Психология бессознательного 29 страница

VIL Наметим в нескольких словах хотя бы направление, ведущее к этой более обширной связи. Механизм ошибочных и случайных действий, поскольку мы познакомились с ним при помощи анализа, в наиболее существенных пунктах обнаруживает совпадение с ме­ханизмом образования сновидений, который я разобрал в моей книге о толковании сновидений в главе о «работе сновидения». Сгущение и компромиссные образования (контаминации) мы находим и здесь и там. Ситуация одна и та же: бессознательные мысли находят себе выражение необычным путем, посредством внешних ассоциа­ций, в форме модификации других мыслей. Несообразности, не­лепости и погрешности содержания наших сновидений, в силу кото­рых сновидение едва не исключается из числа продуктов психи­ческой работы, образуются тем же путем (хотя и более свободно обращаясь с наличными средствами), что и обычные ошибки нашей повседневной жизни; здесь, как и там, кажущаяся не­правильность функционирования разрешает­ся в виде своеобразной интерференции двух или большего числа правильных актов. Из этого совпадения следует важный вывод. Тот своеобразный вид работы, наиболее яркий результат которой мы видим в содержании снови­дений, не должен быть относим всецело на счет сонного состояния

психики, раз мы в феномене ошибочных действий находим столь обильные доказательства того, что она действует также и наяву. Та же связь не позволяет нам усматривать в глубоком распаде душевной жизни, в болезненном состоянии функций необходимое условие для осуществления этих психических процессов, кажущихся нам ненор­мальными и странными1.

Верное суждение о той странной психической работе, которая порождает и ошибочные действия, и образы сновидений, возможно лишь тогда, если мы убедимся, что психоневротические симптомы — специально-психические образования истерии и невроз навязчивых состояний — повторяют в своем механизме все существенные черты этого вида работы. С этого должны были быт таким образом, начаться наши дальнейшие исследования. Но рассмотрение ошибочных, слу­чайных и симптоматических действий в свете этой последней ана­логии представляет для нас еще и особый интерес. Если мы поста­вим их на одну доску с пснхоневротнческими проявлениями, с невро­тическими симптомами, то приобретут смысл и основание два весьма распространенных утверждения: что граница между нормальным и ненормальным в области нервозности непрочна и что все мы немного нервозны. Можно до всякого врачебного опыта конструировать раз­личные типы такого рода едва намеченной нервозности, то, что на­зывается formes frustes невроза: случаи, когда симптомов мало или когда они выступают редко или нерезко» когда, таким образом, ослабление сказывается в числе, в интенсивности, в продолжитель­ности болезненных явлений; но, быть может, при этом останется необнаруженным как раз тот тип, который, по-видимому, чаще все­го стоит на границе между здоровьем и болезнью. Этот тип, в кото­ром проявлениями болезни служат ошибочные и симптоматические действия, отличается именно тем, что симптомы сосредоточивают­ся в сфере наименее важных психических функций, в то время как все то, что может претендовать на более высокую психическую ценность, протекает свободно. Обратное распределение симптомов, их проявление в наиболее важных индивидуальных и социальных функциях,— благодаря чему они оказываются в силах нарушить питание, сексуальные отправления, обычную работу, общение с людьми,— свойственно тяжелым случаям невроза и характеризует их лучше, чем, скажем, множественность или интенсивность прояв­лений болезни. Общее же свойство самых легких и самых тяжелых случаев, присущее также и ошибочным и случайным действиям, заключается в том, что феномены эти могут быть све­дены к действию вполне подавленного психи­ческого материала, который, будучи вытеснен из сознания, все же не лишен окончательно способности проявлять себя.

Ср. Trauntdeutung, S. 362.

О СНОВИДЕНИИ

I

Во времена, которые мы могли бы назвать пред научным и, люди не затруднялись в объяснении сновидения. Вспоминая его по про­буждении, они смотрели на него как на хорошее или дурное пред­знаменование со стороны высших божественных или демонических сил. С расцветом естественнонаучного мышления вся эта остроумная мифология превратилась в психологию, и в настоящее время лишь весьма немногие из образованных людей сомневаются в том, что сновидение является продуктом психической дея­тельности самого видящего сон.

Но с отпадением мифологической гипотезы сновидение стало нуждаться в объяснении. Условия возникновения сновидений, от­ношение последних к душевной жизни во время бодрствования, за-* виснмость их от внешних раздражений во время сна» многие Чуждые бодрствующему сознанию странности содержания сновидения, не­совпадение между его образами и связанными с ними аффектами» наконец, быстрая смена картин в сновидении и способ их смещения, искажения и даже выпадения из памяти наяву — все эти и другие проблемы уже много сотен лет ждут удовлетворительного решения* На первом плане стоит вопрос о значении сновидения — воп­рос, имеющий двоякий смысл: во-первых, дело идет о выяснении психического значения сновидения, связи его с другими душевными процессами и его биологической функции; во-вторых, желательно знать, возможно ли толковать сновидение и имеет ли каждый элемент его содержания какой-нибудь «смысл», как мы привыкли это нахо­дить в других психических актах.

В оценке сновидения можно заметить три направления. Одно из них, которое является как бы отзвуком господствовавшей преж­де переоценки сновидения, находит себе выражение у некоторых философов, которые кладут в основу сновидения особенное состоя-

нне душевной деятельности, рассматриваемое ими даже как более высокая ступень в развитии духа; так, например, Шуберт ут­верждает, будто сновидение является освобождением духа от гнёта внешней природы, освобождением души из оков чувственного мира. Другие мыслители не идут так далеко, но твердо держатся того мне­ния, что сновидения по существу своему проистекают от психических возбуждений и тех душевных сил, которые в течение дня не могут свободно проявляться (фантазия во сне — Шернер, Фоль-кельт). Многие наблюдатели приписывают сновидению способ­ность к особо усиленной деятельности — по крайней мере в некото­рых сферах, например в области памяти.

В противоположность этому мнению, большинство авторов-вра­чей придерживается того взгляда, что сновидение едва ли заслу­живает названия психического проявления; по их мнению, по­будителями сновидения являются исключительно чувственные и те­лесные раздражения, либо приходящие к спящему извне, либо случайно возникающие в нем самом; содержание сна, следова­тельно, имеет не больше смысла и значения, чем, например, звуки, вызываемые десятью пальцами несведущего в музыке человека, ког­да они пробегают по клавишам инструмента. Сновидение, согласно этому воззрению, нужно рассматривать как «телесный, во всех слу­чаях бесполезный и во многих — болезненный процесс* (Бинц). Все особенности сновидений объясняются бессвязной и вызванной физиологическими раздражениями работой отдельных органов или отдельных групп клеток погруженного в сон мозга.

Мало считаясь с этим мнением науки и не интересуясь вопро­сом об источниках сновидения, народная молва, по-видимому, твер­до верит в то, что сон все-таки имеет смысл предзнаменования, сущ­ность которого может быть раскрыта посредством какого-либо тол-кования. Применяемый с этой целью метод толкования заключат ется в том, что вспоминаемое содержание сновидения замещается другим содержанием — либо по частям на основании твердо установленного ключа, либо все содержание сновидения целиком заменяется каким-либо другим целым, по отношению к которому первое является символом. Серьезные люди обыкновенно смеются над этими стараниями: ясны — это пена морская»*

II

К своему великому изумлению, я однажды сделал открытие, что ближе к истине стоит не взгляд врачей, а взгляд профанов, наполо­вину окутанный еще предрассудками. Дело в том, то я пришел к новым выводам относительно сновидения, после того как применил к последнему новый метод психологического исследования, оказав­ший уже мне большую услугу при решении вопросов о разного рода фобиях, навязчивых и бредовых идеях и нр. Многие исследователн-врачи справедливо указывали на многообразные аналогии между различными проявлениями душевной жизни во время сна и различ­ными состояниями при психических заболеваниях наяву; так что мне

уже заранее представлялось небесполезным применить к объясне­нию сновидения тот способ исследования, который оказал услуги при анализе психопатических явлений. Навязчивые идеи и идеи страха так же чужды нормальному сознанию, как сновидения — бодрствующему; происхождение тех и других для нашего созна­ния одинаково непонятно. Что касается представлений» то выяс­нять их источник и способ возникновения побуждал нас практи­ческий интерес; опыт показал, что выяснение скрытых от сознания путей, связывающих болезненные идеи с остальным содержанием сознания, дает возможность овладеть навязчивыми идеями и рав­носильно устранению их* Таким образом, примененный мною к объяснению сновидений способ берет свое начало в психотерапии.

Описать его легко, но пользоваться им можно лишь после изве­стного навыка. Когда хотят применить этот способ к другому лицу, например к страдающему страхом больному* то последнему предла­гают обыкновенно сосредоточить все внимание на своей болезнен­ной идее, но не размышлять о ней, как он это часто делает, а старать­ся выяснить себе и сообщать тотчас врачу все без исключе­ния мысли, которые ему приходят в голову по поводу дан* ной идеи. Если больной станет утверждать, что его внимание ничего не может уловить, то необходимо энергично заявить, что такого рода отсутствие круга представлений совершенно невозмож­но. Действительно, вскоре у больного начинает всплывать ряд идей, за которыми следуют новые идеи; однако больной, производящий самонаблюдение, при этом обыкновенно заявляет» что выплывающие у него идеи бессмысленны или не важны, не относятся к делу и пришли ему в голову совершенно случайно, без всякой связи с данной задачей. Уже теперь можно заметить, что именно эта кри­тика со стороны больного была причиной того, что данные идеи не высказывались и даже не сознавались им. Поэтому если удает­ся заставить больного отказаться от всякой критики по поводу приходящих в голову мыслей и продолжать отмечать мысленные ря­ды, выплывающие при напряженном внимании, то можно получить достаточный психический материал, который явно примыкает к взя­той в качестве задачи болезненной идее, обнаруживает связь послед­ней с другими идеями и дает возможность при дальнейшем иссле­довании заместить болезненную идею какой-либо новой, вполне гармонирующей с остальным содержанием психики.

Здесь я не могу подробно останавливаться на лежащих в основе этого опыта предпосылках н на выводах, которые можно сделать из его постоянных успехов; можно только указать, что всегда возможно получить достаточный для исчезновения болезненной идеи материал, если обращать внимание именно на «н е ж е л а е м ы е» ассоциации, «мешающие мышлению» и отстраняемые обыкновенно самокритикой больного, как бесполезный хлам. Когда желают при­менить этот метод к самому себе, необходимо при исследовании немедленно записывать все приходящие случайно в голову и непо­нятные сначала мысли.

Теперь посмотрим, к каким результатам приводит использование изложенного метода при исследовании сновидений. Для этого приго­ден любой пример. Однако по определенным мотивам я возьму свое собственное сновидение, краткое по содержанию и в воспоми­нании представляющееся мне неясным и бессмысленным; содержа­ние его, записанное мною немедленно по пробуждении, следующее: «Общество за столом или табльдотом*,,. Едят шпинат..» Г-жа Е. Л. сидит рядом со мною* вся повернувшись ко мне, и дружески кладет руку мне на колено* Я, отстраняясь, удаляю ее руку. Тогда она го­ворит; «А у вас всегда были такие красивые глаза,„> После этого я неясно различаю как бы два глаза на рисунке или как бы контур стеклышка от очков,,.» Это — все сновидение или по крайней мере все, что я могу о нем вспомнить. Оно кажется мне неясным и бес­смысленным, а больше всего странным. Г-жа Е. Л,— женщина, с которой я был просто знаком и, насколько я созцаю, близких отно­шений никогда не желал; я уже давно не видел ее и не думаю, чтобы в последние дни о ней шла речь. Сновидение мое не сопровождалось никакими эмоциями; размышление о нем не делает мне его более понятным.

Теперь я без определенного намерения и без всякой критики буду отмечать приходящие мне в голову мысли, выплывающие при самонаблюдении; для этого полезно разложить сновидение на эле­менты и отыскивать примыкающие к каждому из них мысли.

Общество за столом или табльдотом. С этим связывается воспоминание о небольшом переживании, имевшем мес­то вчера вечером. Я ушел из маленького общества в сопровождении друга, который предложил взять карету и отвезти меня домой. «Я,— сказал он,— предпочитаю карету с таксометром; это так заниматель­но: всегда имеешь перед собой что-то, на что можно глядеть». Когда мы сели в карету и кучер устанавливал таксометр, так что стали видны первые шестьдесят геллеров, я продолжил его шутку: «Мы только сели и уже должны ему шестьдесят геллеров». Карета с так­сометром напоминает мне всегда табльдот; она делает меня скупым и эгоистичным, ибо непрестанно говорит о моем долге; мне все кажется, что долг слишком быстро растет, и я опасаюсь, как бы мне не хватило денег, подобно тому как за табльдотом я не могу отделаться от смешного опасения, будто я получу слишком мало, если не буду заботиться о своей выгоде* В отдаленной связи с этим я продекламировал: «Бы сами жизнь даете нам; бедного вы делаете должнико м».

Другая возникшая у меня мысль по поводу табльдота: несколько недель тому назад за общим столом в гостинице одного тироль­ского горного курорта я сердился на свою жену за то, что она, по моему мнению, была недостаточно официальна с некоторыми соседя­ми, с которыми я не хотел иметь ничего общего* Я просил ее ннтере-

* Табльдот — обшиб обеденный стол по общему меню в пансионатах, в гостиницах, на курортах,— Примеч. ред. перевода.

соваться больше мною, чем посторонними. Это — все равно, как будто меня обошли за табльдотом. Теперь мне при­ходит в голову противоположность между поведением моей жены за столом и поведением в моем сновидении г-жн Е. Л., которая вся повернулась ко мне.

Далее: я замечаю, что сновидение является воспроизведением небольшой сцены, происшедшей между мной и моей женой еще до женитьбы, во время моего ухаживания за ней. Нежное пожатие руки под скатертью послужило ответом на мое письмо с серьезным предложением. Но в сновидении жена моя замещена чуждой мне г-жой Е, Л.

Г-жа Е* Л-—дочь одного господина, которому я был должен. Не могу при этом не заметить, что здесь обнаруживается неожидан­ная связь между элементами сновидения и приходящими мне в го­лову мыслями. Если следовать за цепью ассоциаций, которые выте­кают из какого-либо элемента содержания сновидения, то можно скоро прийти к другому элементу этого же содержания. Мысли» при­ходящие в голову по поводу сновидения, восстанавливают те связи, которые в самом сновидении не видны.

Когда кто-либо полагает, что другие станут заботиться о нем без всякой пользы для себя, разве не предполагают обыкновенно за­дать такому простаку иронический вопрос: «Что же вы думаете, что то или иное делается ради ваших прекрасных гла з?» С этой точки зрения слова г-жи Е, Л* в сновидении — «у вас всегда были такие прекрасные глаза* — означают не что иное, как — «лю­ди вам всегда оказывали услуги; вы все даром получали». Конечно, в действительности всегда было наоборот: за все то хоро­шее, что мне делали другие, я платил дорого; но, по-видимому, на меня все-таки произвело впечатление то обстоятельство, что мне вче­ра даром досталась карета» в которой мой друг отвез меня домой.

Кроме этого, приятель, у которого мы вчера были в гостях, часто заставлял меня оставаться перед ним в долгу; лишь недавно я не воспользовался случаем отплатить ему, Между прочим, у него имеется единственный подарок от меня — античная чаша с нарисо­ванными по краям ее глазами для защиты от «дурного глаза». Кста­ти, приятель этот — глазной врач; в этот же вечер я спраши­вал его о пациентке, которую направил к нему для подбора очков,

Я замечаю, что почти все отрывки сновидения приведены в но­вую связь. Однако вполне естественно было бы спросить, почему в сновидении на столе фигурирует именно шпинат? Дело в том, что шпинат напоминает мне маленькую сцену, происшедшую недавно за нашим семейным столом, когда мой ребенок — как раз тот, у которо­го действительно красивые глаз а,— отказывался есть шпи­нат, В детстве я точно так же вел себя: шпинат долгое время был мне противен, пока мой вкус не изменился и зелень эта сделалась моим любимым блюдом; воспоминание о последнем сближает, сле­довательно, мои вкусы в детстве с вкусами моего ребенка, «Будь доволен, что у тебя есть шпинат,— сказала мать маленькому гурма-

ну,— есть дети, которые были бы очень рады и этому кушанью». Это течение мыслей напоминает мне об обязанностях родителей по отношению к детям, и в этой связи слова Гёте: «Вы сами жизнь даете нам; бедного вы делаете должником» — приобретают новый смысл. Здесь я остановлюсь, чтобы рассмотреть полученные до сих пор результаты анализа сновидения. Следуя за ассоциациями, выплы­вающими непосредственно за отдельными вырванными из общей связи элементами сновидения, я пришел к ряду мыслей и воспоми­наний» которые обнаруживают значимые переживания моей душев-нрй жизни. Этот добытый посредством анализа сновидения мате* риал находится в тесной связи с содержанием сновидения, но связь эта все-таки такова, что я никогда не мог бы получить этот новый материал из самого содержания сновидения* Сновидение не сопро­вождалось никакими эмоциями, было бессвязно и непонятно; одна­ко, когда всплывают скрытые в сновидении мысли, я испытываю сильные и вполне обоснованные эмоции. Мысли сами соединяются в логически связанные ряды, в центре которых повторно появля­ются некоторые представления; в нашем примере такими не высту­пающими в самом сновидении представлениями являются: противо­положности своекорыстное — бескорыстное и быть должным — делать даром. В этой полученной из анализа ткаии я мог бы крепче стянуть нити и показать, что последние схо­дятся в одном общем узле; но соображения не научного, а частного характера не позволяют мне произвести эту работу публично: дело в том, что я вынужден был бы тогда сообщать многое из того, что должно остаться моей тайной, так как при анализе своего снови­дения я уяснил себе такие факты, в которых неохотно признаюсь самому себе, Но почему в таком случае я не изберу для анализа дру­гое сновидение, чтобы анализ его мог скорее убедить в точности смысла и правильности связи полученного из него материала? На это можно ответить, что каждое сновидение, которым я займусь, неиз­бежно приведёт меня к тем же неохотно сообщаемым фактам и побудит к такому же умалчиванию. Этого затруднения я не избежал бы также и в том случае, если бы стал анализировать сновидение другого лица; разве только обстоятельства позволили бы отбросить всякие умалчивания без вреда для доверяющегося мне лица.

Уже теперь приходит в голову идея, что сновидение является как бы заместителем того богатого чувствами и содержанием хода мыслей» к которому мы пришли после анализа. Я еще не знаю процесса, путем которого из этих мыслей возникло данное сновиде­ние, но я вяжу, что неправильно рассматривать это сновидение как чисто телесное» психически незначимое явление, возникшее будто бы благодаря изолированной деятельности отдельных групп клеток спя­щего мозга.

Кроме того» я замечаю еще две вещи: во-первых» содержание сновидения гораздо короче тех мыслей, заместителем которых я его считаю, и, во-вторых, анализ обнаружил в качестве побудителя сновидения ничтожный случай, имевший место накануне вечером.

Я, конечно, не стал бы делать так далеко идущих выводов, если бы в моем распоряжении был анализ только одного сновидения; но опыт показал мне, что, следуя без критики за ассоциациями, я при анализе любого сновидения прихожу к такому же ряду мыслей, свя­занных между собой по смыслу и правильным образом. Вот почему не следует думать, что обнаруженная при первом анализе связь мо­жет оказаться случайным совпадением. Теперь я считаю себя впра­ве зафиксировать свою новую точку зрения в определенных терми­нах. Сновидение, как оно вспоминается мне» я противопоставляю по­лученному при анализе материалу и называю первое (т. е. снови­дение) явным содержанием сновидения, а второй (т, е, материал) —пока без дальнейшего разграничения — скры­тым содержанием сновидения. Теперь нам предстоит разрешить две новые задачи: 1) каков тот психический процесс, который превратил скрытое содержание сновидения в явное, знако­мое мне по оставленному в памяти следу, и 2) каков тот или те моти­вы, которые вызвали такое превращение? Процесс переработки скрытого содержания сновидения в явное я буду называть рабо­той сновидения; противоположная этому работа, ведущая к обратному превращению, знакома уже нам как работа ана­лиза, Остальные проблемы сновидения — вопрос о побудителях сновидений, о происхождении их материала, о смысле и функции сновидений, о причинах забывания последних — все это я буду обсуждать при анализе не явного, а вновь обнаруженного скрыто­го содержания сновидения*

Так как все встречающиеся в литературе противоречивые и не­правильные взгляды на сновидения можно объяснить незнакомст­вом авторов со скрытым содержанием сновидения, которое может быть вскрыто только путем анализа, то я впредь самым тщатель­ным образом буду избегать смешения явного сновидения со скрытыми его мыслями.

III

Превращение скрытых мыслей сновидения в явное его содержа­ние заслуживает нашего полного внимания как первый пример пе­рехода одного способа выражения психического материала в дру­гой: из способа выражения, понятного нам без всяких объяснений, в такой способ, который становится понятным лишь с трудом и при на­личии определенных указаний. Принимая во внимание отношение скрытого содержания сновидения к явному, можно разделить сно­видения на три категории. Во-первых, мы различаем сновидения вполне осмысленные, понятные, т. е. допускающие без дальнейших затруднений объяснение их с точки зрения нашей нор­мальной душевной жизни. Таких сновидений много; они по большей части кратки и в общем кажутся нам не заслуживающими особого внимания, так как в них отсутствует все то, что могло бы пробудить наше удивление и показаться нам странным. Между прочим, су­ществование таких сновидений является сильным аргументом против

учения, которое объясняет возникновение сновидений изолирован­ной деятельностью отдельных групп мозговых клеток: в этих сновиде­ниях мы не находим никаких признаков пониженной или расстроен­ной психической деятельности; тем не менее мы никогда не сомне­ваемся в том, что имеем дело со сновидениями, и не смешиваем их с продуктами бодрствующего сознания. Другую групп)побразуют сновидения, которые, будучи связными и ясными по смыслу, все-та­ки кажутся нам странными, потому что мы не можем связать их смысл с нашей душевной жизнью. С таким случаем мы имеем дело, когда нам, например, снится, будто какой-то близкий родственник умер от чумы, между тем как у нас нет никаких оснований ожидать, опасаться или предполагать это; мы тогда спрашиваем себя с удив­лением, откуда пришла нам в голову такая идея? Наконец, к третьей группе относятся сновидения, лишенные смысла и непонятные, т. е, представляющиеся нам бессвязными, спутанными и бессмысленными. Подавляющее большинство продуктов на­шего сновидения обнаруживает такой именно характер, которым объясняются и презрительное отношение к сновидениям, и врачеб­ная теория о сужении душевной деятельности во сне; тем более, что в длинных и сложных построениях сновидений всегда усматри­ваются ясные признаки бессвязности,

Противопоставление явного и скрытого содержания сновидения, очевидно, имеет значение только для сновидений второй и еще более третьей категории; здесь мы встречаемся с загадками, которые исчезают лишь после замещения явного сновидения скрытыми его мыслями, и потому для приведенного выше анализа мы избрали в качестве примера такое именно спутаннЬе и непонятное сновидение. Однако, против всякого ожидания, мы столкнулись с мотивами, ко­торые помешали нам вполне ознакомиться со скрытыми мыслями сновидения; вследствие же повторения подобных случаев и при дру­гих анализах мы пришли к предположению» что между непо­нятным и спутанным характером сновидения, с одной стороны, и затруднениями при сооб­щении скрытых мыслей сновидения — с другой, имеется кака я-т о интимная и закономерная связь. Прежде чем исследовать природу этой связи, полезно бу­дет ознакомиться с более понятными сновидениями первой катего­рии, в которых явное и скрытое содержание совпадают, т. е. кото­рые обходятся без работы сновидения.

Исследование этих сновидений полезно еще с другой точки зре­ния. Сновидения детей всегда имеют такой именно характер, т. е. осмысленный и нестранный; между прочим, это обстоятельство яв­ляется новым аргументом против объяснения сновидения расстроен­ной деятельностью мозга во время сна, ибо — почему у взрослого такое понижение психических функций нужно считать характерным для сонного состояния, а у ребенка не нужно? И мы вправе ожидать, что выяснение психических процессов у ребенка, у которого они значительно упрощены, окажется необходимой предварительной ра-

ботой для ознакомления с психологией взрослого, Итак4 я приведу несколько сновидений детей.

Девочку 19 месяцев от роду целый день держат на диете, так как ее утром рвало и, по словам няни, она повредила себе земляни­кой. Ночью после этого голодного дня няня слышала, как девочка во сне называла свое имя и при этом прибавляла: «земляника, мали­на, яичко, каша». Ей, следовательно, снится, будто она ест, и из свое­го меню она указывает как раз на то, что в ближайшем будущем, по ее мнению, ей мало будут давать. Подобным же образом 22-ме­сячному мальчику, который за день перед тем подарил своему дяде корзинку свежих вишен, отведав из них только несколько штук, снится запрещенный плод; он пробуждается с радостным извести­ем: «Ге(р)ман съел все вишни*. Девочка З1/* года совершила днем по озеру прогулку, которая показалась ей недостаточно продолжи­тельной, и девочка при высаживании плакала. На другое утро она рассказала, что каталась ночью по озеру, т. е. продолжила прерван­ную прогулку. Мальчик 5L/i года остался недоволен прогулкой пешком в окрестности горы Дахштейн; как только показывалась но­вая гора, он осведомлялся, не Дахштейн ли это, а затем отказался продолжить путь к водопаду* Его поведение приписывали уста* «пости, но оно нашло лучшее объяснение, когда мальчик на следую­щее утро сообщил свой сон, будто он поднялся на гору Дахштейн. Очевидно, он полагал, что прогулка имеет целью подъем на Дахштейн, и потому был огорчен, когда ему не удалось увидеть желанную гору. Во сне он получил то, чего ему не дал день. Подобней же сон видела шестилетняя девочка, отец которой пре­рвал прогулку с нею, не дойдя до намеченной цели ввиду позднего времени. На обратном пути она обратила внимание на путевой столб, указывающий дорогу к другому месту прогулок, и отец пообе­щал повести ее туда в другой раз. На следующее утро она встретила отца с известием о том, что ей снилось, будто она с отцом в том и другом месте.

Во всех этих детских сновидениях бросается в глаза одна общая черта: все они исполняют желания, которые зародились днем и остались неудовлетворенными; эти сновидения являются просты­ми и незамаскированными исполнениями жела­ний.

Не чем иным, как исполнением желания, является и следующий на первый взгляд не совсем понятный детский сон. Девочка, около четырех лет от роду, заболевшая детским параличом, была приве­зена из деревни в город; здесь она переночевала у тетки в большой — для нее, конечно, чересчур большой — кровати. На следующее утро она рассказала свой сон, будто кровать была ей слиш­ком мал а, так что ей не хватало м е с т а. Это сновиде­ние легко объяснить с точки зрения исполнения желаний, если вспом­нить, что дети часто выражают желание «быть больши м». Величина кровати слишком подчеркивала маленькой гостье ее собственную величину; поэтому она во сне исправила неприятное

31S

ей соотношение н сделалась такой большой, что большая кровать оказалась для нее слишком маленькой.

Если даже содержание детских снъвидений усложняется и у тон* чается, все-таки в них легко увидеть исполнение желаний. Восьми­летнему мальчику снилось, будто он с Ахиллесом ехал на колеснице» которой правил Диомед, Как оказалось, он за день перед тем увлек­ся чтением сказаний о греческих героях; легко доказать, что он взял этих героев за образец, сожалел, что не жил в их время.

Из этого небольшого числа сновидений выясняется второе ха­рактерное свойство детских сновидений; их связь с жизнью в течение дня. Исполняемые в сновидениях желания остава­лись от предыдущего дня, причем наяву они сопровождались интенсивными эмоциями. Несущественное и безразличное или то, что кажется таковым ребенку, не находит себе места в сновидениях.

Среди взрослых можно также собрать много примеров подобных сновидений детского типа, но они, как мы упоминали» большей частью кратки. Так, например» многим лицам при жажде ночью снится* будто они пьют; здесь сновидение стремится устранить раздражение и продлить сон. У других бывают часто такие «у д о б-ные» сновидения перед пробуждением, когда приближается время вставать; им тогда снится, что они уже встали, находятся око­ло умывальника или уже в училище, конторе и прочее, где они должны быть в определенное время, В ночь перед поездкой куда-либо нередко снится, будто мы уже приехали к месту назначения; перед поездкой в театр или в общество сновидение нередко предвос­хищает — как бы вследствие нетерпения — ожидаемое удовольст­вие. В других случаях сновидения выражают исполнение желаний не в столь прямой форме; тогда, чтобы распознать скрытое желание, необходимо установить какую-нибудь связь или сделать какой-нибудь вывод, т. е. необходимо начать работу толкования. Так» на­пример, в случае, когда муж сообщает мне сновидение его моло­дой жены, будто у нее наступили месячные, надо не упускать из виду, что каждая молодая женщина при прекращении месячных подозревает о беременности. Ввиду этого сновидение содержит указание на беременность и его смысл в том, что оно исполняет желание не забеременеть. В необычных и экстремальных условиях сновидения такого инфантильного характера особенно часты. Руко­водитель одной полярной экспедиции сообщает, например, что его команде во время зимовки во льдах с однообразным питанием и скудным рационом регулярно, как детям, снились сны о велико­лепных обедах^ кучах табаку и о том, что они дома.