нельзя их преодолеть. Можно установить как общее правило, что каждый человек непрестанно подвергает других людей психическому анализу и благодаря этому знает их лучше, чем

самого себя. Путь к осуществлению призыва yvoh)1 osamov[ ведет че­рез изучение своих собственных случайных на вид действий и упу­щений.

1 Познай самого себя,— Примеч. ред. перевода.

X

ОШИБКИ-ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Заблуждения (Irrtumer) памяти отличаются от забывания с оши­бочным воспоминанием лишь одной чертой: ошибка (неправильное воспоминание) не воспринимается как таковая и находит себе ве­ру. Употребление слова «ошибкам связано, однако, с другим услови­ем. Мы говорим об «ошибке» вместо того, чтобы говорить о «непра­вильном воспоминании» тогда, когда в воспроизводимом психиче­ском материале должен быть подчеркнут характер объективной реальности, когда, стало быть, воспоминанию подлежит не факт моей внутренней психической жизни, а нечто, поддающееся под­тверждению или опровержению при помощи воспоминаний других людей* Противоположностью ошибкам памяти в этом смысле явля­ется незнание.

В моей книге „Die Traumdeutung" (1900 г.) я допустил целый ряд искажений исторического и вообще фактического материала и был очень удивлен, когда после выхода книги в свет на них обра­тили мое внимание. При более близком рассмотрении я нашел, что причиной тому было не мое незнание, а ошибки — заблуждения памяти, которые можно объяснить путем анализа.

а) На С, 2661 я говорю, что Шиллер родился в Марбурге,— название города, встречающееся также в Штнрии» Ошибка сделана в изложении анализа одного сновидения, которое я видел во время ночной поездки, когда кондуктор разбудил меня, выкрикнув назва­ние Марбург. В этом сновидении был задан вопрос об одной книге Шиллера. Но Шиллер родился не в университетском городе Марбурге, а в швабском Марбахе* Я утверждаю, что всегда знал это.

б) На с. 135 я назвал отца Ганнибала — Гасдрубалом. Эта ошибка была мне особенно досадна, но зато и больше всего убедила меня в правильности моего взгляда на такого рода ошибки. В истории Баркидов редкий из читателей более осведомлен, чем автор, сделавший эту ошибку и проглядевший ее при корректирова­нии книги. Отцом Ганнибала был Гамилькар Барка, Гасдрубал — имя брата Ганнибала, а также и его шурина и предшественника на посту полководца.

в) На с. 177 и 370 я утверждаю, что Зевс оскопил и сверг с престола своего отца К р о н о с а. Злодеяние это я по ошибке пере­двинул на целое поколение; в греческой мифологии это сделал К р о н о с со своим отцом Ураном*

Как же объяснить, что моя память изменила мне здесь, в то время как в других случаях, как в этом могут убедиться читатели моей книги, к моим услугам оказывается самый отдаленный и мало­употребительный материал? И затем» каким образом, при трете тща-

1 -е изд. J 900 г.

тельнейших корректурах, я проглядел эти ошибки, словно поражен­ный слепотой?

Гёте сказал про Лихтенберга: когда он шутит, то в его шутке таится проблема. По аналогии с этим можно было бы сказать про приведенные здесь места моей книги: где встречается ошибка, там за ней скрывается вытеснение. Или вернее: неискренность, искаже­ние, в последнем счете основывающееся на вытеснении. При анали­зе сновидений, приводимых в этой книге, я был вынужден по самой природе тех тем, на которые распространялось содержание снови­дения, с одной стороны, обрывать анализ, не доводя его до полного окончания, с другой же стороны, смягчить ту или иную нескромную частность, слегка искажая ее. Иначе нельзя было поступить* разве если отказаться вообще от приведения примеров; у меня не было выбора, это неизбежно вытекало из особенности, присущей снам: служить выражением для вытесненного* т. е- не подлежащего осозна­нию материала* Несмотря на это, все же осталось, вероятно, немало такого, что могло шокировать щепетильных людей. Это-то искаже­ние или ощущение известного мне продолжения мыслей не прошло бесследно. То, что я хотел подавить, нередко прокладывало себе против моего желания дорогу в область того» что было мной включе­но в изложение, и проявлялось там в форме ошибок, незаметных для меня. В основе всех трех приведенных мной выше примеров лежит, впрочем, одна и та же тема: ошибки эти коренятся в вы­тесненных мыслях, касающихся моего покойного отца.

Пример а) Кто даст себе труд прочесть проанализированное на с. 266 сновидение, тот заметит — частью прямо, частью из намеков, что я оборвал анализ на мыслях, которые должны были заключать в себе недоброжелательную критику моего отца. Если продолжать этот ряд мыслей и воспоминаний, то в нем можно найти одну неприятную историю» в которой замешаны книги и некий господин, с которым мой отец вел дела, по фамилии Ма р б у р г,— то же имяР которое выкрикнул разбудивший меня кондуктор. При анализе я хотел скрыть этого господина от себя и от читателей; он отомстил за себя, забравшись туда* где ему быть не следовало* и превратив название родины Шиллера изМарбаха в Map-бург.

Пример б) Ошибка, благодаря которой я написал Га с д ру­бал вместо Гамилькара — имя брата вместо имени отца, была сделана как раз в такой связи, в которой дело касалось моих гимназических мечтаний о Ганнибале и моего недовольства поведе­нием отца по отношению к «врагам нашего народа», Я мог бы про­должить изложение и рассказать, как мое отношение к отцу изме­нилось после поездки в Англию, где я познакомился с живущим там сводным братом, сыном отца от первого брака. У моего брата есть старший сын, одного возраста со мной; так что поскольку дело шло о возрасте, ничто не нарушало моих мечтаний о том, как все было бы иначе, если бы я был сыном не своего отца, а брата. Эти подавленные мной фантазии н исказили текст моей книги в том

месте, где я оборвал анализ,— заставили меня поставить вместо имени отца имя брата.

Пример в) Влиянию воспоминаний о том же брате я приписы­ваю и третью ошибку — когда я передвинул на целое поколение мифическое злодеяние из мира греческих богов. Из того, в чем меня убеждал мой брат, одно высказывание осталось у меня надолго в памяти. «Что касается образа жизни,— сказал он мне,— то не забывай одного: ты принадлежишь, в сущности не ко второму, а к третьему поколению, считая от отца». Наш отец женился впослед­ствии вторично и был, таким образом, намного старше своих детей от второго брака. Указанную ошибку я сделал как раз в том месте книги, где говорю о чувстве почтения, связывающем родителей и детей.

Несколько раз случалось также, что мои друзья и пациенты, чьи сновидения я излагал или намекал на них при анализе, обра­щали мое внимание на то, что я неточно передаю пережитое нами совместно. Это были опять исторические ошибки* После исправления я рассмотрел отдельные случаи и опять-таки убедился, что припо­минал неправильно фактическую сторону дела лишь там, где при анализе я что-либо намеренно исказил или скрыл. Здесь опять, стало быть, незамеченная ошибка выступает заме­стителем намеренного умолчания или вытесне­ния.

От такого рода ошибок, коренящихся в вытеснении, резко от­личаются другие ошибки, основывающиеся на действительном не­знании. Например, незнанием объясняется, что я раз на прогулке в Вахау думал, что посетил место пребывания революционера Фишгофа, Здесь имелось лишь совпадение имен: Эммерсдорф Фишгофа лежит в Каринтии. Но я этого просто не знал.

Еще одна пристыдившая меня и вместе с тем поучительная ошибка — пример временного невежества, если можно так выра­зиться. Один пациент напомнил мне как-то раз о моем обещании дать ему две книги о Венеции, по которым он хотел подготовиться к своему пасхальному путешествию» Я их отложил уже, ответил я, и пошел за ними в свою библиотеку. На самом деле я забыл отобрать их, ибо был не особенно доволен поездкой моего пациента, в кото­рой видел ненужное нарушение курса лечения и материальный ущерб для врача. В библиотеке я на скорую руку отыскиваю те две книги, которые имел в виду. Одна из них — «Венеция — город искусств»; кроме этого, у меня должно быть еще одно истори­ческое сочинение из подобной же серии. Верно, вот оно: «Медичи»; беру его* несу к ожидающему меня пациенту, с тем чтобы в сму­щении признать свою ошибку. Ведь я же знаю, что Медичи ничего общего не имели с Венецией, но в данный момент я в этом не увидел ничего неправильного. Пришлось быть справедливым: я так часто указывал моему пациенту на его собственные симптоматические действия, что спасти свой авторитет я мог лишь честно признав скрытые мотивы моего нерасположения к его поездке.

В общем удивляешься, насколько стремление к правде сильнее у людей, чем обыкновенно предполагаешь. Быть может, это резуль­тат моих работ над психическими анализами, но я не могу лгать, Стоит мне сделать попытку в этом направлении, и я тотчас же со­вершаю какую-нибудь ошибку или другое ошибочное действие, которым моя неискренность выдает себя; так н было в тех примерах» которые я уже привел и которые приведу еще ниже.

Среди всех ошибочных действий механизм ошибки-заблужде­ния обнаруживает наименьшую связанность; иными словами, нали­чие ошибки свидетельствует лишь в самой общей форме о том, что соответствующей душевной деятельности приходится выдерживать борьбу с какой-либо помехой, причем самый характер ошибки не детерминируется свойствами скрытой расстраивающей идеи. Следу­ет, однако, задним числом заметить, что во многих несложных случаях обмолвок н описок надо предположить то же самое.

Каждый раз, когда мы совершаем обмолвку или описку, мы имеем право заключить о наличии помехи в виде душевных процес­сов, лежащих вне нашего намерения; надо, однако, допустить, что обмолвки и описки нередко повинуются законам сходства, удоб­ства или стремления ускорить процесс, причем фактору, играющему роль помехи, не удается наложить свою собственную печать на получающуюся в результате обмолвки или описки ошибку* Лишь благоприятный словесный материал может обусловить ошибку, но вместе с тем он ставит ей также и предел.

Чтобы не ограничиваться лишь своими собственными ошибками, приведу еще два примера; их с тем же основанием можно было бы отнести в разряд обмолвок и действий, совершаемых по ошибке, но при равноценности всех этих явлений это не играет роли.

а) Я запретил своему пациенту вызывать по телефону женщину, с которой он собирался порвать, так как всякий разговор вновь разжигает борьбу, связанную с отвыканием* Предлагаю ему сооб­щить ей письменно свое последнее слово, хотя и есть некоторые труд­ности в доставке писем. В час дня он приходит ко мне и сообщает, что нашел путь* чтобы обойти эти трудности, и спрашивает между прочим, может ли он сослаться на мой авторитет как врача. Два часа он занят составлением письма, но вдруг прерывает писание и говорит находящейся тут же матери: «Я позабыл спросить про­фессора, можно ли упомянуть в письме ъго имя»; спешит к теле­фону, просит соединить себя с таким-то номером н спрашивает в трубку: «Г, профессор уже пообедал? Можно его попросить к телефону?» В ответ на это раздается изумленное: «Адольф, ты с ума сошел?» — тот именно голос, которого он, согласно моему предписанию, не должен был больше слышать. Он лишь «ошибся» н вместо номера врача сказал номер любимой женщины.

б) В одной дачной местности некий школьный учитель, бедный, но красивый молодой человек, до тех пор ухаживал за дочерью некое­го столичного домовладельцаi пока девушка не влюбилась в него страстно и не убедила свою семью согласиться на их брак, несмотря

на разницу в положении и на расовые различия. Однажды учитель пишет письмо брату, в котором говорится; «Девчурка совершенно не красива, но она очень мила, и этого было бы достаточно. Но решусь ли я жениться на еврейке, не могу тебе еще сказать». Письмо это попадает в руки невесте, и брак расстраивается; в это же время брат изумляется любовным излияниям, адресованным ему. Лицо, сообщившее мне об этом, уверяло меня, что здесь была ошиб­ка, а не ловко подстроенная комбинация. Известен мне еще один случай, когда дама, недовольная своим прежним врачом, но не хотевшая ему прямо отказать, тоже перепутала письма; в этом случае по крайней мере и я могу удостоверить, что этот обычный водевильный прием был применен не в силу сознательной хитрости, а в результате ошибки.

Быть может, читатели будут склонны считать объясненную здесь группу ошибок мало распространенной и не особенно важной. Я хочу, однако, обратить их внимание на то, не имеем ли мы основания рас­сматривать с той же точки зрения также и ошибочные суж­дения (заблуждения) людей в жизни и науке* Быть может, лишь избранные и наиболее уравновешенные умы способны убе­речь картину воспринятой ими внешней действительности от того искажения, которое она претерпевает, проходя через психическую индивидуальность воспринимающего лица.

XI

КОМБИНИРОВАННЫЕ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Два нэ приведенных в предыдущей главе примеров — моя ошиб­ка с Медичи, перенесенными мною в Венецию, н ошибка молодого человека, добившегося, несмотря на запрет, возможности поговорить со своей возлюбленной,— описаны мной, собственно, неточно н при более тщательном рассмотрении оказываются комбинацией иэ забве­ния и ошибки. Такая же комбинация Может быть еще яснее пока­зана на других примерах.

а) Один мой друг рассказывает мне следующий случай: «Не­сколько лет тому назад я согласился быть избранным в члены бюро одного литературного общества, предполагая, что общество поможет мне добиться постановки моей драмы, и регулярно, хотя и без особого интереса, принимал участие в заседаниях, происходящих каждую пятницу. Несколько месяцев тому назад я получил обеща­ние, что моя пьеса будет поставлена в театре в Ф., и с тех пор я стал регулярно забывать о заседаниях этого общества. Когда я прочел вашу книгу об этих вещах, я сам устыдился своей забывчивости, стал упрекать себя — некрасиво, мол, манкировать теперь» когда я перестал нуждаться в этих людях,— и решил в следующую пятницу непременно не позабыть. Все время я вспоминал об этом намере­нии, пока» наконец, не оказался перед дверью зала заседаний,